Читать книгу Homo Homini - Иван Ермолаев - Страница 3

Рыба в воздухе.

              Полночь в комнате.

                                        Наши в городе.

Выкрики вроде «послушай гимн!» и «прими девиз!»

Мы живём на каком-нибудь Норфолке или Говарде -

Воплощаем в реальность жизни примитивизм.

Время схоже по консистенции с тембром Визбора.

Пространство рассеяно в одиночестве и толпе.

Одна пустота для эксперимента избрана.

Восток на фонарном, а Юг на тотемном распят столбе.

Я разжалован из Ерофеева в просто пьяницы,

Я стал богаче духом, умом скудей -

Но, как фонтан на какой-нибудь римской пьяцце, не

Похож ни на чашу Грааля, ни на скудель.

Сделай, чтоб не было отдыха и усталости,

Будь звонарём, когда я архимандрит -

И звезда Альтаир поплывёт по нам, как по таллассе,

В Бомбей и Калькутту.

                         Не хочешь?

                                      Ну, так в Магриб.

Рыба в воздухе.

                 Капля в море.

                                 Слепая выемка

Между ключиц.

                   Осенний пейзаж с ветлой.

Зрачки расширяются, как на выставке Карла Виллинка,

Не оставляя сомнений, что здесь светло.

Мы родились в краю, где тишь да гладь.

Осталось жить на первую получку.

Закрыть глаза и перестать дышать.

Собрать с листа чернила в авторучку.

А чуть луна прольёт свой алый воск –

По городу сирена проскандалит,

Ударят стрелы Иродовых войск,

А может, семя в голову ударит.

Ударит гром. Мы выйдем на причал,

И звёзды загорятся на затылке.

Из всех путей нам будет по плечам

К оракулу Божественной Бутылки.

Вперёд и вверх. Из Вифлеема в Трир.

Восток истлел, и лунный луч отключен.

Мы поплывём без киля и ветрил,

И вёсла оторвутся от уключин.

В небе ни лунных бликов, ни смысла врать.

Мы распивали «Бехеровку» в лощине.

Ты говорил, я – Бог, но я только врач,

Препод по авиации превращений.

Арджуна, удаляющийся в альков,

Весть разнеси по всем твоим гримуборным:

Ночь отлетела,

с пасмурных облаков

Скалится солнце – широколицый Борман.

Гнать его, некротического, взашей,

К неукротимой Сцилле, как сон, глубокой! –

Освобождая юг, где цветёт женьшень,

Север, заросший клюквой и голубикой.

Что ты орёшь? – Я сдал твою жизнь внаём;

Будь как столица с заспанными дворами,

Рыба в воде, корова на льду в моём

Плюшевом замке с выбитыми дверями.

Бирюза и настойка пиона – Земля,

Торф и жжёная умбра – Небо,

Часовые на линии горизонта –

Пепел и розовая пастель.

Облака суть не более чем симиляр

Кип бумаг и сугробов снега –

Если Бог есть Любовь, а жизнь – это сон, то

Облако выглядит как постель.

Диоскуры – Луна и Земля, гора с

Рекой – Пилат и Афраний,

Под увядшей звездой и под каждым камнем

Прячутся Нестор и Карамзин;

Кто из вас тут до завтра дожить горазд? –

Молчи, не звука охране! –

Если туча пройдёт, мы ко сну не канем –

Лужи окрасятся в кармазин.

Марганцовая дымка до снежных вершин,

А теллуровый снег до самых

Требников на перекрёстках мандалы

И пустопорожних Ковшей…

Но когда вам приснится – режим несвержим, -

Просыпайтесь в своих дацанах:

Друзьям Даниила ставят мангалы,

Берег Леты полн камышей.

Ржавчина скоро покроет листы дерев

И цилиндр потеснит котелок в моторе…

Правду – игле и ногтю, стихи – куплетам,

Раздари друзьям наших слуг;

Во избежание казусов протерев

Подоконник с выходом на крематорий,

Укрываясь от мира верблюжьим пледом,

Читай мне Булгакова вслух.

В окно глядела вьюга-Гжель. Заснеженный асфальт

Ловил белёсых блох и вшей. – «Осаль меня, осаль!» –

Венера выла в темноту дворецкому Творца.

Я наблюдал их tea-for-two с холодного крыльца.

Собачий хлад себе возьми крысиныя возни,

А мне оставь цветные сны весёлыя весны.

Кряхтит на кочке коростель, нацелясь на хурму.

Я умираю на кресте и вскорости умру.

Но грянет лето. Воскрешён, я приглашён в ваш дом.

И вот я пью у вас крюшон, листая «Тихий Дон».

Как хороша в июльский зной река Самбатион!

Начнётся август сам не свой. Потом пройдёт и он.

Спадёт жара. Подует бриз. Меня начнёте звать

На семь по меньшей мере из четырнадцати свадьб.

Невеста плакала в фату, жених был бел, как мел.

Я ихний тихий tea-for-two без умысла сумел

Пересобачить в день забот. Но холодно весьма –

И Рождество, и Новый год, и новая зима.

Замах стеклянного меча, хрустальная блесна.

А следом – чача, ча-ча-ча и Вечная Весна.

Калейдоскопы

Твоих глаз

Бередят мандариновую траву

На берегах Ганга;

И пироскафы

Смотрят на нас,

Ищут лаз

Степлер и скобы

Там, где больше шума и гама.

В твоей артерии кровь и алкоголь с глицерином.

Вода – только микстура против

Поверхностного атеизма, ведь глянь – цари в нём

Сажают на противень.

Но это пройдёт, несмотря, что под

Прахом Джорджа вырос табак,

Коровы пожрали лотосы, пот

Градом. Пройдёт, так как

Хотя пироскафы

Смотрят на нас,

Ищут лаз

Степлер и скобы

Там, где больше шума и гама;

Калейдоскопы

Твоих глаз

Бередят мандариновую траву

На берегах Ганга.

Харе весна. Харе осень, зима и лето.

Ом мани падме хум.

Я никогда не познаю и не перелюблю это.

Устья сообщены от мантры к стиху,

И никто не спросит – кто автор,

Не ужаснётся – где ватты.

Энергия и я

                        идём по воде, как восьмой аватар,

Сидим в лотосе, как девятый.

Стол под открытым небом, как парафин под барием.

На полках сплошные Белинские, Тэны, Ревзины.

Двадцать томов Толстого осаждены гербарием,

Семьдесят остальных – попросту не разрезаны.

В отдалённом минувшем обыск, СИЗО и прения,

Полотна Дали вместо окон.

Остались спереди

Лишь кресло-качалка да Нобелевская премия –

Вступление fower power в дни prosperity.

Забудутся соревнования в остроумии

И в покер да бридж.

Перестанут казаться странными

Расхождения дзэн-буддизма и астрономии

При одинаковом небе над всеми странами.

В одиночестве, что безвкусней ноябрьской рани, и

Журчащем в усталых ушах, как вода в сифоне – и

Перемена Евтерпы, Талии и Урании

Неожиданней, чем ададжо в конце симфонии.

Наши зрачки заблудились в тиши водных лилий –

Я иду по воде чудесных планет,

А ты у нас по

Тростникам в грозовой кабинет.

Мы пили эту чистую воду, которую нам налили –

И я даже на спор

Не поспорю, что меня нет…

Я шагаю по пристани –

На мне взгляды пьяных прохожих

И чужой больничный халат,

Пожар в груди и мороз по коже.

Я укрыл мои тексты в хрустальные простыни;

Может, это звучат Тирн Рам и Тирн Хлад,

А может…

And you`re listening quite queer noises,

И в твоих веках тонет иней,

А снежок укутал ноздри.

Ты не хочешь петь, да и не

Вспомнишь вдруг ни одного из

Моих слов, уснувших возле

Ручья в твоей долине…

А ты уводишь меня

Всё дальше вверх, дальше вглубь,

В Петербург чёрно-белый,

В Ленинградскую мглу, в

Мозольную влагу на пальцах менял,

К Жаклин и Пикассо, к Шагалу и Белле,

В допитый битлами клуб…

Там горят поезда,

Срываясь с уставших петель,

Словно капля дождя сквозь трубу – из туч в печь,

А проводница исправно уносит постель.

Семирамиды попрятались по садам.

…И нам двоим Александр Сергеич

Наизусть читает «Метель»…

Не хочу я жить в навозе,

Ему смертью угрожая –

Лучше поселюсь в колхозе

«Сорок лет без урожая».

На рассвете буду петь я

Цоя с Гребнем без оваций,

Да с соседом дядей Петей

Возлияньям предаваться.

На закате солнца буду –

И молитвен, и неистов –

Созерцать с воззваньем к Будде

Битвы храбрых толкинистов.

О, суфийская мудрость,

Привечают весну

Семипалый Шагал,

Восьмирукий Вишну,

В Индии – Брахма,

Троеглав его зёв,

В Африке – Хэм

И Гумилёв.

Слишком долго вдыхала

Ты тяжёлый туман, –

О, гуру Нанак,

Хазрат Инайят Хан.

Подвенечная Истра,

Изначальная искра;

О, «Москва – Петушки»,

«Путешествие в Икстлан».

О, суфийская мудрость,

Неродящее всё,

Семипалый Шагал,

Троестрокий Басё.

Кончилось время, которое разрешало

Кресты на Голгофе, фикусы на окне:

Теперь, – как сказал Маяковскому Предземшара, –

Среди символистов мы будем с тобой акмэ.

В наших кущах полно и мелодий, и слов, и стансов –

Но реанимация суть пора выбирать одно:

Дао дэ цзин – из книг, тебя – из богов, из танцев –

Вальс, из подвластного водной стихии – дно.

Фильм «Хрусталёв, машину!» уже не казался адом,

Едва я пророс в твою землю, как кедр в Бейрут:

Действительно – всюду жизнь, если каждый атом

Картины Филонова – словно обэриут.

Как кровь Будетлянина – рифмы и алгоритмы,

Я чувствую – к горлу подкатывает ЧП:

Но даже ежели рукопись обгорит, мы

Сделаем всё, чтобы снять этот фильм в ч/б.

Проберётся по рее

Соловеющий бриз к

Бухте Гипербореи

В ореоле из брызг.

Юго-западный округ

По весне залинял:

Подмешаем-ка охру к

Неземным зеленям,

Где пейзаж идеален

И лесная братва –

Думал, там Вуди Аллен –

Оказалось, «Брат-2».

Как по райскому саду

Надувные слоны,

Облака да блокада

Тучей жёлтой луны,

Да сплошной Генералич –

Ох, боюсь, что влюблюсь, –

Да Руссо гениальность,

Да таможенный блюз.