Читать книгу Американцы и все остальные: Истоки и смысл внешней политики США - Иван Курилла - Страница 5

Мечты и надежды американцев – от отцов-пилигримов до отцов-основателей

Англичане стремились за океан в поисках новой жизни. Разрыв с прошлым объединял пуритан Новой Англии с фермерами и будущими плантаторами Виргинии, квакеров Пенсильвании с обитателями лондонского дна, отправленными британскими филантропами на перевоспитание в Джорджию[4]. Для всех них переселение в Америку было сродни новому рождению. Во всем остальном они различались. Больше того: перемешанные в едином английском обществе, создатели первых колоний отправлялись за океан группами единомышленников, создавая доминирующие в новых поселениях сообщества из тех, кто оставался в Англии меньшинством. Однако всем им приходилось заново формулировать ответ на вопрос «кто мы теперь такие?».

Есть два основных варианта ответа на этот вопрос, формирующий социальную группу: обратиться к прошлому, объединяясь в качестве потомков героев или жертв, либо противопоставить себя кому-то внешнему. Переселение за океан позволяло актуализировать второй способ самоопределения – через общие идеалы, противопоставленные представлениям остального мира. Такой способ был присущ ранним христианам и распространен в протестантских сектах (собственно, пуритане, радикальная группа кальвинистов, и привезли его в Америку). В 1620 году первая группа пуритан, вошедшая в историю как отцы-пилигримы, пересекла Атлантику на «Мейфлауэре», приняв в пути большинством голосов соглашение о будущем самоуправлении, – к этому решению впоследствии будут возводить рождение американской демократии.

Высадка пилигримов в Плимуте 22 декабря 1620 года. Литография. 1876 год.

Именно пуританское наследие чаще всего вспоминают в разговоре о ранних традициях американской политики. В 1630 году пуритане основали колонию Массачусетского залива. На борту «Арабеллы», транспортировавшей эту группу через Атлантику, их лидер и будущий губернатор колонии Джон Уинтроп произнес проповедь, в которой сформулировал задачи переселенцев как создание «образца христианского благочестивого дела»: «Мы должны понимать, что мы будем градом на холме[5]. Глаза всех людей будут устремлены на нас»[6]. Эта метафора стала одной из цитат, наиболее часто повторявшихся американскими политиками следующих поколений, хотя она давно утратила первоначальный смысл.

Объявив свое поселение «градом на холме», пуританские проповедники поставили свое будущее общество выше, чем брошенное ими в Старом Свете. Однако мир не спешил следовать примеру английских пуритан, да и сами они продолжали эмигрировать в Америку, не стремясь преобразовать Европу по образцу колонии Массачусетского залива. И все же представление о собственной избранности и желание быть образцом для остального человечества стали самыми важными составляющими американской идентичности, хотя содержание этого предлагаемого миру образца за следующие четыре столетия не раз менялось.

В 2016 году республиканский политик Митт Ромни предупреждал сограждан, что в случае избрания президентом Дональда Трампа «Америка перестанет быть сияющим градом на холме»[7]. Этот образ продолжает активно использоваться и для противопоставления американцев другим народам. Так, во время обсуждения в американском сенате темы «вмешательства русских» в выборы 2016 года бывший директор ФБР Джеймс Коми сказал следующее: «Мы остаемся тем же сияющим градом на холме, а им это не нравится»[8]. В 2020 году госсекретарь Майк Помпео объяснял превосходство Америки над всеми противниками «от коммунистического Китая до террористического режима в Тегеране» следующим образом: «Мы побеждаем, они проигрывают, и мы осуществляем нашу внешнюю политику в уверенности, что мы – тот самый сияющий град на холме»[9].

Пуритане не были единственными переселенцами из Англии в Америку. Жители Джеймстауна, первого постоянного английского поселения в Новом Свете[10] (1607), ощущали себя англичанами, которых судьба забросила на самую окраину их огромной страны. Когда колония окрепла и превратилась в Виргинию, там (и в других южных поселениях) сформировалась социальная структура, выглядевшая как пародия на феодальные порядки старой доброй Англии: плантаторы вели жизнь, максимально воспроизводившую внешние черты быта английской аристократии, обращаясь с рабами так, будто это английские крестьяне.

Сами крестьяне, сумевшие перебраться за океан и расплатиться за перевозку, осуществляли свою английскую мечту, приобретая в конце пути большой надел земли, на котором становились полноправными хозяевами. В отношениях с индейскими племенами и с ближайшими соседями – выходцами из Европы, испанцами и французами, колонисты были, конечно, англичанами. Ну и еще они были протестантами, воевавшими против католиков-«папистов»: религиозная идентичность оставалась не менее важной, чем подданство.

В 1619 году в Виргинию прибыла первая группа африканцев, захваченных английским капером на испанском работорговом судне в виде трофея. Чернокожих людей обменяли на припасы – с этого времени началась история афроамериканцев. В первые десятилетия цвет кожи не был жестко связан со статусом раба: в колониях существовал также институт «контрактного рабства» (когда белые бедняки оплачивали годами работы на хозяина учебу в качестве подмастерья, долги или перевозку из Англии), а рабство черных не всегда было наследственным и в некоторых случаях не становилось и пожизненным.

Голландский корабль привез первых африканцев в Виргинию. 1619 год

Однако формирование и установление социальной дифференциации стало важной задачей колониальных элит. Если в первые десятилетия основанием для этого была религия (африканцы были язычниками, и это «объясняло» их рабство), то уже с 1660-х годов принятие христианства не могло изменить статус чернокожих американцев. Восстание Натаниэля Бэкона в Виргинии в 1675–1676 годах, в котором бедные белые поселенцы и законтрактованные слуги участвовали вместе с черными рабами, побудило власти колонии законодательно разделить эти группы потенциально недовольных. Процесс закрепления социального статуса, связанного именно с цветом кожи, занял около столетия, но к середине XVIII века в Америке сформировалось четкое расовое разделение общества.

Поиск единства и определение Других не сводились к ограничению прав чернокожих. Пуритане изгоняли из своих поселений людей с «неправильными» взглядами. Если Томас Хукер и Роджер Уильямс, столкнувшись с попытками заставить их замолчать и обвинениями в ереси со стороны пуританских лидеров, в 1636 году увели своих сторонников из колонии Массачусетского залива и основали Коннектикут и Род-Айленд, то Энн Хатчинсон, в том же году обвиненную в ереси антиномианства, после долгого судебного процесса изгнали из колонии, и она после нескольких лет скитаний погибла от рук индейцев.

Но наиболее запомнившейся историей конструирования образа врага на основе отношения к соседям стало массовое обвинение людей в колдовстве в городе Сейлеме, ставшее известным как «охота на ведьм». В течение полутора лет, с февраля 1692 года, 200 человек были обвинены в колдовстве, из них 30 признаны виновными, 20 казнены и еще несколько умерли в заточении. Показательно, что в Европе к этому времени процессы над ведьмами почти ушли в прошлое. Однако истерия, охватившая Новую Англию, связана не столько со средневековыми пережитками, сколько с колониальными расколами: политической и религиозной неопределенностью, охватившей страну после английской «Славной революции» 1689 года и смены властей Массачусетса.

Метафора «охота на ведьм» стала важной частью американской политической культуры как описание преследований инакомыслящих на основании моральной паники без должной юридической защиты. Это словосочетание использовалось во времена маккартизма по отношению к методам работы комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, а президент Трамп более ста раз использовал его в твитах, отвечая на обвинения своих противников[11]. В мае 2018 года он, в частности, назвал расследование прокурора Мюллера «величайшей охотой на ведьм в американской истории»[12].

Сейлемские ведьмы, 1692 год. Иллюстрация из «Истории Соединенных Штатов в картинках». 1845 год

Нелегкая жизнь на новом континенте создавала запрос на объединяющую идею, общее представление о задачах, выходящих за рамки повседневных проблем выживания и обустройства. Важным источником для такого осмысления оставались идеи первых пуританских переселенцев, с которыми продолжали отождествлять себя следующие поколения жителей северной части английских колоний в Новом Свете. Память о том, что именно религиозный выбор отправил их предков в Америку, в сочетании с поиском собственного места в мире объясняет огромную популярность в Новой Англии проповедников Великого пробуждения (Great Awakening) 1730–1740-х годов Джонатана Эдвардса и Джорджа Уайтфилда. В результате этого движения упрочилась религиозная составляющая жизни и возникли новые евангелические деноминации, тысячи людей переосмыслили свои отношения с Богом («родились свыше», born again), а американское общество в целом отвергло атеистическую часть европейского Просвещения.

Волны религиозного обновления, вновь и вновь разворачивающие американское общество к вере, регулярно прокатываются по Соединенным Штатам. Второе великое пробуждение в первой половине XIX века привело к созданию большого количества благотворительных обществ и ряда учебных заведений, а также ознаменовалось созданием новых религиозных движений, от адвентистов до мормонов. Третье великое пробуждение в конце XIX – начале XX века ознаменовалось расширением социальных функций протестантских общин и созданием ряда новых деноминаций, включая пятидесятников, свидетелей Иеговы и Церковь христианской науки, а также теософское движение (основанное русской эмигранткой Еленой Блаватской). А в конце 1960-х – в 1970-е годы произошел поворот части американского общества к протестантскому фундаментализму, который многие ученые называют Четвертым великим пробуждением. Именно в это время испытал свое «рождение свыше» (born again) будущий президент США Джордж Буш-младший.

Определение собственной идентичности включало в себя понимание, кто такие Другие – люди, не обладающие важными характеристиками, использующимися для описания «своих», или вовсе наделенные противоположными. Протестанты видели Других в соседях по континенту – католиках (французах и испанцах), опасных «папистах», с которыми англичане боролись по обе стороны Атлантики. Лишь католический Мэриленд и веротерпимый Род-Айленд представляли собой исключение, но демонстративное провозглашение терпимости к католикам только подчеркивало их «инакость». Тем не менее военные конфликты с французами и испанцами в основном инициировались в Европе.

Индейцы Северной Америки были новым вариантом Других, о котором в Лондоне не очень задумывались. Колонисты непрерывно взаимодействовали с коренным населением Нового Света – индейцы не вливались в их общество, но постоянно присутствовали в их жизни. С ними торговали и враждовали, договаривались и воевали. Если с соседями – переселенцами из Франции и Испании легче всего было размежеваться по религиозному принципу, то индейцы были тотально Другими: язычники, далекие от европейских понятий. Пуритане не обнаружили упоминания об индейцах в Библии – они не походили на потомков Сима, Хама или Иафета, и это стало основанием для полного исключения индейцев из христианской истории. В отличие от испанских или французских колоний в Америке, в которых католические миссионеры крестили индейцев, после чего появлялись смешанные семьи, в английских колониях язычников по возможности вытесняли с их земель, а смешанные браки были чрезвычайно редким явлением.

Именно в сражениях с индейцами начала выстраиваться новая идентичность американских колонистов. Во время Войны короля Филипа в 1675–1676 годах, когда в Новой Англии был убит каждый десятый взрослый белый мужчина, а сотни индейцев погибли в бою или были публично казнены, переселенцы сражались самостоятельно против незнакомого англичанам противника. Войны с коренными жителями Американского континента продолжались весь колониальный период и еще столетие после получения независимости. «Конечно, это не люди. Они не хищные звери, они что-то худшее: это адские фурии в человеческом обличье», – объяснял в середине XVIII века проповедник, которого мы бы назвали военным пропагандистом[13].

Нападение индейцев на Брукфилд в Коннектикуте. Рисунок. XIX век

Таким образом, в английских колониях оформилось и сосуществовало несколько идентичностей: ведущую роль играли те, кто видел себя прежде всего англичанами в новых условиях, и особым образом протестанты – пуритане, квакеры и представители других групп, для которых важным было создание правильного общества (с точки зрения их трактовки христианских заповедей). Эти идентичности пересекались, хотя и не вполне совпадали. Афроамериканцы представляли третью важную группу этого сложного общества. Превращение их в протестантов и усвоение ими английского языка делало их частью колониальной Америки, однако белые элиты преуспели в создании расового барьера, помогавшего сохранять внутреннюю иерархию.

Индейцы и французы были главными внешними Другими для колониального сообщества, христианского и цивилизованного в противопоставлении коренным американцам и протестантского в противопоставлении «папистам». Неудивительно, что Семилетняя война, с которой начался поворот местных элит к курсу на независимость, называлась в Америке Войной с французами и индейцами (1754–1763): именно в ходе этого конфликта колонисты формировали собственное единство. «На наши территории вероломно вторглась французская держава, наши границы разорены безжалостными дикарями, а наши собратья там убиты при помощи ужасного искусства индейских и папских пыток»[14].

Но даже война не сразу подтолкнула колонии навстречу друг другу. В самом начале сражений популярный просветитель, ученый и общественный деятель Пенсильвании Бенджамин Франклин предложил план объединения английских поселений в Северной Америке. В частной переписке он приводил в пример колонистам объединение ирокезских племен: «Очень странно, что шесть наций безграмотных дикарей смогли создать подобный союз… однако такое же объединение десяти или дюжины английских колоний считается невыполнимым, хотя нуждаются они в нем намного больше»[15]. В 1754 году перед лицом конфронтации с французами его поддержал Лондон. Однако хотя собравшиеся в Олбани представители Коннектикута, Мэриленда, Массачусетса, Нью-Хэмпшира, Нью-Йорка, Пенсильвании и Род-Айленда согласились с планом Франклина, его отвергли власти самих колоний.

«Объединимся или умрем». Карикатура Бенджамина Франклина. 1754 год

Колониальные элиты стремились не к созданию сильного политического объединения, а просто к полному устранению внешней угрозы. Поэтому, когда в 1763 году в Лондоне обсуждали итоги Семилетней войны, представлявший в британской столице Америку Франклин настаивал на том, чтобы получить у Франции в качестве трофея Канаду, а, например, не богатые плантации острова Гваделупа, объясняя это необходимостью обеспечить безопасность английских колоний. Эдмунд Берк проницательно прокомментировал такое требование как принцип, опасный для международных отношений: «Он предполагает, что ты не защищен, покуда твой сосед в безопасности»[16]. В самом деле, отношения колонистов с соседями выстраивались как защита групповой идентичности людей, оторванных от собственного общества, оставшегося далеко за океаном. Соседи были исключительно враждебными Другими, а не равными партнерами. Европейский опыт отношений с соседями и с их соседями как сложная игра союзников и противников, «европейский концерт», не был востребован элитами колоний и не возникал в особых условиях заселяемого континента.