Читать книгу В огне повенчанные - Иван Лазутин - Страница 9

Галина и Степанида Архиповна с детьми вошли в горящий город уже глубокой ночью. Оглушая надрывной сиреной узенькую пыльную улочку с деревянными домишками, мимо пронеслась пожарная машина с пожарниками в серых парусиновых комбинезонах. Следом за машиной пробежали с баграми и пустыми ведрами мужики и парни. У палисадников, перед избами, толпились бабы. Показывая руками в сторону оранжево-красных сполохов в центре города, они что-то тревожно наперебой говорили друг другу. Кое-где по деревянным и щеповым крышам ползали мужики и обливали водой из ведер, подаваемых снизу, прокаленные солнцем старые крыши.

Было видно почти как днем: ночь выдалась лунная, светлая.

Девочка, измучившаяся за день, безмятежно спала на руках у Галины. Руки Галины отекли, поясницу разламывало, в висках стучало. За Галиной еле волочил ноги Костя: сказывались бессонная ночь и тяжелый день. Глухо постукивая о пыльную дорогу палкой, за Костей брела Степанида Архиповна. Последние километры перед городом старушка молчала. Заговорила только тогда, когда остановились, не зная, куда поворачивать: улочка упиралась в кирпичную церковную ограду.

– Куда теперь, доченька?

– На вокзал пойдем, может, военный комендант посадит хоть в товарняк.

– А иде он, вокзал-то?

– Спросим. Вон сколько людей везде. Весь город на ногах.

Все свернули в глухой проулок и чуть не попали под лошадей, впряженных в огромную телегу с пустой деревянной пожарной бочкой, на которой, махая вокруг головы вожжами и погоняя двух старых мосластых кляч с провисшими животами, сидел тощий мужик с темной повязкой на одном глазу. Надсадным голосом он кричал на лошадей, которые никак не переходили на галоп:

– Но-о-о, вы-ы-ы, о-одры-ы!..

Галина подошла к одной из женщин и спросила, как пройти на вокзал.

– Был вокзал, доченька, и нет вокзала. Разбили, ироды. Одни камушки остались.

– Да где же он все-таки был?

– Да вон, вишь, левее колокольни дымище горой стоит, идите на него и прямо выйдете туда, где был вокзал.

– Бабы, никак горисполком занялся? Он! Он! Гля, гля, как полыхнуло правее церкви!

– Нет, это, думается, милиция. Горисполком дальше. И потом он каменный, так враз, полыхмя, не займется.

Видя, что бабам не до беженцев, Галина пошла дальше. За ней потянулись Костя и Степанида Архиповна. На скамейке у покосившейся изгороди палисадника сели передохнуть. Ставни деревянного домишка были забиты – видно, хозяева уехали. Костя, привалившись головой к плечу Галины, заснул сразу же как убитый.

Валетка, учуяв где-то неподалеку съестное, стал принюхиваться. Потом, боязливо оглядевшись, юркнул в щель палисадника и сразу же вернулся с коркой хлеба.

– Измучилась ты, бедняжка, – вздохнула Степанида Архиповна, глядя на Галину. – Помогла бы тебе, понесла бы, да сил моих нету. Еле сама иду.

– Ничего, донесу, осталось немного.

– Куда же мы их повезем-то? Считай, оба осиротели.

– Пока в Москву, а там посмотрим. Девочку в детсад отдадим, мальчика в детдом, а там, может, и родственники найдутся.

– Ой, горюшко ты наше луковое! За что же так наказаны малые детушки? Чем они-то провинились перед судьбой?

На станцию пришли к рассвету. Головешки старого станционного здания еще чадили удушливой гарью, разносимой ветром. Некогда зеленый пристанционный скверик пожелтел и пожух от пожара. Всюду – на перроне, на путях, в пристанционном дворике – валялись разбитые кирпичи, обломки бревен и досок, куски обгорелой фанеры и искореженного кровельного железа. Старинный бронзовый колокол, в который бил дежурный по станции, извещая о прибытии и отходе поездов, очутился метрах в пятидесяти от того места, где он висел. А рядом с колоколом лежал помятый и во многих местах пробитый осколками цинковый бачок для питьевой воды, к крану которого была привязана цепью большая алюминиевая кружка.

Пристанционный дворик был забит беженцами. Кто спал тяжелым сном, растянувшись на пыльном дворе, кто, прислонившись к изгороди, дремал.

Все стремились уехать. Все ждали, когда красноармейцы железнодорожного батальона отремонтируют путь и к станции сможет подойти с востока эшелон с военными, а отсюда порожняк заберет раненых и эвакуированных.

Галина с трудом нашла военного коменданта станции, который разместился в крошечном пристанционном домике. Такие будки на железной дороге цепочкой лепятся на подъездах к небольшим станциям. Уже немолодой капитан, охрипший от ругани с красноармейцами-железнодорожниками, которые часто делали перекуры, понял Галину с полуслова.

– Все ясно, гражданка. Прибудет воинский эшелон – посажу всех. А сейчас, сами видите, – станция парализована.

– У меня на руках двое чужих детей, товарищ капитан. У мальчика тяжело ранили отца, мать эвакуирована с родильным домом на восток. У девочки по дороге сюда при бомбежке погибла мать.

– Эвакуацией детей занимается военком города. Советую вам поторопиться. Сегодня должны отправлять детдом. Им выделили несколько машин. – Капитан хотел сказать что-то еще, но в этот момент дверь в комендатуру широко распахнулась и на пороге вырос здоровенный, толстощекий боец, на лице которого крупные золотистые веснушки походили на пасынки-решетки только что расцветших подсолнухов.

Вытаращив глаза, боец уставился на военного коменданта. Потом, заикаясь, нечленораздельно что-то пробормотал.

– Что случилось?! Почему не на путях?! – закричал комендант.

– Бомба, товарищ капитан!

– Что бомба?! Где бомба?!

– Упала и не разорвалась. Один хвост из земли торчит. Работать на третьем пути нельзя.

– Почему нельзя?

– Возьмет и ахнет!

Капитан в сердцах плюнул, смачно выругался и приказал бойцу доложить командиру взвода, что он сейчас придет сам и посмотрит.

Солдат шмыгнул курносым носом, потоптался на месте, почесал затылок и вышел из будки.

– Советую вам не терять времени и вести детей в военкомат. Может быть, и сами с ними уедете. Скажите, что послал комендант станции.

Галина поблагодарила коменданта и вышла. Когда она вернулась в скверик, все трое – Степанида Архиповна, девочка и Костя – крепко спали. Степанида Архиповна, привалившись спиной к дощатому забору, опустила на грудь голову и прижала к своему мягкому животу девочку, обняв ее скрещенными узловатыми руками. Костя, подложив под щеку ладонь, во сне чему-то улыбался. Губы его вздрагивали. Галине было жалко будить их, но, вспомнив предупреждение военного коменданта, что они могут опоздать к отправке детдомовских детей, присела на корточки.

Костя проснулся сразу же, как только Галина дотронулась до его плеча. Вытянув ноги и опершись на ладони, он сидел на траве и испуганно смотрел по сторонам – никак не мог понять, где он находится.

– Да проснись же, Костя! – тормошила его за плечо Галина. – Нам сейчас надо идти. Ты что так смотришь на меня – не узнаешь?

Цепкая детская память моментально восстановила события прожитого дня и ночи.

Поеживаясь, Костя встал, тревожно огляделся.

– Где Валетка?

– Не знаю. Наверное, удрал куда-то раздобывать пищу. А вообще-то, Костик, давай оставим его здесь. Он не пропадет. Добрые люди накормят его. Вон их сколько. Мы только измучаем его.

Костя горько вздохнул и ничего не ответил.

Сон Степаниды Архиповны был чутким. Она проснулась, как только услышала голос Галины.

– Ну что, доченька?

– Поезда не скоро будут – пути разбиты. Придется выбираться отсюда на машинах.

– А где они, машины-то?

– Комендант велел идти к военкому города. Говорит, сегодня будут отправлять детдомовских детей. Ну и наших заодно, может, прихватят. А там, глядишь, и для нас местечко найдется.

Старуха сделала неловкое движение, пытаясь встать с девочкой на руках, но слабые ноги не слушались. Галина легко подхватила с коленей Степаниды Архиповны девочку и протянула старушке руку.

До военкомата их вызвался проводить без дела слонявшийся по дворику мальчишка лет двенадцати, обросший, грязный, с цыпками на босых ногах. Дорогой он рассказал, что вот уже две недели ходит на станцию встречать мать с отцом, которые десятого июня уехали во Львов, и до сих пор их все нет и нет. Ни самих, ни письма. А уже давно должны вернуться.

– А с кем же ты сейчас живешь?

– А ни с кем.

– А что же тебя мать с отцом не взяли во Львов? – расспрашивала мальчугана Галина.

– А я был в пионерлагере на Черном море, в «Артеке». На город одну путевку дали.

– Это за что же тебе-то? Поди, отличник?

– Нет, я не круглый отличник. Я зимой предотвратил крушение поезда. Об этом даже в «Пионерской правде» писали. Правда, чуть сам под поезд не попал. Только шапку под колеса затянуло.

Кое-где на пыльных, грязных улицах разрывами бомб были вырваны из земли телеграфные столбы. Они лежали поперек дороги и на дощатых тротуарах.

– А вашего щенка утащил цыган, – сказал вдруг мальчишка и взглянул на Костю.

– Какой цыган? – Костя остановился.

– Красноармеец. Пути они тут ремонтируют. Самый злой. Я хотел вас разбудить, да побоялся – отлупит.

– А зачем он ему? – спросила Галина.

– А кто его знает? А он такой. На руку нечистый.

– Как же ты питаешься? – продолжала свой расспрос Галина, время от времени посматривая на исхудалое лицо мальчишки с большими впалыми глазами, в которых затаилась недетская усталость.

– Соседка иногда приносит еду. Но они сами собираются в эвакуацию.

– И ты с ними?

– Нет, я буду ждать папку с мамкой. С запада поезда идут. Должны же они когда-нибудь приехать. Говорят, на западе с билетами плохо.

– А откуда ты знаешь, что с билетами там плохо? – спросила Галина, а сама подумала: «Наверное, его утешил кто-то надеждой, хотя тут дело, может быть, и посерьезней. Пока в городе работают и почта и телеграф. Не в первый же день немцы взяли Львов. Тут наверняка случилось что-то…»

Дорогой девочка проснулась. Не сразу поняла, почему ее несет на руках чужая женщина. Ища кого-то глазами и не находя, заплакала. Галина принялась успокаивать ее.

Оставшийся путь до военкомата девочка шла пешком, уцепившись за палец Галины. Боязливо поглядывая по сторонам, своим детским умом девочка старалась понять, что случилось в ее жизни, почему все так внезапно изменилось.

– Где мама? – захныкала девочка и принялась пухлой грязной ладошкой размазывать по щекам слезы.

От кого-то Галина слышала или где-то читала, что смерть близких дети, по своей несмышленности, переносят гораздо легче, чем взрослые, так как многого еще не понимают.

И когда девочка, хныча, снова позвала маму, Галина остановилась и, склонившись над ней, ответила внешне спокойно и твердо, хотя это кажущееся спокойствие стоило ей большого душевного напряжения:

– Олечка, твоя мама умерла… Ты же сама видела, мы вчера ее похоронили у дороги, где нашу машину разбомбили немцы. Ты это помнишь?.. Ведь ты не забудешь, где погибла твоя мама?

– Нет, не забуду… Они плохие… Они стреляют… – картавила девочка. – Мы больше туда не поедем, там страшно…

– А ты не забудешь, Олечка, где похоронили твоего братика?

– Его положили с мамой.

– Запомни это, Оленька, на всю жизнь: братика твоего и маму похоронили у дороги, в одной могиле. – Галина говорила с трудом, ее душили подступавшие к горлу спазмы.

Когда свернули в переулок, мальчишка остановился и пальцем показал на приземистый кирпичный домик:

– Вот военкомат… А я живу вон там, в Кузяевской слободе. – Мальчишка был рад, что сослужил доброе дело, и теперь не знал, что ему дальше делать: идти со своими подопечными в военкомат или возвращаться на вокзал.

– Ты сегодня ел, мальчик? – спросила Галина, заметив, что лицо их проводника вдруг заметно погрустнело.

– Да еще рано… – под нос себе буркнул мальчишка. – Сейчас в «Артеке» еще спят.

– А вчера когда ел? – допытывалась Галина.

– А я ем с солдатами… Они сегодня ночью такую бомбу неразорвавшуюся нашли, что даже подходить к ней боятся. Саперов ждут.

Военкомат размещался в старом, приплюснутом к земле домишке, построенном не одно и не два столетия назад. На небольшом захламленном дворе военкомата к коновязи были привязаны три оседланные лошади. Под телегами, у колес, роясь в конском навозе, рыскали вездесущие воробьи, ничуть не боясь лошадей, которые смачно похрустывали овсом. В самом углу двора стояла видавшая виды, обшарпанная, до самой крыши кабины в ошметках высохшей серой грязи, старенькая полуторка, под которой на спине лежал с разводным ключом в руках шофер. Время от времени, дрыгая ногами, он на чем свет стоит костил кого-то.

У дверей военкомата Галина оглянулась. Следом за ними, отстав шагов на пять, понуро плелся их поводырь. Чем-то он напомнил ей в эту минуту отставшую от своего хозяина и заблудившуюся собачонку, которая увязалась за случайными прохожими, обласкавшими ее, и никак не хочет отстать от них даже тогда, когда ее отгоняют.

– Ты куда? – спросила Галина и тут же в душе усовестилась за равнодушие своего откровенно прямого вопроса.

Мальчик стыдливо склонил голову и пожал худенькими плечами. Грязная рубашка на локтях была порвана и кое-где вымазана в дегте.

– Да не знаю… Наверное, на вокзал пойду… Может, сегодня поезд из Львова придет.

– Я даже не спросила – как тебя зовут?

– Володя.

– Спасибо, Володя, что довел нас. А то без тебя мы плутали бы.

Галина достала из кошелька пятирублевую бумажку и протянула ее мальчишке.

Мальчик стыдливо вспыхнул и отступил.

– Зачем?.. Я вас вел не за деньги.

– Да я не за то, что ты нас довел, я просто так… Чего-нибудь купишь в магазине. Возьми. На хлеб и на конфеты. Ну чего застеснялся, глупенький?

Некоторое время мальчик колебался, потом, поборов смущение, взял пятерку и крепко зажал ее в грязной ладошке.

– Спасибо… – Опустив голову, он повернулся и как побитый, сутулясь, вышел со двора военкомата.

– Господи, кругом одни слезы, – со стоном выдохнула Степанида Архиповна. – Сердцем чую – не дождется он матери с отцом.

В коридоре военкомата, пропахшем махоркой и потом, толпились мобилизованные. Это были люди разных возрастов.

В комнате справа работала медицинская комиссия. Галина поняла это по белым халатам молоденьких медсестер, вошедших туда.

У кабинета военкома стояла очередь. Узнав, что военком у себя, Галина пристроилась к хвосту очереди. Рядом с мужчинами, вызванными по мобилизационным повесткам, тут же, каменея в горестном молчании, стояли заплаканные жены и матери. Кое-кто приехал в военкомат с детьми.

Приема у военкома прождали больше часа. Когда Галина с детьми и старухой вошла в кабинет, майор уже собирался уходить. Куда-то, видно, очень торопился. Галина с трудом упросила выслушать ее.

– Так что вы от меня хотите?!

– Пристроить детей и, если можно, помочь нам, жене командира и матери, выехать на восток.

– Первое – попытаюсь. Сегодня во второй половине дня эвакуируем детдом. Напишу директору записку, попрошу, чтобы детей приняли. А с вами… – Военком безнадежно пожал плечами. – Даже не знаю, что делать. Зашевелился весь город. С транспортом – совсем труба. Не на чем вывозить банковские ценности и городской архив. Райком партии обещал к обеду подогнать из деревень несколько машин. А сейчас – вон видите. – Майор в окно показал на двор, где у коновязи стояли оседланные лошади. – Весь наш военкоматовский транспорт.

– Вы обещали написать директору детдома записку. Не будем вас задерживать, товарищ майор, да и дети уже измучились. Почти совсем не спали две последние ночи.

Майор сел за стол и принялся писать записку.

– Фамилия и имя? – спросил он, кинув взгляд на Костю.

– Горелов Костя.

– Что это у тебя под рубашкой краснеет?

Костя смутился. Потупил взгляд.

– Знамя у него, товарищ майор, – ответила за Костю Галина.

– Какое знамя?

– Пионерской дружины военного городка. Мы выезжали последними. Вот Костя и взял знамя, чтобы не досталось врагу.

Военком встал из-за стола, некоторое время удивленно смотрел на Костю, потом подошел к нему и по-отечески похлопал по плечу:

– Молодец! Будет из тебя толк, если уже сейчас знаешь цену знамени. – И снова вернулся к столу. – Фамилия девочки?

– Балабанова Оля, дочка полкового писаря, – ответил Костя.

Не успел военком дописать записку, как в комнату влетел старший лейтенант:

– Товарищ майор… я только что из райкома партии…

– Вначале доложи, когда будет телефонная связь с райкомом?! – оборвал его военком.

– Связисты ищут разрыв. Два уже устранили… Есть разрыв где-то еще, но никак не найдут…

– Что там, в райкоме?

– Секретарь райкома велел передать вам, что с передовой час назад пришло пять машин с тяжелоранеными. Нужна срочная помощь.

– Ну что?! Что ты мне об этом говоришь?! Я что тебе – хирург?

– Секретарь сказал, что в вашей власти срочно мобилизовать всех врачей из районной поликлиники, из больницы и немедленно оформить их для прохождения службы в армейский госпиталь.

– Спасибо за совет!.. – Чиркая о коробок спичкой, майор никак не мог прикурить. – Я уже три дня назад оголил районную больницу и поликлинику. Остался один хирург и тот – старик, оперирует сидя, потому что ноги уже не держат.

– Так что же делать, товарищ майор? Я сам был в госпитале… Все видел своими глазами. Мороз по коже идет. Хирурги от усталости валятся с ног. Операции средней сложности делают хирургические сестры. За вчерашний день от ран погибло шесть человек. А их можно было бы спасти, если вовремя оперировать.

Майор устало опустился на стул.

– Старший лейтенант, что ты мотаешь мою душу?! Где я возьму тебе хоть одного хирурга?! За вчерашний день мы перешерстили весь город. Мобилизовали пятидесятишестилетнюю Баландину, у которой недавно был гипертонический криз. Даже старика Лаврищева привезли в госпиталь и одели в военную форму.

Стоявшая в стороне Галина подошла к столу, молча положила на край новенький диплом и тихо проговорила:

– Товарищ майор, врач-хирург в вашем распоряжении.

– То есть как… в распоряжении? Что вы хотите этим сказать?

Галина раскрыла диплом и подала его военкому. Прочитав его, майор обрадовался. На лице его вспыхнула улыбка.

– Вы… врач-хирург?!

Галина протянула майору военный билет, где значилось, что она является военврачом запаса первой категории.

– Так вы же подлежите мобилизации самой первой очереди! – обрадованно воскликнул майор.

– Об этом я и хочу сказать.

И снова на лице майора засветилась улыбка.

– Вы только подумайте: на ловца и зверь!.. Вы, видимо, слышали наш скорбный диалог со старшим лейтенантом?

– Да. И готова приступить к своим обязанностям.

Майор как-то особенно бережно подал старшему лейтенанту диплом и военный билет Галины.

– Сейчас же!.. Сию же минуту!.. Оформить мобилизационный лист и лично проводить Казаринову Галину Петровну в госпиталь!

– Вас понял, товарищ майор! – радостно отчеканил старший лейтенант.

– Об исполнении доложить мне и в райком партии!

– А как же дети, товарищ майор? – забеспокоилась Галина. – Да и Степанида Архиповна… Ее тоже нужно отправить.

– Не беспокойтесь, Галина Петровна, детей отправим, Степаниду Архиповну сегодня же пристроим в детдом няней. Там у них стихийно образовалась малышовая группа. Прикрепим ее к этой группе. – Майор взглянул на Степаниду Архиповну: – Не возражаете?

– Чего возражать-то, сынок?.. Детей я люблю, они меня слушаются, сорок лет с ними в приюте отработала.

– Ну, тогда все в порядке, – сказал майор. – Ваша фамилия?

– Королькова Степанида Архиповна, – ответила старушка и, нагнувшись, застегнула пуговицу на кофточке Оли.

В записке директору детдома военком сделал приписку и подал листок старшему лейтенанту.

– А теперь – аллюр три креста! Вначале – в детдом, это как раз по пути, а оттуда с Галиной Петровной прямо и госпиталь! Да не забудь, сейчас же оформи мобилизационный лист-сопроводиловку. – Майор подошел к Галине, крепко пожал ей руку и несколько виновато, словно в чем-то оправдываясь, сказал: – Вот так, Галина Петровна. Все наши планы теперь корректирует война. – Военком взял девочку на руки, ласково погладил ее по голове и поцеловал в щеку. – Пойдешь, Оленька, в группу. Там много хороших девочек и мальчиков. Там много-много игрушек. А ты, Костя, обязательно сбереги знамя. Когда кончится война – вернешься в свой гарнизон и в пионерской комнате поставишь его там, где оно стояло.

Военком поставил девочку на пол, и лицо его сразу стало отчужденно-деловым.

– Доброго пути вам, товарищи.

Пока старший лейтенант оформлял на Галину мобилизационный лист, Степанида Архиповна с детьми вышла из военкомата. Полуторки в углу двора не было. У коновязи была привязана только одна лошадь под седлом.

– Ну вот, провожу вас сейчас до детдома, и дороги наши разойдутся, – грустно сказала Галина, подойдя к Косте и Степаниде Архиповне.

– Кому что суждено, того не обойдешь, не объедешь, – с кручиной в дрогнувшем голосе сказала Степанида Архиповна и вытерла концом платка сухие губы.

Галина взглянула на девочку, и сердце у нее защемило. «Что в жизни ждет тебя, пичуга? Чем провинилась ты перед судьбой?»

Всю дорогу в детдом молчали. Впереди шел старший лейтенант. Встречные прохожие, знавшие его, здоровались с ним, он отвечал приветствием военного человека – вскидывал к виску руку и еле заметно кивал головой.

В душе Галина была твердо уверена, что все идет так, как должно быть. Раз грянула война, то она, врач, должна находиться там, где ее обязывает быть долг.