Читать книгу Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах… - Иван Осадчий - Страница 5

Мы родом из СССР
Книга вторая. В радостях и тревогах
Часть первая
Глава первая. Разноцветное восемнадцатилетие (1964–1982 гг.)
И началось всевластие Л. И. Брежнева…

Оглавление

Я не склонен одним цветом оценивать всё 18-летнее пребывание Л. И. Брежнева на посту Генерального Секретаря ЦК КПСС. Во всяком случае, по моим наблюдениям «со стороны», снизу, с должности секретаря Туапсинского горкома КПСС, в первые послехрущевские годы работа в руководстве партии и государства спорилась. Это являлось очень важным условием успешного решения сложных и трудных вопросов, доставшихся в наследство от Хрущева. Да и внешнее поведение Брежнева на первых порах не высказывало никаких тревог, не вызывало волнений. Всё это радовало и укрепляло надежду на благополучное преодоление партией и страной образовавшихся трудностей и проблем. Мои представления и понимание ситуации подтверждает известный партийный и государственный деятель СССР Константин Федорович Катушев. Но сначала о нем самом по книге М. Ф. Ненашева «Последнее Правительство СССР». (М. 1993):

«Страницы биографии: родился в 1927 году в селе Большое Болдино Горьковской области. Окончил Горьковский политехнический институт по специальности инженер-механик. Начало трудовой деятельности связано с Горьковским автозаводом, где он работал конструктором, ведущим конструктором, заместителем главного конструктора. С 1957 года на партийной работе.

Судьба не была благосклонной к этому человеку и часто бросала его в самую гущу политических событий, где ему не просто было сохранить свою самостоятельность, отстаивать позицию здравого смысла. В апреле 1968 года К. Катушева неожиданно избрали секретарем ЦК КПСС, и он оказался самым молодым в руководстве КПСС. Как Секретарю ЦК ему было поручено заниматься социалистическими странами в сложное время острого конфликта СССР и КНР, ввода войск осенью 1968 года в Чехословакию. Противостоять в это время жесткой партийной политике М. Суслова было трудно. К чести К. Катушева, даже в самых чрезвычайных ситуациях он оставался реалистом, человеком, сохранявшим здравый подход, выступавшим против политики диктата КПСС во взаимоотношениях с коммунистическими партиями социалистических стран.

Стремление сохранить свою позицию не могло не вызвать негативного отношения в ЦК КПСС к К. Катушеву со стороны партийных ортодоксов. В 1977 году его переводят на работу в Совет Министров к А. Н. Косыгину, а в 1982 году назначают послом СССР в республику Куба. Возвращение Катушева с Кубы в 1985 году стало началом его деятельности в роли министра внешних экономических связей в правительстве Н. Рыжкова.

К. Ф. Катушев из тех, кто не терпит краснобайства, многословия. Он один из немногих бывших руководителей КПСС, который не выступал в прессе с исповедями или обличениями. И по сути, впервые согласился участвовать в этом диалоге, чтобы поделиться своими размышлениями о последнем правительстве СССР. Нашу беседу мы начали с того, как складывалась его биография, как он оценивает время работы в ЦК КПСС, в правительстве СССР», – пишет М. Ф. Ненашев в своей книге.

Представление о Константине Федоровиче Катушеве будет не полным, если не послушать его самого:

«Я принадлежу к поколению людей, воспитанных страной социализма, для которых вера в будущее всегда была связана с общим благом народа и благом Отечества. Для нас девиз „Раньше думай о Родине, а потом о себе“ был нашим убеждением и нашей молитвой. Как бы теперь ни охаивали ретивые обличители наше прошлое, мы гордимся, что были свидетелями и участниками великой победы над фашизмом и освобождения Европы в Отечественной войне. На наших глазах и при наших усилиях страна залечивала тяжелые раны войны, осваивала целину, совершила прорыв в космос и стала великой державой». (М. Ф. Ненашев, «Последнее Правительство СССР». М, 1993, с. 137–138).

Этим всё сказано. Теперь по сути вопроса, который я обозначил, мнение К. Ф. Катушева о Брежневе:

«Сейчас много говорят и пишут о Брежневе, как недальновидном руководителе, как человеке, не способном принимать самостоятельные решения… Не стану опровергать всё, но скажу, что в первые годы его деятельности в роли руководителя КПСС я видел другого Брежнева…

На смену Хрущеву, который не выдержал испытания на власть, пришел Брежнев, человек, не располагавший какими-то особыми политическими качествами, но уравновешенный, в отличие от своего предшественника, и не лишенный здравого смысла в оценках и решениях. Продолжительное время наблюдая за его деятельностью, я видел в ней два этапа. Первый этап – до его болезни, когда он был здоров и мог проявить себя как первый руководитель партии. Это был один Брежнев: трезвомыслящий человек, реалист, знающий жизнь, гибкий в своих поступках и во взаимоотношениях с ближайшим окружением. Во второй половине 70-х годов мы видели другого Брежнева…». (Цитирую по книге: М. Ненашев. «Последнее Правительство СССР». М, 1993, с. 140, 148–149).

Я с большим доверием отношусь к этому свидетельству осведомленного и ответственного человека, каким мне всегда представлялся К. Ф. Катушев, и разделяю его мнение.

В подтверждение слов К. Ф. Катушева о том, что Л. И. Брежнев в первые годы своего пребывания в должности Генерального секретаря ЦК КПСС в своих суждениях и поступках был не лишен «здравого смысла» и способен на обоснованное решение вопросов, в частности, сложных вопросов внешне-политической деятельности, – обращусь еще раз к свидетельству К. Ф. Катушева:

«…Признаюсь, далеко не все в тогдашнем руководстве КПСС понимали невозможность старых методов „командования“ социалистическими странами из Кремля. В Политбюро и Секретариате ЦК КПСС, к примеру, многие не разделяли мои взгляды и действия на смягчение и урегулирование отношений с КНР. Вы помните, какая кампания была развернута в то время в средствах массовой информации, сколько беспардонного вранья о Китае и китайцах было выплеснуто в газетах, по радио и телевидению после военных событий на острове Даманском. Я хорошо понимал, что кампания эта ничего, кроме вреда, не принесет нашей стране. Сколько усилий приходилось затрачивать, чтобы сдержать воинственно настроенных товарищей из высшего эшелона власти.

Мне приходилось тогда регулярно информировать Политбюро, персонально Л. И. Брежнева по китайскому вопросу и убеждать в необходимости считаться с интересами нашего могучего дальневосточного соседа…

…Вспоминаю один эпизод, свидетелем которого, теперь уже единственным, я был. На одном из моих докладов Брежневу один на один о взаимоотношениях с Китаем вошел министр обороны А. А. Гречко и, послушав мою информацию, бросил реплику: „Не слушайте его, Леонид Ильич, вы только дайте нам команду, и наши танки через 2–3 дня будут в Пекине“.

Л. И. Брежнев внимательно посмотрел на Гречко, спросил, насколько серьезно он об этом говорит, и, услышав утвердительный ответ, заметил: „Войти в Китай ты, быть может, и сможешь, а вот как из него будешь выходить, вот этого тебе никто сказать не сможет. – А в конце добавил: – Я тебя, Андрей Антонович, очень прошу: никогда и нигде об этом не говорить, пусть твоя реплика останется здесь, в этом кабинете, и больше ее никто не услышит“.

Л. И. Брежнев поддержал инициативу А. Н. Косыгина, и мы с ним после военного конфликта на Даманском „попутно, пролетом“ сделали остановку в Пекинском аэропорту и провели там первую встречу с Чжоу Энь-лаем и другими членами Политбюро КПК, которая стала началом урегулирования наших отношений с Китаем.

Сложно было не только с Китаем проявлять благоразумие.

Не все в ЦК понимали необходимость поддержки Я. Кадара в его рыночных экспериментах в Венгрии, приходилось много убеждать, вмешиваться в попытки ретивых теоретиков одернуть, поставить на место строптивых венгров. Не все разделяли стремление Э. Хонеккера проводить более реалистический курс во взаимоотношениях двух Германий. Замечу, противодействие этому наблюдалось и во времена Горбачева, вплоть до его неожиданного и крутого поворота по отношению воссоединения Германии.

Больше всего я стремился к тому, чтобы установить уважительные, располагающие к доверию отношения с руководителями социалистических стран всех уровней. Я не преувеличиваю свою роль, но имею основания сказать, что пользовался доверием многих руководителей. Дорожил этим, ибо понимал, насколько оно необходимо для блага наших стран. Руководители соцстран доверяли мне информацию для „ушей“ Брежнева и советского руководства, так как знали, что она всегда будет изложена объективно и доброжелательно…». (Там же, с. 139–141).

Разделяю я также и оценку, данную К. Ф. Катушевым Л. И. Брежневу во второй половине его пребывания на посту Генерального секретаря ЦК КПСС:

«После инфарктов и инсультов он был физически немощным, заторможенным от лекарств и неспособным принимать самостоятельные решения… У него стала появляться подозрительность по отношению к тем, кто имел свое мнение, неприязнь к А. Н. Косыгину, слабость к награждениям и славословию в его честь…

Он утратил чувство меры и охотно принимал предложения досужих доброхотов во главе с Устиновым, старавшихся представить его в глазах общественного мнения в виде великого полководца…

Всё это происходило… потому, что не было демократического механизма замены лидера партии. Отсутствие такого механизма было прежде всего на руку приспособленцам, подхалимам и тем, кому выгоден был именно такой Брежнев, который уже не держал в своих руках нити управления партией и государством».(Там же, с. 149).

Аналогичным образом характеризует «два периода» в деятельности Л. И. Брежнева, рубежом которых являлся его тяжелый недуг в середине 70-х годов, и Виталий Иванович Воротников, хорошо знавший его на протяжении всего периода пребывания в должности Генерального секретаря ЦК КПСС. Он свидетельствует:

«Впечатление нерадостное. Это был уже не тот активный, напористый деятель, умевший слушать собеседника и, если надо, убедить его в необходимости поддержки той или иной идеи… Обладавший стремлением произвести приятное впечатление… А потом предстал иной Брежнев. Какая-то неадекватность поведения, перескакивает с темы на тему, теряет нить разговора. То оживится, то потухнет, замолчит…». (В. И. Воротников. «Откровения». М, 2010, с. 203).

Об этом пишет и Евгений Иванович Чазов, являвшийся руководителем четвертого Главного Медицинского Управления, которое было ответственно за здоровье высшего партийного и государственного руководства СССР.

В своей книге Е. И. Чазов рассказывает, что, «начиная с 1975 года, после тяжелого приступа, перенесенного Л. И. Брежневым во время поездки в Монголию, он впал в невменяемое астеническое состояние… по причине чрезмерного приема сильно действующих успокаивающих средств, к чему он основательно пристрастился».

И далее Е. И. Чазов отмечает: «Брежнев все более и более терял способность к критическому анализу, снижалась его работоспособность и активность, срывы были более продолжительными и глубокими. Уже с 1975 года скрыть их практически не удавалось. Но генсек продолжал исполнять должность…»

Невольно возникает вопрос: если бы Л. И. Брежнев в то время оставил свой пост, то последующие события в нашей стране могли бы идти по-другому?

Но «механизма замены» не было.

К сожалению, история не знает сослагательного наклонения. Если бы…

Консервативное мышление Брежнева и его ближайшего окружения стало непреодолимой преградой на пути дальнейшего поступательного развития советской экономики и в целом советского государства. В середине 70-х годов стало очевидным, что экстенсивный путь развития экономики исчерпал себя и назрела безотлагательная необходимость ее перевода на путь интенсивного развития на рельсах научно-технического перевооружения.

Восемнадцать лет продолжалось пустозвонство о назревшей необходимости неотложного рассмотрения на Пленуме ЦК КПСС вопроса об ускорении научно-технического прогресса, но дальше разговоров и призывов дело не пошло.

Много говорилось правильных слов о необходимости усиления внимания к развитию группы «Б» – сферы производства средств потребления, сближении темпов развития производства средств производства и производства средств потребления. Но и эта задача тоже не получила своего разрешения. Когда реальные доходы населения заметно выросли, невозможно было удовлетворить потребность людей в товарах и продуктах первой необходимости. Во многих случаях обнаруживался дефицит многих товаров и продуктов, или никому ненужное «изобилие» товаров плохого качества.

К примеру, обуви «производилось в год три пары на душу населения», но, как горько шутили в народе, ни одной «на ноги»… В силу головотяпства в планировании возникали «дефициты» то на зубной порошок, то на зубные щетки, на мужские трусы или носки и т. д. Ряд лет в дефиците были мясо, колбаса, сливочное масло, гречневая крупа, сгущенное молоко, растворимый кофе, другие товары и продукты.

Поразительно, но всё это можно было достать, постояв в очередях в Москве, Ленинграде, Минске, Киеве, Вильнюсе и других столичных городах. Туда устремлялись поездами, самолетами, машинами, электричками миллионы людей, закупая впрок нужные продукты и товары. И всем хватало. Никто не голодал. Но дефицит на жизненно необходимые товары и продукты с каждым годом становился всё сильнее и вызывал всё большее недоумение и возмущение у советских людей.

…«Речи длинные, пустые…» – распевали в курилках и на кухнях по всей советской стране. Это тоже о Брежневе.

Надо было умудриться ему выступать с Отчетным докладом ЦК КПСС на XXVI съезде партии в течение всего первого дня работы съезда, с несколькими перерывами в ходе доклада.

Кто из присутствующих мог слушать его весь день в пятитысячном Дворце Съездов? Или у телевизоров? Но если кто и пытался, то понять путанную, неразборчивую брежневскую речь было невозможно.

Да вряд ли в то время уже осознавал, что говорил и сам оратор, изо всех сил пытавшийся озвучивать написанное угодливыми верноподданными.

…В. В. Гришин рассказывает, что он «за голову схватился», когда услышал из этого доклада задачу, поставленную Брежневым перед коммунистами и всеми трудящимися многомиллионной столицы:

«Превратить Москву в город коммунистического труда». Скорее всего, – замечает В. В. Гришин, – генсек узнал об этой «задаче» москвичам в ходе озвучивания доклада, сочиненного услужливой командой партаппаратчиков и титулованных «придворных ученых»…

А что же верные соратники по Политбюро тоже не представляли реальную картину, создавшуюся в советском обществе и тоже не знали содержание отчетного доклада «мудрого вождя ленинского типа», как они величали Брежнева? Вместе со всем съездом члены Политбюро устраивали бурные овации после каждого «гениального тезиса», озвучиваемого генсеком…

Отвечать на этот вопрос трудно. Но вполне логично предположить, что они были «заворожены» генсеком: его равнодушием и безразличием к истинному положению дел в стране и всем содержанием его доклада. Для них было «свято» всё, что говорил Генеральный Секретарь. Его слово они считали «истиной» в последней инстанции: «Если он так говорит, – значит, так тому и быть…»

Их волновало одно: лишь бы «дорогой Леонид Ильич» оставался у руля партии и государства и «рулил» до конца своей жизни. Это было бы главным благом и для них, его верных соратников-угодников.

Хотя чему удивляться? Ни о каком «механизме» замены генсека у них не было и мысли. Не то что речи…


«Нет ничего пошлее самодовольного оптимизма»– эта ленинская формула в полной мере применима к характеристике личности Л. И. Брежнева. Ему были свойственны: отсутствие элементарной человеческой скромности, склонность к непомерному возвеличиванию и восхвалению своей личности, страсть к незаслуженным почестям и наградам, доведенная до крайнего абсурда.

Справедливости ради надо заметить, что эта страсть была присуща Брежневу изначально, с первых месяцев пребывания в должности Генерального Секретаря ЦК КПСС. Убедительное подтверждение этому оставил в своей книге член Политбюро ЦК КПСС В. В. Гришин. Уже в мае 1965 года А. Н. Косыгин на заседании Президиума ЦК КПСС резко осудил угодничество и подхалимство, которое проявляли отдельные члены Президиума ЦК по отношению к Брежневу. Он сказал примерно следующее: «Всегда найдутся подхалимы и угодники, которые стремятся угодить начальству, но Леонид Ильич не должен поддаваться подхалимству». Вместо того, чтобы принять это замечание как добрый совет, Брежнев очень болезненно воспринял его. Брежнева бесила огромная популярность А. Н. Косыгина в народе, его безграничный авторитет в стране и за рубежом.

Под стать ему была и свита, его ближайшее окружение, состоявшее, в большинстве своем, из подхалимов и приспособленцев, старых дружков-приятелей, которым было тепло и удобно под его «покровительством». Они восхваляли и возносили его до небес. Объяснить такое поведение многих лиц из брежневского окружения не трудно. Во-первых, перед их глазами было немало примеров, когда за малейшее непочтение в хрущевское время кара была скорая и беспощадная – удаление из Политбюро ЦК КПСС и смещение с занимаемых постов. А, во-вторых, не хотелось расставаться с привилегированным положением, дарованным членам Политбюро. Это реальность, которая была видна и партии, и народу. Она вызывала недоумение, иронию, сарказм, возмущение и осуждение. Какие только гневные слухи не гуляли по стране; какие только анекдоты не передавались из уст в уста; какие только частушки не распевали в «курилках».

Расправа с теми, кто становился неудобным для Л. И. Брежнева, независимо от прежних отношений с ними и занимаемых постов в партии и государстве была неминуемая. Вот для примера только отдельные факты.

Николай Викторович Подгорный многие годы был ближайшим соратником Л. И. Брежнева. Оба они являлись секретарями ЦК и членами Президиума ЦК КПСС «хрущевского» состава. Оба они к 1964 году осознали, что деятельность Хрущева достигла критической точки. Именно по предложению Н. В. Подгорного Л. И. Брежнев был избран Первым секретарем ЦК КПСС. А пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР занял Н. В. Подгорный. Добрые отношения между ними сохранялись до тех пор, пока Н. В. Подгорный не стал выражать недовольство проявлением мании величия Л. И. Брежнева, осуждая восхваления и славословия в его адрес. Как свидетельствует В. В. Гришин, однажды, во время застолья по случаю дня рождения одного из секретарей ЦК КПСС, юбиляр в основном говорил о Брежневе, о его заслугах перед партией и страной.

Возмущенный происходящим Подгорный, обращаясь к Леониду Ильичу, сказал: «Лёня, как ты можешь терпеть такие славословия в свой адрес? Почему ты не прекратишь это восхваление? Это не годится не только для руководителя, но и для простого коммуниста. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я готов за тебя подставить свою грудь под пули, но я не могу видеть, как ты, по существу, поощряешь возвеличивание себя».

Однако Брежнев не внял справедливому замечанию Н. В. Подгорного. Более того, на этом же юбилее Брежнев обрушился на Николая Викторовича, заявив, что тот «всегда сгущает краски, всегда чем-то недоволен».

Были и другие случаи, когда Подгорный высказывал осуждение Брежневу за его манию величия, поощрение хвалебных выступлений и славословий в свой адрес. Его возмущало благосклонное отношение Брежнева к подхалимажу и возвеличиванию своей персоны. Все это и послужило причиной отставки Н. В. Подгорного с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР. В осуществлении этого «акта» особенно постарались верные соратники-угодники Брежнева А. П. Кириленко и М. А. Суслов. В мае 1977 года на Пленуме ЦК, как бы между прочим, без сообщения мотивов и причин, Суслов предложил освободить Н. В. Подгорного от обязанностей члена Политбюро ЦК и Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Н. В. Подгорный пытался что-то сказать, но Суслов не дал ему слова, а сразу же поставил вопрос на голосование. Н. В. Подгорный был освобожден от занимаемых постов.

«Пленум закрылся, – свидетельствует В. В. Гришин. – В комнате Президиума, после окончания Пленума, растерянный Н. В. Подгорный сказал: „Как все произошло неожиданно. Я работал честно…“»

Вслед за этим пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР был вручен Л. И. Брежневу. Таким образом, в его руках была сосредоточена вся высшая партийная и государственная власть.

Аналогичным образом, как уже об этом говорилось выше, поступил Брежнев и с А. Н. Косыгиным. Воспользовавшись тяжелейшим инфарктом миокарда, сразившим А. Н. Косыгина, Брежнев поспешно заменил его на посту Председателя Совмина СССР своим старым другом-приятелем Н. А. Тихоновым. Это, конечно, была совершенно неравноценная замена, отразившаяся на руководстве экономикой и социальной сферой советского государства.

Такую вот вседозволенность позволял себе Брежнев. Он принимал крутые и незамедлительные меры в отношении тех, кто говорил о недостатках его работы, отрицательно отзывался о нем. Так, во второй половине 60-х годов Брежневу было доложено, что группа бывших комсомольских работников собирается и ведет разговоры о возможной замене руководства партии. В группу входили А. Н. Шелепин, В. Е. Семичастный и другие. В опалу попал и П. Е. Шелест, первый секретарь Компартии Украины. Все они были сняты с занимаемых постов, переведены на другую работу или отправлены на пенсию, а также выведены из состава членов ЦК КПСС.

Как-то первый секретарь Московского обкома КПСС Н. Г. Егорычев в своем выступлении на Пленуме ЦК высказал тревогу за состояние обороны страны. Брежнев, отвечавший за этот участок, принял критику на свой счет, и Егорычев был мгновенно освобожден от занимаемой должности. (В. В. Гришин. «От Хрущева до Горбачева». М, 1996, стр. 40–42, 323).

Самый раз вспомнить мудрые строки Николая Островского из его письма Михаилу Шолохову: «Знаешь, Миша, давно ищу честного товарища, который бы покрыл прямо в лицо… Нередко друзья… боятся „обидеть“. И это нехорошо. Хвалить – это только портить человека. Даже сильную натуру можно сбить с пути истинного, захваливая до бесчувствия. Настоящие друзья должны говорить правду, как бы ни была остра, и писать надо больше о недостатках, чем о хорошем, – за хорошее народ ругать не будет». («Николай Островский». Собр. соч., том 3, М. Госиздат художественной литературы, 1956 г., стр. 333–334).

К сожалению, эти мудрые слова мужественного писателя-коммуниста никак не соотносятся с той позицией, на которой стояли Хрущев и Брежнев, уверовавшие в свою непогрешимость и вседозволенность, нанося тем самым непоправимый урон авторитету высшего партийного руководителя и партии в целом.

Я сознательно сосредоточил внимание на двух высших руководителях советского государства и КПСС, и на том непреодолимом различии, которое было характерно для Л. И. Брежнева и А. Н. Косыгина. Различие во всём. Но особенно в главном – в человеческих достоинствах. Несравнимые величины.

Истинно государственный ум, мудрость и организаторский талант, необычайная скромность и высочайшая требовательность к себе – это Алексей Николаевич Косыгин. И рядом с ним – «красивый молдаванин», как назвал Брежнева Сталин во время работы XIX Съезда КПСС. Очень скоро обнаружилась справедливость народной мудрости: «Не все то золото, что блестит». За внешним лоском скрывались не только интеллектуальная посредственность, но и многочисленные человеческие пороки: отсутствие всякой скромности в оценке собственной персоны, самодовольство, самолюбование, карьеризм в самом худшем смысле, бахвальство и пустозвонство. Все эти и другие пороки Брежнева очень скоро выплеснулись на поверхность и с каждым годом разрастались, вызывали недоумение, негодование, отвращение. И «генсек» Брежнев всё больше походил на убогого скомороха, а напоследок и вовсе превратился в маразматика.

Естественно, это зависело, прежде всего, от умственного и нравственного уровня самого Брежнева, но немало было в этом «заслуг» и его ближайшего окружения, подхалимствующего, потворствующего, беспринципного.

Давно известно, что «короля делает свита». Но «свита» делала и «генсеков» – Хрущева и Брежнева. Сами по себе ни тот, ни другой не смогли бы стать теми, кем они стали, и творить то, что им позволяла их «свита».

Но и в том, и в другом случае в окружении «генсеков» были не только беспринципные подхалимы, приспособленцы и карьеристы.

В свите и Хрущева, и Брежнева находились и такие политические деятели, как А. И. Микоян и М. А. Суслов, имевшие большой опыт работы на высоких партийных и государственных должностях в сталинские годы. Их непростительную беспринципность при Хрущеве и Брежневе нельзя объяснить ничем другим, как все тем же приспособленчеством, ради собственного благополучия, желанием таким образом оставаться на вершине власти как можно дольше, а еще лучше до самой смерти.

В окружение Брежнева, помимо названных лиц, входили и такие заслуженные и уважаемые в партии и в народе сталинские наркомы, как известный советский дипломат А. Громыко, принципиальная, одаренная, талантливая, многоопытная личность.

Как же они уживались в той затхлой атмосфере, которая царила в брежневские годы? Или продолжали честно выполнять свой долг, свои обязанности, махнув на все пороки и чудачества генсека? Выходит, что так…

«Тишь да гладь и божья благодать» – это время Брежнева. Только «благодать» не для страны и ее народа, а для самого «генсека» и его безликого, беспринципного окружения.

Крайнее возмущение и отвращение вызывало и не могло не вызывать у каждого здравомыслящего человека его многолетнее пустозвонство, самодовольство, запредельное тщеславие, бахвальство, самомнение, потеря всякой скромности и стыда в оценке своей персоны, своих незаслуженных «заслуг». Такого не было ни в истории, ни в самой сказочной сказке, чтобы быть удостоенным великого множества высших государственных наград, просто ради болезненного тщеславия и честолюбия, но никак не за особые реальные заслуги. Награды сыпались на Брежнева как из рога изобилия. Причем награды не только нашего государства.

Правители множества стран, зная не понаслышке патологическую страсть Брежнева к наградам, по любому поводу и без повода навешивали на его грудь всё новые и новые ордена – высшие награды своих государств.

Четыре золотые звезды Героя Советского Союза, орден Победы, звание Маршала Советского Союза, полученные в мирное время без всяких на то оснований. К этому надо добавить золотую звезду Героя Социалистического Труда. Да еще три медали лауреата различных премий, тоже незаслуженные. Конечно, это стало возможным благодаря окружавшим его беспринципным соратникам и угодникам.

«Неудачным было ближайшее окружение генсека, его помощники, референты, консультанты, – свидетельствует В. В. Гришин. – Отношения строились на принципах угодничества и беспрекословного подчинения патрону. Материалы и предложения готовились только угодные Генеральному секретарю. Докладывалось то, что было ему приятно. Непомерным было стремление к возвеличиванию и прославлению Леонида Ильича. Его секретариат… занимался написанием книг, которые затем шли за подписью Генерального секретаря ЦК. Так, в частности, было и с известной „трилогией“ („Малая земля“, „Возрождение“, „Целина“), за которую ему была присвоена Ленинская премия. Писались биографические книги, издавались шикарные фотоальбомы… Составители этих книг и альбомов не забывали и о своих выгодах. Из рук „щедрого“ генсека истинные авторы получали государственные премии, награждались орденами. Всё это плохо воспринималось в партии и в народе, порождало различные слухи, пересуды и анекдоты…»

В. В. Гришин дает вполне справедливую оценку: «Л. И. Брежнев, особенно в последние годы работы, после устранения А. Н. Косыгина и Н. В. Подгорного, в силу своего характера и беспардонному старанию окружения многих подобострастных людей… уверился в своей непогрешимости, – в своей особой одаренности, даже величии и вседозволенности. Это… подрывало его авторитет, вызывало недовольство людей. Вообще плохо сказывалось на работе партии и общем положении в стране». (В. В. Гришин. «От Хрущева до Горбачева». М, с. 49).

Но вслед за этой суровой, но справедливой оценкой В. В. Гришин тут же пишет: «Но может быть, следует снисходительно относиться к слабости Л. И. Брежнева к наградам и почестям… Награды Л. И. Брежнева никакого ущерба, никаких материальных потерь не принесли…». (Там же, с. 48–49).

Вот с этим «умозаключением» В. В. Гришина я никак не могу согласиться. При этом рождается еще один вопрос: а как же смотрело на все эти слабости Политбюро ЦК? А никак! Очень скоро Л. И. Брежнев своей порочной кадровой политикой избавился от всех «недругов», какими он считал всех своих оппонентов, и в составе Политбюро стали преобладать старые «дружки-приятели», льстецы и подхалимы. Список этот открывается именами Кириленко, Тихонова, Черненко и прочих близких соратников по работе Брежнева на Украине и в Молдавии.

Как верно замечает В. В. Гришин: «За время работы генсеком Брежнев перевел в Москву и расставил на руководящие посты многих знакомых сослуживцев… В Москву перебралось множество днепропетровцев и других земляков». (Там же, с. 45).

Естественно, они милостиво считали, что генсеку всё дозволено, любая слабость, любая забава, любые чудачества по принципу: «чем бы генсек ни тешился, лишь бы нам было хорошо». Не хотели понять того, что все эти отвратительные брежневские феномы наносили неизмеримый урон авторитету партии, во главе которой он находился, разрушали её политические и нравственные устои, вреднейшим образом отражались на состоянии общества и настроении народа.

Что представляли собой в физическом отношении лица, восседавшие в брежневском Политбюро? Рассказывает член Политбюро ЦК КПСС В. И. Воротников:

«Почти полностью отошел от дел серьезно заболевший А. П. Кириленко. Перешагнувший в ту пору 77-летний рубеж М. А. Суслов фактически не работал, а лишь три – четыре часа в день присутствовал в ЦК.

Мне вспоминается одно личное впечатление. В феврале 1981 года я прибыл из Гаваны на XXVI Съезд партии. В кулуарах съезда я чувствовал себя как-то неуютно, не было обычной раскованности при встречах с коллегами. Может быть, оттого, что я два года отсутствовал? Нить разговора завязывалась и… скоро обрывалась. Они спрашивали меня о Кубе, я начинал рассказ, но собеседники после двух-трех фраз прерывали меня и переводили беседу на внутренние проблемы, причем высказывались в остро критическом тоне. Мне это было непонятно. Они жаловались на недостатки в работе правительства, на то, что Н. А. Тихонов, сменивший А. Н. Косыгина, осторожничает, да и понятно, на 76-м году зачем рисковать. К Секретарям ЦК теперь не достучишься со своими проблемами – возраст и болезни сказываются: „Ты посмотри, как формально, заорганизовано проходит этот съезд? О чем говорить!“ И наша беседа разваливалась.

Наблюдая за президиумом съезда, нельзя было не заметить, как постарели и физически сдали некоторые руководители. Л. И. Брежнев с большим трудом, еле-еле „дотянул“ доклад. А. Я. Пельше, М. А. Суслов, А. П. Кириленко, Н. А. Тихонов выглядели болезненно. Да и немало министров, секретарей обкомов, проработавших на своих постах 15–20 лет и давно перешагнувших 70-летний рубеж, прямо скажу – „не смотрелись“. Политика стабильности кадров, провозглашенная Брежневым в 1965 году, трансформировалась в кадровый застой и, бесспорно, нуждалась в пересмотре. Да, что-то изменилось в стране и в людях за прошедшие два года. Но что? Я тогда не мог найти ответа. Он пришел чуть позже.

Были и объективные причины. Уже невозможно стало вести такое огромное народное хозяйство страны старыми методами. Централизация всё более давила и сдерживала инициативу мест. Ни Госплан, ни Госснаб, ни Минфин, ни другие экономические ведомства уже не были в состоянии „проворачивать“ этот огромный маховик механизма экономики страны. Настоятельно требовались реформы. Надо было разгружать от забот верхние эшелоны власти, передавать права и ответственность вниз.

К тому же всё более расклеивались экономические отношения с зарубежными странами. Контакты нашего руководства с лидерами братских соцстран носили формальный характер. Буксовал Совет Экономической Взаимопомощи.

Было очевидно – необходима ротация, смена руководства, обновление кадров. Нужны поиск и решение экономических и социальных проблем в условиях совершенствования механизма управления, раскрытия потенциала социализма, повышения инициативы и заинтересованности людей в результатах труда. Об этом говорили мы, члены ЦК, между собой…»

«Самодовольный оптимизм» Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева находил отражение не только в речах его самого и ближайших соратников по Политбюро, в официальных документах партийных съездов, пленумов, постановлений ЦК и, соответственно, составлял сердцевину всей партийной пропаганды. «Самодовольная риторика» всё сильнее вступала в противоречие с реалиями экономики, социальной сферы, настроениями в обществе.

На всесоюзных и республиканских семинарах лекторов партийных комитетов и Общества «Знание», в работе которых мне доводилось систематически участвовать, в выступлениях осведомленных и мыслящих ответственных работников Госплана СССР и лекторов ЦК КПСС, начиная с середины 70-х годов, всё откровеннее говорилось о накопившихся проблемах в развитии советского общества.

Радовало то, что многие острые вопросы, о которых всё больше задумывались многие советские люди, были известны высоким компетентным государственным органам, и они не только критически анализировали причины образовавшихся и нараставших проблем, но и высказывали осмысленные, аргументированные соображения о путях их преодоления и разрешения.

Возвращаясь в край, обогащенный, вернее сказать, вооруженный «фактурой» и критическими оценками, полученными на семинарах, я озвучивал эту тревожную, но принципиально важную правду на краевых, городских и районных семинарах лекторов, пропагандистов, партийно-хозяйственного актива. Это воспринималось весьма озабоченно, но терпеливо.

Все ждали решительных действий высшего партийного и государственного руководства. Но оно продолжало жить в атмосфере «самодовольного оптимизма».

О чем говорили высоко компетентные лекторы на всесоюзных и республиканских семинарах? О необходимости скорейшего перевода советской экономики с экстенсивного на интенсивный путь развития, об ускорении научно-технического прогресса, преодоление серьезного отставания СССР от США и других развитых капиталистических государств по уровню производительности труда; о высоком удельном весе ручного, мало производительного труда в строительстве, сельском хозяйстве, в сфере производства товаров и продуктов народного потребления; о критическом отношении к валовым показателям и необходимости смещения акцентов на качество производимых товаров; о сокращении отставания производства средств потребления от производства средств производства и многом другом…

Говорилось о том, что было видно невооруженным глазом. Это были бесспорные, объективные и реалистические оценки.

Но шли годы, а эти проблемы не находили должной озабоченности и решительных действий партийных и государственных органов.

Скажу больше. На всесоюзных и республиканских семинарах можно было услышать достаточно смелый, откровенный и обоснованный критический анализ накопившихся проблем не только в экономике и социальной сфере, но и в области развития теории социалистического строительства. Обнажались негативные вопросы нравственного воспитания советских людей: рост потребительских настроений, стяжательство, накопительство, вещепоклонство, рецидивы частнособственнических и мещанских настроений. Остро говорилось о необходимости поиска радикальных мер по их преодолению и искоренению. Указывались и адреса – откуда всё это идет. Но…

В «тихой заводи», образовавшейся в брежневские годы, как в самом затхлом болоте «рождались черти». Рождались они и в рядах КПСС, и в составе её высшего руководства, прежде всего, и в недрах самого советского общества. И в невероятно большом количестве. Ибо от партвельможества, самодовольства, самолюбования, самовозвеличивания, вседозволенности до перерождения, ренегатства, предательства, дистанция очень короткая…

В послесталинские годы, со времен Хрущева и Брежнева (а это почти три десятилетия советской истории) КПСС постепенно переставала быть единой. С одной стороны – партийная масса, всегда проявлявшая свое одобряющее единодушие, свято верившая с ленинско-сталинских лет в гениальность вождей, их святость и непогрешимость. С другой – сформировавшаяся партаристократия, уверенная в своей безнаказанности, оторвавшаяся от народа и попиравшая его интересы, а заодно и судьбу социализма.

Не раз и не два в своих публикациях и выступлениях я писал и говорил о том, что причиной многих неудач, постигших советское общество в послесталинское время, явилось то, что достойной замены И. В. Сталину по уровню интеллекта, гениальности мышления, искусству политика и таланту организатора в КПСС не нашлось. Точнее сказать, не в КПСС и в Советском государстве, а именно на высшем партийном посту, определявшем курс и путь развития советского общества.

По сравнению с И. В. Сталиным на вершине власти оказались невежды. Уровень их знаний и владение марксистско-ленинской теорией социализма и социалистического строительства, не говоря уже о его творческом развитии, был весьма поверхностным и ограниченным.

Справедливости ради надо сказать, что в составе высшего партийного и государственного руководства и в хрущевские, и в брежневские годы были и другие лица, хорошо понимавшие опасность того курса, той политики, которую вели названные генсеки, для судеб партии и социализма. Об А. Н. Косыгине я уже писал. Хочу назвать один пример. Вскоре после смерти Брежнева Ю. В. Андропов, ставший генсеком, обозначил в качестве главной задачу: разобраться, в каком обществе мы живем, на какой ступени зрелости оно находится?

А ведь в брежневской Конституции СССР 1977 года – основном законе государства, утверждалось, что «в СССР построено развитое социалистическое общество…»

…Такой «выход» был найден брежневским руководством, вместо того, чтобы признать несостоятельность хрущевской Программы КПСС, принятой с его участием, провозглашавший построение в СССР к 1980 году основ коммунистического общества. Словно её и не было в природе. Стыдливо замалчивали главный партийный документ. А коммунисты должны были руководствоваться им. Иначе как же?

В этой связи мне вспоминается один «казус», имевший место в моей пропагандистской работе.

…Заканчивался 1979 год, предпоследний год двадцатилетия, в результате которого, как говорилось в Программе КПСС, принятой XXII Съездом, в Советском Союзе должна быть построена материально-техническая база коммунизма.

В этой связи в партии и в народе жил обоснованный интерес к тому, как реально обстоит дело с ее выполнением. Хотя многие давно уже поняли утопичность этой хрущевской идеи.

Но Программа КПСС оставалась главным стратегическим документом партии и советского народа, определявшим пути и этапы коммунистического строительства. Соответственно в партийной пропаганде, во всей системе политического просвещения и в учебных курсах вузовских общественных наук продолжалось глубокое и всестороннее изучение партийной Программы и ход ее выполнения.

Зная реальное положение дел в развитии экономики и других сфер советского общества, лекторы ЦК КПСС и ответственные работники Госплана СССР на всесоюзных и республиканских семинарах лекторов партийных комитетов и Общества «Знание» реалистически подходили к освещению этого важнейшего политического вопроса. Основываясь на результатах, достигнутых за годы, прошедшие после принятия Программы КПСС, они делали аргументированные выводы о волюнтаристских сроках построения коммунистического общества в СССР за два десятилетия, определенных Хрущевым.

Участники этих семинаров, возвращаясь в регионы, ориентировались в своих выступлениях по этому вопросу на полученные сведения.

Такой «арсенал», созданный по материалам всесоюзных и республиканских семинаров лекторов, имелся и у меня. Максимально ориентируясь на него, я освещал этот самый животрепещущий вопрос в своих выступлениях.

Заключительным в серии семинаров, проводившихся в Краснодарском крае осенью 1979 года, был областной семинар идеологического и партийно-хозяйственного актива Адыгейской области.

В своей двухчасовой лекции я изложил суть проблемы. Многосотенная аудитория, заполнившая до отказа вместительный зал заседаний областного Дома политпросвещения, с большим вниманием слушала лекцию, содержавшую критический анализ складывающегося реального положения с реализацией двадцатилетней программы создания материально-технической базы коммунизма, построения основ коммунистического общества в СССР, решения других задач, предусмотренных Программой КПСС.

Соответственно, последовал обоснованный на фактах реалистический и аргументированный вывод о том, что за два десятилетия, определенных Программой, нам не удастся выйти на намеченные рубежи. Как показало время, это было нереальным, неосуществимым в столь короткий срок.

Не успел я перейти к ответам на вопросы, как услышал голос секретаря обкома партии, обращенный к аудитории: «Всё, что здесь говорил вам Иван Павлович Осадчий, – это его личное мнение. Именно так надо воспринимать его выводы и оценки. Областной комитет партии не имеет официальных документов ЦК КПСС на сей счет, и мы будем продолжать настойчиво бороться за безусловное выполнение Программы КПСС. На этом закончим работу семинара. Мы посоветовались в президиуме и считаем, что нет необходимости дискуссировать по вопросам, поднятым товарищем Осадчим в его выступлении».

Таким образом, секретарь обкома КПСС дезавуировал главное в моей лекции: критический, реалистический анализ положения дел с выполнением Программы КПСС, выводы и оценки, вытекающие из него.

После семинара меня пригласили в кабинет заведующего Домом политического просвещения. Руководители идеологической работы в области высказали свою неудовлетворенность и недоумение по поводу моей позиции, считая, что она демобилизует партийные комитеты и коммунистов в борьбе за выполнение Программы КПСС.

«Какими бы данными вы не располагали, непозволительно делать оценки и выводы, пока они не сделаны партией, её Центральным Комитетом» – такой был итог нравоучений, полученных мною тогда от руководителей Адыгейского обкома КПСС.

При этом, видя мою взволнованность и смущение, они в заключение сказали: «Ни ЦК, ни крайком КПСС мы не будем информировать о вашем субъективном выступлении. Но совет наш учтите, иначе у вас могут возникнуть серьезные неприятности.

Вы человек грамотный и хорошо понимаете, чем это может вам грозить…»

Такова вот случилась история с этим моим выступлением. К счастью, единственная такого рода.

…Вот она бессмертная «правда», саркастически обнаженная величайшим поэтом советской эпохи Владимиром Маяковским:

Нам с тобою думать неча, —

Если думают вожди…

Слепая вера в гениальность вождя, непоколебимая вера в каждое его слово, в непререкаемость и непогрешимость сказанного или сделанного им, – одна из главных причин крушения КПСС…

К горькому сожалению, этот «грех» продолжает жить и ныне, что чревато новыми ошибками и поражениями партии коммунистов.

Верно говорят многие мыслящие люди, что гении, величайшие таланты, мудрые люди рождаются крайне редко. А ведь именно этими качествами должен обладать тот, кто заслуживает чести быть названным партийным, народным вождем.

…Рассказал я здесь о выступлении в Майкопе лишь для подтверждения изложенного. Этот эпизод произошел за три года до смерти Брежнева и за четыре – до мужественного и мудрого признания Ю. В. Андропова, высказанного им в статье «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», опубликованной в журнале «Коммунист» в 1983 году.

Спустя четыре года Ю. В. Андропов, избранный Генеральным секретарем ЦК КПСС, в 1983 году, откровенно, мужественно и мудро скажет следующее: «Мы еще не знаем в должной мере общество, в котором живем…, на какой стадии социалистического строительства находится наша страна…» Из-за безвременной смерти Ю. В. Андропов не успел дать ответ на этот вопрос.

Я разделяю вывод российских ученых социалистической ориентации, сделанный в тезисах к 80-летию Великого Октября (1987 год): «При всех своих достижениях, Советский Союз вплоть до его разрушения не вышел за рамки раннего социализма, не завершил решение задач переходного периода…»

Мы родом из СССР. Книга 2. В радостях и тревогах…

Подняться наверх