Читать книгу Неразрешимые противоречия - Иван Шам - Страница 2

Некоторым хотелось почувствовать себя частью истории, остальные же меняли ход событий неосознанно. Кто-то стремился спасти страну от неминуемого краха, а кто-то хотел спасти от этого краха себя. Но все были едины в одном: революция была царицей грез, расплавленным воском, стянувшим разум и сердца здешних обывателей, уже не имевших никаких шансов на исцеление от чар этой пленительной нимфы. Долгое время её смаковали величайшие умы, планомерно втирая в размякшую кору головного мозга народа, словно заветный крем от непереносимой боли в суставах. Этот сладкий нектар высыхал, образовывая нерушимый шлем, бесстрашно защищавший внушённые им мечты. Революция была вирусом. Была эпидемией. А у каждого тотального заражения есть свой источник, который должен был доказать своё право на место в нерушимом потоке истории.

И последнее испытание для него началось довольно внезапно, когда наполненная мрачными красками темноты ночь уже начинала неторопливо обволакивать уставший от молчаливого волнения город, уютно укрывающийся под непроглядной пеленой гордого забвения. В этой расслабляющей тишине столица хотела сделать глубокий вдох, но вокруг её вздутой от натуги шеи были обтянуты стальные оковы прошедших времён. Однако нет ничего вечного, и эти удушающие струны должны были лопнуть. И лопнуть им суждено было в эту самую ночь, про которую будут знать все, но будут бояться говорить, пока знание о ней не растворится где-то на задворках памяти потомков, которые, забыв накопленную за годы мудрость, наступят на те же грабли, что и их предки. Именно в этот далёкий вечер, сидя в своём кабинете, человек, чей стан возвышался над всем миром монументальной сущностью, отложил в сторону полученную записку и поднял взгляд, увидев стоявшую в дверях крепкую фигуру своего кучера.

– Я говорю, экипаж подан, ваше сиятельство, – неуверенно повторил этот молодой человек невысокого роста и крепкого телосложения, поймав на себе строгий взгляд барина.

Однако, так и не дождавшись ответа, он был вынужден запереть за собой дверь и пройти вглубь кабинета, уловив скрытую тревогу в интонации сидящего за столом человека, который, не придав его словам никакого значения, взглянул на лежащие напротив часы и отрешённо произнёс:

– Сегодня призраки прошлого дают о себе знать… Да, Макар?

После этих слов он резко замолчал, дожидаясь ответа, но, услышав лишь растерянное молчание, продолжил:

– Видишь это письмо? – потряс он бумагу в руке. – Это письмо прислал мне Виктор Потапов. Тот самый.

Макар растерянно приоткрыл рот, будто хотел что-то сказать, но так ничего и не произнёс.

– Это тот самый Потапов, – повторил барин. – Неужто не помнишь?

Кучер покачал головой.

– Много лет назад я спас троих мальчишек, когда вынул их из могил, где они были закопаны заживо, – попытался освежить ему память барин. – Один из них стоит сейчас прямо передо мной, второй куда-то пропал, а третий прислал мне эту записку. Ну как, вспомнил?

– Да-да, я помню, как вы спасли нас, – закивал тот. – Эти сектанты пытались принести нас в жертву, и если бы не вы…

– Вольно! – перебил его барин, взяв лежавшие на столе часы. – У нас есть проблема и нет времени на разговоры. Виктор написал, что готовится покушение, и меня попытаются убить этой ночью. Он хочет встретиться подальше от посторонних ушей, в парке, чтобы передать какие-то важные сведения.

– Думаете, это ловушка? – уткнулся взглядом в пол кучер.

Человек, сидящий за большим столом, убрал часы в ящик, после чего вновь взял полученную записку в руки и принялся неспешно её рвать, что помогло ему сосредоточиться в попытке предугадать исход этого вечера.

– Ловушка сие предупреждение или нет, но просто оставить это мы не можем, – сквозь пелену раздумий произнёс он, после чего поднял свой уверенный и несокрушимый взгляд, которым обычно и смотрел поверх опустившегося перед ним на колени мира.

Застывший в тревожном ожидании вечер подходил к концу, когда человек, ещё недавно задумчиво вглядывавшийся в нежданное письмо, распахнул тяжёлую дверь и погрузился в разгуливающий по заснеженной улице поток ледяного ветра, гонявший тяжёлый снег между сжавшимися от холода городскими стенами. Мороз уже успел сдавить стальными оковами каменные лёгкие столицы, которые, потеряв последние силы в борьбе с ним, задержали своё невидимое глазу дыхание, отчего напряжение, некогда царившее здесь, скрылось за хрупкой белой пеленой, но от этого наступившая тишина ощущалась куда более зловещей и ненадёжной, чем в моменты уже ставшей привычной всеобщей злости. В такой немой пустоте невозможно было найти подсказки, указывающие на скрывающиеся в ней тайны. Она не давала возможности уцепиться за спасательные выступы на краю бездны.

Оглядев тревожно переминающихся с ноги на ногу четырёх охранников, дожидавшихся его возле покрывшейся слоем льда кареты, монументальный человек медленно перевёл взор в сторону видневшегося вдали парка и вновь затерялся в раздумьях под недовольные взгляды своих защитников, которые с дрожью в посиневших ногах ждали приказа, что мог бы избавить их от необходимости и дальше бесцельно дрейфовать на морозе. Но существо, стоявшее перед ними на лестнице у входа в массивное здание, казалось, просто не замечало разбушевавшегося в предсмертной агонии холода. Казалось, что оно было просто неприкосновенно для его жгущих объятий, которым оставалось лишь покорно вожделеть тепло его кожи.

Этот недостижимый для природной стихии человек вынул из кармана своего плаща белые перчатки и всё так же неспешно облачил в них руки, молча вглядываясь в деревья, между которыми должна была состояться назначенная встреча. Он до сих пор пытался просчитать исход уходящего вечера. Понять, что можно ожидать от его коварной тишины. Но, вернувшись мыслями ту ночь, когда его армия ворвалась в логово врага, он вновь увидел те самые взгляды троих ребят, которых только вынули из могил, где их изможденные тела уже начала обволакивать смерть, впиваясь в поддавшуюся окоченению кожу. Тогда они смотрели на него снизу вверх, лёжа на пропитанной кровью земле. Благодарность и счастье от того, что закончился ужас, который они не должны были пережить, застыли в их уже почти потерявших способность видеть свет глазах. Именно в тот миг человек в плаще и почувствовал непоколебимую уверенность в своих действиях и целях. Именно тогда он и приобрёл свой твёрдый и несокрушимый взгляд. Именно это и придавало ему сил.

– Я знаю, что Виктор помнит, кто спас его, – проговорил он. – Остаётся надеяться, что его благодарность всё так же при нём. Думаю, что ему можно верить, но всё же, – он указал на своих охранников, – будьте начеку! И, главное, не высовывайтесь.

Этой ночи было предзнаменовано стать началом революции. Но про неё не напишут в учебниках истории, она не станет достоянием народных легенд, и она не найдёт своего последнего пристанища на холсте беднеющего художника, который изобразил бы любое событие, чтобы продлить хоть на день своё существование. Про неё просто предпочтут забыть. Именно в эту ночь, выглянув из-за кареты, Макар тут же замер, увидев удаляющийся от него силуэт барина, и, отложив в сторону рукавицы, с едва сдерживаемым волнением проводил его взглядом до самой границы тёмного мира деревьев, слившихся в единое полотно небытия, которое, предавшись сладости сна, было лишено возможности стать единственным свидетелем тайной встречи. И в этот пустой морозный вечер, плавно переходящий в роковую ночь, человек в кроваво-чёрном плаще и белых перчатках медленным, но тяжёлым шагом, даже не морщась от обжигающего лицо мороза, вошёл в уснувший парк, в подозрительной тишине которого, казалось, затаилось нечто таинственное и тщательно подготовленное к прибытию важного гостя.

Сделав пару шагов среди обледеневших деревьев, он протёр рукавом застывшие ресницы и провёл тяжёлым взором сквозь переплетения голых ветвей в поисках дожидавшегося здесь его прибытия призрака из прошлого. Но, оглядев весь доступный ему в темноте обзор, заметил лишь скрючившегося дворника, расчищающего аллею от завалившего её снега.

– Ты, старик, не лучшее время выбрал, чтобы лопатой махать, – заметил неспешно подошедший к немощному от великого возраста дворнику человек в плаще.

Внезапно раздавшиеся слова напугали старика, который, по всей видимости, забылся в своих мыслях, уподобившись спящему городу. Он резко выпрямился, показав свои истинные размеры, и обратил испуганный взор вниз, прямо на, только что казалось, высокого человека в плаще, который в свою очередь несколько опешил от такой трансформации немолодого дворника, отчего на мгновение забыл, зачем подошёл к нему.

– Так, я это… Не получится иначе, – промямлил старик.

– Отчего же это?

– У дочки моей сын родился. Не смогу я утром дойти досюдова. И не чистить нельзя – ругать будуть. А ночь морозная, снегу нет. Ветер только его позёмкой гоняет. Вот я и решил, что Бог мне знак-то даёт.

Человек в плаще прокашлялся, не зная, что сказать, затем снова посмотрел на старика и улыбнулся.

– Внуки – это хорошо. Поздравляю!

Тот в ответ кивнул головой.

– Я тут кое-кого ищу, – перешёл к делу человек в плаще. – Своего кучера. Молодой такой парень. Мне сказали, что он шёл в сторону парка. Не видели здесь кого-нибудь?

Нахмурив брови с видом многовекового старца, тот затерялся в раздумьях, после чего покрутил головой и, вглядываясь в темноту, медлительным тоном произнёс:

– А как же! Видел!

И тут же наступила тишина. Человек в плаще ждал продолжения его речи, но вскоре понял, что зря.

– Так кого вы видели? – не выдержал он.

Старик протёр нос рукавом, отвёл взгляд в сторону и отрешенно забормотал:

– Я-то видел тут кого-то, но землю-то у меня отобрали буржуи треклятые. Теперь должен я, старик, в городе снег чистить за копейки. А внуки сами себя не обмоют.

– Да. Держи вот, – невозмутимо произнёс человек в плаще, сунув ему сто рублей в руку, что стало для бедолаги явным шоком, лишившим дара речи. – Я жду! – поторопил он его.

Старик заулыбался настолько, насколько позволял ему его небольшой кривой рот, засунул деньги в карман, приблизился к своему меценату и затараторил:

– Да, батюшка, видел здеся двоих… Нет! Троих. Двое вместе шли, третий – поодаль.

– И куда третий направился? Тот, что один шёл!

– Ну, куда-куда, вот прямо туда.

Старик вытянул руку в сторону, куда уходила извилистая аллея.

– Там, батюшка родный, трактир в подвале. Если кто в том направлении идёт, так, быть стало, точно в трактир-то и хочет попасть.

Богач в плаще кивнул внезапно вновь согнувшемуся перед ним старику.

– В трактир, значит, – прошипел он, развернувшись в том направлении, куда ему указали. – Ну-ну…

Всматриваясь в тёмную даль, богач снова разгребал снег своими медленными, но тяжелыми шагами, способными под собой прогнуть даже застывшую во льду землю. Этот могучий силуэт казался уверенно плывущим в пространстве призраком, которому не был страшен ни выходящий за разумные пределы мороз, ни столь поздний для прогулки час. Он молчал, но в молчании этом говорилось больше, чем неопытным адвокатом в зале суда. Лицо старика, который смотрел ему вслед, сжимая в кармане сто рублей, чтобы те внезапно не испарились, было покрыто инеем, под которым горела красная от мороза кожа. Лик же богача, кроме застывших ресниц, не был осквернён ни погодой, ни эмоцией. Казалось, он был отделён от этого мира, наблюдая за ним сквозь стекло аквариума, где по ту сторону от него происходила занимательная, но ограниченная прозрачной стеной суета.

Ночь уже полностью поглотила своей вездесущей тушей потерявшийся во тьме парк, когда богач в плаще и белых перчатках, проходя мимо нежившихся в снегу редких скамеек, вдруг заметил, что есть в этой однородной пустоте нечто уже до боли знакомое, но надёжно спрятанное в глубине воспоминаний. Казалось, будто в этой ночи скрывалось то, что уже давно стало лишь частью потерянного в истории прошлого, но так и не встретило в те далёкие времена свой неизбежный финал. Это ощущалось в трагическом сотрясании мира, улавливалось в царившем между плывущими во мраке деревьями напряжении, слышалось в застывшей от терпеливого ожидания тишине. Богач уже успел забыться, но едва ощутимая для непробиваемого сердца тревога вернула его в сознание, вверив идущее само по себе тело обратно ему в распоряжение, и вынудила того, замедлив шаг, вслушаться в окружавшую его тишину, из недр которой тут же донёсся хруст осторожных шагов. Однако не успел он выдать возникшее опасение, как проницательный взгляд богача заметил пробирающийся по сугробам между деревьев силуэт одного из своих охранников, преданно следовавших за ним.

До конца аллеи оставалось пройти несколько метров, и сквозь мрак стали проступать робкие очертания домов, стоявших по ту сторону улицы, которые укрывали под собой толпу пьяниц, вечных гостей подземного трактира. Но вдруг богач в плаще, неспешно рассекающий темноту, замер, заметив сидящего на скамейке молодого человека, знакомым взглядом рассматривающего выросший напротив него силуэт. И стрелки часов, спрятанных в ящике стола, вдруг остановились.

– Виктор Потапов? – хладнокровно прогромыхал голос монументального человека.

– Это я, – кивнул в ответ тот, после чего опустил голову и поспешил пододвинуться, освобождая место для своего собеседника. – Хорошо, что вы пришли! Времени почти не осталось. Вы должны узнать, что происходит прямо сейчас. И вы должны быть к этому готовы.

Он прижался к краю скамейки, но, неподвижно разглядывая молодого человека, чьи тонкие черты лица были едва скованы морозом, но не стали от этого менее выразительными, богач даже не сдвинулся с места, оставив без ответа его приглашение.

– Значит, – проговорил он, – вы каким-то образом узнали, что на меня готовят покушение. Откуда…

– Прошу! – перебил его молодой человек. – Сейчас нет времени на это! Однажды вы спасли меня, а теперь позвольте вам отплатить тем же.

Умоляющий взгляд впился в сознание богача в плаще, из-за чего тот, вновь достав из коридоров памяти воспоминание о той ночи, незаметно, но глубоко вздохнул, сжав в сомнении губы.

– Хорошо, – напряжённо кивнул он и хотел было сесть на скамейку рядом с Виктором, как вдруг…

– Прошу прощения, – раздался голос прямо у него под ухом.

Он обернулся и увидел молодого человека лет двадцати пяти в старой потрёпанной шинели, стоявшего в паре шагов от него и с улыбкой изучающего взглядом массивного незнакомца. Раздражённый таким внезапным вторжением в разговор, ради которого он был вынужден прийти на эту тайную встречу, богач до пресного неприязненно оскалился, но, встретив на себе по-детски наивный взгляд этого бродяги, внезапно переменился в лице. Под слоем инея и съехавшей набок шапкой он смог разглядеть знакомые черты, настолько же впечатавшиеся в его память, как и облик растерянно опустившего голову Виктора. Потрясённый такой встречей человек в плаще натянуто приоткрыл рот, не зная, что ответить. Он пытался понять, не показалось ли это ему, но внутри зарождалась полная уверенность, что перед ним стоит именно тот, о ком он подумал. Растягивая через весь свой запачканный лик дружелюбную улыбку и семеня на месте от прогрызающего ноги холода снизу вверх на богача смотрел ещё один из тех спасённых им мальчуганов, который уже успел повзрослеть, как и его собратья по давно минувшей беде.

– Зачем же вы так делаете? Люди убирались, готовили всё к празднику, а вы пачкаете! – пролепетал он.

– Что?! – недоумевающе протянул богач. – К какому празднику?

– Извините, я не хотел быть назойливым, – резко изменился в лице тот, – но заметил, что вы проходили, а за вами оставался кровавый след. И я не смог остаться в стороне.

Богач молча смотрел на странного молодого человека, затем перевёл взгляд на свои следы в снегу, оставленные пару минут назад. Они были белоснежны и чисты. Продавленный его ногами снег не был осквернён ни кровью, ни чем-либо другим, что могло бы быть похожим на неё.

Молодой человек тоже решил взглянуть на то, что разглядывал его собеседник.

– Вы меня неправильно поняли, – поспешил объясниться тот. – Кровавый след не на снегу. Он в душе.

Богач усмехнулся.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Я вижу внутри вас какую-то катастрофу, – продолжил молодой человек. – От того, что вы делали, руки никогда не отмоются. Кровь будет всё так же течь. Она смоет последнее человеческое, которое вам уже давно чуждо.

– Я бы предпочёл завершить этот разговор! – занервничал человек в плаще.

– Но вам уже ничего не удастся изменить!

– А ну-ка! – подскочил Виктор, прогоняя этого назойливого прохожего. – Нет у нас времени на тебя! Уходи, уходи отсюда! Не обращайте внимания, – повернулся он к богачу, – юродивый, видимо. Что с него взять? Иди давай! – вновь прикрикнул он на молодого человека в лохмотьях, который, тут же сжавшись и обхватив своё туловище руками, поплёлся дальше по аллее, время от времени нервно оглядываясь на прогнавших его незнакомцев, будто надеясь, что те передумают и позовут его обратно к ним для долгого душевного разговора.

Наблюдая за удаляющимся в темноту силуэтом, который, по всей видимости, не узнал никого из них, человек в плаще и белых перчатках пытался понять, как могло получиться так, что в эту морозную ночь все трое спасённых им жертв бесчеловечного ритуала оказались именно здесь, собрались вместе в этом захлёбывающемся во тьме парке. Он совершенно точно понимал, что это не могло быть простой случайностью. Когда же ссутулившийся силуэт поглотила недосягаемая для взора тёмная пелена, богач перевёл взгляд на Виктора, который, опустив голову, растерянно разглядывал следы на твёрдом снегу, после чего развернулся к нему всем своим массивным станом, вынудив того сделать шаг назад, чтобы оградиться от тяжести его сущности стеной ледяной пустоты, и неспешно присел на скамейку, что столь долго дожидалась его в смиренном одиночестве.

– Только не говорите, Виктор, что не узнали его! – проговорил он, жестом руки приглашая того присесть.

– Кого не узнал? Его-то? – пролепетал в ответ молодой человек, повинуясь его приказу и усаживаясь на скамейку. – Много здесь таких шатается! Главное, чтобы нас не увидели. А то…

Он замялся, после чего, решив не откладывать откровенный разговор, резко развернулся к человеку в плаще.

– Вы должны знать, что грядут огромные перемены, – начал он. – Сегодня утром я узнал, что вас попытаются убить. Произойти это должно с минуты на минуту. Я услышал, что вас попытаются выманить из вашего логова, чтобы сделать вас наиболее уязвимым. Они…

Виктор вновь замялся.

– Они что? – прогремел голос человека в плаще.

– Они, – тихо зашипел тот в ответ, – попытаются обманом вас заманить в этот парк.

Опешив от услышанного, монументальный человек на мгновение замер, но вдруг выпрямился больше обычного, впившись взглядом в потерянное лицо своего собеседника, после чего начал осторожно оглядываться, выискивая в темноте среди деревьев своих прятавшихся в непроглядном небытии охранников.

– Тогда зачем вы меня сюда позвали? Кто «они», Виктор? – смотря по сторонам, выпалил он, стараясь не выдавать вновь пробравшуюся в него тревогу.

– Они… Те, кто смогли спастись в ту ночь! Они вернулись, чтобы отомстить. Они объединились, чтобы возродить орден.

– Виктор!

– Они сказали мне убить вас…

– Что?

Перестав оглядываться, богач резко обернулся к этому молодому человеку, который растерянно хватался лёгкими за бесцельно блуждающий мимо него ледяной воздух, словно пытался остудить неподконтрольную ему панику, сжигающую изнутри его взвившуюся от боли плоть.

– Убить! Они приказали мне убить вас! – прерывисто вырывал он из себя слова.

– Зачем тебе это?

– Они… У них… У них моя семья! Они сказали, что убьют их, если я не сделаю это!

– Что? Семья? – вдруг раздался голос Макара.

Резко развернувшись, они оба увидели неспешно шагающий к ним силуэт кучера, играющий мелькающим в темноте лезвием ножа.

– Но ведь у тебя же нет никакой семьи, Виктор! – заигрывающим тоном проговорил тот. – Что за сказки ты тут сочиняешь?

– Нет… семьи? – ещё более растерянно пролепетал молодой человек. – Тогда… Тогда зачем я собираюсь его убить?

– По той же самой причине, почему у тебя и нет семьи. Потому что этот человек убил твоих родных, – уверенно ответил кучер и резко остановился напротив скамейки.

– Ах, точно! – весело проскрипел Виктор. – Как же я мог это забыть? Значит, – поднял он своё резко переменившееся лицо, которое ещё недавно сжималось от волнения и ропота, а теперь расплылось в зловещей улыбке, – осталось лишь завершить начатое.

Вдруг стальная мёртвая хватка выхватила богача из равновесия и, пережав ему горло в горящих от ненависти объятиях, рванула его назад, прижав к раскалённой от холода стальной спинке скамьи, тут же продавившейся под напором этого брыкающегося в беспомощной растерянности тела. Человек в плаще выгнулся вверх, надеясь поймать за шею того, кто схватил его, и тут же увидел склонившееся над ним лицо того юродивого, что ещё недавно не ведал, что говорит, а теперь уже всем видом излучал непреклонную осознанность своих действий. Надавив на него всем телом, переламывая его шею через спинку скамьи, этот молодой человек ещё сильнее сдавил ему горло, мешая жертве открыть рот в попытке позвать на помощь.

– Что такое? – послышался голос Виктора сквозь шум борьбы. – Хотите позвать своих псов? Хотите, чтобы они спасли вас?

Он звонко засмеялся и тут же прорычал ему в ухо:

– В ту ночь ты пытался покончить с орденом. Ты думал, что перебил всех… Но некоторым удалось спастись. Весь этот ваш клан хотел помешать тому, что предначертано самой историей. А теперь ты умрёшь, зная, что не видать твоей семье престола.

Он, вынув из кармана нож, немного привстал, чтобы ощутить под ногами твёрдую опору, после чего наклонился над человеком в плаще и добавил:

– И ещё! Меня и впрямь зовут Виктор, но не Потапов. Моя фамилия – Порохов. Думаю, тебе это о многом говорит.

– Я до тебя ещё доберусь, – сквозь дробящиеся друг о друга зубы прошипел тот.

– Теперь ты доберёшься только до своей могилы, – прошептал в ответ Виктор и резко рванул к нему с ножом.

Хриплый вскрик прорвался сквозь рвущуюся от натуги глотку, и все трое накинулись на трясущуюся в агонии жертву, разрывая её плоть ударами холодных лезвий, мелькающих во взвитой от боли тьме. Затем тишина. И молодые убийцы отступили от скрючившегося тела, которое тут же упало со скамьи на четвереньки и, захлёбываясь от потерявшей свои ориентиры крови, в ужасе застыло, наблюдая за багровыми потоками, исходящими из-под разорванного плаща, которые орошали расплывающийся от их жара снег. Его руки, служившие ослабевшей под натиском смерти опорой, подкосились, и он тут же свалился в кипящую лужу, мгновенно начавшую согревать его потерявшее признаки жизни лицо.

– И ты, кучер, – выдавил из себя покойный, увидев где-то в недоступной ему более высоте суровый взгляд своего верного подданного.

– Орден не пытал нас в ту ночь, – решил объясниться на прощание Виктор, присев рядом с ним и взявшись за его руку, которая всё ещё пыталась бороться и отчаянно тянулась к шее своего убийцы. – Мы и есть Орден Седьмого Дня.

Под громыхающий скрежет пустоты он сосредоточился, заставив каждую клетку кожи пробудиться, чтобы лучше прочувствовать этот момент, и совершил последний удар, избавивший не желавшего мириться с исходом этой злополучной ночи мученика от страданий. Но в то мгновение он не смог почувствовать ничего, кроме растерянности. Виктор жил мыслью об этом отмщении, однако не был готов ко встрече с ним за пределами своих мыслей. От этого он ощутил, что не смог обрести того долгожданного умиротворения, прихода которого столь горячо, но терпеливо ждал.

И не успело лезвие покинуть настигнутое им тело, как тьма тут же отступила. Больше этой ночи было нечего скрывать. Она хотела раструбить на весь мир о том, что произошло, пока он пребывал в сонной пелене сладкого неведения. Тишина, наполнявшая город в эти минуты, сменилась несущей страшную весть бурей, принявшейся свистеть меж раскалённых стен. Стоя на коленях среди этой суматохи, Порохов вытер нож о ещё не тронутый страстями кусок снега и медленно вернулся к своим друзьям, бездвижно следившим за телом поверженного врага. Взглянув на их лица, прежде чем занять своё место между ними, Виктор заметил, что не он один оказался потерян в попытке осмыслить то, что произошло, принять столь просто ушедший в прошлое целый пласт их жизней. И пока ночь извивалась в диком танце, эти трое стояли над разодранным в клочья богачом, кровь которого разливалась по белоснежной поверхности аллеи, создавая причудливые узоры, подобные тем, что мороз рисует на окнах домов.

Безумный ветер едва обжигал остывающее лицо того, кто всегда был уверен в своём господстве. Он лежал молча. Он всё понимал. И в эту самую минуту он сожалел лишь об одном, что было скрыто от других ровно так же, как он сам был закрыт от всего мира, за которым наблюдал сквозь стекло аквариума, где по ту сторону от него происходила занимательная, но ограниченная прозрачной стеной суета. Но всё стихло. И свет погас.

Трое мужчин всё так же неподвижно стояли над ним, склонив головы, и молчанием своим выражали уважение к уже покойному, но успевшему начать революцию в сердцах людей богачу, который только что выплатил своим убийцам самый большой долг в жизни. Они смотрели в его опустевшие глаза, перебирая в своих сердцах нотки волнения и радости, вызванные долгожданной расплатой, мысль о которой сопровождала их на протяжении почти всего пути, что им пришлось преодолеть в поисках самих себя, но всё так же оставались в слепой растерянности, которая молча насмехалась над ними. Упустив из-за нахлынувшего ступора осознание ситуации, в которой находились, они позабыли о любой осторожности и слышали только биение своих сердец, бушующих в окружении пустоты. Вокруг не было ни звука. И это была последняя тишина…

– Изверги! – раздался резкий крик, вернувший в сознание тех, чья одежда была забрызгана уже успевшей остыть от безжалостного мороза кровью.

Все трое обернулись и, увидев огромную бегущую тушу старого дворника, только что заметившего произошедшее, ринулись бежать, оставив позади целую эпоху своей ещё даже не успевшей начаться в полной мере жизни, но уже умудрившейся лишить их всего человеческого, что было запрещено хранить в себе тем, кто стал частью чего-то большего, чем простая людская суета.

Отбросив в снег тяжёлую лопату, старый дворник разорвал воздух своим надрывающимся дыханием и, подбежав к лежащему на ледяном одре богачу, упал перед ним на колени, обхватив руками это уже переставшее источать даже самую незаметную струю пара тело.

– Батюшка, ты, это, не дури! – прокричал он. – Ты давай очнись!