Читать книгу Неразрешимые противоречия - Иван Шам - Страница 4

Отец научил Виктора всему. С него и началось его перерождение.

Сейчас сам Порохов уже и не сможет вспомнить всех подробностей своего детства, как и любой другой человек, но некоторые моменты, оставив на душе кровавый налёт смерти, навсегда выжгли свои зловещие силуэты в его тлеющих воспоминаниях. Хоть вновь вглядываться в своё прошлое он и не любил, однако осознание того, что оно будет преследовать его всю жизнь, не давало ему покоя. Каждый тяжёлый день, проведённый в несоизмеримо далёком для его возраста труде, заканчивался в объятиях ночных кошмаров, но именно в эту ночь, когда Мастер вернулся из длинной поездки, когда подходил миг, который должен был решить судьбу всей страны, когда от Виктора требовалась максимальная сосредоточенность, призраки прошедших лет отступили прочь, освободив место в его разуме для прекрасного образа, что защищал его сон от посягательств прошлого, стремящегося вцепиться своими стальными зубами в его плоть, залезть под оледенелую кожу и начать выедать куски мяса, гниющего, как те забытые на вокзале, где был Мастер, туши.

Этот образ освещал ему лунную дорожку в царство блаженства, столько лет скрывавшуюся от него во тьме. С того момента, как он увидел ту девушку на перроне, его сердце, уже давно не отзывающееся на мольбы, снова стало биться, вернув себе жизненный ритм, который оно забыло много лет назад, онемев в тот вечер, когда Порохов должен был воскреснуть в новом обличии, но вместо этого потерял всё. Он вновь получил дар простой радости от осознания, что на просторах этого города, где вынужден существовать и он сам, ходит девушка, один лишь взгляд на которую способен излечить душу. Но всё же мысль о прекрасном его только злила.

– Нет… Нельзя! – стонал он во сне, ворочаясь в кресле, где его тело, оставив догорающую свечу и уронив книгу в мрачной обложке, всё же отпустило свой разум в опьяняющий лабиринт зловещего Морфея.

И пока он намеренно вызывал в своём сознании боль, чтобы притупить чувства, детские воспоминания нежились в ожидании шанса вновь захватить его рассудок, наблюдая за страданиями своего хозяина. Ещё прошлой ночью они свободно питались его переживаниями, вновь и вновь отправляя его в тот день, когда он, боясь гнева отца, шёл домой, зная, что двери гимназии теперь для него были навсегда закрыты.

Потея от жары и страха, он брёл тогда по нагретой от злящегося солнца улице, в какой-то момент почувствовав жуткую тошноту, которая из-за излишней духоты сдавливала ещё сильнее и без того тяжёлое дыхание. Каждый вдох сухо скоблил по внутренним стенкам легких, раздирая их нежную оболочку. Чёрный костюм с распростертыми объятиями манил к себе весь жар приближающегося лета, сжавшийся над одиноко влачащим своё тело по земле уже бывшим учеником гимназии. Его всегда заставляли соответствовать остальным, носить фуражку, застёгивать верхнюю пуговицу воротника, которая безжалостно душила его и которую он теперь, получив возможность безнаказанно расстегнуть, назло оставил застёгнутой.

Старая гимназия, одно лишь существование которой выводило Виктора из себя, не могла позволить содержать на свои средства пансион, поэтому её ученики были вынуждены жить в своих домах с родителями. Многим это не нравилось, ведь мысль о взрослой самостоятельности с особым трепетом пьянила их умы, но младшему из Пороховых это было только на руку, ведь он знал, что, вернувшись домой, не вызовет ни у кого подозрений, если сам своим же поведением не выдаст остальным, кто мог бы встретить его по дороге до комнаты, секрет о произошедшем. И тут у него в голове появилась замечательная идея, заключающаяся в том, чтобы, как и раньше, уходить из дома утром, приходить вечером и ничего не говорить отцу. Эта многообещающая мысль резко подняла ему настроение и увеличила скорость его шага, стремительно понёсшего юное тело прямиком в руки судьбе.

Таким темпом он быстро дошёл до дома, где встретил отца, читающего толстый журнал в старом потрёпанном кресле в своей небольшой комнатке, который медленно выглянул из-за страниц этого столичного издания, принесённого ему кем-то из его знакомых, взглянул на своего застрявшего в пространстве дверного проёма потрёпанного сына и спокойным голосом спросил:

– Как дела в гимназии?

Юный Виктор, и так потерявший всю свою уверенность в тот момент, как увидел неподвижный силуэт папаши, после этих слов и вовсе потерял способность подавать признаки жизни, отчего тот отложил в сторону своё чтиво и уставился на него разъедающим взором.

– Я… Как обычно, – еле промямлил он.

– Как обычно…

Родитель замолчал, наклонившись к своему детищу, и продолжил:

– Как обычно – это как?

Не ожидав такого напора, с каким ещё ни разу не сталкивался, Виктор растерянно застыл, в панике пытаясь придумать оправдание, но допрос ждать ответа не стал.

– Присядь, – указал отец на рядом стоящий стул сыну, который, едва заметно трясясь, повиновался этой безобидной воле, казавшейся ему самым страшным моментом в его жизни. – Знаешь, много лет назад, когда я был студентом, меня впервые посадили под арест. Произошло это из-за протеста, который я с группой сообщников устроил напротив своего университета. Тогда мне невероятно повезло, ведь я был отпущен ровно за день до выстрела Каракозова, которого всё пытались отыскать члены другой молодежной группировки, с которыми я был в хороших дружеских отношениях. К моему счастью, император, не подозревающий о готовящемся на него теракте, ещё не начал принимать усиленные меры против всех этих тайных обществ, которых наплодилось к тому моменту как зайцев на воле. И я вышел на свободу без особых проблем, но уже с осознанием того, что нельзя действовать открыто, ведь делу это не поможет, а только создаст неприятные последствия…

Отец Виктора замолчал, внимательно рассмотрев своего напуганного сына, пододвинулся чуть ближе и столь же уверенным голосом, каким он всегда говорил, продолжил:

– Тогда моя жизнь сильно изменилась. Я понимаю, что всё, что происходит сейчас с тобой, это моя вина. Ты думаешь, что я не знаю про твои проблемы в гимназии. Ты боишься рассказать мне. Но сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что ты созрел. Созрел раньше, чем я. Ты похож на меня. Точно!

Жестом попросив своего остолбеневшего потомка подождать, он подошёл к окну, выглянул на улицу, чтобы убедиться, что никто их не подслушивает, после чего закрыл ставни и то же самое проделал со входной дверью. Затем, вернувшись обратно, зажёг свечу, вновь сел в своё кресло и ещё серьезней, чем прежде, посмотрел на сына.

– Пришло время тебе узнать всю правду. Но прежде я должен быть уверен, что ты честен со мной. Скажи, как твои дела в гимназии?

Виктор, пытаясь сдержать слезу, посмотрел в глаза отцу.

– Ничего, – твёрдо заявил он.

– А я думал, что тебя исключили. За драки, непослушание и призывы свергнуть учителя по богословию.

Виктор понимал свою скорую погибель, но сдерживал эту предательскую слезу, а отец всё продолжал:

– Меня обо всём известили. Но нет! Ты не признаешься. Ты будешь идти до конца. Прям как я. Ладно! Пусть будет по-твоему. Но давай вернёмся к моей истории…

Он, наслаждаясь своим монологом, так что даже улыбка стала проступать сквозь его не знающее эмоций лицо, рассказал Виктору, что вскоре после выхода на свободу попал в одну из самых древних тайных организаций, которые когда-либо существовали. Это был Орден Седьмого Дня, который незаметно для всех управлял ходом истории, что казался столь неукротимым и неподвластным для того, чтобы подчиняться лишь простой горстке представителей людского рода. Там он нашёл своё призвание. Там он получил возможность изменить мир. Посвящение в братство навсегда изменило жизнь старшего Порохова. В тот момент, когда после прохождения новым братом всех испытаний раскаленная сталь коснулась его кожи, оставив на теле знак ордена, он понял, что нашёл свой путь.

– И знаешь, Виктор, призвание стать частью ордена заложено у тебя в крови. Хочешь узнать, почему?

Младший Порохов кивнул, с открытым ртом внимая словам своего отца словно голосу свыше, позабыв о тех переживаниях, которые холодили его вены ещё пару минут назад, отчего жара больше не была такой удушающей.

– Во главе ордена стоят люди, про существование которых никто и никогда не знал. Все распоряжения передаются через особого человека. Через Хранителя кодекса ордена. Он следит за выполнением всех указов и соблюдением правил, прописанных в кодексе. Это высший свод законов нашего братства. А распоряжения тайных правителей он передаёт совету семи мастеров, который и является ответственным за действия ордена. Среди них есть человек по имени Владимир Петрович Переломов, чья двоюродная младшая сестра, тоже состоявшая в братстве, стала моей женой и твоей мамой, отдав свою жизнь, чтобы ты выжил во время родов.

Виктор мог выдержать любую боль, стерпеть любую обиду, но лишь одно слово о матери сделало его беззащитным. Из глаз потекли слёзы, капая на его чёрный костюм, а в голове разбухали мысли о том дне, когда его, свернутого в полотенце, несли прочь от медленно остывающего тела мамы. Заметив это, отец прижал его к себе, крепко обняв и почувствовав, как холодные слёзы проникают сквозь одежду на его плечо.

– Ты, наверное, хотел делать вид, что ничего не произошло, и каждый день уходить куда глаза глядят, чтобы я думал, что ты в гимназии. Я знаю. Я бы поступил точно так же.

Он немного отодвинул от себя сына, крепко держа его за плечи, серьёзно посмотрел ему в глаза и произнёс:

– Настало и твоё время стать частью истории.

Сейчас младший Порохов уже не помнил всего их разговора, но точно знал, что именно тогда с прошлой жизнью было покончено. И хотя он был ещё слишком мал и не мог быть принят в орден, его отец всё же выбрал самый подходящий момент для начала долгой и изнуряющей подготовки. Он стал сам учить его всему. Это был трудный путь для столь юного мальчугана, но он упёрто шёл по нему, видя в конце яркий манящий к себе свет надежды стать частью великого замысла. Горы книг, написанных главными для его отца философами, учеными, писателями, сменялись другими стопками письменных творений. Аристотель, Локк, Маркс приходили на смену Корнелю, Пушкину и Мелвиллу. Виктор рос, а вместе с ним росла и его эрудированность, пока не пришло время самому выбирать, что ему стоит изучить дальше.

– Я не хочу, чтобы ты был чьей-то марионеткой, поэтому больше не буду тебя наставлять на путь истинный, – сказал ему однажды отец. – Теперь ты должен сам прийти к своим выводам.

Не бывает истинной истории. Она всегда меняется от автора к автору. Но знание правды – сила, и орден это понимал, поэтому хранил в своих спрятанных в надёжном тумане небытия недрах старинные рукописи и толстые книги, запечатлевшие то, что никто из сторонних этому братству людей не должен был узнать… никто, кроме маленького Виктора, взглянувшего на мир без призмы внушаемого ему ранее мировоззрения, которое, словно очки, спало с его глаз, ослеплённых от того мира, который теперь предстал перед ним. Так он узнал о том, что было надёжно скрыто из истории, что многие вещи происходили при участии ордена, в котором теперь состоял и его отец. Так, например, подмешивая Ивану Грозному в еду специальный раствор, изобретённый их химиками, который вызывал появление наростов на костных тканях, они сначала лишили его способности править, а затем освободили престол, избавившись и от его потомков, но сыну Грозного, царевичу Дмитрию, на место которого позже пытались претендовать трое самозванцев, чудом удалось спастись, навсегда скрывшись от рук ордена.

Тогда-то Порохов впервые самодовольно усмехнулся, наблюдая за теми, кто шёл по улице мимо окна его небольшой комнаты, а в голове раздалась спокойная, без единой сторонней нотки мысль: «Ничего они не понимают».

Проходил год за годом, а Виктор был погружён в изучение книг, что отец тайно приносил ему. Со временем ему начинало казаться, что он уже изучил достаточно, что уже познал все истины мироздания, что теперь стал способен творить, поэтому, когда в один из осенних тусклых вечеров очередная порция документов легла на стол перед ним, он поднял взгляд на своего предка, уверенно произнеся, что готов вступить в орден. Его отец тогда лишь молча посмотрел на него, взяв очередную из книг со стола, что лежала поверх общей стопки, и, протянув её сыну, ответил:

– Нет.

Ему сначала казалось, что отец передумал пускать его в братство, отчего заваливал ещё большим количеством страниц, надеясь, что его сын сдастся, решив, что эти усилия не стоят того, но, продолжив своё обучение, вскоре Виктор пришёл к выводу, что тот был прав, ведь истина с каждой книгой всё дальше ускользала от своего охотника. И прежде чем получить право изменить мир, он должен был проделать ещё огромный путь, лишённый каких-либо границ, что могли хотя бы намекнуть на то, куда следует идти дальше, но это созревание не могло продолжаться вечно, и пришло время, когда младший Порохов достиг того долгожданного возраста, распахнувшего для него двери в тайный орден.

В тот заветный день старший Порохов молча подошёл к сыну, который давно бы уже потерял возможность двигаться из-за нескончаемого потока информации, которая вынуждала его проводить почти всё своё время в бездвижном положении за столом или на диване, если бы отец не заставлял его каждый день заниматься бегом, а иногда не водил бы в спортивный зал, чтобы тот, получив пару синяков, не забывал, что значит бороться. Там же тренировались и некоторые другие члены ордена, один из которых приходил со своим сыном, чьим основным противником на ринге и становился Виктор. Его звали Александр Старовойтов. Тогда-то они оба впервые и почувствовали кислый привкус соперничества, безжалостно разъедавшего зубы, которые стискивались в мёртвой хватке каждый раз, когда кто-то из них наносил удар противнику. Желание доказать не только своё превосходство, но и превосходство своей семьи перед соперником отравляло их обоих.

Но столкнуться в настоящей битве им было суждено чуть позже, уже после того, как, решив закончить многолетнее обучение, старший Порохов молча встал перед сыном, который, ожидая какого-то очередного упрёка, бездвижно смотрел на своего отца.

– Виктор, прежде чем задам тебе вопрос, я хочу предупредить, что твой ответ никак не повлияет на наши отношения, – начал он, садясь на стул перед ним. – Это должно быть твоё! И только твоё решение! От него зависит твоя судьба. Я надеюсь, что ты понимаешь всю ответственность!

Он замолчал, вглядываясь в глаза своего потомка, и затем, наклонившись к нему, продолжил:

– Ты за эти годы узнал многое, тебе открылись многие тайны, ты вырос. Поэтому, думаю, пришло самое время, чтобы принять окончательное решение.

Он ещё сильнее приблизился к нему и чуть ли не шепотом произнёс:

– Ты хочешь вступить в орден?

Старший Порохов отодвинулся, выпрямившись на стуле, и отвернулся, чтобы не мешать своему сыну сделать самый важный выбор в своей жизни.

– Да, только этого и хочу! – внезапно ответил тот, даже не дав тишине повиснуть над их головами.

– Тогда нам пора, – спокойно, но с едва заметным удовольствием, которое тщательно скрывалось, произнёс отец Виктора.

Оказалось, что, чтобы стать частью ордена, каждому желающему нужно доказать, что он достоин этого. Три испытания для семи кандидатов и только одно место в братстве.

Сейчас Порохова только удивляет то, как они с Александром Старовойтовым, который теперь тоже был в числе претендентов на заветное место в тайной организации, переложили свою спортивную ненависть друг к другу на новую дуэльную площадку, называвшуюся отбором кандидатов. Казалось, если оставить их наедине, то кровь украсит стены комнаты, которой бы не посчастливилось стать невольной свидетельницей этой неловкой ситуации, ставящей под сомнение всю их благоразумность. Скорее всего, так и случилось бы однажды, но за пару мгновений до этого инцидента молодой человек, ищущий своих родителей по извилистым коридорам замка, ставшего домом для ордена, заметил этих двоих, до брызг раскалённых слюней спорящих о какой-то мелочи. Этого молодого человека звали Макар Разин. Он вмешался в напряжённую беседу, словно огромная глыба льда, упавшая в извергающийся вулкан, едва остудив его, но не остановив.

Время шло, но развязка этого конфликта так и не думала проявляться, ведь они оба проходили одно испытание за другим, не желая сдаваться, а за ними следовал и Разин, который не мог позволить себе отступить из-за строгого надзора своих предков. Так они втроём добрались до самого последнего испытания, что не могло не удивить тех, кто наблюдал за ходом этого отбора словно за скачками.

Смысл последнего задания был в перерождении. Отец не стал рассказывать Виктору, что будет происходить, чтобы не лишать сына возможности проявить свою истинную натуру в соприкосновении с неизвестным. Однако, когда перед тем отворились уходящие в высокий потолок двери и он вошёл в эти утопающие в противостоящей свету тьме тяжёлые врата, надежда на скорейшее избавление от страданий стала лишь ускользающей иллюзией, в которую так жадно, но так обречённо впивался надломленный разум. Перед ним открылся вид на уходящую во тьму дорожку, окружённую безликими монстрами в белых масках, следящими за каждым его движением. Их глаза светились в свете играющих свечей, что по обе стороны очертили этот враждебный всему живому путь от посягательств на него извне.

– Чтобы возродиться заново, необходимо сначала умереть, – раздался в его голове голос одного из шести мастеров, которые присутствовали на последнем этапе отбора.

В этот день состав совета был неполный, ведь Владимир Петрович Переломов, чья двоюродная младшая сестра была матерью Виктора, был вынужден покинуть своего племянника в его последнем рывке к заветному месту в ордене и уехать в Сибирь для переговоров с какими-то важными людьми, о существовании которых больше никто не знал. Это было типичным для него отбытием, ведь он часто оставлял свой дом, отправляясь куда-то с тайным визитом, потому что это и было его главной обязанностью. Он был профессиональным дипломатом. Но его излюбленным занятием было стремление взять всю власть в свои руки, ведь ему казалось, что его единовластное управление орденом будет куда действенней, чем постоянно спорящий совет, состоящий из людей, имеющих разные взгляды. Однако об этой идее знали только его самые близкие люди, к числу которых принадлежал и старший из Пороховых.

– …очистите свой разум, – продолжал скандировать один из мастеров. – Прошлая жизнь уже не ваша…

Бурлящий гул тихих голосов пролетел над толпой, из уст которой стали доноситься неподвластные человеческому слуху звуки, из-за которых кожа на теле Виктора сжалась в нервной попытке улизнуть от этого демонического пения. Порохов хотел сбежать оттуда, но почувствовал, как мощные толчки в спину выпихивают его из дышащего жизнью мира, заставляя его повиноваться своей судьбе, конец которой был уже совсем близок. Поддавшись этому немому приказу, он сделал нерешительный шаг и вошёл в безжизненный коридор между небытием и абсолютным забвением. Толчок повторил свой настойчивый акт принуждения, и его беспомощная жертва послушно прошла сквозь тьму, пока не оказалась посреди огромного круга, ограниченного неподвижной стеной из мёртвых тел, чьи лики всё так же были скрыты под пустыми масками.

Прямо перед ним раскинулись просторы глубокой ямы, дно которой утопало во всепоглощающей тьме, чьи корни брали своё начало именно в недрах этой усыпальницы. Виктор стоял на краю последнего обрыва. Он уже ощутил свою смерть в этом пульсирующем дуновении тьмы, жаждущем заполучить его ещё не успевшую познать радость жизни плоть.

– …обряд посвящения пусть переродит ваши души…

С младшего Порохова сняли всю одежду, оставив его кожу на растерзание прохлады позднего осеннего вечера.

– …пусть кровь смоет ложный след верований!

Мощный поток тёплой жидкости обрушился на успевшего уже заметно замёрзнуть Виктора, согревая его оледенелую плоть. Он, начиная чувствовать, как сознание принимается расплываться вместе со стекающей по нему кровавой массой, обернулся, увидев остальных кандидатов, стоящих в лужах крови, багровые воды которых стремились в такие же голодные ямы по их трясущимся от холода телам, и нависших над ними людей в белых масках, которые держали брыкающиеся в предсмертной агонии разрезанные туши животных. Младший Порохов с ужасом поднял взгляд над собой и увидел точно такую же картину.

– …вы должны похоронить то, что связывало вас с прошлой жизнью…

Два человека в белых масках поставили перед Виктором гроб с очень толстыми стенами, куда ему властным голосом было приказано лечь.

Ещё момент – и он оказался внутри.

– …покойтесь с миром, – раздались последние слова одного из мастеров, перед тем как крышка гроба закрылась и Виктор почувствовал, что его пристанище плавно плывёт над землёй, пока не достигает дна той самой ямы, что была вырыта специально для него.

Сквозь твёрдую поверхность этого узкого ящика стали просачиваться затухающие звуки ударяющегося об него потока затвердевающей земли, пока вскоре все даже самые громкие выкрики не стихли и Порохов не остался наедине с собой и Библией, которая была вручена ему в руки сразу после того, как он уже ступил одной ногой в могилу.

Тишина настигла его разум, а всепоглощающая пустота стала для него самым верным другом под этим похоронившим ещё не успевшее превратиться в мёртвый камень тело толстым слоем земли, лишившим его даже самой малой надежды на побег.

Темнота была повсюду.

И ею так легко было дышать! Хотя, наверное, это облегчение растянулось всего на пару поверхностных вдохов, ещё не осознавших своего положения. Виктор был бездвижен, словно и правда почувствовал, что его тело лишили жизни, оставив гнить здесь, чтобы проявить хоть крупицу человечности к нему.

Тишина всё сгущалась. Сердце замирало, а дыхание уже и вовсе прекратило свой ход.

Вдруг Порохов почувствовал, что воздуха стало не хватать, а пустота, выедающая последние остатки кислорода в его ссыхающихся лёгких, начала сдавливать его грудь и горло. Он потерял контроль над своим телом, начав дёргаться и ударяться о неприступные стенки своего заточения, затем резко воспрял, прижавшись лицом к отверстию в крышке, через которую, преодолев длинную трубу, в гробницу поступал свежий воздух. Вдох! Выдох! Виктор пытался успокоиться и осознать ту ситуацию, в которой оказался. Вдох! Выдох! Он медленно ощупывал кончиками пальцев внутреннюю поверхность гроба, надеясь обнаружить его нереальность, но всё было тщетно. Нервный вдох! Стенки могилы стали сужаться. Они давили на него! Его тело трещало по швам! Вдох! Вдох! Вдох! Пора было сделать выдох, выпустив переполнивший его внутренности воздух, но дыхание сводило! Вдох! Вдох! Задержать дыхание. Нужно продержаться! Выдох! Долгий. Сладкий. Расслабляющий выдох. Он медленно выпустил напряжение из его разума, но тут же раздался предательский вздох. Затем ещё! И ещё! Лёгкие хватали жадно кислород, не понимая, что нужно успокоиться.

Прошло немало времени, прежде чем покойник смог прийти в себя, но стоило его телу освободиться от вселившегося в него беса, как в голове застыл тревожный вопрос: «Сколько мне здесь ещё предстоит находиться?» – вопрос, не покинувший его до сих пор. Он не знал, сколько пробыл в той могиле. Может, день, может, три дня, а может, и ещё дольше. Он пытался определить время суток по едва заметному свету, льющемуся через длинную вентиляцию, но который мог принадлежать не солнцу, а факелам, ведь орден приложил все усилия, чтобы лишить захороненных заживо хоть какого-то ощущения своего присутствия в этом мире. Они находились вне его досягаемости, а он маячил лишь пустым и далёким пучком света перед ними.

Спустя пару часов после начала заточения голод стал навязываться сознанию Виктора, кости заболели от неподвижности, а мозг пытался найти выход оттуда, но вскоре этот поиск сменился новым приступом паники, и произошло это после того, как он задался вопросом: «Может, это был лишь такой хитрый способ, чтобы избавиться от тех кандидатов, которые не получили место в ордене? Ведь мы уже и так слишком много знаем про них!». Он хотел было начать кричать в воздуховодную трубу, но вдруг понял, что если это так, то его затея бессмысленна.

Эти приступы паники продолжались! И продолжались достаточно долго, чтобы лишить его рассудка, но ощущение бескрайнего отчаяния полностью избавило его беснующееся тело, удушаемое стенками надрывающегося от своего беззвучного, но кровожадного смеха гроба, от каких-либо эмоций, в которых он мог найти своё спасение, поддавшись первобытным инстинктам. Постепенно это захоронённое вместе с ним безумие оказалось растворённым в неподвластном ему молчаливом смирении, что так легко позволяло перестать безнадёжно цепляться за жизнь и просто выпустить её из своего тела, разорвав хрупкие цепи надежды. Мёртвое тело Виктора Порохова лежало на дне зарытого глубоко под землю гроба, а его остекленелые глаза уже давно перестали неподвижно созерцать этот закрытый мир. Всё кончено! Недостаточное количество кислорода выело его лёгкие, отсутствие еды выжгло его желудок, отречение от всего лишило его ещё недавно боровшегося изо всех сил рассудка.

Когда спокойствие стало единственным доступным ему состоянием, это тело уже лишилось жизни, но обрело сводящую с ума чувствительность, вызванную нестерпимым желанием поменять своё положение в горизонтальном пространстве.

Вдруг он ощутил под собой спокойно дожидающуюся своего часа небольшую книгу, врученную ему в его последний день жизни, но никаких движений за этим не последовало. Однако давящая на уши тишина стала проникать в его мозг, порождая там душераздирающие звуки, которые начинали ему мерещиться с нарастающей силой, что вынудило его очнуться и выждать, пока его усопшая душа не примирится с мыслью о нарушенном покое. Взяв в руки эту книгу, он скрючился так, чтобы свет из трубы попадал на неё, и стал внимательно изучать, страница за страницей пропуская её сквозь сознание. Перечитывая строки по несколько раз, чтобы лучше запомнить, он раз за разом замечал необычайную продуманность каждой её мысли. Казалось, что в ней он может найти ответ на любой вопрос.

Постепенно полностью приняв свою судьбу, он решил всё оставшееся до того момента, когда его душа покинет это отвердевшее тело гнить в гордом одиночестве, время провести, не выпуская Библию из рук.

Тьма и тишина уже перестали иметь для Порохова какое-либо значение, когда снаружи вдруг послышался странный шорох, который мертвец сначала принял за очередные галлюцинации, но затем раздался оглушающий удар тяжёлого металлического предмета по крышке гроба, который тут же заиграл нестерпимым грохотом барабана в ушах Порохова, и этот навсегда захоронённый ящик вновь взлетел над землёй, сотрясая остановившуюся в жилах кровь. Это заставило Виктора, внезапно осознавшего, что он прошёл последнее испытание, а не стал жертвой предательского обмана ордена, издать громкий радостный стон, оставшийся единственным доступным его окоченевшей глотке звуком.

Под гробом вновь напряглась твёрдая земля, и без предупреждения впустившая яркий свет ламп крышка отворилась, после чего над ним, лежащим в зловонной могиле, нависли двое людей в чёрных, а не белых масках, из-за которых, придя в себя и привыкнув к яркому дневному свету, Порохов вдруг осознал тревожную истину, что что-то пошло не так.

Виктора, который не мог ни сопротивляться, ни даже просто пошевелиться, осторожным и медленным движением достали из этого похоронного ящика и, усадив рядом на сырую траву, внимательно осмотрели, направив на него свои безликие головы.

– У него нет никаких символов принадлежности к ордену на теле, как и у остальных, – доложил один из этих людей другому, который, судя по всему, руководил ими.

– Должно быть, они хотели что-то получить от этих ребят и пытались сломить их этим варварским способом, – предположил в ответ тот.

Порохов смутно понимал их речь, ведь за время, проведённое в могиле, он разучился осознавать то, что творилось вокруг него, но, переборов своё бессилие, осмотрелся, чтобы понять, что происходит. Он обвёл ослепшим взглядом то место, где некогда стояла безликая толпа призраков, с неподдельным интересом наблюдавших за добровольными похоронами, и с ужасом увидел неповторимую картину, которая навсегда отпечаталась в его памяти: повсюду лежали окровавленные тела в разрубленных на части белых масках, окантованных красной травяной рамкой, а вокруг них бродили вооружённые призраки, выискивающие в этой разорванной на части толпе тех, кто ещё был способен подать признаки жизни, чтобы окончательно избавить израненные тела от них. Неподалёку от Виктора среди этого кровавого полотна сидели двое других кандидатов, измученный, изуродованный и омертвевший вид которых поверг его в шок, хоть он понимал, что и сам выглядит так же.

Столкнувшись лицом к лицу с закатом многовекового братства, эти трое полумёртвых ребят завершали своим видом залитую кровью их сородичей композицию. Пытаясь отличить сон от яви, они испуганными глазами осматривали бездвижные тела, боясь обнаружить среди них своих близких, но лишь находя то, что искали, вдруг понимали, что не способны выдержать результата своих поисков: отец Виктора, который, похоже, все это время провёл рядом с сыном, лежал неподалёку с разделившей его лицо надвое кровавой полосой.

Именно в тот момент Порохов окончательно потерял всё человеческое, что хранилось в нём.

Он попытался приподняться, чтобы подползти к отцу, но его обезжизненное тело не желало подчиняться своему хозяину, отчего он просто упал на землю, лишённый даже возможности плакать. Однако это ему было и не нужно, ведь из темноты, ограждающей это окровавленное пространство от внешнего мира, медленным, но тяжёлым шагом вышел человек в кроваво-чёрном плаще и белых перчатках, даже не морщась от созерцания происходящего здесь. Сначала он, самодовольно похаживая среди тел, молча наблюдал за этим зрелищем, а затем, остановившись напротив Виктора, спокойно и уверенно посмотрев на него, приказал своим людям найти тех, кому удалось вырваться из этого окружения, и расправиться с ними. Произнося свои громкие распоряжения, он даже не подозревал, что во взглядах этих «спасённых» мальчиков, смотревших на него, не было благодарности. В них затаилась лишь крайняя злоба.

Понимая, что этот человек отнял всё, что у них было, они молча разглядывали его лицо, боясь пропустить хотя бы одну морщину, которая помогла бы им, когда придёт время, узнать в случайном прохожем своего врага. Эти надменные линии Виктор помнил до сих пор, в них он и вглядывался с неподдельным интересом в ночь долгожданной расправы.

Следующие несколько недель трое выживших после побоища провели в больнице, постепенно приобретая способность двигаться. Здесь же Виктор Порохов, Александр Старовойтов и Макар Разин, оставив все обиды в прошлом, договорились во что бы то ни стало отомстить за смерть своих близких.

Позже их забрал оттуда Владимир Петрович, взяв на себя обязанности по их выживанию. Последний оставшийся из мастеров, спасённый своей далёкой поездкой, понимая, что теперь все считают их орден уничтоженным, решил тайно возродить его, начав с завершения обряда посвящения, который был прерван людьми в чёрных масках, где троим новым членам братства, вместе получившим возможность вступить в него, он выжег на теле клеймо, которое должен был носить каждый участник этой тайной организации. Это были инициалы ордена, сложенные в треугольник и очерченные кругом. И уже скоро они приступили к выполнению долгосрочного плана, который составили вчетвером; так, Макар Разин, воспользовавшись тем, что тот человек в плаще считал себя его освободителем, навязал ему свою кандидатуру и стал его кучером, после чего принялся постепенно усиливать доверие богача к себе. Поэтому его так теперь и называли – Кучер.

Они стали последними, кто прошёл все испытания, так как теперь Мастер был вынужден принимать всех желающих, лишь выжигая на их телах заветный символ.

В ночь до того, как их месть должна была свершиться, а клан, который взял бразды правления в свои руки, был вынужден, потеряв своего правителя, сдаться, Порохов сидел возле тусклой свечи и, читая страницы книги, которая открылась ему тогда в могиле, понимал, что за свои деяния попадёт в ад, но он был готов принести эту жертву ради блага будущего всей страны. Поэтому теперь, когда через несколько дней после убийства того человека в плаще, уничтожившего их орден, он встретил ту незнакомку на вокзале, поработившую его разум, Порохов не мог принять этот инородный для своего сознания, отделившегося от мира простых людей, но прекрасный для его уже давно уснувшего сердца образ.

Даже мысль о том, чтобы впустить в себя какие-либо чувства, кроме ненависти и долга, допустить шанс на личное счастье и признать в себе человечность, казалась ему теперь, когда он уснул рядом со свечой, предательством.