Читать книгу Каратель - Иван Тропов - Страница 3

Ночью дождь кончился.

Я лежал, в комнате было темно и тихо. Совсем тихо. Я лишь не то слышал, не то чувствовал свое дыхание. И все.

Тихо – и пусто…

И еще холодно. Я закутался в простыню, как мог – но даже сквозь сон чувствовал холод. Чувствовал его и сейчас.

Встать – вылезти из-под простыни. Еще холоднее. Я лежал, дрожа под простыней, не решаясь высунуть из-под нее хотя бы руку.

Я лежал так, пока не понял, что больше не могу.

Больше не могу лежать, слушать эту тишину, чувствовать пустоту. Полную пустоту.

Вчера я лишь понимал, что произошло. А теперь это вдруг накатило на меня – и я чувствовал это, каждой стрункой души, каждой частицей тела.

Один. Совсем один.

Больше нет теплого чувства, что спина всегда прикрыта – нет и не будет уже никогда. Гоша больше нет.

Больше нет дома, где меня всегда ждут, и где я могу укрыться от любых неприятностей, от любых страхов. Старика больше нет.

Я вскочил с кровати, раздвинул шторы – свет, мне нужен был свет!

Но был рассвет – серый, равнодушный рассвет. И все в мире было такое же серое и мертвое.

Пруд, свинцовый и неподвижный, обжигающе холодный даже отсюда. Вокруг всюду лужи. Ливень втоптал листья в землю, утопил в жидкой грязи. Как на грязном полигоне, где все изрыто треками танков. Грязь и лужи, лужи, лужи…

Дубы при свете дня были ужасны. Голые изломанные ветви – раскорячившиеся, искрученные, неправильные… Этот болезненный лес раскинулся во все стороны, заполнил все тревожным морем спутанных ветвей, до самого горизонта.

А сверху на все это давило небо. Серое свинцовое небо, однообразное и равнодушное.

И я чувствовал, что во всем мире нет ничего, кроме этого пруда, этого неправильного леса, тяжелого неба – и тишины. Пустота.

Полная пустота.

Совсем один…

Мне хотелось кричать, но я знал, что это не поможет.

Мне уже ничто и никогда не поможет…

Пустота.

Полная пустота… Звук был тих, но так неожидан, что я вздрогнул. Прислушался – и где-то внизу снова звякнуло. Железом о камень.

Я почти забыл о ней – о моем ручном паучке.

Ее совсем не чувствовалось. Ну совершенно. Ни касания, ни ветерка. Кажется, ей пошел на пользу вчерашний урок.

Нет, уже позавчерашний. Я спал часов двадцать, если сейчас рассвет.

Я раздвинул шторы пошире и стал натягивать одежду. Холодная и отсыревшая, но выбирать не приходится.

+++

Я спустился на первый этаж и шагнул было дальше, на виток лестницы в подвал – когда заметил, что оттуда тянется серебристая цепь.

Ах да… Я же специально взял не разрезанную, как можно длиннее.

Я повернул и двинулся вдоль цепи. Через холл, в левое крыло, – к столовой и кухне за ней. Толкнул прикрытую – не до конца, цепь не давала ей закрыться – дверь, и остановился.

Здесь было тепло и темно. Шторы опущены, в камине тихо гудел огонь. Женщина сидела за столом, в его дальнем конце, и сначала мне показалось, что это не мой ручной паучок, а кто-то другой.

Чистые, блестящие волосы, тщательно расчесанные. Белое, будто светящееся в полумраке лицо и шея. В черном бархатном вечернем платье…

Я поморгал, соображая, как она могла взять это платье из шкафа, если шкаф в ее спальне, далеко на втором этаже, она просто не могла туда дойти – цепи бы не хватило, да и я же там был, у этого самого шкафа, спал на ее кровати…

– Доброе утро, – сказала она и улыбнулась мне.

Я так и стоял в дверях, вцепившись в дубовый косяк. На меня накатило странное ощущение, будто все это происходит не со мной. Все было не так, все было чертовски неправильно. Я глядел на нее, а она все улыбалась мне, вежливо и приветливо.

Мне снова показалось, что это другой человек. Может быть, оттого, что я первый раз видел, как она улыбается. Улыбается мне.

Словно радушная хозяйка гостю.

– Вы хорошо спали? – спросила она. Не сипела, голос восстановился. – Я уже соскучилась. Наконец-то вы спустились… В ванную я попала, но вот до кухни…

Она подняла руку и подергала за цепь, поднимавшуюся с пола к ее шее. Последнее звено крепилось к прочному стальному ошейнику. Чтобы усесться во главе стола, ей пришлось выбрать цепь полностью, почти натянув ее. До кухни ей было никак не добраться.

Рукав у платья чуть сполз – странный, широкий и толстый какой-то… Черт, это же халат! Банный халат, а никакое не платье.

Что значит порода… В банном халате она смотрелась лучше, чем иные в вечернем платье.

– Гм! – она чуть нахмурилась, будто я не понял какого-то ее намека. – Я ужасно проголодалась, сударь.

Краем глаза косясь на нее – ох, не нравится мне ее улыбка и дружелюбие, – я обошел ее и прошел на кухню.

И только тут сообразил, что есть-то ей, пожалуй, будет нечего.

Ночью – не этой, которую проспал в ее постели, а прошлой, когда долбил пол в подвале и ездил за цепью, – я уже заходил сюда. Когда доделал в подвале, и ходил по всему дому, собирая инструменты. Ничего способного разбить цепь я здесь не нашел, но все-таки унести отсюда пришлось много. На разделочном столе рыжими кучками лежали пучки зелени – гнившей там полмесяца. На втором столе стояли готовые блюда – салаты, нарезки, мясо… стояли уже третью неделю. Морщась от вони, я сгребал все это в мусорные пакеты и оттаскивал к «козленку», а потом выбросил на деревенской свалке. Вместе с хрустальными салатницами, фаянсовыми блюдами, серебряными тарелками и золотыми блюдечками, в которых лежала вся эта гниль, – не до того мне было, чтобы еще и с мытьем посуды возиться. Да и не моя эта посуда… Хотя хозяйка вряд ли расстроится, когда узнает об этом. Едва ли вообще заметит пропажу. Сейчас столовая скрылась в тенях, сжавшись до островка света перед камином, но прошлой ночью я включал там свет, когда проверял многочисленные серванты и высоченные буфеты, выстроившиеся вдоль стен, – набитые хрусталем и серебром.

Гнилостный запашок еще витал здесь. В высокие окна сочился серый свет. Все, что могло открываться – было распахнуто. Со всех сторон зияли полки шкафов, темные и пустые.

Ни консервов, ни запасов круп. Нет и не было. Не признавали здесь такое за еду, похоже. Как и всякие полуфабрикаты вроде сладких йогуртов, творожков и концентратных соков, – распахнутый холодильник тоже пуст, лишь в уголке непочатая бутылка топленого молока.

Рядом с большим холодильником второй, поменьше… Единственная закрытая дверца во всей огромной кухне. Странно…

Я распахнул ее – и тут же вспомнил, что прошлой ночью уже заглядывал сюда. На меня глядели донышки винных бутылок. Выстроились рядами, горлышками вглубь термостата. Когда я отпустил дверцу, ее мягко притянуло обратно.

Ну и чем ее кормить?

И стоит ли…

Я прислушался к себе, не мазнет ли по вискам холодный ветерок.

По-прежнему ничего. Не придраться. Я вздохнул и стал осматривать шкафы, отыскивая хоть что-то съедобное. Прикрывая дверцы после осмотра.

Когда я добрался до последней, улов оказался невелик: стеклянная бутыль постного масла, несколько засохших булочек да три баночки с вареньем. В холодильнике кроме молока отыскалась еще плошка с топленым маслом. Все.

Ну, еще три склянки с разными уксусами, уйма разных приправ, две баночки кофейных зерен, множество чаев и еще какие-то травки, которые я не понял, для чего нужны – то ли тоже приправы, то ли для отваров. В любом случае, сыт этим не будешь.

Медленно двигаясь по кухне, я внимательно прислушивался, не пытается ли она влезть в меня.

Ни малейшего касания.

Надо бы радоваться, но почему-то меня это настораживало… Или это я ее так напугал вчера? Хорошо, если все дело в этом… Да только не выглядит она напуганной. Ни капельки.

И ее приветливость мне не нравится.

– Почему вы вернулись? – донеслось из столовой. – Что случилось?

Та-ак… Вот, значит, для чего были все эти улыбки?

Я распилил булочки на половинки, спрыснул водой и запихнул в микроволновку.

– Так почему вы вернулись? – снова позвала она.

Я лишь хмыкнул, не отвечая. Может быть, Гоша больше нет, но его слова я помню хорошо: знание – половина силы.

– Чай или кофе? – спросил я.

– Молока, будьте так добры.

Я вытащил подогретые булочки, ставшие мягкими. Составил на поднос масло, молоко и баночку черничного варенья. Нашел стакан, золотую ложечку, серебряный нож и понес все это в столовую.

– Так почему вы вернулись? – спросила она.

Я стоял за ее спинкой ее стула, но она не оборачивалась. Говорила вперед, будто не со мной:

– Я хорошо помню, вы не собирались возвращаться. Если бы это было так, я бы обязательно почувствовала это.

– Не почему, а зачем.

Я шагнул к ней. Она повернула ко мне голову, но тут же отвела взгляд. Прежде, чем я успел заглянуть ей в глаза.

Не хочет встречаться со мной взглядом? Не желает показать свой страх?

– И зачем же? – спросила она.

По ее тону не скажешь…

– Будете учить меня.

– Учить? Вас? – она бросила на меня быстрый взгляд, и снова отвернулась. – Чему же?

– Разным смешным фокусам. Как бегать по паутинкам, не прилипая и не запутываясь.

Не поднимая глаз, она улыбнулась.

– О, об этом я догадалась сама. Но почему вы не хотите учиться… м-м… смешным фокусам там, где разучивали их раньше? С той, что учила вас прежде? – Она быстро взглянула на меня, но снова отвела взгляд быстрее, чем я успел что-то разобрать. – Или с ней что-то случилось? И где те, кто были с вами? Почему они не с вами? Или… им больше не нужно учиться… м-м… разным смешным фокусам?..

Я бухнул поднос на стол перед ней. Нож подпрыгнул и звякнул о стакан.

Но она даже не посмотрела на еду, она продолжала глядеть куда-то в дальний конец стола, скрытый в темноте.

– Мой господин не желает разговаривать?

Она все улыбалась, и ее спокойная улыбка бесила меня. Будто она по-прежнему тут хозяйка! А я – безобидный оловянный солдатик, которым можно играть как угодно.

– Слишком много вопросов… мой ручной паучок.

Она дернулась, как от пощечины. Виски обдало холодом.

– Не нужно этого!.. сударь!

Ее ноздри дрожали от гнева.

Холодное касание ушло, но я чувствовал, что она все еще едва сдерживается. И еще занозой засело: снова это странное «сударь», сказанное без тени иронии. Словно вырвалось из каких-то далеких времен, когда это было обычно…

Она взяла себя в руки. Уставилась в стол перед собой, положив пальцы на край столешницы. Длинные, тонкие. И спокойные. Когда она заговорила, слова падали тихо и мягко, как снег:

– Не нужно этого… Влад.

Она помолчала. Я стоял рядом, разглядывая ее красивые пальцы. Она перебрала ими по краю стола, как пианист, пробующий клавиши.

– Боги играют в странные игры, Влад. Я не искала вашего общества, да и вы моего, уверена, тоже не жаждали, если бы не какие-то обстоятельства, вынудившие вас вернуться. Но раз ниточки наших судеб переплелись, и, кто знает, возможно, надолго, давайте не мучить друг друга сверх необходимого… Если я сейчас обидела вас, простите. Я постараюсь быть осторожнее. А вы… вы меня очень обяжете, если будете обращаться ко мне… просто по имени. Диана.

Диана… Странное имя. Редкое.

Но красивое. Как и ее длинные пальцы.

– Хорошо… Прошу прощения, Диана.

Она вскинула на меня глаза, и на этот раз не отвела взгляд – и я понял, что она куда сильнее, чем мне казалось. Если сейчас в ее глазах и был испуг – то очень глубоко. Глубже, чем я мог заглянуть. А вот что там было…

Кажется – или там промелькнул вполне добродушной интерес? Приятное удивление?

Сейчас, в теплом свете камина, ее глаза были глубокого миндального оттенка, с зеленоватыми прожилками-лучиками, расходившимися от зрачков.

Она улыбнулась, и на этот раз ее улыбка не взбесила меня. Это была совсем другая улыбка.

Но она уже не смотрела на меня. Втянула ноздрями воздух.

– М-м-м!

Взяла нож, половинку булочки, стала намазывать масло.

Я сообразил, что как зачарованный смотрю на ее пальцы – длинные и ловкие. Она касалась серебряного ножа самыми кончиками, но управлялась с ним удивительно ловко.

Я обошел длинный стол и сел с противоположного края.

Сидел и смотрел, как она ела. Мне есть совершенно не хотелось.

Мне вообще ничего не хотелось… Разве что – каким-то чудом вернуть все на неделю назад, когда Гош нашел машину жабы и усатого.

А лучше на три. Вернуться в ту ночь, когда я в первый раз влез в этот дом.

Вернуться – в тот миг, когда я стоял на краю ее личного погоста и решал, что делать дальше.

Вернуться – чтобы повернуться к дому спиной и уйти прочь. Чтобы не было ничего, что случилось потом.

Чтобы я мог забыть все то, что есть сейчас, как бредовый сон – и оказаться в городе.

В доме Старика, и чтобы он разливал чай, и поскрипывало его кресло-качалка, и пахло бергамотом и старыми книгами…

Она вдруг положила нож, аккуратно закрыла баночку с вареньем. Отодвинула от себя стакан и бутылку с молоком.

И посмотрела на меня. Очень серьезно.

– Мальчик. Упрямый и совсем одинокий мальчик…

Я тряхнул головой, прогоняя слабость. Заставил себя улыбнуться и, как мог мягче, сказал:

– Не такой уж одинокий, мой ручной паучок.

Она нахмурилась.

– Кажется, мы только что договорились, что… – Она замолчала, разглядывая меня. Вдруг улыбнулась: – Ах, вы решили, будто я так хотела… – Ее улыбка изменилась. – О! – Свет камина играл на ее лице, а в глазах плясали смешливые огоньки. – Прошу простить меня, мой господин.

И огоньки пропали. Она снова смотрела на меня серьезно и очень внимательно.

– Просто мне показалось, что после того, что вы и ваши товарищи сделали здесь, вы наткнулись на кого-то удачливее меня. Охотники превратились в жертв, и из всей вашей ватаги уцелели только вы, Влад…

Я заставил себя ухмыльнуться. Не уверен, что моя ухмылка обманула ее. Она грустно улыбнулась.

– Разве я не права? – спросила она мягко.

Слишком мягко.

Я внимательно прислушивался к себе, нет ли холодного ветерка. Малейшего, самого легкого… незаметно продувает мою защиту, и тихонько струится дальше вглубь меня, незамеченный.

Но я ничего не чувствовал. Она не пыталась влезть в меня.

Она опять грустно улыбнулась и покивала. И без холодных касаний видела меня насквозь.

– Иногда лучше выговориться, Влад, – сказала она. – Станет легче. Поверьте мне.

Это уже забавно! Я почувствовал, как сжались зубы.

– С чего бы такое участие?

– Я вижу, как вам плохо, – все так же мягко ответила она.

– А вам это не по вкусу?

Но она опять не обиделась.

Долго смотрела на меня. Я сосредоточился, ждал – вот теперь-то точно она попробует…

Но она не попробовала. Лишь пожала плечами:

– Не стану лукавить, я вовсе не желаю вам добра… просто так. Но пока я ваша пленница, пока я в полной вашей власти…

– Пока? – усмехнулся я.

– …моя участь будет тем легче, чем легче будет у вас на душе. Я единственная здесь, на ком вы можете сорвать злость.

Она снова грустно улыбнулась.

И я по-прежнему не чувствовал ни малейшего касания. Она соблюдала наш вчерашний договор.

И, может быть, она в самом деле хотела успокоить меня?

– Вы остались совсем один, Влад…

Не ради меня, конечно. Ради себя. Но иногда и кошка, что ластится и трется о ноги, успокаивает. Хоть немного, да успокаивает… А у Дианы были очень красивые глаза. Сейчас внимательные и понимающие.

И стоит ли притворяться – теперь, когда уже ничего не изменить?.. К чему? Иногда и вправду лучше выговориться…

– Кроме вас никого не осталось… – мягко роняла слова она.

Я вздохнул, и уже почти кивнул, соглашаясь принять ее участие…

– Совсем никого… – все падали ее слова.

Она сказала это мягко как прежде – а все-таки чуть иначе.

Вопрос. В глубине души для нее это был вопрос. И тень вопроса проскользнула в ее голос. Выдала ее.

Я удержал кивок.

Черт возьми! Почти попался, как доверчивый хомячок! Размяк, и чуть не выложил ей все, что она хотела знать – и что могло стоить мне жизни. Чертова сука…

Раздражение рвалось из меня, но я заставил себя сдержаться. Сначала поднялся со стула и шагнул к камину. Встал спиной к нему.

Так и теплее, и лица моего ей теперь не разглядеть. А вот ее лицо, когда она попытается вглядеться в меня, – ее лицо будет освещено до мельчайших деталей.

– Диана, вы так добры ко мне… Так участливы… – Только теперь я позволил себе улыбнуться, хотя не уверен, что это походило на улыбку, скорее на злой оскал. – У меня просто сердце кровью обливается, глядя, как вы пытаетесь выведать, что да как с моими друзьями, отчего да почему я здесь…

Я пытался разглядеть, как изменилось ее лицо. Но по ее лицу не прошло ни тени.

Ладно, сука! Я продолжил, чеканя слова:

– Глядя на все это, и заранее зная, что вам – это – не поможет. Вам ничего не поможет. Вы ничего не можете сделать, чтобы освободиться. Понимаете? Ни-че-го. – Кажется, что-то в ее лице изменилось. – И поверьте мне, вам лучше даже не пытаться. Ни той паутинкой, – я коснулся пальцем лба, – ни словесной.

Она лишь покачала головой, грустно глядя на меня. Будто все это время пыталась увещевать глупого упрямого ребенка, но теперь вынуждена признать: все бесполезно.

И, кажется, ни капельки не играла…

Хорошо, что я стоял к камину спиной. Не уверен, что сейчас я мог бы скрыть свои чувства. Черт возьми… Неужели – ошибся? Мне всего лишь показалось, что она хочет что-то выведать? Я сам себя убедил, что она изо всех сил старается узнать, остался ли я совсем один, или есть кто-то еще, кто-то, кто может прийти мне на помощь, если она попытается подмять меня… Убедил себя, что это интересует ее – потому что сам боюсь этого. Потому что мне это очевидно, потому что меня это грызет… Так? Тогда я только что чуть сам не подсказал ей, где мое слабое место, и на что ей можно надеяться. А может быть, и подсказал…

Черт возьми! Если я настолько не могу предсказать ее, то как же я буду с ней тренироваться? Ч-черт…

Она вздохнула, отвела глаза. И вдруг словно сбросила оцепенение. Живо оглядела остатки завтрака, положила нож на тарелку и заговорила, как ни в чем не бывало:

– Благодарю вас. Теперь, если вы позволите, я оставлю вас. – Она поднялась, шагнула от стола в темноту, где спрятались двери, но остановилась. Повернулась ко мне. – Да… А книга у вас?

– Что?

Хотя я понял, о чем она говорит. Все-таки я был прав. Не ошибся! Она в самом деле пыталась узнать, что у нас случилось. И все еще не оставила попыток. Не прямо, так окольными путями, но пытается. Знание – половина силы, не так ли?

– Книга у вас? – спросила она.

– Какая книга?

– Книга, которая была у алтаря, – сказала Диана.

И которую мы взяли. Потому что мы всегда берем книги сук – чтобы по крупицам выковыривать оттуда знание. И именно поэтому те пурпурные должны были забрать все книги в живых обложках из дома Старика. Потому что они, наверно, всегда так делают, и Диана это знает. Затем и спросила.

– А, та… – скучно протянул я. – «О четырех сущностях»… – Хотел бы я еще знать, о каких же сущностях шла речь. Я знаю только два рода чертовых сук. Даже Старик не понял, в чем там дело. – Ваш экземпляр был как-то помечен? Или другая такая же подойдет?

Диана очень внимательно глядела на меня, и я вдруг почувствовал, как холодным ветерком потянуло по вискам. Мигом собрался – но ветерок пропал еще раньше. Она одернула себя. Эта попытка проверить мои слова была у нее рефлекторной.

– Ай-яй-яй.

– Прошу прощения… – Она улыбнулась. – Привычка – вторая натура.

– Бросайте дурные привычки.

– Постараюсь… – в ее улыбку прокралось смущение, искреннее, незлое.

Если бы я только сейчас увидел ее впервые и не знал, кто она такая, – я ни за что на свете не поверил бы, что эта улыбка наигранная. Что эта женщина та, кем является на самом деле.

Чертова сука! Ну почему эта дрянь – и такая красивая? И с такой теплой улыбкой… Но ее словесного капкана я, по крайней мере, избежал. Готов спорить, она уже забыла про книгу.

– Лучше мою, – сказала она, – но подойдет любая. Будьте так любезны.

И, не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла к дверям.

Книга… Ну и где я теперь возьму эту чертову книгу?

Но куда больше меня злило – да что там, злило – бесило! – что я снова промахнулся. Опять. Второй раз подряд. Просто упертый параноик какой-то! Всюду чудятся ловушки – а она просто хотела получить книгу для алтаря…

Я глядел, как легко она шла через длинную столовую, стройная и длинноногая, уплывая в тени. Спокойная и расслабленная. Принявшая условия договора и поверившая, что и я буду их соблюдать. Даже по ее расслабленной осанке можно понять, что она и не думала строить какие-то хитрые ловушки, а просто спросила…

Я глядел ей вслед, все сильнее злясь на самого себя. На свою подозрительность – и глупость. Нет ничего смешнее, чем подозрительный дурак. И нет ничего хуже подозрительного дурака, которому надо тренироваться с чертовой сукой. Мне надо выжать из нее максимум пользы – а мне всюду чудятся ловушки! Чертов трус… Если и дальше так ошибаться в ней, как можно надеяться добиться от тренировок с ней хоть какого-нибудь толку?.. Чертов трус!

Наверно, я бы так и остался исходить злостью – если бы не буфет сбоку от дверей. Сам буфет я не видел, темное дерево тонуло в тенях, а полированные стекла отражали свет камина в другую сторону. Стоя у камина, я видел тот угол пустой темнотой. И она, идя к дверям, тоже. И вдруг в этой темноте возникла Диана, освещенная отражением камина. Ее лицо… напряженное и раздраженное.

Она испуганно вскинула глаза – мне показалось, прямо на меня – но она, конечно же, взглянула на неожиданно возникший из темноты прямо перед ней камин. Если и успела разглядеть меня – то лишь темной тенью на фоне пламени.

Всего миг я видел ее лицо, потом она шагнула дальше, и снова затерялась в тенях. Черный халат растворился в темноте, лишь едва белели ноги да шея.

Всего миг, но мне этого хватило. Чертова сука! Чуть не провела меня.

Но зато теперь… Я почувствовал, как губы расходятся в усмешке. Сама попалась в свой капкан. Теперь она еще сильнее запутана – и напугана. Тем проще будет заставить ее делать то, что нужно мне. Добиться от нее чего-то действительно полезного.

Замечательно.

+++

Солнце даже не угадывалось за облаками. Бесцветный свет лился с неба, такой же холодный и равнодушный, как в тот проклятый день, когда я очнулся на дороге возле дома жабы. Тогда было такое же небо.

Предзнаменование?

В груди противно заныло. Захотелось вернуться в дом, в зашторенную столовую – в темноту и теплый свет камина, где не видно этого проклятого неба. Но я должен проверить, что же там случилось.

Да и два дня прошло, как-никак. Теперь не так опасно. А кроме того…

«Козленок» стоял перед крыльцом, у самой основания левой лестницы, но я спустился по правой и пошел вокруг дома. Пропитавшаяся водой листва чавкала под ногами. Следы сначала заполнялись водой, словно черные оконца в ковре листвы, и лишь потом гнилые листья заново разбухали и возвращались на прежнее место.

Дальний угол старой конюшни казался совсем развалившимся, но ворота гаража, сырые от дождя, встречали сочным зеленым цветом. Внутри едва слышно гудел электрогенератор, спрятавшись за перегородкой в дальнем углу. Оттуда тянуло теплым металлом и соляркой. Ночью я его не слышал, только видел, как лениво подмигивал зеленый огонек. Сейчас огонек нервно дрожал, генератор работал. Утренняя ванна Дианы? Ванна там огромная, а Диана, похоже, любит поплескаться в горячей воде. Разрядила все аккумуляторы, теперь пока зарядятся…

Но мне не туда. Я щелкнул выключателем. В глубине гаража вспыхнул яркий желтый свет, из темноты вынырнул пурпурный «Ягуар» и черный «мерин».

Обводы у «Ягуара» куда лучше – рука так и тянется провести по сверкающему полированному крылу. Этим-то и плохо. Слишком цепляет глаз. А мне сейчас лучше поменьше внимания. Я обошел пурпурную зверюгу и забрался в «мерина».

В салоне пахло кожей и чем-то еще. Чем именно, не разобрать – может быть, какой-то освежитель? Не знаю. Но приятно. Похоже на хвою, но чуть иначе.

Ключ был в замке. Легкий поворот – и двигатель мягко завелся. Осветилась приборная доска, а из-за задних сидений донесся какой-то непонятный звук. Потом громче, но чуть иначе…

Пока я сообразил, что это автоматически включилась магнитола, руль под пальцами потеплел. Одуряюще пахло кожей, руль согревал пальцы, а из невидимых колонок, словно извне машины, из далекого далека, но очень чисто, хрустально лился второй концерт Рахманинова.

Пару минут я просто сидел, привыкая. И наслаждаясь, как ни погано было на душе. Словно в другой мир попал.

Главное, не привыкать. Как ни весело «козел» прыгает по кочкам, но до руля с подогревом там дело не дошло. Да и кожаный салон внутри него будет смотреться странно… А жаль. Было бы неплохо.

Я вздохнул и медленно тронулся.

Объехал дом и остановился перед «козленком». Отсюда, из-за тонированного стекла «мерина», он казался особенно неказистым и потрепанным жизнью… и несчастным. Бездомный козленок-сирота.

– Все равно тебя не брошу, потому что ты хороший, – пробормотал я, но не сразу вылез из машины.

Оказалось, уже пригрелся. Сиденье тоже с подогревом. И за поясницей. Лезть на холод не хотелось. Но охотничий набор надо забрать. Мало ли…

+++

К Смоленску я добрался уже затемно. Пару раз начинался и затихал дождик. Дороги стали мокрые и черные-черные, фонари и фары будто ярче светились.

Машину я оставил возле недавно отстроенной семиэтажки, с отделанным гранитом первым этажом. Машины перед домом были под стать, среди них и мой «мерин»… ну, не совсем мой. В любом случае, здесь он не лез на глаза.

Я вылез из машины, и осенний воздух окатил меня ледяной волной, обостряя чувства. Я передернул плечами и застегнул плащ. Достал из багажника рюкзак и зашагал к перекрестку. До пустыря отсюда версты полторы.

Фонарей становилось все меньше, дома ниже и обшарпаннее, потом перешли в гаражи, пошли огороженные территории, еще пять минут, и я вышел к пустырю.

Когда четверть часа назад вылезал из машины, я был спокоен, как слон. Мне и сейчас казалось, что я спокоен – по крайней мере, в голове было чисто и без сумбура. Но что-то в глубине души считало иначе. Голова была чистой, но сердце предательски молотилось, а пальцы дрожали. По спине, несмотря на ледяной ветер, сбегали струйки холодного пота.

Я облизнул губы, потом достал фляжку и сделал два приличных глотка. По желудку расползлось тепло. Через пару минут и в глубинах души потеплеет. По крайней мере, должно.

Все фонари остались далеко позади, луны не видно, но облака сами светились рыжеватым, рассеивая свет городских огней. Что-то видно.

Я втянул сырой воздух, быстро оглядел одноколейку, огибающую пустырь – все чисто – и шмыгнул через нее, пригибаясь.

Дальше только кусты и пригорки. А где-то впереди дом Старика.

Куст слева раскорячился по земле, сломанный. Я же его и сломал, когда два дня назад судорожно гнал «козленка» прочь. Только теперь я шел куда медленнее.

Прислушиваясь.

К тому, что снаружи, – и к тому, что внутри меня: к предчувствию. Не шевельнется ли? Я привык ему доверять.

Пригнувшись, с каждым шагом все медленнее. Змейкой между земляных бугров, не высовываясь.

Но если кто-то и попался мне на пути, я его не заметил, а он поднимать тревогу не стал. Предчувствие молчало, и постепенно пальцы перестали дрожать. Сердце билось ровнее.

Когда между мной и домом осталась пара пригорков, я остановился. Рюкзак я тащил в руке, готовый бросить его в любой момент и дать деру. Теперь я положил его на землю и, скрючившись в три погибели, забрался к вершине пригорка. Выглянул чуть сбоку от вершины, как Гош учил.

Дом Старика был прямо перед мной. Шагов сорок. Черная тень на фоне неба, рыжеватого от городских фонарей.

Окна не горят, но это еще ни о чем не говорит.

Минут пять я разглядывал дом, не мелькнет ли в темных окнах какой-нибудь отсвет изнутри. Сырая и холодная земля леденила пальцы, но я терпел. Прижимался к самой земле, и ждал.

Ни огонька внутри. Но и это еще ни о чем не говорит.

Я сполз обратно к рюкзаку, подцепил его и потихоньку двинулся влево, обходя дом под защитой пригорков и кустов. Когда оказался сбоку от дома, так, чтобы видно было крыльцо, я выбрал место поудобнее.

Пригорок помельче. Меньше привлекает внимания. На противоположном дому склоне разложил спальный мешок. Затем закрепил рядом на ветке куста небольшое зеркальце. Пришлось повозиться, но в конце концов я установил его так, чтобы видеть крыльцо, не высовываясь из-за пригорка.

Тогда я запахнул плащ и устроился на спальном мешке, не сводя глаз с зеркальца. Ждать предстоит долго, но я это умею.

+++

Фляжка наполовину опустела, когда в ветвях куста что-то шевельнулось. Я прищурился, вглядываясь в зеркальце, но припустивший дождик смазывал отражение, и без того-то едва различимое. Я перевернулся и выглянул из-за пригорка.

У крыльца шевелились тени, тихо переговаривались. Слов я не разобрал, но голоса мужские, и явно больше двух.

Я не стал вслушиваться – пустая трата времени. Еще раз оглядел площадку перед крыльцом, убедился, что машин здесь нет, сполз с пригорка вниз и тихонько стал двигаться влево. Вокруг дома, подбираясь к подъездной дорожке.

Через две минуты и три пригорка я выглянул.

Дом снова стоял темный и тихий. Прочь от него – прямо ко мне – скользили две тени. Я двинулся вдоль дорожки, прячась за пригорками. Осторожно раздвигал ветви кустов. Дождик скрадывал звуки.

За двумя тенями я дошел до конца подъездной дорожки. Мне приходилось петлять, они шли быстрее и потихоньку уходили от меня, в конце концов я перестал угадывать их в темноте.

Я остановился и обратился в слух.

Шелест дождика…

Через пару минут где-то недалеко хлопнули дверцы, заурчал мотор. Взревел громче, вдали между кустов мазнули лучи фар. Затрещали, ломаясь, кусты. Звук мотора снова изменился – машина выбралась на дорогу и пошла быстрее. Все дальше и все тише. Через минуту все стихло.

Что и требовалось доказать.

Я достал из кармана часы, подсветил. Двенадцать минут первого. Что ж, тоже предсказуемо.

Уже не скрываясь – до дома слишком далеко, чтобы заметили, даже если у них ночная оптика, – я двинулся туда, где видел отсветы фар.

Вторую машину я нашел легко. «Мерин». Я осветил его фонариком, хотя и так знал, какого он цвета. Черный с малиновым отливом, – в свете красного фонарика малиновый. А если на обычном свету, то отлив должен быть пурпурный.

Уверен, что и тот, который уехал, был такой же…

Я вздохнул. От дома сюда пришли двое. Значит, и внутри сейчас столько же. Свежая смена. И похоже, эти ребятки толк в своем деле знают. Мне с ними не тягаться. Пока они сидят в доме, мне туда не попасть.

Хотя…

Я потер подбородок. Потягаться можно. По крайней мере, попробовать.

Но стоит ли?

Едва ли в доме остались тела или книги. Так что я узнаю, даже если справлюсь с теми двумя? Ничего. А вот их смена поднимет тревогу: кто-то из выживших вернулся. И если сейчас ребята формальничают, то потом меня будут ждать целенаправленно и всерьез.

И не только здесь. А может быть, и искать. Оно мне надо?

Я вздохнул и поплелся обратно.

+++

К дому я добрался уже глубокой ночью. В просветах облаков вместе со мной бежала луна.

Едва я вошел, как наткнулся на Диану.

– Добрый вечер… мой господин, – с улыбкой добавила она.

– Добрый, – пробурчал я.

К черту такие добрые вечера…

Я прошел в столовую, к потрескивающему камину. Протянул руки, греясь – и теплом, и видом огня. Давая ему вымыть из меня тот холод, что остался от дома Старика – черного, покинутого, превращенного в западню…

Я закрыл глаза, хотел расслабиться – но тут за спиной загремела цепь.

Огонь притягивал взгляд, но я все-таки оглянулся.

Диана подошла ко мне, встала рядом. Тоже протянула руки к огню. Я посторонился, давая ей место.

И какого дьявола ее потянуло сюда – именно сейчас? Рядом с чертовой сукой расслабиться невозможно – и нельзя. Кто знает, не станет ли она тихонько копаться в моей голове, подслушивая?

Еще хуже было то, что стоять на одном месте она не захотела. Присела к столу, снова подошла к камину, потом ушла в глубину комнаты, где под зашторенными окнами стояли большие кресла, но не просидела там и минуты, снова подошла к камину, но на этот раз встала по другую сторону от меня – и мне опять пришлось сдвинуться в сторону…

Она крутилась вокруг, гремя цепью, словно дюжина домашних кошек, изнывающих от безделья.

А, черт с ней! Черт с ним, с камином! Не суждено мне сегодня спокойно погреться у огня…

Я двинулся к дверям, но Диана тут же загремела цепью следом. Этого я уже не выдержал.

– Да какого дьявола, Диана!

– Прошу прощения?

– Что вы ходите за мной по пятам?!

Диана глядела на меня, приподняв брови.

– Но…

– Что вы крутитесь вокруг, будто вам от меня что-то надо?!

– О!.. Я надеялась, мой господин будет так добр, что…

Она замолчала, лишь легкая улыбка гуляла по ее губам.

А меня уже бесило от ее издевательского «мой господин». И так весь день наперекосяк, и еще она!

– Что?! – рявкнул я.

Диана смиренно опустила глаза. Слишком уж смиренно…

– Что ж… Если мой господин желает заморить меня голодом… Что ж… – Не поднимая глаз она сделала книксен и отступила на шаг, будто и вправду решила, что ее господин уже сказал все, что счел нужным, и больше не удостоит ее ответом, а надоедать ему она не смеет.

– Ч-черт… – Она же жрать хочет… А здесь нет ни крошки, если не считать пряностей и травок. – Совсем забыл…

– Как? Вы в самом деле ничего не привезли?

Я потер лоб.

В самом деле не привез… Но тренироваться с ней я должен. Значит, и пожрать ей что-то надо дать.

– Ладно… Сейчас.

Я вышел из дома и спустился к «козленку». Достал из сухого пайка пачку галет и банку тунца и вернулся в столовую.

Диана уже заняла свое место, нетерпеливо перебирая пальцами по столешнице. Но увидев, что я принес, азарт на ее лице сменился разочарованием.

– Что это?..

– Это – рыба. Это галеты.

Я разорвал упаковку галет и вскрыл банку тунца. Принес из кухни вилку.

Диана с сожалением посмотрела на меня – кажется, она еще и тарелку ждала? Перебьется. Из банки поест, ничего с ней не сделается.

Она с опаской принюхивалась к содержимому, затем осторожно подцепила на вилку несколько мясистых волокон.

– Это – рыба?

– Тунец. В масле.

– Но… – с сомнением протянула Диана.

По виду он и в самом деле больше походил не на рыбу, а на вареную говядину, мелко изрубленную. По вкусу тоже.

– Это между горбушей и постным мясом.

Диана поднесла маленький кусочек к губам, очень осторожно начала жевать… и, кажется, осталась довольна. Но ела она очень медленно. Галету не откусывала, а ломала на кусочки, прежде чем поднести ко рту. Рыбу ела крохотными кусочками.

Я вернулся на свое место и терпеливо ждал, пока она доест.

– Вы, простите, вообще никогда не готовите?.. – спросила она. – Даже себе?..

– Ешьте, Диана, – посоветовал я.

– Нет, рыба неплоха, хотя вкус и необычный… Но питаться ею одной, изо дня в день… – Она вздохнула. Промокнула кусочком галеты остатки масла в банке. – Может быть, бокал вина, Влад?

– Нет.

– Почему же нет? Вино есть, Влад. Возле холодильника термостат, он похож на маленький холодильник…

– Я видел. Нет, не надо вина.

Пару секунд Диана хлопала глазами, будто я ее чем-то ужасно удивил. Потом смущенно рассмеялась.

– Хм… – она скептически поджала кончики губ. – Если мой господин не хочет вина, тогда, может быть, вы мне нальете? Там есть…

– Нет, – оборвал я.

– Отчего же?

– Вы еще тунец не отработали.

– Прошу прощения?

– Коснитесь меня.

Диана вскинула брови. Но поднялась и, непонятно улыбаясь, двинулась было ко мне вокруг стола.

– Не так! Здесь, – я коснулся пальцем лба.

– Но вы же запретили мне, Влад, – улыбнулась она, на этот раз откровенно издеваясь.

– Диана… – предостерег я.

– Там коснуться… Хорошо. – Она улыбнулась. – Но помните, вы сами разрешили мне коснуться вас так, как мне захочется.

– Нет!

Как ей захочется… Еще чего!

– Прощу прощения?

– Не как вам захочется.

– Как же?

– Нежно. Как поцелуй.

– Поцелуй… Страстный?

– Нежный и робкий. Остановитесь по первому моему слову.

– Что ж… – с напускным сожалением вздохнула Диана. – Как мой господин скажет…

На виски налетел прохладный ветерок. Коснулся, и повис рядом, не пытаясь проникнуть.

– Сильнее, – сказал я. Прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. – Очень осторожно и медленно, попытайтесь что-то сделать…

– Что угодно? – спросила Диана, и ее тон мне не понравился.

– Нет. Что-то… – Нужно что-то мелкое, незначительное. Что-то простое, и не лежащее глубоко во мне. А главное – никак не относящееся к ее освобождению.

– Так что же?

– Вы хотели бокал вина, кажется?

– Хочу… – поправила меня Диана, и в тот же миг ветерок сгустился – и распался на ледяные щупальца, опутывающие меня.

Как поезд из туннеля, на меня налетел образ распахнутого термостата, горлышки бутылок, и надо одну достать… прямо сейчас…

– Легче! Легче!

Ее хватка ослабла – и я вытолкнул из себя навязанный образ.

Щупальца хоть и стали слабее, но быстро скользили по мне, отыскивая слабины, норовя заползти, да поглубже… и зацепиться там. Чуть-чуть изменить меня… Я вытолкнул самое настырное щупальце, но еще два заползали в меня другими путями. Одно я вытолкнул быстро, второе успело присосаться. Я почувствовал укол жажды.

Я заставил себя отрешиться от навязчивого образа воды, струящейся по губам в рот. Выровнял свои желания. Внимательно следил не только за ее касаниями, но и за собой – сфера, идеально ровная, без единой вмятинки, таким и должен оставаться…

Ее касания оставались несильными, но были все быстрее – и хитрее.

Две недели назад, когда она, шатаясь на четвереньках после моего удара, пыталась атаковать меня – она была куда медленнее. Мне казалось, что я рассмотрел все ее финты, запомнил их, и даже сообразил, как надо их отражать или уклоняться. Но то ли времени прошло слишком много, то ли она была слишком слаба в тот момент… Какие-то финты я узнавал, но даже их не успевал отражать достаточно быстро.

Она проскальзывала за мою защиту и успевала чуть изменить меня – прежде, чем я выталкивал ее. К жажде и желанию пригубить вина – о, этот легчайший вкус винограда! стал еще лучше, чем когда был соком! – присоединился порыв поделиться с кем-то. Угостить вином. Угостить ее…

Щупальца слабые, но слишком быстрые для меня. И слишком много, я уже не успевал их выталкивать. Они сплетались в единую ледяную сеть, вцепились в меня уже под моей защитой – смятой, растерзанной, дырявой как решето…

– Хватит… – просипел я. Горло словно в самом деле пересохло, а губы стали чужими. – Хватит. – Холодная хватка перестала стискиваться – но и не отпускала, медлила. – Хватит!

Ледяные щупальца неохотно выползли из меня.

Я открыл глаза. Только сейчас заметил, что с меня градом льет пот. Вымотался так, будто полдня в спортзале качал железо.

А часы в углу не намерили и пяти минут.

Диана с улыбкой смотрела на меня. Устала она не больше, чем если бы играла с котенком веревочкой.

– Может быть, теперь по бокалу вина?

Желание выпить вина еще сидело во мне, медленно затихая.

Пошатываясь, я встал и поплелся на кухню. Открыл термостат, озарившийся тусклым багровым светом. Горлышки бутылок уставились на меня вражеской батареей.

Наугад вытащил одну – оказалось какое-то красное, затем нашел штопор и бокал, вернулся в столовую и поставил на стол.

– Вы не могли бы… – Диана не договорила, глядя на меня с легкой улыбкой.

Пришлось еще и бутылку ей открыть. Я плеснул ей вина и стоял рядом, глядя, как она тихонько потягивает из бокала. Наконец решился.

– Насколько сильно вы давили, Диана? Вполсилы?

Она лишь улыбнулась.

– В треть?..

– Трудно сказать, у меня нет внутренней мензуры… Но думаю, не больше осьмушки. – Она отпила глоток. Закрыв глаза, не спешила глотать. Потом сладко улыбнулась: – Или осьмушки четвертушки. Или треть четвертушки осьмушки. Мой господин действительно думает, что точность в данном случае способна что-то изменить?

– Совсем безнадежно?

– Ну, почему же… Лет за двадцать, думаю, поправимо. – Диана ослепительно улыбнулась мне: – Говорят, даже зайца можно научить стучать в барабан.

Вот даже как…

Потирая лоб, я поплелся к двери. В висках, за бровями ломило.

На что я надеялся, когда приехал сюда, когда возился в подвале? Неужели я правда надеялся, что смогу обучиться противостоять этим сукам один в один? Неужели всерьез верил в это?..

На меня вдруг навалилась усталость и отчаяние. На что я надеюсь? Как я смогу что-то делать в одиночку против этих чертовых сук, если она одна, напуганная и на цепи, с такой легкостью размазывает меня по стенке?..

– Влад!

Я уже взялся за ручку двери. Оборачиваться не было сил. Я просто стоял и ждал.

– Вы сейчас никуда не спешите?

Так… Решила попытать меня, пока у меня голова мутная? Думает, проболтаюсь, зарапортовавшись?

– А что?

– Просто я подумала… Если вам не трудно, не могли бы вы принести мне платье? Мне неловко ходить в одном халате… перед моим господином. – В стеклах буфета я видел ее улыбку.

Я вздохнул и толкнул дверь. Дом был темен и тих, мои шаги отдавались гулким эхом. Я поднялся в свою – теперь мою – комнату и распахнул шкаф. Шелк, бархат, батист и кружева, золотое шитье… Шкаф был в длину метра четыре, и все четыре метра были набиты платьями. Ну и чего ей нести?

Думать не было сил – на что я надеялся, когда решил вернуться сюда? все зря, все зря… – и я сгреб в охапку, сколько мог, приподнял, чтобы вешалки соскочили с перекладины, и потащил все это вниз. В комнату слуги, где теперь обитала Диана.

Бросил платья на кровать – сама выберет, что ей надо, а остальное разберет и развесит по шкафам, их и в этой комнате достаточно. Пошел за следующей партией.

Пришлось сходить несколько раз. Не помню, сколько. Ходки слились в одну непрерывную повинность. Подъем по темной лестнице, сгрести охапку одежды, и обратно, путаясь ногами в длинных платьях. Плюхнуть на кровать, и снова на лестницу…

На что я надеялся, когда ехал сюда? На что? А главное, на что я надеюсь теперь?

Зачем таскаю одежду? Не проще ли сходить за револьвером, и разом покончить с этой комедией? Со всем этим цирком, где кролики учатся стучать на барабанах…

Проще. Но что потом? Эту суку я могу убить, но что потом? Если я не могу справиться с ней – после нескольких ее атак, не могу даже после той ночи, когда она, ошалелая, выдала мне все свои финты в препарированном виде… Если я даже после всего этого с ней не могу совладать – то что я буду делать с другими суками, не уступающими ей? А с теми, кто сильнее ее?..

Всю жизнь ловить мелочь вроде тех, что были вокруг нашего Смоленска?..

Я сообразил, что уже минуту, наверно, стою, тупо уставившись в стенку пустого шкафа. Все переносил.

Я взялся за дверцу, чтобы закрыть… и увидел свое отражение.

Маленький забитый звереныш. Отчаявшийся. Напуганный.

Трус.

Я врезал кулаком по стеклу, но оно было старинной работы, слишком толстое, чтобы я мог разбить его вот так. Я зашипел от боли и от души захлопнул дверцу. Сил не было смотреть на этого затравленного звереныша по ту сторону стекла… Трус.

Трус и паникер.

Я втянул полную грудь воздуха. На каблуках развернулся и решительно двинулся на лестницу. Спустился. Ускоряя шаги, прошел через холл и распахнул дверь столовой.

– Вы все же решили присоединиться ко мне? – улыбнулась Диана.

Она потянулась к бутылке, чтобы наполнить свой почти опустевший бокал, но я опередил ее. Отобрал бутылку.

– Прошу прощения?..

– Хватит вам… пока.

Длинная пробка не хотела влезать обратно, кое-как я вбил ее краешком и отнес бутылку в кухню. На край стола. Диана могла видеть ее, но не могла дотянуться. Цепь не позволяла.

– Почему вы не дадите бедной женщине напиться и забыть обо всем?

– Ничего, трудно только первые лет двадцать, потом привыкнете.

Диана улыбнулась одними губами.

– Но может быть, пока я не привыкла, вы позволите бедной женщине еще один бокал…

– Нет.

– Но почему?

– У вас еще камин не чищен, и зайцы стучать в барабаны не обучены… Я отнес к вам платья, как вы просили. Через час вы должны быть здесь.

Я прикрыл дверь в столовую и вернулся на второй этаж. На первом этаже тоже была ванная, современной компоновки, с застекленной кабинкой душа и даже со второй комнаткой под сауну. Вся в зеркалах и залитая светом. Но мне сейчас нужно иное…

На втором этаже, рядом с комнатой Дианы, была еще одна – совсем непохожая на первую. Ни зеркал, ни раковины, ни полочек с шампунями. Ничего. Большая пустая комната, а посередине – огромная чугунная ванна, с ножками в виде львиных лап.

Свет я включать не стал. Мне хватало лунного, льющегося через два огромных окна. Больше и не нужно, будет только мешать… Кран в виде львиной морды. Я потянул ручку под мордой, из львиной пасти бесшумно хлынула вода. Сначала едва теплая, сказывался путь по холодным трубам от бойлера на первом этаже, он стоит возле той ванны. Затем теплее, теплее, почти горячая. Я переключил кран с кипятка на теплую, сбросил одежду и залез в ванну.

Вода быстро прибывала, такая теплая после осеннего холода… Пар поднимался вверх, белесый в лунном свете.

Я лежал в воде, вытянувшись во весь рост. Закрыв глаза, пытаясь ни о чем не думать.

Прогнать страх, и ни о чем не думать…

Навыки, как и мышцы, появляются не сразу после тренировки. Надо дать впечатлениям повариться в подсознании. Дать самим выстроиться связям, которые сознательно не нашел – или пока кажется, что не нашел. Дать новому знанию спокойно осесть в нейронах, закрепиться…

Надо просто ни о чем не думать, не отвлекать подсознательную канцелярию на лишнюю работу и парады перед требовательным начальством. И тогда она может творить чудеса.

Я дал телу расслабиться, дал успокоиться мыслям – почти забыл про течение времени.

Четверть часа? Больше? Когда я почувствовал, что вода начинает холодеть, я словно проснулся после крепкого сна. В голове посвежело. И теперь мне не надо было заставлять себя соображать, что же за финты использовала Диана, и как им противостоять – мысли сами вплывали в голову. Словно поднимались откуда-то со дна…

Узор ее финтов проступал сам собой. Я вдруг вспоминал их – и прозревал их смысл: что в них было обманками, а где настоящие удары, и почему я не сразу отличал одно от другого…

Когда вода совсем остыла, я выбрался из ванны и завернулся в огромное полотенце, больше похожее на махровую простыню.

Холодный воздух лез под нее, заставляя кожу покрываться мурашками – но зато те мурашки, что были внутри, пропали совершенно. И мне было хорошо.

Зайца в барабан, говоришь? Двадцать лет?.. Ну-ну!

Я стал растираться полотенцем – до сухости, до красноты, до жара на коже. Потом бросил полотенце на край ванны, натянул одежду и спустился вниз.

Сунулся было к ее комнате, но в коридоре не было цепи. Она уже ждала меня в столовой.

Мне казалось, что и банный халат сидел на ней, как платье, но теперь, поменяв его на платье темно-малинового бархата, открывшее плечи и грудь – молочная кожа, светящаяся изнутри… Рукава ниже локтя спадали широкими складками черных кружев, и запястья казались еще белее и тоньше… Не знаю, был ли в платье вшит незаметный тонкий корсет – но я просто не мог поверить, что у нее в самом деле такая тонкая талия. Это была не живая женщина, это была фарфоровая куколка.

Диана улыбнулась.

Я сообразил, что стою как истукан. Прошел к противоположному концу стола и присел.

– Вы только забыли про туфли… мой господин.

– Потом, – сказал я. Кашлянул. Голос оказался севшим.

Диана нахмурилась.

– Так зачем же я вам нужна?

– Мне нужны не вы, Диана. Мне нужны ваши поцелуи… – я коснулся пальцем лба.

– Как, опять? Но вы же… Мне казалось, что мы…

Я закрыл глаза и приготовился.

– Ох уж эти зайцы-барабанщики, – тихо проговорила Диана. – Все бы им целоваться…

А потом холодный ветерок налетел на меня, и тут же обернулся ледяными цепкими касаниями.

Но на этот раз все было иначе. Не так, как раньше.

Это было как с музыкой – красивой, но сложной музыкой. Настоящее удовольствие от которой получаешь не сразу. Слышишь первый раз, потом второй – и пока лишь понимаешь, что в ней что-то есть, что она будет тебе нравиться, очень нравиться… но еще не понимаешь, чем именно. Еще не разбираешь все ее прелести, еще не чувствуешь по-настоящему. До высшего удовольствия еще далеко. И не надо его торопить, оно придет в свое время. Лучше просто еще пару раз прослушать, особенно не вникая, – и проститься с переливом тем, с тончайшим плетением мелодий… Чтобы через день встретить их – уже как старых друзей, которые готовы открыть тебе все глубины своей души.

Это было как с музыкой, и теперь я начал ее чувствовать. Я словно заново увидел все ее финты – что и для чего там было. Где ложное движение, а где настоящий удар. Мог различить каждый пас ее ледяных щупальцев… и предугадать каждое ее касание – раньше, чем она его совершала. Предчувствовал, как следующий ход в любимой мелодии.

Иногда я сбивался, иногда не успевал, иногда ошибался, – но это было как небо и земля по сравнению с тем, что было всего пару часов назад.

Последние минут пять я отбивался с открытыми глазами. Оказалось, что это меня не так уж сильно отвлекает.

Диана тоже глядела на меня. Но вовсе не как на котенка, гоняющегося за веревочкой.

Я чувствовал отголоски ее собственных чувств. Она была раздражена. Пару раз она переставала полагаться на ловкость своих ударов – и порывалась задавить меня силой удара, не обходя защиту, а продавив ее, – но тут же одергивала себя. Еще раньше, чем я улыбался – отмечая ее срывы.

Когда в третий раз подряд я отбил ее особо изощренный финт, ледяные щупальца убрались прочь.

– Никогда бы не подумала, что могу так опьянеть с одного бокала вина…

Только она прекрасно знала, что это не вино.

– Так значит, лет за двадцать поправимо? – сказал я.

Диана не поддержала мою улыбку.

– Теперь я могу выпить еще бокал? – мрачно спросила она.

– Теперь можете.

Я принес ей бутылку, и даже сам налил в бокал. Пожелал спокойной ночи и вышел.

Когда я прикрывал дверь, она все еще не прикоснулась к бокалу. Так и сидела, мрачно созерцая рубиновые глубины.

Я поднялся на второй этаж, спокойный и довольный. Уже на лестнице чувствуя, как наваливается сонливость. Теперь можно. Я сделал, что должен был сделать, и теперь можно расслабиться. Можно спокойно уснуть.

В спальне все еще висел запах ее платьев. Чем-то там в шкафу было проложено, какой-то травкой или химикатом, чтобы моль их не ела… Я поморщился, сбрасывая одежду. Нет, спать в этом запахе я совершенно не собираюсь.

Я приоткрыл фрамугу высокого окна, в комнату потянуло свежестью – и холодом. Я быстро забрался в кровать и завернулся в шелковую простыню. И сразу же провалился в сон.