Читать книгу Свидетель жизни - Иван Успенский - Страница 11

Неожиданно для окружающих после окончания десятого класса я объявил, что собираюсь поступать в театральный институт. Решение довольно странное, ибо ВУЗами этой направленности я не интересовался, с порядком вступительных испытаний был знаком лишь по фильмам и, самое главное, каких-либо значимых предпосылок к актерской деятельности, вроде декламирования стихов, или участия в театрализованных школьных представлениях за мной не значилось. Так, единичные выступления исключительно комедийной направленности (логичнее было бы думать о цирковом училище, кто знает, вдруг во мне новый Олег Попов умер).

Скажу честно, сцена, роли и проблемы востребованности в профессии актера меня интересовали мало, если вообще интересовали. Хотелось славы, денег и женщин (в основном, конечно, женщин), да так, чтобы поступил, пять лет отмучился – и получи-распишись: вот афиши с твоим лицом по всей России, вот стройные шеренги красоток, каждая с мешком денег для тебя.

Разумеется, я помнил о детской мечте стать хирургом (который круче Шварценеггера), но в пятнадцать лет ассоциативный ряд слава-бабки-тёлки- хирургом уже не заканчивался. К тому же, проходя обучение в классе с правовой направленностью, чтобы поступить в медвуз требовались репетиторы по химии и биологии (переходить в другую школу в десятом классе я наотрез отказался, несмотря на все угрозы и уговоры мамы), а тратить свободное время после учебы на что угодно кроме компьютера казалось недопустимым.

С момента объявления мной о предстоящем отъезде в Москву, а поступать я планировал в столичные институты, мама начала действовать. С завидной периодичностью родительница вспоминала мне отсутствие самостоятельности, бытовую беспомощность и полное отсутствие воли. В красках описывалась жизнь в актерском общежитии, где проживали исключительно наркодилеры больные всеми возможными венерическими заболеваниями. Но самое главное, постоянно подчеркивалась необходимость однополой любви. Едва ли не вахтер на входе в Щукинское должен был поиметь меня в задницу, я уж не говорю про пробы, постановки и прочее, хочешь роль – готовь пятую точку.

«Береги честь с молоду», – гласит эпиграф Капитанской дочки. Александр Сергеевич ерунды бы не написал, потому сохранение чести (как следствие – дистального отдела прямой кишки), было у меня в приоритете. Потому, с каждым новым упоминанием мамы о предстоящей нежеланной половой жизни, намерение быть актером слабело…

К сентябрю я почти смирился и пошел к репетиторам. Все надежды, возлагавшиеся на актерскую деятельность, были переложены на карьеру КВНщика. Получалась элегантная схема, при которой довольны все: и мама, ожидающая «светило мировой хирургии», и я, сохранивший девственными все физиологические отверстия, оказывался на одной сцене с Масляковым, а там уже до девиц и денег недалеко! Весь учебный год был посвящен тычинкам-пестикам, скрещиванию морщинистого и гладкого сортов гороха (в задачах по генетике), молям, граммам и литрам. Все для того, чтобы сдать три вступительных экзамена: русский язык (сочинение), биологию и химию.

Три полученные четверки гарантировали мое зачисление на первый курс, потому мозг моментально стер все знания по химии и все лето радовался грядущей студенческой жизни с вечеринками и безудержным весельем.

Радость серого вещества была прервана первого сентября 2004-го на предмете Общая химия. Казалось, я в первый раз видел химические формулы, а все вокруг, преподаватель и одногруппники, общались на иностранном языке.

Химия мне не нравилась, зато удалось осуществить давнюю мечту – смешать максимально возможное количество соединений (благо, на лабораторных по качественным реакциям на определенные элементы выдавали гору всевозможных скляночек с растворами всех цветов, было где разойтись). Скажу сразу, получается вонючая коричневая жидкость с нерастворимым осадком.

Я был одним из последних, кто получил зачет по общей химии, преподаватель даже предлагала мне бросить мед и пойти, скажем, в сельхоз на ветфак. Было очень обидно слышать, хоть и иносказательно, что ты дурачок, неспособный осилить программу… Все из-за окислительно-восстановительных реакций – это химические уравнения, в которых сложно расставлялись коэффициенты. Видимо, в момент разбора этой темы мозг был занят более важными делами, из-за чего расстановка цифр перед формулами соединений стала для меня сродни проектированию адронного коллайдера.

Ведомый злостью, к экзамену я знал все возможные уравнения наизусть. Сдал на отлично. И лишь ожидание повышенной стипендии и возможные проблемы с деканатом остановили меня от фразы «Выкуси!» и предъявления зачетки преподавателю…

Ни одной развеселой студенческой вечеринки на первом курсе я не посетил, в КВНе не участвовал. Даже на посвящении в студенты я был только на официальной части. Ботан, одним словом. Учеба отнимала почти все мое время. Объем домашней работы в мединституте колоссальный. Никакая школа рядом не стояла. Анатомия, гистология, биоорганическая химия – перечислите эти дисциплины вслух рядом с врачом и где-то в глубине души он неприятно съежится от воспоминаний. Первый курс буквально сшит из коллоквиумов и отработок.

Разумеется, самым популярным вопросом со стороны друзей и знакомых к студенту-медику в первый год обучения навсегда останется, видел/резал/трогал/нюхал ли уже последний трупов/крыс/кроликов. Видят, нюхают и трогают трупов все и почти сразу, крыс в течение первого года не так много, сильнее сокращается поголовье лягушек. Расцвет геноцида зеленых приходится на курс нормальной физиологии (второй год обучения, по крайне мере, когда учился я), но и первакам перепадает задушегубить пару квакушек. Кролика лично я видел единожды, на втором курсе.

Учебный год прошел с перманентным чувством голода, недосыпанием и ощущением потери лучших лет. Зачастую, после очередной непонятной лекции, я садился в троллейбус и выходил на несколько остановок раньше своей. Ноги сами несли к Вове (с которым мы впоследствии копали ямы). Друг заботливо меня кормил, после чего я падал на диван и, как психоаналитику, начинал плакаться, что учеба невыносимо трудная, я ни шиша не понимаю и радости в жизни нет больше места. Бывало, что на пике нытья наступал сон. Счастливые деньки, понимаю я сейчас: после нудной лекции навернуть горячего супца с другом под Гриффинов, а после придавить на удобном диванчике! Повторить такое в тридцать лет вряд ли получится.

Трижды в неделю я посещал тренажерный зал, в выходные отсыпался за всю неделю и жестко ботанил (читал, учил и снова читал). Оставшееся свободное время отнимал компьютер. Ни о каких романтических историях речи быть не могло. За первые два курса я, ввиду такого графика, даже от друзей умудрился несколько отдалиться, что тут говорить о девушках.

Когда первый курс закончился, мы сдали сессию, и впереди ждало лето, солнце и несколько недель без учебы и отработок, захотелось плакать и смеяться одновременно. Столь противоречивое желание объясняется просто: весь год, судя по ощущениям, происходило именно то, что сулила мама в театральном вузе.