Читать книгу История села Мотовилово. Тетрадь 12 - Иван Васильевич Шмелев - Страница 4

Стоял тёплый бездожный июнь… Быстро росла и выколосилась рожь. Неожиданно на землю, особенно на низины, пал мороз. Убил, приготовившиеся к цветению, ржаные колосья. Они почернели и не склонив голов, пусто и уныло колыхались на июньском ветерке. Не прошло и недели после мороза, как из земли, от корней убитой ржи полезли новые побеги ржи. Среди помертвевших стеблей буйно пошли в рост новые, зелёные ржаные стебли. Хотя они и выколосились и цвели, но это произошло уже так запоздало, что к осени рожь не успела поспеть и её скосили на корм скоту. Мужики горевали, питали надежду на рожь растущую в поле на горе, которую мороз пощадил. Начало июля, тоже, как и июнь было сухим и жарким, на небе не было ни одного облачка. По вечерам, издали полей, в селе видно было, как временами вспыхивали зарницы: «Овёс мечется», говорили в таких случаях у крестьян. После Петрова дня приступили к сенокосу. Мужики разделивши луга в полевых оврагах и болотах приступили к косьбе. После сенокоса на полевых лугах, мужики для сенокоса взяли луга на лесном долу на «Мастрышке» (за Второсском). Первые два дня, после делёжки лугов, Савельевы сенокосили всей трудоспособной семьёй, в ряду с отцом косили и Минька с Санькой. А когда там травы осталось возка на три, Василий Ефимович, распорядился старших сыновьёв оставить дома (на каталках, в токарне они больше заработают), а на луга поехал с одним Ванькой. Приехав в лес, на луга, Василий Ефимович первым делом позаботился где-бы поудобнее и не вдалеке от покоса поставить телегу и расположится временным станом. Молодцевато спрыгнув с телеги, он не так для Ваньки, а так просто проговорил: «Эх, вот где прохлада-то и благодать, как в Гефсиманском саду. Где бы подобрать место получше и расположится под кущей дуба!». Место такое вскоре было подобрано и он перевёл лошадь с телегой под узцы, под развесистый молодой дубок, распряг лошадь. Ванька спрыгнув с телеги стал потягиваться и разминаться после дорожной замлелости, затем принялся за устройство около телеги стана. А отец привязав Серого за вожжи, пустил его пастись на сочной траве, а сам взяв косу приступил к косьбе. Между тем, солнышко уже поднялось над лесом высоко. Кося сочную, податливую траву, Василий Ефимович вскоре взомлел и поточив бруском косу, решил снять с себя рубаху, что было в его привычке редкостью. Он снял с себя чёрную сатиновую, с подоплёкой рубаху, бросил её на близ лежавший от него вал скошенной травы и снова принялся за дело. Он пружинисто приседая, налегал на косу, подрезая густую траву и сваливая её в валы. В такт его движений, висевший у него на шее нательный крест, покачиваясь на гайтане мельтешился по его груди, мешая движениям. Он перевёл крест на спину и снова пошёл отмахивать полукружья, подрезая косой плотную стенку травостоя и оставляя за собой широченный, как бритвой пробритый прокос и высоченный вал, только что подкошенной травы. А Ванька, от нечего делать, с испытующим вниманием и интересом стал обходить приближенные кусты, в поисках не обнаружится ли где птичье гнездо. Из кустов, росших у самого водотёка Мастрышки, послышался несмелый и тихий выголосок какой-то неведомой для Ваньки пичужки. Ванька с азартом и трепетом бросился к месту откуда он заслышал птичий голос. Птичка тревожно тювикнув, выпорхнула из кустов и улетев скрылась. После обеда, отец и Ванька стали навивать на воз подсохшую за день траву. Ванька стоял на возу, а отец орудуя вилами, натужно подавал и клал траву на воз. От усиленного напряжения, не выдержав тяжести, у вил сломался черенок. Василий Ефимович жирно выругавшись, принялся за устройство нового черенка, благо в лесу не в поле, черенок для вил изготовить есть из чего. Он взял топор и пошёл в глубь леса и вернулся оттуда со срубленной молодой, тонкой без сучков, ёлкой из которой черенок изготовить один пустяк. Содрав с жердушки соковую кору, он насадил не неё вилы – беда исправлена и снова принялся за навивание воза. Воз навит, пригнетён увязан, пора и в путь. Солнышко неудержимо скатывалось к западу. День на исходе. Отец идёт впереди воза, около лошади, следит за дорогой и время от времени берёт Серого под уздцы обводит лошадь с возом помимо ухабистых и мочажинных мест лесной дороги. А Ванька шёл сзади воза, он невольно наблюдал, как перед ним трясясь сеном, колыхаясь из стороны в сторону передвигается вперёд воз. Он слышит, как спирально кружась над лесом, как бы предвещая беду, уныло и тоскливо кричат канюки. При выезде из реки Серёжа на косогоре свалился воз. Но дело обошлось не без милости, воз свалился не весь, а только его верхняя часть, и то с его навивкой вновь дел и хлопот было придано не мало. Ванька стоя на возу и принимая с вил отца охапки сена проговорил в себе ни одну молитву, чтобы чем-нибудь не раздосадовать отца. Воз снова навит, угнетён и увязан, сено подобрано и снова в путь. В завершении неприятности, наступила ночь, настойчиво сгущались сумерки и как на грех, с западной стороны надвигалась дождевая туча. Угрожающе загремел гром, а при выезде из Вторусского, закрапал частый дождь. Голубоватая молния то и знай вспыхивая на мгновение освещала дорогу. Дождь опустился на землю ядрёный и частый. Под колёсами в колеях захлюпала вода, из темноты было слышно, как слякотью чавкают копыта Серого, напружисто тянувшего нахлопанный дождём воз. Измокший Ванька, шлёпая голыми ногами по грязи, уныло плёлся сзади воза. Подъезжая к родному селу, Ванька воспрянул духом, дождь к его восторгу переставал, туча, лениво уплывала на восток, вдали на ней то и знай вспыхивала молния, оттуда доносился гул грома. Наконец-то воз остановился около дома. Встречая, Минька широко распахнул ворота и воз с шарканьем протиснувшись через них въехал в кромешную темень двора. При зажжённом фонаре отец с Минькой распрягли Серого, а Ванька уже расположился в избе на печи, отогревая свои закоченелые ноги. «Эх, мы в Ванькой и намучались! Как грех воз у нас в Серёже свалился!» – только и сказал, вошедший в избу отец. На второй день, утром, сено растрясли около сарая для просушки, но не досушив его пришлось скопнить, так как с западной стороны неба, сначала замолаживало, а к обеду собрался сильный проливной дождь. Из подвешенной к крыше савельева дома лунки, вихляясь из стороны в сторону, бурно плескалась струя дождевой воды.

«Маньк! Пади-ка подставь ведро под течь-то, живо ведро набежит. Вон как вода-то хлещет», – приказала бабушка Евлинья внучке Маньке. Дождь шёл продолжительное время, дождливым тучам, валившим с западной стороны неба не видно было конца. По всей видимости дождь разошёлся надолго, и он обещал быть ненастным. И на самом деле, дождь зарядил на два дня. На землю выпало море воды, всё измочило, всё объяло гнетущая мокредь. В озеро, от дождя, воды прибыло много, стоявшую у самого края озера, исковерканную молнией старую вётлу затопило на целых пол аршина. Дождевые тучи, то светлее поднимались, то темнея и тяжелея дождливо опускались над всей окрестностью. Ненастье затянулось на целую неделю. Затянулся сенокос. Мужики, поодиночке поезживали в лес на мострышку, осматривали свои недокошенные луга, с горечью на душе, оглядывали пожелтевшую в валах траву и ни с чем возвращались в село. Решили доканчивать сенокос сообща, коммуной, но из этого ничего не вышло: поездили-поездили на луга и измоченные на дожде снова возвращались домой без сена. У каждого, сена заготовлено ещё мало, оставалась надежда на посеянный весной по рже клевер.

В выдавшийся сравнительно бездожный день, Семион Селиванов, выведя свою кобылу, стал запрягать её в телегу.

– Куда-то, видно, хочешь съездить Семион Трофимыч! – окликнул его Василий Ефимович, возвращаясь из амбара с озера.

– Да вот хочу запрячь свою таратайку. Возьму косу и доскочу до Дряничного болота. Там трава во какая, – указывая высоту травы, он ладонью провёл себе по брюху повыше пупка.

– Ну, съездий, съездий, – с одобрительностью отозвался Василий проходя мимо.

А сам вспомнив, что на Онискином поле, во время сева заприметил обширное болотце, в котором, наверное, тоже трава выросла внепрокос. Придя домой, Василий Ефимович, заторопился с запряжкой Серого, а запрягши, он крикнул: «Ванька, поедем-ка за травой!». Ванька, ни говоря ни слова впрыгнув в телегу уселся в задке. Застоявшийся за неделю Серый дружно сорвав телегу с места бодро зашагал к прогону, куда направил его взяв в руки вожжи отец. Переехав многоводную от прошедших дождей Серёжу, где воды было Серому по самое брюхо, они подъехали к заветному болоту. Но подъехав к нему Василий Ефимович, от неожиданности, как-то внутренне ахнул: «Вот тебе на! Какой-то супостат уже всё болото вышаркал». И взаправду, в болоте, вся трава была уже кем-то выкошена, только в середине болота, в окружении недоступной воды, виднелась высокая осока, подобно кучке волос на голове недостриженной под бокс. Василий Ефимович, в поисках другого болота перевёл взор в сторону и там виднелись только болота с торчавшими кочками.

Возвращаясь домой с полувозком всё же накошенной по местным трущобам травы, сидя в передке полувозка, отец как бы извещая Ваньку проговорил: «Эх, скоро жнитво начнётся, вон рожь-то зажемтела, – указывая вдаль, на гору около оврага Рыбаков, откуда виднелась желтизна поспевающей ржи, – а здесь, в нашем поле, матушка-кормилица рожь погибла вишь её как приморозило, стоит чёрная как прошлогодняя солома. Хоть от корешка-то и пошла новь, но что толку-то, разве она до осени-то успеет поспеть-то? Нет. Придётся скосить на сено скотине», – вслух рассуждал Василий Ефимович. А Ванька понимая горестность рассуждения отца, в душе сочувствовал ему, но из скромности не смел, что сказать ни слова. Жнитво в это лето было не продолжительным, рожь в прилесном поле убило морозом, а на горе около Рыбакова у Савельевых было всего три загона. Жнитво тоже, как и ненастный сенокос, не обошлось без дождя. На дожинках последнего загона, Савельевых застал сильный грозовой дождь. От дождя жницы бросились спасаться кто куда, кто забрался под телегу, кто втиснулся под сложенные десятком снопы. Ванька не успев добежать до телеги, норкнул под десяток, к нему вскоре присоединился и отец.