Читать книгу История села Мотовилово. Тетрадь 14 - Иван Васильевич Шмелев - Страница 2

Вот и снова наступила осень. Снова на деревьях завиднелись пожелтевшие листья. Снова можно наблюдать, как сорвавшиеся с берёзы жёлтые листья трепыхливо кувыркаются в воздухе, лениво падают на землю. И снова начался осенний перелёт птиц. Из-под поднебесья днями раздавалось журавлиное курлыканье, а по ночам слышалось гусиное гоготанье улетающих стройных стай журавлей и гусей. Огромная стая грачей, в которую участливо вклинились галки, живой тучей носилась над селом. Она то по невиданной спирали поднималась высоко, в самое подоблачье, то шумно и молниеносно, пикирующе спускалась вниз, рассаживаясь на близцерковных деревьях. Грачи горланисто гаркали «га-га-га!», а галки, вторя им, как бабы на базаре, галдели «как-как-как». Видимо, грачи устраивали прощальные концерты, а галки, провожая их в дальний путь, участливо присутствовали тут же. А вот стайка голубей, блестя белёсью подбоя крыльев, без всякого внимания к прощальному грачиному концерту пролетела мимо…

Картофельное рытье в самом разгаре. Савельевы рыли картошку в поле на загоне, концом упирающемся в овраг Рыбаков. Семья роет, а отец отвозит картофель домой. К обеду семья на рытье изголодалась и с нетерпением ждала возвращения из села отца с обедом. Ванька, то и знай, распрямлялся в борозде и всматривался вдаль по направлению села, ожидая, не появится ли серая лошадь. И, наконец, завидя Серого, Ванька, радостно прыгая, весело и игриво подпрыгивая на одной ноге в предвкушении обеда, извещающе напевал: «Едут наши, везут каши!» На второй день Савельевы рытье картофеля закончили; Ванька досы́пал картошку в подпол. Санька топил баню, а Манька принялась мыть полы. Благо, день был субботний. Не успела Манька домыть пол в нижней избе, как в избу вломилась ватага парней звать Ваньку на улицу гулять, так как Ванька к этому времени осыпку картофеля окончил.

– Вот вас тут чёрт принёс, своими лаптищами снова грязи на чистый пол наволозили! – обрушилась Манька на парней, жалея, чтоб свой труд не прошёл даром.

А на следующий день, в воскресенье вечером, к Савельевым пришла толпа мужиков и баб сватать Маньку:

– Нам хотелось бы узнать, насчёт того: ведь у вас девка-невеста, а у нас парень-жених! Вы случайно не намерены свою дочку за нашего жениха отдать? – начал искусно и издалека свою речь о сватовстве дядя жениха Михаил.

– Да она у нас ещё молода. Нам хотелось бы это дело отложить до весны! – неопределённо и уклончиво ответил отец невесты Василий Ефимович.

– А между прочим, сколько ей годков-то? – поинтересовался отец жениха Иван.

– Только что, недавно минуло шестнадцать.

– Ну так чего же откладывать-то? Давайте сосватаемся, сроднимся, и дело с концом! – наступательно заявил Иван, его поддержали и остальные.

– Хотелось было подождать до весны, ведь она мне одна помощница в семье-то, остальные все парниши! – высказала своё мнение мать Любовь Михайловна.

Договорились, сосватались, устроили рукобитье, а свадьбу назначили на Покров.

В понедельник, перед тем как Ваньке пойти в Чернуху в школу, отец сказал: «Сначала съездим в лес за дровами, а там и в школу пойдёшь: там по перелескам-то до Чернухи-то ближе!» Спилив закомелистую, кряжистую, росшую на просторе около Воробейки сосну, распилив её на неприподъёмные плахи, грузя, отец с Ванькой, напрыжевшись, еле взваливали их на телегу. Маскируя самовольную порубку, оставшийся после сосны пенёк, отец тщательно затёр его своим землянистым лаптем.

– Ну, а теперь дуй в Чернуху! – отпустил отец Ваньку, когда он тронулся с возом.

На второй день недели, отец с Ванькой, долго распиливая, разделывали привезённую из лесу сосну на дрова, потом поочерёдно раскалывали её на дрова.

– Ну вчера и день у меня задался трудным! Дров, колотых два воза приложил в поленницу, и оставшиеся чурбаки на дрова докалывал, зато устал, как леший, и жрун на меня напал, как у голодного волка! – делился трудностями со своими товарищами по школе Ванька.

Но в упорном стремлении к учёбе ничто не могло ему препятствовать. И научившись читать и писать в своей сельской школе и перечитав все книжки, накопившиеся в Санькиной семейной библиотеке, Ванька задался целью овладеть познаниями литературы, и, возможно, когда-нибудь испробовать перо в написании рассказа на бытовую деревенскую тему.

Заметив, что в лесу участились случаи самовольной порубки, лесник Ершов стал бдительнее охранять свой обход:

– В лесу самовольники шалят, с корня лес рубят. Пойду подкарауливать! – объявил он своей жене, закидывая на плечо свою берданку.

Не успел он войти в пределы своего лесного обхода, как заслышал: невдалеке от дороги со звоном трудился топор, подрубая с корня дерево. Николай, тайно подкравшись к лесонарушителю, громко крикнул:

– Бог помощь!

От неожиданности тот судорожно вздрогнул, и с испугу у него из рук выпал топор. Чтобы придать большую важность своего назначения в лесу в качестве блюстителя порядка и для опуги, Николай, сняв с плеча берданку, уставил стволом в упор на самовольщика, который оказался вторусским мужиком.

– Ты опусти свою берданку и на меня её не наставляй! А то, не ровен час, и выстрельнет! – дрожа всем телом, сказал перепуганный мужик.

– А я и не ставил бы дуло-то, чтоб выстрелить в лесокрада, а то ведь вы без опуги-то слов не понимаете, что казённый лес воровать не положено! – казённым языком объяснил Николай, держа палец на спусковом крючке.

– Вот дурень! Ведь ни за что убить можешь, я ведь ещё не срубил, а только хотел, видишь: сосна-то стоит на своём месте! – оправдываясь, взмолился мужик.

– Ну ладно, на первый раз я тебе прощаю, учитывая, что дерево ты ещё не совсем загубил, а только попортил. Только не вздумай мне на глаза вторично попасться, – строго предупредил Николай мужика.

В это время в лесу смежного обхода раскатисто грянул выстрел, а вскоре запахло горелым порохом. Николай поспешил на выстрел и там встретил лесника, у которого в обходе он, Николай, ещё по зиме самовольно срубил берёзу на дрова.

– Здорово, друг! – поприветствовал Николай своего коллегу.

– Здорово! – отозвался тот.

– Ты охраняешь или охотишься: из ружья-то палишь? – поинтересовался Николай.

– Конечно охочусь, вот видишь, какого глухаря я свалил! – показывая птицу-красавицу, только что подстреленную тем лесником.

– Я однажды вот так же, как и ты, один бродил по лесу с ружьём, охотился и вдруг заплутался, забрёл в какую-то чащобу, – начал в свою очередь рассказ Николай о своих охотницких страстях и похождениях. – Выбрался я тогда из чащобы, набрёл на свою дорогу и тилялся по ней ближе к дому. Гляжу, а невдалеке от дороги какой-то зверёк ходит. Поросёнок – не поросёнок, а похож на него. Я его давай ловить: цап, и в сумку. А он визжит. Только вышел я тогда из лесу, обернулся назад, а за мной кабан гонится. Носом фырчит и клыками щелкает. Думаю, мне от него несдобровать: вот-вот он меня настигнет, и Николаю Сергеичу хана наступит, в поминанье тут же запишут. Ладно я такой сметливый, догадался поросёнка-то из сумки достать да бросить. Только этим и спасся. А то бы кабан настиг и разорвал меня в клочки, у него клыки-то оскалились как у борзующей свиньи. Тогда я с этим поросёнком да с кабаном так измучался, да изрядно проголодавшись (что брал продукцию из дома – с утра съел), чувствую, а у меня силёнка-то на исходе. Руки едва ружье на плече сдерживают, а ноги – шагнуть бы, а они как деревянные стали. Совсем выбившись из сил (только бы не сесть на отдых да совсем не замёрзнуть). Я взором выбрал впереди себя высокую сосну и мысленно решил: дойду вон до этой сосны, отдохну. Дойдя до неё, я остановился: сделал один передых, чтобы не застояться, решил превозмогая себя идти до толстенной сосны, более приметной, чем первая. Однако, дойдя до «толстенной», я мысленно снова передумал встать на долгий отдых: а чем хуже этой сосны вон та, которая по вышине не ниже, и по толщине не тоньше – так и манит меня к себе: ползком доползу, а до неё достигну. И вот, веришь или нет, такими урывками я тогда все же добрался до края леса, а там до дому рукой подать. Слушай-ка, бишь друг, помнишь, я у тебя зимой-то берёзу-то срубил, – напомнил Николай.

– Помню, ещё не забыл, – отозвался его коллега.

– Я теперь имею возможность расплатиться с тобой: бери за ту берёзу в моем обходе две. И не жалко, их у меня в обходе много: за год не пересчитать! – разглагольствовал и раздобрился Николай.

– Нет, не надо, у меня берёз-то своих немало!