Читать книгу Плющ на камне - Иван Викторович Сомкин - Страница 2

Как всякий полдень рождается на заре дня, а любое дело в энергии мысли, так и я не буду придумывать что-то новое, а начну с начала.

В тот самый день я проснулся рано, открыл глаза и некоторое время лежал в постели, разглядывая потолок комнаты. Старый, грубо сделанный потолок, потрескавшийся от времени, в ответ смотрел на меня пожелтевшей скорлупой ветхой штукатурки. Лежа на кровати и ощущая все члены своего тела, запутавшегося в одеяле, я попытался собраться с мыслями. Комната казалась мрачной и чужой, серый свет окна бликовал на линолеуме пола. Настенные часы мерно, медленно отмеряли секунды, оглушительно тикая стрелкой. Одним движением я попытался откинуть сковавшее меня одеяло, но оно вцепилось в мои ноги и не хотело их отпускать. В нетерпении я задергал ими, как бы делая пробежку. Смяв в кучу побежденное одеяло, спихнул его пяткой с кровати и остался совсем один, медленно ощущая, как чувство одеяльного плена сменяет чувство безодеяльного холода. Поднялся с постели, босотой ног ощутив холод пола, поморщился. Подошёл к окну, посмотрел – все тот же унылый пейзаж новостроек: серое небо, серый бетон домов напротив, серые лица прохожих, погруженных в черные ступы синтепоновых курток. Они плыли, катились по направлению к концу улицы, где их ждала с аппетитом их пожиравшая огромная пасть метрополитена с ярко-алой литерой «М» вместо единственного глаза. Река людей, река страстей, безликих, отчаянных, далеких и таких родных-чужих прохожих стекала по эскалаторам вниз – в свет люминесцентных ламп, к ревущим поездам, напоминающим огромных животных-гусениц в туннелях земли, покорно изгибающихся и уносящих с собой в небытие. Детская площадка пуста и безжизненна. Ту маленькую радость детей – песочницу, в которой они так любят играть,– сковало холодом. Песок смерзся и стал твердым как камень. Лишь маленький игрушечный поезд, кем-то оставленный и забытый, сиротливо лежал на вершине. Редкие деревья на улице стояли голые, словно кто-то перевернул их корнями вверх. Черные жилы деревьев покачивал ноябрьский, непременно северный, ветер. Коричневые проплешины клумб белели неуверенным первым снегом. Земля совсем замерзла и затвердела как безжизненный труп бедолаги, вынужденного проститься с жизнью в самом расцвете. Снег еще не покрыл ее белым одеялом, сил у него было не так много.

«В институт не пойду», – промелькнуло у меня в голове, – скажу: «Заболел».

– Алло, – раздался голос в телефоне, такой далекий, чужой, чей-то.

– Здравствуйте, это Максим Еллаев из группы «Э 12-3», – изобразив страдальческий голос, пробубнил я. Дело в том, что декан нам, учащимся, еще на первом курсе, поставил условия, что будь ты болен или отсутствуешь по другим причинам, ты должен позвонить в приемную и оповестить институт о причине отсутствия, иначе дело может закончится исключением из ВУЗа. Я никогда не рисковал, старался всегда звонить и предупреждать о своем отсутствии. – Я заболел, и сегодня не буду на парах, пометьте, пожалуйста.

– Какая группа и фамилия? – словно я не говорил об этом, спросил голос.

–Еллаев,«Э 12-3», – сказал я быстро, все так же стараясь изображать страдания болезни.

– Да хорошо, я помечу, – отозвался голос. Затем тишина.

– Спасибо большое, – заискивающе выдавил я, но, видно, мой собеседник уже этого не слышал.

Молодость и свежеть текла под кожей. Молодость и бесстрашие, или глупость? Просто невозможно думать, что будет дальше. Вроде как бы нет у меня пока этого чувства, могу думать про все, всех и обо всем, но когда задумываюсь о своей будущей жизни – тупик! Нет, это вовсе не печаль или радость,– просто нет идей что ли, и желаний тоже нет. Я не пожил, детство только закончилось, мыслить, опираясь на жизнь, не было возможности, так как жизни еще не было. Это прерогатива молодых, – думать, мечтать, делать на короткую дистанцию, без прошлого и будущего, творить только в настоящем! Все вокруг огромное: все вещи, действия, поступки, даже незначительные, кажутся непременно немыслимо огромными и важными, ведь сложно судить о размерах и важности, когда не с чем сравнить. Все это сразу проникает внутрь, захватывает тебя. Кажется, что от того, придет она на свидание или нет, зависит твоя жизнь. Иной раз даже чрезмерно важным кажется, какую дорогу в жизни выберешь, совсем не подозревая, что уже завтра будешь другим, и путь, который ты выбрал, будет уже не так важен, потому как новый будет перед тобой, диктуемый новыми обстоятельствами – семьей, детьми, ипотекой… Жизнь меняется постоянно, более того – ты сам меняешься. Невозможно понять себя вчерашнего, ты ему уже чужой человек.

А, совсем забыл, меня зовут Макс. Я студент третьего курса Экономического Института. «Экономический институт» – в России звучит слегка абсурдно. Лучшее, что ждет выпускника данного ВУЗа – работа менеджера по продажам в магазине,– попросту продавец. И зачем на это учиться пять лет? Я и сам все прекрасно понимаю, но видели бы вы глаза моей матери, когда она просила меня поступить на вышку. Она так верила в учебу, что у меня просто не было права разбивать ей сердце. Вообще, образование – это отдельная тема. На мой взгляд, – оно порядком устарело, ведь данная модель обучения создавалась, когда еще на лошадях ездили, когда интернета и в помине не было. А сейчас интернет под рукой, и каждый всегда находит в нем то, что его интересует. Человек учится непрерывно всю жизнь! Не понимаю, зачем учиться в институте, а потом переучиваться на рабочем месте, ведь, как показывает практика, знания вуза вообще не пригождаются на работе… Ну, не знаю. Может, медикам, или там физикам, хотя судя по тому, как падают наши спутники, видно, и им не очень помогают институты. Ведь более-менее стоящего специалиста ждут в «силиконовой долине», и я не припомню таких, чтоб отказывались.

Сонными шагами я добрался до кухни. Загремел посудой, ставя чайник на плиту и доставая из старой тумбочки, которая по совместительству служила мне столом, кружку с ложкой. Заварил чай, сел на табурет. Обстановка съёмной квартиры студента третьего курса, мягко говоря, скудная – тумба, табурет да маленький холодильник и тот пустой. Из посуды – тарелка, чашка, сковорода и кастрюля на все случаи жизни. Снимать дороже у моих предков не было возможности. Мои родители – хорошие люди. Как говорится, в «лучших традициях». Они живут в соседнем городе. До него ехать-то тридцать пять километров, но на семейном совете решили, что отдельное проживание благоприятно скажется на моей самостоятельности, а ежедневная езда будет отрицательно сказываться на учебном процессе.

Окно манило меня. Подвинул табурет к нему ближе, поставил чашку на подоконник. От холода горячий чай сразу запарил белыми, едва заметными, пучками пара. Устроившись поудобней на табуретке, стал разглядывать прохожих – занимательное занятие! Вот мужчина идет на работу. Обычный непримечательный, угрюмый с утра, как и все окружающие. Он, верно, не отошёл еще ото сна,– темный, хмурое лицо его борется с холодом и нежеланием идти туда, куда он идет. Стараясь никого не замечать, он механически двигается из точки «А» в точку «Б». Видно, что этой дорогой он ходит каждый день, и, совершенно ясно, что он не хочет идти, но нужда толкает идти на работу зарабатывать деньги. Мне видится, что иногда он пробуждается от этого круговорота «работа-дом». Очень редко, когда в нем, словно искра зажигалки, сверкнет искра сознания того теплого и светлого, кем он был, и кем виделось ему стать, до того как он стал тем, чем является сейчас. Он хочет все изменить: бросить работу, уйти от старой ворчливой жены и недовольных детей-подростков, которым он не смог дать, сколько дал отец друзьям из параллельного курса. При всем желании он просто-напросто не сможет вспомнить, как это, жить по-другому. Он забыл. Застрял здесь, в этом сером дне. И то далекое прошлое было вовсе не с ним, а с кем-то другим, незнакомым, чужим. И будущее, которое его ожидает, будет таким же, как сегодняшний день – всегда… вечно…будет тысячи лет. Любая перемена так же болезненна, как оторвать присохшую корку раны: вроде рана есть, но и вроде не болит, пока ее не трогаешь. Мысль о муках, которые может вызвать попытка что-то изменить, словно в воронку скатывает сознание и волю, и свет разума затихает на глубине жерла забвения. Свет глаз его меркнет, искра потухает. Вот она – высшая жертва.

Мой взгляд отвлекает девочка в розовой куртке и шапке, на ее спине большой ранец. Сразу ясно, что она бежит в школу, явно опаздывая на уроки. Маленькие ножки быстро перебирают по плитке тротуара. И я уверен, что она наивно полагает, что когда окончит школу, все это пройдет, и не нужно будет вставать так рано и бежать куда-то. Все, о чем она мечтает, непременно сбудется, а пока она, как и дядя в черной куртке, не хочет туда, куда несут ее крохотные ножки в белых сапожках.

Из-за угла дома вышла красивая девушка. Движения ее плавные и грациозные, в лице – выражение свежести и ожидания, которое бывает, когда открываешь подарок на новый год. Настроение у нее, видно, просто отличное, она уверена, что все прекрасно. У нее новая работа, конечно, не совсем что она хотела, но нужно немного потерпеть и ее непременно поднимут по карьерной лестнице. Тогда она станет хорошо зарабатывать, станет успешной и независимой, станет жить комфортно. Ну, а пока она, как и девочка, как и мужчина, да как и любой из толпы утренних, сонных, серых прохожих, не хочет идти туда, куда идет. «Где тут свободное общество»,– подумал я с иронией. – «Новая форма рабства!». Рабство товаропотребления, рабство идеи успешности жизни. Чтоб быть успешным, нужно окружить себя вещами, и чем их больше и чем они дороже,– тем лучше, тем больше фотографий можно выложить в инстаграм. Ведь годы эволюции и развития человеческой особи в стае сделали нас социальными, сформировали нашу культуру, религию, быт. Хомо сапиенс – стадное животное, именно такова природа человека. Первобытным людям вместе было легче выжить, легче добывать пищу и защищаться от врагов. Ничего не поделать, – мы зависим от мнения окружающих. Но чтоб купить все эти товары, нужны деньги, которые нужно заработать. Пока ты зарабатываешь и покупаешь, что хотел, появляется новый товар, которого у тебя нет. Ты увидел и непременно захотел этот новый товар, опять чувствуешь себя плохо, потому как у тебя нет того товара, который ты хочешь, и снова нужно работать. Это и есть рабство. Жизнь – это примерно тоже. Иногда я ее представляю подъёмом в гору: ты поднимаешься до определенной точки, которую себе наметил, но когда туда добираешься, открываются новые виды, и ты понимаешь, что это не вершина, она где-то там впереди, и ты вынужден идти дальше вверх. На новой высоте ты снова не удовлетворён, место, куда ты поднялся, тоже не вершина, и так ты вынужден двигаться всё выше и выше. Постепенно цель и смысл теряется. Ты забываешь, откуда и куда идешь, а главное зачем. В этот самый миг, как и всегда бывает, заканчивается то самое единственное, что у тебя было – твое время. Так и не успев ничего понять, ты умираешь.

Время идет, я сижу на табурете у окна, от кружки поднимается пар…Тихо, я бы даже сказал, глухо: затихли звуки, застыли фигуры в грязном стекле. По деревянному штапику окна пробежал таракан, он карабкается по пожелтевшей краске. Я отпил чая, громко и неловко хлюпнув губами, и взглянул еще раз на улицу. «Неплохо было бы подкрепиться», – подумал я. Открыл холодильник, нашел пельмени, поставил кастрюлю с водой на плиту. Закипела, бросил, сварились, съел. Пошел в комнату – лег, смотрю в стену. Мысли ходят табунами: в одну, в другую сторону, но никакую не могу оседлать. Вроде я наполнен, и идет во мне мысленная работа, а наполнение пустое – гадкое чувство самообмана, самозабвения, отсутствия ясности и вектора направления, потеря нити жизни. Каждый человек сквозь время с крепко завязанными глазами, нежно держа ее пальцами руки и боясь оборвать, потому как ее порыв сродни смерти. Время идет, действий ноль. Взял телефон, – что там в инете, инсте, в вк… Все глухо. Размалёванные мужики, женщины тычут частями тела в объектив – вот радость! Боже, шоу-кунсткамера! Интересно, они хоть понимают, что происходит? Или это такой новый способ приспособления человеческого вида к современным реалиям. Мне кажется, что мы просто не можем принять себя такими, какие мы есть, не можем принять трагичность конечности жизни и собственного бессилия перед этим. Смотря на весь этот круговорот селфи-фото, понимаешь, сколько работы проделано ради просмотров и лайков, раскрутки страницы и банальной рекламы. Человек, а может даже команда профессионалов работала над постом, и эта подготовка лишила его смысла, потому как человек, вроде, пытался показать себя невзначай, а в итоге получилась четко подготовленная, срежиссированная, постановочная фотография, и он просто бессовестно солгал, обманул меня и всех, чтоб заработать. Но ему лайкают, людям нравится. Неужели я один здесь это вижу и понимаю, что других зрячих нет? Нас больше семи миллиардов на планете. Мы такие разные. Все до одного. По-своему красивы, у нас всех есть искра, искра мысли у каждого, и дана она не просто так. С появлением глобального интернета и соцсетей мы стали безликими в одной массе, красота наша стала одинакова, и желаем мы одного. Нас уравняли количеством пикселей и разрешением, допустимым при размещении на странице, отняли свое видение цвета – теперь наш цвет мира – это цветопередача камеры и дисплея. Нам дали место и время в ленте, нас клеймят хештегом. Радуйтесь, избранные миллиарды, теперь каждый избранный, каждый особенный! Вы ведь так этого хотели, по сути, так и остались безликой человеческой массой. Хочешь быть с перьями? Но там уже сотни с перьями». Хочешь выделиться нетрадиционной ориентацией, но там их миллионы. Хочешь быть модным, но там моднее. Завтра ты наряжаешься еще ярче! Но там найдутся по ярче … Чтобы ты ни делал и как бы ни старался – там это все уже есть. Когда-то красота женщины могла покорить и пробудить в сердце мужчины истинные чувства любви, теперь можно наслаждаться красотой миллионов женщин каждый день, на следующий день их будет еще больше, а через неделю еще. И так до бесконечности. В итоге ты не запомнишь ни одну. Та, которой было суждено получить сокровища твоего чувства, получает ничего. Вся острота восприятия красоты затупилась о лики бьюти-красавиц из инсты. Это было ее право на счастье, но она его лишилась, причем бессознательно, добровольно. Мы растринькиваем жизнь на попытки. Не рассчитывая силы, остаемся ни с чем и калечим своих детей, своих близких, меня жён и семьи как лошадей на переправе. Мы деградируем, под гимн свободы который не утихает и по прежнему призывает нас к новым свершениям и достижениям, к мечте, роскоши в которой нет места ни семье, ни детям в ней даже место труду не осталось. Да что там говорить в новом обществе правду говорить не культурно, если она не удобная.

Сегодня пятница, а значит, – конец учебной недели. Обычно в выходные я уезжал домой, и этот раз не стал исключением. Собрав сумку, я еще долго сидел на кровати, стараясь собраться с мыслями, и уже думал было остаться, но что-то чиркнуло во мне, и решение было принято импульсивно и мгновенно. Быстро оделся, натянул шапку на уши, взял сумку, запер дверь. Гул темного и скрипучего лифта, с грохотом открывающаяся и закрывающаяся автоматика дверей, спертый запах и желтый свет, – все позади, и вот я на улице. Воздух, свежий и холодный, меня взбодрил. Картина во дворе дома была ровно такая, которую я видел в окно: черно-белый ноябрьский день, столики, на которых собирались мужики по вечерам, чтоб сыграть партейку в домино, были пусты. Как, впрочем, и вся улица. Поправил сумку на плече и, поёжившись от холодного ветра, потопал на автовокзал.

– Здравствуйте, – сказал я, пригибаясь к окну кассы.

– Здрасьте, – пресно ответила кассирша – женщина средних лет с двухэтажной прической на голове.

Ее нелепый грим (макияжем назвать его нельзя) не раз приводил меня в состояние легкого ступора. Я не раз покупал здесь билеты, и всегда ее килограммы косметики и пестрота теней заставляли рождаться в моей голове лишь одну мысль: «не дай бог, чтоб моя жена была такой». Ведь всегда так бывает, – женишься на молодой привлекательной, а к сорока имеешь «это». И сказать неудобно, обидится ведь, скажет: «Ты что не любишь меня? Как это так?! Я на тебя, твоих детей молодость потратила!» Она, конечно, может в чем-то и права, а в чем-то и нет. Странно устроен мир.

– Дайте один билет, – сказал я, протягивая деньги в руке.

– Билеты на автобус на сегодня на ваше направление не продаем, автобус сломался. Можно только на завтра, на утро, – без интонации сказала кассир.

– Блин, – вырвалось у меня, – ладно. Придется ехать на электричке,– сказал я в окошко ,будто это было ей важно, пошел к перронам электричек.

– До свидания, – послышался у меня за спиной все такой же пресный голос.

Я пробубнил под нос «до свидания», в мыслях прокручивая расписания электричек. В нашем городе железнодорожный вокзал находился через дорогу от автовокзала, так что достаточно было перейти дорогу, и я был уже на месте. Табло желтым-по-черному уведомило меня, что электричку ждать еще 40 минут. Я решил скоротать время у кофейного автомата, поскреб в кармане и с радостью извлек из него нужную сумму вместе с катышками от одежды. Автомат с радостью проглотил предложенное ему железо и сразу проворно загудел. Я сел в зале ожидания, отпил глоток.

«Черт! В кофе определенно добавляют что-то, чтоб оно вызывало привыкание!» – промелькнуло у меня в голове. Утреннее чувство ступора и прострации сменилось странным чувством грядущего, которое не покидало меня с тех пор, как я вышел во двор. Я встряхнул головой, чтоб приободриться и прогнать эти мысли, постарался переключиться на учебу.

Она появилась нежданно стройным силуэтом в замызганных стеклах двери вокзала. Молодая, легкая, – она словно была нарисована акварелью в серо-голубых тонах, с ярким выбивающимся из ансамбля цветов алым беретом. Сразу приковывала внимание. Юбка чуть ниже колен, туфли на шнурках были одним целым со стройными высокими женскими ногами. Прекрасные волосы темно-русого цвета, пышные, и в тоже время аккуратно уложенные, придавали ее силуэту женственности. Открытое светлое лицо, ясные серые глаза, прямые брови и нежный рот с мочкой на верхней губе, словно говорили: « Я она! Я не стесняюсь быль женщиной! Я девушка до мозга костей! Я счастлива быть женщиной, я горжусь, что я слабая, – в этом моя сила!». Я повернулся взглянуть на табло расписания, но когда обратно посмотрел туда, где только что была она, не обнаружил ее – девушка как будто испарилась. Привстал, чтобы посмотреть, куда пошла девушка, но не увидел ее. По залу слонялись ожидающие лица чужих людей, ее нигде не было видно. Мне стало немного грустно, хотелось бы посмотреть на нее еще раз. Я встал с места и отправился на поиски, сам не понимая для чего. Прошёл вдоль здания вокзала, но никого не нашёл, –мои старания были тщетны. Электричка была уже на перроне, нужно было торопиться. В последний раз оглянул зал ожидания, стараясь поверх голов увидеть красный берет, но нет. Толкнув плечом стеклянную дверь вокзала, я вышел на перрон. Красное с серым тело электрички с приплюснутым головным вагоном напоминало пулю, или ближе все же, артиллерийский снаряд. На боку каждого вагона во всю его высоту красными под уклон буквами красовалась надпись «РЖД». Контролёр, билет, трогаемся. Здание вокзала плавно поплыло в окне вагона, снизу послышался стук колёс. Меня стало клонить в сон. Как теплое нежное существо, он тихо и мирно лег мне на плечи, – я отключился…