Читать книгу Печатник. Печать Тьмы - Иван Магазинников, Иван Владимирович Магазинников - Страница 5

«Сижу за решеткой в темнице сырой,

В тюремных застенках – орел молодой…»

из письма тюремного стражника своей невесте…

Старый пес в последний момент увернулся от брошенного камня и сердито клацнул зубами в сторону обидчика, босоногого мальчонки лет десяти. Кияж встретил уставшего бродягу неласково. Сначала стражники у ворот, смеясь, швыряли в него огрызками на спор. Потом дородная дама плеснула кипятком, отгоняя собаку от детской коляски. И, в довершение ко всему, пес ухитрился забраться в жилище уличного фокусника, соблазнившись исходящими из-за двери ароматами. Некстати вернувшийся иллюзион совсем не обрадовался незваному визитеру, и наградил его колдовской чесоткой – нечего нос совать, куда не следует! Добрых два часа обтирался пес о каждый встречный угол расчесывая бока в кровь, пока действие заклинания не ослабло.

А теперь еще и этот привязался. Сорванец не отставал от собаки уже два квартала, преследуя в толпе и метко швыряясь в него камнями. Причину такой привязанности пес объяснить не мог – скорее всего, сорванцу просто было скучно, вот он и придумал себе такое нехитрое развлечение.

Замерев на перекрестке, бывший королевский стравник принюхался: налево пахло выделанной кожей, свежей краской и кислыми растворами; из правого же переулка доносился аромат теплой пищи и прокисшего вина. Оросив угол соседнего дома – чем мудрый пес занимался от самых городских ворот, помечая обратный путь – он свернул направо. Мальчишка же, помявшись немного, махнул рукой и отправился восвояси, не желая испытывать свою удачу в так называемом Пьяном Переулке…

В отсутствие суровых и скорых на расправу Клыка с Хортом, Айвен разительно менялся. Сейчас он спокойно брел среди торговых палаток, жуя яблоко, и никто не узнал бы в нём затравленного «пузыря». Цепкий взгляд, упругая походка, уверенная улыбка на губах – не уличный воришка, а княжеский сын инкогнито, не иначе! Добыча была надежно укрыта по тайным схронам – негоже светить награбленное добро сразу же после налета. Хорт попросил юношу отыскать оценщика, который мог бы дать цену этим черепкам да книгам. Обычно обращались к Трехглазому, но тот ухитрился угодить в холодную вместе с Ловкачом, лучшим взломщиком банды Хорта.

…И ведь так глупо вышло – отмечая именины скупщика, они взяли крохотный кувшинчик галюновки у хешемского заезжего наемника, напились до зеленых бесов и начали их гонять по всему Рыбному кварталу саблями. Видения видениями, да вот только один из них как раз и оказался самым настоящим – фамилиаром хеонского демонолога. Хорошо еще, что стража гналась за приятелями аж от самого трактира, а не то чародей устроил бы самосуд: отдал их какому-нибудь демону, или вовсе превратил бы в бесов и сделал своими фамилиарами. Всю жизнь колдуну тапочки приносить да смертельно опасные зелья смешивать – то еще занятие. В общем, отделались они малым: заплатили демонологу по три сотни серебра с брата и сели в холодную яму на добрые две седьмицы…

Юноша убрался в сторону, от греха подальше: мимо несколько стражей вели какого-то оборванца, который тщетно пытался вырваться из их цепких рук, оглашая окрестности проклятьями. Айвен успел наткнуться на взгляд незнакомца: цепкий, пронзительный и насмешливый. От этого взгляда по спине вора побежали мурашки и сразу стало зябко.

– Смотри перед собой, руки на виду держи, – прикрикнул стражник на задержанного, и процессия прошла мимо.

Дожевав яблоко, юноша сунул руку в сумку за следующим, но яблока там не нашел. Зато нашел там еще одну руку. Чужую. Схватив воришку покрепче, Айвен обернулся. Позади него приплясывал от боли рыночный щупач по прозвищу Хорек – вор не только наглый, но и весьма неумелый, от чего часто бывал угрюм и бит. В том числе и своими коллегами по ремеслу – чтобы не позорил профессию.

– Эй, друг, да ты никак мне долг решил вернуть? – с деланной радостью воскликнул Айвен. Лицо Хорька же сразу осунулось и помрачнело:

– Это какой еще такой долг? Ничего я тебе не должен.

– Как это не должен? Две минуты назад ты мне задолжал шесть спелых сладких яблок и новую сумку.

– Пять яблок, кислых и червивых, – машинально поправил его воришка и погрустнел еще больше поняв, что выдал себя с потрохами.

– Ну вот видишь! – начал медленно, но неотвратимо выламывать ему указательный палец Айвен. – Я так понимаю, ты решил меня по такому пустяку не беспокоить и тихонечко положить в сумку двадцать серебряных полушек? Верно?

– Двадцать серебра?! Да я за такие деньги себе бочку золотых эрийских яблок куплю! – возмутился было Хорек, но тут же завыл от боли в выворачиваемом пальце.– Отдам десять!

– А пальцы новые ты себе за сколько монет пришьешь, а?

– Аааа… Пятнадцать полушек. Больше у меня нету.

– Ладно, давай пятнадцать, – сжалился юноша, отпуская руку незадачливого вора.

Монеты с тихим звоном перекочевали из одного кошеля в другой, и Айвен дружелюбно улыбнулся:

– Ты это, не злись на меня. А если еще яблок захочешь – приходи, не стесняйся – у меня их много! Да и расценки мои уже знаешь…

Пробурчав что-то непонятное но, несомненно, очень обидное, Хорек скрылся среди палаток, баюкая пострадавшую руку.

– А я уж думал, что это я самый невезучий вор в этом кабрровом городишке, – усмехнулся Айвен и схватил следующее яблоко. Машинально. С торгового лотка. Подняв голову, он увидел дородную торговку, с подозрением рассматривавшую его. Поросячьи глазки ее, едва выглядывавшие из складок жира, так и сверлили незадачливого вора.

– Семь медяков! – заявила она.

– Эй-эй, имей совесть, красавица! Несомненно, любой плод из твоих ласковых рук будет стократ слаще и нежнее, но не на семь же медяков!

Услыхав такое количество комплиментов, «красавица» весьма натурально хрюкнула от удивления. Взгляд ее стал еще более подозрительным, а в рыхлой огромной ручище появился крохотный серебряный колокольчик со знаком пчелы – магический «гудок», вызывающий городскую стражу.

– Ненавижу пчел! – простонал юноша, кладя яблоко на место, – Ладно, успокойся, о прекраснейшая, ведь печать злобы усыпает морщинами твое дивное лицо. К тому же, я и не собирался ничего покупать…

– Тогда зачем ты яблоко взял? – пробасил кто-то сзади.

Вор оглянулся: судя по всему, сегодня на какой-то ферме, где разводят свиней, был день открытых ворот. Стоявший позади громила был на голову выше Айвена, а в обхвате и вовсе втрое. Скорее всего, это был брат жирной торговки.

– Я просто… Просто я искал способ начать разговор с этой прекраснейшей леди! Когда я шел мимо, то не смог не заметить – ее вообще трудно просмотреть – столь утолщенной… То есть, конечно же, я хотел сказать утонченной! Столь утонченной особы, чьи глаза прожгли меня до самого сердца, породив настоящий пожар любви!.. Как-то вот примерно так, – выдохнул юноша остатки воздуха из легких.

– Э… А… – «утонченная особа» словно рыба открывала рот, не издавая не звука. Похоже, столько комплиментов, как сейчас, она не получала за всю свою жизнь.

Айвен бросил быстрый взгляд на левую руку торговки и с удовлетворением отметил, что на безымянном пальце ее блестит обручальное кольцо. Точнее, обручальный браслет, если судить по толщине этого самого пальца.

– Увы и ах, но что я вижу! На хрупкой ручке сверкает серебро! Ты отдана другому, любовь моя? Мое сердце разбито! Я унижен, я в отчаянии, я погибаю от неразделенной любви! Пойду, повешусь и напьюсь…

Закончив свою тираду, он резко развернулся на каблуках и зашагал прочь отсюда. Но с удивлением заметил, что сдвинулся с места всего лишь на фут, да и то – не в перёд, а вверх. Обхватив его своими ручищами, громила приподнял юношу над землей, не позволяя ни уйти, ни вытащить оружие.

– Ты трогал его, сопляк! Ты обтискал яблоко, и теперь его никто не купит даже за полцены, – человек-боров развернул Айвена к себе лицом и поставил на землю, крепко придерживая при этом за плечо.

– Можно подумать, я первый! Да за семь медяков я себе несколько золотых эрийских яблок куплю! А на этом яблоке рота мух именины справляла, вон, засиженное какое!

– Плати! – сжал его посильнее громила, и ребра начали легонько потрескивать.

– Сколько? – обреченно вздохнул вор, понимая, что избежать платы не удастся.

– Четыре медяка.

– Я правильно расслышал? Потрогать вот это гнилое яблоко стоит четыре медяка?

– Мало? Могу накинуть, – ухмыльнулся гигант, демонстрируя дыру на месте двух передних резцов.

– Эх, Иноша на тебя нет. Ладно, вот твои деньги, – юноша повернулся к торговке, – Наше счастье было таким недолгим, таким скоротечным, любимая. Я ухожу, оставив с тобою свое сердце и эти четыре монеты. Не забывай      меня, о прекраснейшая!

Громила отпустил его, и Айвен припустил восвояси, стараясь как можно быстрее покинуть свою «возлюбленную».

Отдышавшись, он снова неспешно двинулся между палаток, вскользь осматривая лотки, заваленные товарами, и вслушиваясь в столь привычный и ласкающий слух базарный гул.

– Сладости! Хешемские сладости! Такие сладкие, что сами к рукам липнут! Раз укусишь – целую седьмицу рта не раскроешь!

– А кому хлопушки-веселушки? Есть простые, есть заморские гномьи-алхимические, а есть и настоящие хеонские, волшебные!

– Череп люркера! Настоящий череп болотного люркера! Толченый исцелит от мужского бессилия, а заваренный – от женских дней!

– Дурак ты, Серемин, от мужского бессилия не череп, а рога люркерские нужны!

– Толочь, или заваривать?

– Приматывать, балда деревенская!

– Снимаю сглаз и порчу, гадаю по руке, по деньгам и потрохам. Потроха и деньги – ваши, предсказание – мое!

«Райское место и целая куча нереализованных возможностей!» – мысленно улыбнулся Айвен.

«Только не для такого неудачника, как ты!» – услышал он вдруг чей-то голос.

– Ой, приятель, зря ты меня обидеть пытаешься, – злобно прошипел юноша и резко обернулся, выхватывая нож.

Но позади никого не было. Лишь в пяти шагах о чем-то спорили две молодухи, не обращая на него никакого внимания. Айвен осмотрелся в поисках наглеца, но он стоял совершенно один у высокой стены, ограждающей рынок.

«Не там ищешь… Неудачник», – хихикнул голос.

– А ведь когда найду, хихикалку вырву, – пригрозил вор и посмотрел сперва вверх, а потом вниз. Прямо у его ног лениво копался в останках рыбы голубь.

– Попался! Сейчас я тебе перышки-то по одному и повыдергиваю, – обрадовано воскликнул юноша и спрятал нож.

«Дурак ты, Айвен», – снова услышал он.

– Эй! Ты чего обзываешься? Я, между прочим, в самом настоящем сколярии учился!

«А разве это что-то меняет? Нормальные люди, они с птицами не разговаривают…»

– Так ведь больше и не с кем. Ладно, сдаюсь, вылезай. Небось, опять Инош свои шутки шутит? Неужели все еще злится, что я из его жаб суп сварил? Супчик-то отменный вышел, зубодер сам за обе щеки уплетал да нахваливал! Между прочим, деликатесное заморское блюдо! Ну, где ты?

«Вопрос неверный. Лучше спроси, кто я!»

– Хорошо. Итак: кто ты?

«Я – это ты. Твое второе Я, твой внутренний голос…»

– Вон оно как… – задумался Айвен. – Нет. Не можешь ты быть моим вторым Я, – уверенно заявил он.

«Почему это?»

– Ну во-первых, у меня голос не такой противный. И вообще я даже в менестрели хотел однажды податься, правда, меня тогда с краденой мандолиной на месте и повязали… И, во-вторых, я бы сам себя не обзывал, а вовсе даже наоборот, всеми силами стремился бы поднять самооценку.

«Мда. Всего два года в сколярии провел, а уже каких слов успел нахвататься. Не хочешь, не верь, но я и в самом деле твой внутренний голос».

– Ладно. Допустим, я тебе поверил. Зачем пожаловал-то?

«Ну, вообще-то я всегда был рядом. Точнее, внутри тебя. Просто как-то поводов для беседы не было».

– Ага. А сейчас, значит, повод появился?

«Больно стало смотреть, как ты таланты свои на ветер пускаешь. Какой знатный вор мог бы из тебя выйти, если бы за ум взялся! А ты? Несчастное яблоко стащить не смог!»

– Да если бы этот боров-переросток не появился, то я бы корзинку яблок задаром уволок. Видал, как эта толстуха на меня смотрела? Еще немного, и я бы покорил ее огромное, но хрупкое сердце.

«Я просто смотрю на факты. Яблоко осталось, где и было, а ты еще и четыре медяка заплатил. И кто ты после этого? Неудачник и есть…»

– Так. Мне все это надоело. Не хочу тебя больше слушать. И вообще, тебя нет, ты мне просто кажешься. Наверное, у того историка яблоки гнилые были, вот я и отравился.

«Тем не менее, я здесь, а ты и деньги заплатил, и без яблока остался».

– Сто кувшинов эля стояли на столе. Один кувшин упал, разбился, и осталось их девяносто девять! Девяносто девять кувшинов эля, стояли на столе!.. – начал орать Айвен, одновременно прикрыв уши ладонями.

«Извини, но я не снаружи, а внутри. Так что не поможет. Хотя, должен признать, песенка забавная. Хочешь, я буду тебе напевать ее ночами? И, кстати, голос у тебя действительно противный».

– Чего тебе нужно от меня! – заорал взбешенный юноша. Проходивший мимо старик отшатнулся, осенил себя знаком Чистого Ио и быстро поковылял прочь.

«Хочу, чтобы ты показал, чего стоишь!»

– Показать тебе, значит? Да проще простого! – Айвен зашагал в сторону ближайшего торгового ряда, где продавались фрукты.

Особо не присматриваясь, он выбрал самый крайний навес. На лотке стояли корзины со всевозможными спелыми фруктами: груши, яблоки, виноград, крупные дыни и даже редкие в этот сезон фарюки источали просто невероятный аромат.

– Смотри и учись! – сам себе фыркнул юноша и выхватил яблоко прямо из рук зазевавшейся торговки. В последний миг, рука вора вдруг сама собою дернулась, и вместе со спелым плодом стащила одно из колец, во множестве украшавших изящную дамскую ручку.

– Ой, мамочки, меня кажется грабят! – в приятном женском голосе слышались нотки страха.

– Я не граблю, я обворовываю, поправил ее Айвен, поднял голову и… просто утонул в омуте прекрасных зеленых глаз.

Девушка была невероятно красива. Про таких слагают баллады, из-за таких начинаются и прекращаются войны, и из-за таких Айвен теряет дар речи. Правда, совсем ненадолго. Мысли проносились в его голове с безумной скоростью: «А она хороша. Очень хороша, а значит устала от банальных комплиментов», – прикидывал он, – «Значит, обычный вариант не годится…»

– Госпожа! Я больше не могу таить этого в себе, слова и чувства мои рвутся наружу! Признаюсь, что я вами просто покорен. Покорен вашим умом и безграничной мудростью, которую я вижу в ваших прекрасных глазах! Что значит красивая оболочка, если она пуста? Но вы – во совсем другое дело, о несравненная. Свет ваших глаз, это свет мудрости, свет тайных знаний. Мне не доводилось беседовать с вами, но я уверен, что ум ваш столь же гибок, сколь гибок и этот дивный стан…

– Госпожа Урс, что случилось? – двое запыхавшихся стражников выросли возле палатки.

– Ничего особого, – ослепительно улыбнулась девушка, – просто вот этот молодой господин имел наглость вырвать из моих рук яблоко и украсть кольцо!

– А ты украла мое сердце, – прошептал юноша.

– Понятно, – усатый стражник бережно вынул из руки вора яблоко и украшение, и передал их красавице. Схватив юношу за воротник, он подтащил вора поближе и злорадно прошептал: – Ну и влип же ты, приятель. Это надо же, попытаться ограбить единственную дочь начальника городской стражи!

– Ну, и что делать будем? – обратился Айвен к своему внутреннему голосу, но тот молчал, словно его никогда и не было.

– Известно что, – усмехнулся усатый, – в холодную тебя бросим, за кражу. Извините за беспокойство, госпожа Урс.

Раскланявшись, стражники крепко ухватили юношу под руки и потащили к выходу. Бросив прощальный взгляд на роковую красотку, Айвен увидел сияющие в прекрасных глазах озорные огоньки и печально вздохнул. Он начал оглядываться по сторонам, надеясь отыскать лазейку и вырваться из рук стражи, но тут вдруг его запястье словно огнем обожгло. Юноша окончательно поник: стражник поставил ему «клеймо арестанта» – особую магическую метку, увидев которую любой стражник знал, что перед ним преступник, который должен находиться в тюрьме. Теперь бежать было бесполезно, потому что обладателя такой метки отыщут, где бы он ни находился. До сих пор колдуны воровской Гильдии бились над этой меткой, но управы на нее не нашли.

Доставили на дознание и оформили его быстро: по факту задержания на месте преступления при свидетелях и с усугубляющими обстоятельствами. Эти самые «усугубляющие обстоятельства» в образе прекрасной дочери главы городской стражи настолько заняли мысли юноши, что он словно в тумане наблюдал за суетою вокруг своей персоны и утвердительно отвечал на любые поставленные вопросы, даже толком не вникая в них. Приговор – штраф в сто серебряных монет и полгода холодной ямы. Срок, конечно, немалый, но хорошо хоть, без воровского клейма отделался, с такими-то «усугубляющими обстоятельствами».

Глядя на не совсем нормальное состояние пойманного вора, приговорщик и вовсе хотел решить дело одним штрафом, сославшись на действие пыльцы фей или камня-дурманита, но простейший служебный артефакт-анализатор показал, что юноша чист. Но, пошептавшись со стражниками, со вздохом шлепнул печатью по арестной бумаге.

Наконец, все формальности были улажены, и строгий конвой повел юношу в городскую тюрьму. Собственно, Айвен здесь бывал уже не раз, но как и всегда, при виде этого мрачного сооружения у него сжалось сердце. Не от внешнего вида тюрьмы, а при воспоминаниях о ее мрачной истории и дурной славе.

…Для такого небольшого и малозначительного городка, как Кияж, местная тюрьма была слишком хороша. Впрочем, это и не удивительно – триста лет назад она за три месяца целиком и полностью была возведена здесь по указу короля Маркуса для того, чтобы содержать одного единственного заключенного. Имя его, согласно тому же указу, было предано забвению, равно как и деяния, за которые негодяй удостоился такой чести. Опасный государственный преступник – вот и все, что было о нем известно. Все остальное было лишь домыслами да слухами, Если верить самым популярным из них, то в тюрьме более двухсот лет содержался закованный в адамантовые цепи внебрачный сын самого короля, рожденный от безумной суккубы. На завтраки он жрал исключительно невинных младенцев и пил свежую кровь праведников, доставляемых ему под видом преступников.

Как бы то ни было, но одна из самых надёжных тюрем королевства находилась именно в Кияже. Шестигранное каменное здание высотой всего в два этажа, она могла содержать до двух тысяч преступников. В этом не было никакой магии, просто большая часть Боргарда, так называлась тюрьма, находилась под землей. Разветвленная сеть казематов больше походила на самый настоящий лабиринт, в котором немудрено было запутаться даже держа в руках карту. А вот в этом уже была виновата именно магия. Боргард был построен при непосредственном участии Карема Архитектора и его лучших учеников. Прославленный архимаг потратил немало сил при строительстве, и тюрьма почти не уступала Торнгарду, тюрьме-крепости имени Семи мятежных королей, расположенной в столице Арлании.

Многорукий Гаррет, наставник Айвена и вот уже более десяти лет бессменный глава Гильдии Воров Кияжа, утверждал, что каждую ночь расположение камер в Лабиринте Боргарда менялось непостижимым образом, и любая сколь угодно точная карта оставалась правдивой в течение одного лишь дня. А еще, пройдя не одну тысячу шагов по прямой и прокопав подземный ход, ты мог запросто оказаться всего в двух шагах от тюремных стен. Обладатель же «метки узника» и вовсе не способен покинуть стены Лабиринта, снова и снова возвращаясь к своей камере. Зачарована тюрьма была на совесть и на Гексакулум Запрета, а это значит, что любое заклинание в ее стенах теряло свою силу, делая Боргард отличной тюрьмой и для чародеев.

Старый вор, проведший две трети своей жизни за стенами Боргарда, прославился еще и тем, что стал одним из немногих, кому удавалось оттуда сбежать. И был единственным, кому удавалось проделать это трижды. Как ему удалось выбраться из камеры, пройти Лабиринт, минуя стражей – в том числе и далеко не человеческого происхождения – и многочисленные ловушки, избавившись при этом от «метки узника»? Эту тайну Гаррет хранил и по сей день…

Как бы то ни было, но Айвен точно знал две вещи. Первое: из Боргарда ему самому не выбраться. Второе: сидеть в тесной камере с каким-нибудь убийцей или безумцем следующие полгода ему не хочется. А поэтому он предпринял последнюю попытку избежать тюремного заключения и воспользовался своим правом на вестника свободы.

…Каждый преступник после подписания обвинительного приговора имел право тут же отправить письмо в любое место страны. Особый королевский указ предписывал тюремному начальнику во что бы то ни стало доставить письмо по назначению в течение двадцати четырех часов и не более. Любые расходы на доставку «вестников свободы» брала на себя королевская казна, и заключенному гарантировали сохранность послания и его непременную доставку адресату. И было совершенно не важно, посылалось ли письмо с конным гонцом, голубиною почтой или с помощью магии. Писались такие письма на специальной бумаге с помощью артефакта-дальнописца, тут же тайно отправлявшего копию текста прямиком в Тайную Канцелярию, но за изменение, перехват или подделку «вестника свободы» полагалась суровая кара вне зависимости от имевшихся на то причин и личности злоумышленника.

Айвен отписал своего «вестника» Хорту. Как и положено, в распоряжении воровской Гильдии всегда было несколько лучших языкарей, которые как раз и занимались тем, что вызволяли из тюрьмы угодивших туда воров. Конечно, хлопотали они не за каждого неудачника или неумеху, а только за видных специалистов, имеющих большой вес в Гильдии. Правда, Айвен не был ни видным вором, ни членом Гильдии, но зато их атаман исправно платил ворам десятину с каждого налета, получая за это доступ к услугам гильдейских скупщиков и языкарей, а заодно и какую-никакую защиту своих людей от других мастеров дубины и топора, хозяйничающих на близлежащих трактах. Если все пойдет, как положено, то не пройдет и двух дней, как он снова окажется на свободе – почти всегда так оно и случалось. Каждый из членов шайки хотя бы раз оказывался в Боргарде: за драку, за кражу, за непотребный вид или даже просто за плохое настроение некстати подвернувшегося стражника. Вот тогда-то гильдийская десятина и давала о себе знать, позволяя вытащить бедолагу из холодной ямы, если Хорт считал, что ему там не место. О том, что атаман может решить попридержать своевольного «пузыря» какое-то время на казенных харчах и подальше от жаркого солнца, юноша предпочитал не думать…

Одевая в отправной комнате тюремную робу, Айвен насвистывал незатейливую мелодию из какой-то фривольной песенки. Разумеется, приподнятое настроение преступника, отправляющегося в холодную на добрых полгода не укрылось от стражи:

– Эй, Барт, ты погляди-ка, какой веселый. Небось, первый раз у нас гостит, хе-хе. Песенки поет. Слышишь, музыкант, тебя как звать-то?

– А зови ты меня вольным ветром, пес казенный, – отозвался юноша. – День-два, и я снова буду там, где поют птицы, а ты как и прежде будешь слушать лишь скрип решеток да проклятья узников.

– Ишь ты! Без пяти минут в кандалах, а ведет себя словно начальник Боргарда, – удивился второй стражник, – На дворянчика вроде не похож. Может, он блаженный или ученый какой…

– А в чем разница-то? – рассмеялся его приятель. – Так как твое имя, вольный ветер?

– Да ты в бумагах глянь, если читать умеешь, конечно.

– Мне по чину читать не положено! Ишь, развелось тут умников… В какого вора не плюнь, так каждый на двух языках говорит, на трех читает, да на четырех пишет.

– Ай… Ве… Н. – по слогам прочитал второй стражник, взяв со стола бумаги.

– Айвен? Слушай, а ты не тот ли самый Айвен, а? Который по первому сроку нашего Редика аж три раза обворовал? Просил воды напиться и каждый раз у него для верности по два ключа со связки снимал, чтобы уж точно не ошибиться. Шесть штук спер!

– Да вот только своего ключа так и не вытащил? Как же, помню – такое не забудешь. Вот уж точно, вор, каких мало… – со смехом подхватил второй охранник.

– А нечего ему было шляться, где не положено! Кто ж знал, что он случайно забрел? Тоже мне, святой Аннис выискался, заключенным напиться подносит… Чего он мне воду таскал, если вообще должен был на другом этаже быть? – вспыхнул юноша.

– Трудно вытащить из связки ключ от своей камеры, особенно если там его нет, – философски заметил умеющий читать стражник и снова рассмеялся.

– Это оно верно, – согласился второй. – Жалко, что ему быстро разъяснили, что бежать отсюда не удастся даже с верным ключом. А то мы бы еще повеселились.

– Ему-то может и разъяснили, а вот подруге его… Слыхал эту историю? Как к нему девка бегала, такая чернявая и глазастая.

Зубовный скрежет, который при этих словах издал Айвен, показал, что Инош не зря считается лучшим зубодером. Вор прекрасно помнил этот эпизод.

– И принесла эта девка нашему вольному ветру очень интересную торбу со снедью. Видать, совсем плохая она повариха была, потому что медовуху настаивала на ржавой пилке. Я даже сначала подумал, что надо бы глаза у казарменного лекаря проверить, а потом смотрю – так оно и есть, плавает в бутыли самая настоящая пилка. Хоть и ржавая, но острая. Такой и решетку перепилить можно, ежели умеючи …

– Инициативные нынче девки пошли. Да и кто ж знал, что эта простушка возьмет бутылку из чистого стекла?! – больше Айвен сдерживаться уже не мог, – Вымя отрастила на две ладони, а ума так и не нажила к двадцати годам!

– Это да, ухватиться там было за что, и с заду, и с переду, – мечтательно причмокнул рассказчик.

– Ты лучше хватайся за нашего мальца покрепче, да смотри, чтобы он вольного ветру от страху не пустил, – оборвал его второй стражник и взял цепь от кандалов, сковывавших ноги юноши. – Ну, Айвен, ты у нас в гостях не впервой, так что куда идти знаешь. И в ближайшие полгода ты будешь зваться у нас не иначе, как тюремным сквозняком…

Осторожно протиснувшись в неплотно прикрытую дверь, пес огляделся и принюхался. Трактиров, подобных этому, он за свои годы странствий повидал немало и прекрасно знал, чего здесь можно ожидать. Помимо вполне ожидаемых запахов множества незнакомцев и всевозможной пищи, он уловил и кое-что смутно узнавамое. Впрочем, собственное бурчащее брюхо было куда как важнее непонятного странного запаха, и поэтому пес осторожно, вдоль стены, начал пробираться в сторону кухни.

Он продолжал принюхиваться, стараясь выделять не только запахи, но и их хозяев. Как показывал его немалый опыт, люди, сулящие неприятности, пахли весьма схоже вне зависимости от того, где и в какой ситуации они встречались – табаком, кислым дешевым вином или кровью. Кстати, и добрые люди тоже зачастую имели немало общих друг с другом ароматов, и чаще всего это был запах молока, теплого хлеба или жаркого пламени. Увы, если первые в этой таверне были в достатке и даже излишке, то пахнущих приятно людей псу обнаружить не удалось.

Один из двоих сидящих в тени за самым дальним столиком, вдруг ткнул своего лысого товарища в бок:

– Эй, Бритва, ну-ка глянь вон туда.

– Ну и что? Фарг опять нажрался и сейчас начнет приставать к девкам. Ну, получит по лбу кувшином, так ему не впервой…

– Да ты не туда, ты левее смотри! Возле вон той лавки.

– Кабрров мрель! Атаман, да это же та самая шавка!

– Хе, узнал?

– Да я эту мрелеву морду из тысячи таких же плешивых морд узнаю. Ну счас я его…

– Эй, эй, погоди, у меня тут одна мыслишка созрела… – Хорт нагнулся к цирюльнику и что-то зашептал ему на ухо. Бритва молча слушал его, и с каждой фразой улыбка на его лице становилась шире.

Наконец, двое закончили шептаться. Все это время пес неподвижно просидел под лавкой в ожидании момента, когда кто-нибудь уронит на пол хотя бы кусочек съестного.

Хорт подошел ко второму вышибале «Угрюмого булочника», который о чем-то беседовал с разносчицей, и, изобразив на лице возмущение, хлопнул его по плечу:

– Эй, я не понял, это что у тебя здесь творится? Стоило мне только отойти с приятелем парой слов перекинуться, как у тебя уже всякое зверье по трактиру шастает?

– Где? – удивленно обернулся тот.

– Да вон он сидит, кобель блохастый. В общем так, я разбираться не стану, чья это псина, но или ты сейчас же выкидываешь его, или я вышвырну отсюда тебя. Понял?

– Считай что его здесь уже нет, Хорт.

Вышибала поднялся со своего места и направился к собаке. В то же самое время Бритва подошел к группе подозрительных личностей, сидевших за одним из столов. Конечно, в этом заведении таковым был каждый посетитель, но в исключительной подозрительности именно этой троицы не засомневался бы даже единственный действительно слепой попрошайка с площади Пяти Храмов. О чем-то быстро переговорив, сначала лысый грабитель, а потом и его собеседники выложили на стол несколько монет и уставились на разворачивающуюся посреди трактира сцену.

Громила как раз подошел к псу и грозно уставился на него. В ответ животное лишь вопросительно склонило голову и отчаянно завиляло хвостом, выпрашивая что-нибудь вкусное, или не очень вкусное, но питательное. К огорчению пса, ни кормить, ни терпеть его присутствия здесь не желали. Огромная ручища потянулась к шее собаки, намереваясь ухватиться за ошейник.

Хорт широко улыбнулся.

Бритва едва смог сохранить невозмутимый вид и не рассмеяться.

Три его новых собеседника напротив, снисходительно улыбались.

Рука сомкнулась на узкой полоске выделанной кожи с тисненым гербом, и приподняла собаку.

Пес жалобно скулил, но не сопротивлялся, когда вышибала вышвыривал его из таверны. Улыбки мигом сдуло с лиц Хорта и Бритвы.

– Мрелев пес! Да как же это… Да я же… – только и смог произнести лысый наблюдая, как один из подозрительной троицы сгребает его деньги со стола, – Ну, шавка облезлая, сейчас мы с тобой потолкуем…

Позабыв про свои вещи, цирюльник кинулся к выходу. Хорт попытался было его остановить, но лишь махнул рукой и вернулся доедать остывающий завтрак. Даже брань за окном не отвлекла его от аппетитного омлета. Кричал Бритва:

– А ну иди сюда, мрель блохастый! Ты что это мне там устроил в трактире, а, шапка с хвостом? Я же своими глазами видел… Да что видел – я на своей шкуре все почу…

Голос вдруг оборвался. Раздался хорошо знакомый треск, а потом в стену трактиру бухнуло что-то большое и мягкое. И в спертом воздухе трактира, наполненном всевозможными и не совсем возможными ароматами, запахло отбушевавшей грозою.