Читать книгу Заклинание бабочек - Ия - Страница 2

В этом было что-то ужасающее: огромная, бесформенная стая ворон заполнила пространство за окном, где небо разделилось на темную и освещенную солнцем половины. Казалось, вороны переносили на своих крыльях мрак на светлую сторону неба. Темноволосая женщина передернула плечами. Ей стало тревожно. Всегда, когда она видела ворон и слышала их карканье, ей становилось не по себе. Для нее эта стая олицетворяла темные силы. Это был образ опасности. Небо за окном затянула мгла. Женщина зябко поежилась и, кутаясь в шаль, свернулась клубком в кресле.

«Что со мной?» – спрашивала она себя, глядя в нависшую тьму. Она взяла со стола ручку и лист бумаги, но все мысли ее вдруг в один миг куда-то улетучились, будто их сорвал порыв ветра, как срывает листья за окном, оставляя голые ветви. То было самое противное из всех ее состояний. «Нужно что-то делать, так нельзя! Эта ненавистная пустота завладевает мной, потому что я выбилась из своего ритма. Что ж, разберемся!» – она заставила себя сесть за стол и написать на листе крупными буквами свое имя – ИРИС, а ниже вопрос: «Кто я?»

Ирис начала привычную работу над ошибками, используя ассоциативное письмо. Она в столбик выписывала ключевые слова-образы, высвобождая таким образом из своего ментала загрузившую ее тонкие планы информацию. Так она обычно «обнулялась». Исписав несколько страниц, Ирис остановилась на слове «будущее». Дальше выписываться ей не хотелось, да и к тому же произошло узнавание образа. Все ее тело завибрировало. «Причина моего состояния кроется здесь», – заключила она для себя. На слово «будущее» у нее была одна ассоциация – «боль», которая вызвала внутренний монолог ее Сути. Накопившиеся чувства, невысказанные слова об общечеловеческом будущем рвались из нее…

«Да, я больна, безнадежно больна тоской по будущему, потому что мне известно, каким оно должно быть. Но если случиться непоправимое, и чья-то преступная рука убьет его в зародыше, лучше бы мне тогда не родиться. Это будет не смерть, нет, смерть – всего лишь пауза в вечной жизни. А это все, что никогда не будет, это – небытие. Я знаю, какое оно, будущее. Я бывала там в своих видениях. Оно – легкое и светлое, оно – просто счастье! Но, возвращаясь оттуда и пролетая над однообразными серыми крышами домов, я понимала, что еще далеко нам до жизни в гармонии. Далеко до воздушных, пронизанных солнечными лучами зданий, которые так органично вписывались бы в ландшафт, что казались бы просто нематериальными. Почему мне так тоскливо от реальности сегодняшней? От чувства неправильности того, что вокруг. Я знаю, что будущее существует само по себе, независимо от нашего желания. Мы только приближаемся к нему или удаляемся в сторону от него».

У Ирис по щекам потекли слезы.

«О Всевышний! Дай будущему состояться, сохрани его черты в наших душах, сердцах, умах! Я знаю, что оно в нас, но над ним нависла угроза. Я чувствую дыхание небытия. Отчаяние и безысходность подступают ко мне, потому что я ощущаю предельность своей силы, когда вижу гибель родственных душ. Я готова броситься на край земли по первому зову погибающей души, готова отдать часть собственной души лишь бы жили те, в ком заложены черты будущего. Дай мне, Всевышний, силу, чтобы помочь моим собратьям выжить и приблизить мир к его подлинной судьбе, разрушив иллюзии!»

Ирис вышла из-за стола, опустилась на колени перед иконами и, сдерживая рыдания, стала молиться. Но молитва не принесла ей облегчения. Ей нужно было с кем-то поделиться наболевшим, и она решилась… Порывшись среди своих бумаг, она извлекла чистую тетрадь и на первом листе написала: «Изменить мир, значит, спасти его». И после некоторого раздумья продолжила, обращаясь к своему невидимому собеседнику.

«Нужна ли была твоя смерть, Дан, чтобы эти строки появились на свет, не знаю. Может, достаточно было бы только твоей «лебединой песни»? Вряд ли… Кто-то должен пробудить спящих и призвать их к действию, пусть даже ценой собственной жизни. Мы встретились с тобой, взглянув друг другу в глаза, когда я увидела тебя на фотографии через месяц после твоей смерти. Я тебя узнала. Ты был в моем предрассветном видении. Там ты был вожаком лебединой стаи, которого убили выстрелом. Видение это было мне незадолго до твоей смерти. После него я стала ждать несчастья, зная, что погибнет кто-то из наших. Я перебирала в уме образы всех родных по духу, ожидая с замиранием сердца того мига, когда вибрация смерти совпадет с образом дорогого мне человека. Но этого не происходило, потому что мы с тобой до этого не были знакомы.

Когда я взяла из рук твоего отца фотографию юноши с красивым, открытым лицом – твою фотографию, на меня с нее в самую душу смотрели твои глаза… Я тебя узнала. Узнал ли ты себя и о себе то, что должен был знать, собрат мой, не знаю. Но ты был близок к этому. Я поняла это, когда прочитала написанные тобой перед смертью строки.

Звездная ночь и жизни мрак

Мне перечат…

Делай все так или не так.

Булка хлеба, дымящий «бычок»

И недопитый чай –

Вот причина, по которой хочу

Я сейчас кричать:

«Измените этот мир!»

Я знаю, почему ты ушел, Дан – ты не знал, как изменить этот мир. Наше знание не достигло твоего разума и сердца, а душа твоя изнывала от тоски по будущему. Мы все этим больны. Мы все – всплески генофонда человечества, на нас легла самая ответственная задача – выжить духовно и помочь выжить тем, в ком есть зародыш будущего – трансген, привитый нам небесными силами во имя выживания человечества.

У всего сущего имеется два начала, две программы – развития и вырождения. Мы в плену у тел, которым предками передана программа вырождения, но в своих душах несем программу вечной жизни. Мы – сути, способные существовать одновременно в нескольких измерениях. Мы чутко узнаем своих, потому что нас мало, но мы едины.

Знаем ли мы, как изменить этот мир? Да, знаем. Но мы знаем столько, сколько должны знать, чтобы не навредить этому миру. Поэтому я узнала только то, что мне положено, и должна вернуть данное мне в свои сроки. Каждый из нас необходим в этом знании миру, но каждый должен быть предельно честным. Воссоздать целостную картину по силам лишь гению. А все, кто лишь по одному кусочку домысливают остальную часть картины, – лжецы. Только у гения, рожденного как завершение всего замысла, есть код всей мозаики памяти. А остальные проецируют на все изображение свой кусочек памяти, дорисовывая воображением недостающее.

Генетическая память – это кусочки мозаики, воссоздать цельный образ из которых предстоит человеку в ходе эволюции. Но только трансген знает всю картину. Он знает весь замысел и образ в целом. Трансген – это та часть цельного мозаичного образа, которая отображает и то, что на ней изображено, и весь образ. Мы отличаемся от всех остальных людей тем, что в основе наших метател лежат поглощаемые нами из космоса излучения. Эти излучения и вызывают квантование вещества, в результате чего возникают изменения, трансмутации. Мы выделяемся из общей массы, так как среда обитания основной массы людей – инфразвуковая, слишком плотная для нас, и мы ее разрежаем гиперзвуком. Частота инфразвука – это голос прошлого планеты, голос жизни материи. Мы живем в частоте «Z» – в точке перехода, где умирает старое и рождается нечто новое. Это точка иного измерения, которое постепенно сворачивает вокруг себя все, что было прежде и дает ему продолжение в ином качестве.

Точка «Z» – это начало и конец, здесь выстраиваются координаты будущего нашей планеты. Мы, собратья по сути, являемся иовами – носителями координат точки «Z», мы ее проводники в земном мире, своего рода трансформаторы. Некоторые из нас стали «невозвращенцами», составной частью среды инфразвука, где обитают маовы – мутанты. Необратимые процессы затронули их метатела, и они уже не в состоянии вырваться из плотных частот, как из болота. Но те из нас, кто еще звучат своим знаком, то есть трансмутируют свой генетический код, остаются на поверхности, не тонут в серости этого мира.

Люди живут на границе двух миров – видимого и невидимого. Наш путь маовам не виден, потому что это «сожженный путь», путь, который невиден в солнечном свете, как свет звезды, которая находится слишком близко к Солнцу. Ее свет тонет в солнечных лучах. «Сожженный путь» виден только нам, потому что мы, иовы, – дети Солнца и Земли. Они же – дети Земли. И когда их жизнь начинается, этого пути еще не видно, когда же их жизнь заканчивается, то этого пути уже не видно. Путь во времени и пространстве лежит через точку «Z», и всем нам известны ее координаты на уровне метател, на уровне трансгенной памяти.

Но «вспомнить» и осознать материальным разумом дано не каждому. Я тоже делала несколько попыток извлечь из собственной Сути знания о том, как нам всем выжить. Однако это всего лишь жалкие фрагменты. Мне нужна сила, моя сила, которой я еще не овладела, чтобы сделать то, что я обязана сделать: помочь родиться в этот мир гениям – поэтам, музыкантам, художникам, и сохранить жизнь тем, кто уже здесь, потому что у кого-то из них даты рождения совпадают с датами смерти. У них есть только даты нерождения. Право на рождение и жизнь у них и таких, как ты, отбирает Мрак. Поэтому я должна успеть что-то сделать, мы все должны успеть.

За несколько дней до своей смерти ты сказал отцу: «Как жаль, что я ничего не успел». Ты успел, Дан. Поверь мне, ты призвал своим стихом меня к бою, и я найду в себе нужную силу, обязательно найду, клянусь тебе!»

Ирис взяла в руки тетрадный листок в клетку, на котором был записан стих Дана.

Из чащи времени в никуда

Не вернутся эти года

Уже никогда.

Все дороги уходят из дома,

Ведут в тот же дом,

Я мечтаю научиться

Летать и думать о том,

Что изменится этот мир,

Изменится этот мир,

Изменится этот мир.

Измените этот мир!

– Мы изменим его вместе, Дан, – сказала вслух Ирис и записала: «Мы пойдем с тобой вместе по невидимому пути, который приведет нас домой. Мы обязательно вернемся туда, я верю в это».

Ирис успокоилась. На душе у нее стало легко, слезы высохли, и ничто более не мешало ей продолжать работу над ошибками.

«С чего начать?» – спросила она саму себя. И сама ответила: «Если я хочу быть сильной, то должна избавиться от слабости. Не стонать, а действовать!»

Она решительно встала, собрала исписанные листы бумаги и бросила их в камин. Языки пламени стали лизать строчки, и у нее дрогнуло сердце.

«Нет, Дан, я не прощаюсь с тобой, мы теперь будем неразлучны, я поклялась тебе и помогу найти дорогу домой. Твоя и моя сути – родные, и это навечно. А то, что на бумаге, – это временное существование в материальном мире моих эмоций, это всего лишь иллюзия!» – думала Ирис.

«Иллюзия, иллюзия!» – застучало у нее в висках. Резкий звонок телефона прервал эти толчки. Она взяла трубку.

– Чем Вы занимаетесь? – раздался в трубке воркующий голос Атана.

– Выполняю работу над ошибками, – выпалила Ирис, недовольная тем, что Атан помешал ей.

– Какую работу?

– Тебе приходилось в школе выполнять работу над ошибками, потом переписывать все на чистовик?

– Н-н-ну, приходилось… – Атан явно не понимал, к чему она клонит.

– Так вот, я пытаюсь разобраться в своей работе, найти там ошибки и переписать все набело. Понял меня?

Ирис особенно выделила слово «набело».

– Кажется, понял. А, может, не надо? Вы ведь у нас пример для всех и пишите без помарок, – включился в игру слов Атан.

– Не льсти мне, я знаю цену своему чистописанию. Когда-то в детстве я сумела исправила свой почерк. Теперь хочу быть «грамотной» в жизни, мне это необходимо.

Атан молчал, смутившись оттого, что сказал опять невпопад.

– Ты чего звонишь? – уже приветливее спросила она.

– Хотел узнать, как дела, какие планы на будущее…

– Какое будущее? – Ирис словно током ударило. – О каком будущем ты говоришь?

– О вашем… Планируете ли Вы приехать в М…

Ирис его не слышала. Будущее планировать пытается генная инженерия. Планированием по своему усмотрению человек способен разрушить зародыш этого будущего.

– Алло, Вы меня слышите? – прокричал в трубку Атан. – Я сейчас перезвоню…

И в трубке раздались короткие гудки. Ирис оставила трубку лежать рядом с телефоном, прерывистое ровное попискивание, доносившееся из трубки, поставило барьер между Ирис и внешним миром. Теперь она была один на один со своими мыслями. Ирис села в кресло-качалку напротив камина и стала, медленно раскачиваясь, всматриваться в мирно танцующее пламя.

«На чем же это я остановилась? – пыталась она припомнить. – Подлинное будущее от ложного, спланированного в лаборатории человеческим разумом, отличается тем, что ложное будущее – продукт иллюзий. Для того, чтобы иметь право создавать будущее, нужно знать, какое оно… какое оно…»

Мысли потекли вяло и стали путаться. Погрузившись в дремоту, Ирис увидела огромный белый город, залитый солнечным светом, ладью у берега, с которой на берег сходили люди в ритуальных одеждах. Они несли носилки, в которых полулежало женское тело, накрытое покрывалом. Люди прошествовали в сторону храма. Неожиданно светило стало меркнуть, погружаясь в тень луны. Море, город, люди – все вдруг перестало существовать. Казалось, умерла сама жизнь. Только слышался надрывный, пронизанный отчаянием женский голос: «Ты лгала мне, Исида, лгала мне – твоему отражению на земле. Нет другого царства теней, и не было никогда. Оно здесь… Мы все – тени, и весь этот мир лишь тень, слепок того мира, где ты… И умереть означает начать жить! Жить там, где нет страха и боли, где твои любимые, и ты их никогда уже не потеряешь. Я ухожу отсюда, из царства теней, в твой реальный мир. Я отделяю от себя эту иллюзию силой яда…»

«Опять я вторглась в свою эволюционную память», – погружаясь в видение, поняла Ирис. С ней такое случалось: провалы, вернее, погружение в свою эволюционную память. И каждый раз она видела яркие, словно реальные, картины прошлого. Эта виртуальная реальность жила в ней в тесной связи с именем Клеопатры.

Она помнила… помнила песчаные бури: звук движущегося песка, упругую силу ветра, которая так восхищала ее.

Она стояла на башне, наблюдая поглощающую все на своем пути бушующую стихию. Ветер вздымал волны суши и моря, постоянно меняя их облик. Не был ли он той силой, которая ей нехватало, чтобы все разрушить…

«Здесь место Вечного заняли люди. Я не хочу жить во лжи. Здесь нет любви, а значит, нет Вечности. Я хочу туда, где есть Он. Только когда человек честен как дитя, в нем есть Вечное. Можно обвешаться амулетами и, шепча молитвы, бесконечно бить поклоны перед созданными человеческим воображением образами, но никогда не познать Вездесущего живого. Никогда! Это ложь, ложь! Все во лживой любви к богам и друг к другу. Ложь вокруг отравляет души людей.

А если сказать всю правду, тогда почти все умрут! Мало кто выдержит истинное знание, таких единицы. Так что же делать? Что делать? – Душа ее кричала. – Ждать своего часа, часа истины, часа великого пришествия? Есть боль и ненависть, а любви нет…Есть только ложь… Что же будет? Пусть лучше смерть в любви, чем жизнь во лжи!

Я не хочу быть соучастницей обмана. Моя правда тонет во мгле, и я становлюсь частью мглы, а значит, ложью. Я должна нести правду души, красоты и тем самым сопротивляться лжи. Мой враг – ложь. Она рядится в одежды добродетели. Она – боль и нелюбовь под маской добродетели. Ложь опутала этот мир. Ее яд парализует ум, сердце, совесть. Мы все отравлены этим ядом. Ложь правит всем. Мы ищем Всевышнего друг в друге, ищем любовь и наталкиваемся на нелюбовь под маской добродетели. Лживые чувства…»

– Но чтобы различать, нужно знать истинное лицо Вечного. В чем оно? В совершенстве, в любом проявлении совершенства в нас и во вне. – Спокойный ровный голос Оата-о остановил ее стенания, и тень жреца появилась из-за колонны. – Результатом страданий могут стать мудрость или страх, чистота или нечистота. Чего ты хочешь?

– Я хочу забвения!

– Забыть можно, если из памяти сотрутся мысли, действия, ощущения. А мысль, слово, действие, ощущение должны являть собой единое таинство. Все играет свою роль: цвет, запах, форма, звуки, время. Порой действо происходит при полном, казалось бы, бездействии. Каждая мерность требует своего атрибута, и в этом момент истины.

Люди умирают раньше смерти плоти. Агония длится порой долго – годами. Момент смерти тела – это уже последняя точка свернутого пространства. Гибнут одна мерность за другой, рушатся идеи, мысли, чувства, ощущения, и желание возродить их рождает порочные фантазии. Твой порок рожден не ложью, а бесчувствием.

– Мой выбор сделан, я мертва, – обреченно произнесла Клеопатра.

Река жизни, впадающая в океан Вечности, берега которой – рождение и смерть, омываются водами времени, уносящими с собой вдаль все, что пережито и прочувствовано. На дне остаются руины чьих-то желаний, неосуществленных деяний и мечтаний.

Переправиться на другой берег, испить воды, зачерпнутой из самых мутных глубин реки забвения, и вернуться обратно к берегу рождения – такой путь лежал между Клеопатрой и Ирис. Нужно было вступить один на один в схватку со стихией времени, царствовавшей над бездной забвения. Там, на том берегу, ей предстояло постичь тайну смерти, чтобы найти ключ к жизни. Без жезла власти, лишь со знаком судьбы, отправилась она в путь навстречу Смерти. Мертвые не лгут. Власть жизни там, где есть свет, а там, где его нет, там царство мертвых, царство безмолвия.

– Мой верный Оата-о, мой Учитель, прости меня. Наверное, я была плохой ученицей, но это мир не для меня, – голос обессиленной женщины стихал.

– Это твой выбор. Мы умерли бы, если бы не умирали. А ты всегда была и остаешься возлюбленной Вечного, дитя Неба. До встречи в ином времени…

Жрец исчез за колонной храма так же незаметно, как и появился. Клеопатра осталась одна в полумраке, ей некуда было идти, она уже пришла и хотела только забвения.

Последняя встреча царицы с верховным жрецом и первая встреча учителя с ученицей случились так давно…

– Ты не похожа на других! И знаешь об этом. – Слова жреца совпали с ее мыслью: «Я знаю, что я не такая как все: я – будущая царица».

– Но не только потому, что ты царской крови, Клеопатра! Твоя суть, твое Ка – особенное.

Девочка кивнула головой, обрамленной жестким париком, с чувством гордости за себя. Хотя то, что говорил ей этот старик, для нее не было новостью. «И скорей бы он закончил свои хвалебные речи», – думала он. Ей хотелось в сад, к воде, к подругам, таким же, как и она, девочкам-подросткам.

– Ты – воплощение любви, и пока ты еще молода и неопытна, я посвящу тебя в ее тайны, сама Исида назначила меня твоим учителем и хранителем твоего Ка.

Девочка зарделась. Кое-что о любви она знала от своих подруг и от рабынь.

И что ей может поведать этот засушенный старик, когда она уже с интересом поглядывала на рабов и мужчин, гостей их дворца, оценивала по-женски. Будто прочитав ее мысли, и, тем самым смутив ее, жрец сказал:

– То, что тебе известно, это – тень того, что есть любовь. Мое имя тебе известно – Оата-о. Твое же имя я тебе скажу позже.

Брови девочки удивленно поднялись:

– У меня есть имя!

– Другое, – властно перебил ее Оата-о. – У тебя есть настоящее имя, имя твоей природы, твоего Ка. И в этом имени – твоя сила и могущество. Запомни, девочка, ты – из рода фараонов, ими на Земле становятся только иовы, и у каждого иова, у его Ка, есть дом на Небе, откуда он приходит в тело, и куда уходит Ка после смерти земного тела до следующего прихода. Если многие возвращаются на Землю в своем Ка, то мы, из рода иовов, приходим на Землю, а возвращаемся домой на Небо.

Миндалевидные глаза девочки расширились от удивления, дыхание ее замерло, сердце забилось часто-часто. Не смея произнести хоть слово, она только смотрела своими чудесными глазами на жреца, являя всем своим видом немой вопрос. И, отвечая на него, жрец произнес:

– Продолжим позже, в день новолуния. Все новые дела начинают в этот день. А у тебя, Клеопатра, важное дело – обрести свое имя, и здесь спешка неуместна. До встречи. – И, поклонившись, вышел из покоев.

Девочка в смятении чувств не успела даже склонить голову и приложить руку к сердцу, как подобает выражать почтение старшим. У нее в голове все перепуталось, и уже никуда не хотелось идти. Волнующее ощущение чего-то необычного и очень важного для нее переполняло юное создание.

«Это предчувствие перемен, великих перемен», – оценил ее состояние жрец. Он чувствовал девочку и слышал ее мысли. Между ними установилась связь, он знал, что это надолго. Он поднялся в свою обитель для совершения ежедневного обряда и, взглянул через прибор на небо. Уже скоро. Скоро новолуние, значит, скоро события, которые изменят судьбу Клеопатры, с которой разделит будущее ее народ и Египет, и сам жрец. Об этом во всем подлунном мире знал только он.

Спустя несколько дней Оата-о вел сонную девочку за руку в предрассветной мгле к Верховному Храму. Она потирала слипающиеся глаза и зевала. «Это ее первое преодоление», – думал он, чувствуя в своей сухощавой руке мягкую теплую ладошку, доверчиво протянутую ему в ночной час в покоях дворца.

Через боковой вход они вошли в колонну и поднялись по винтовой лестнице наверх в обитель жреца. Когда, оказавшись наверху, девочка подняла голову, огромное звездное небо накрыло ее как волной, и она мгновенно очнулась от полудремы. Свежий ветер развевал края одежды, и от звенящей предутренней тишины закладывало уши. Жрец подвел ее за плечи к какому-то устройству и сказал, указав на конус:

– Смотри туда.

Девочка прильнула, прикрыв один глаз, к конусу и тут же отшатнулась:

– Что это?! – испуганно вскрикнула она.

– Это твоя планета-покровительница, твое тело родилось в день ее силы. Ты ее увидела близко и напугалась этой близости, хотя сила твоего тела связана именно с этой планетой, вы с ней родственны. Смотри туда, – он указал рукой на яркую звезду в небе, – это она же, только издали. Истинный исследователь и мудрец бесстрашен, он смело глядит в лицо истине, каким бы оно ни было, запомни это. Тебе предстоит часто разочаровываться, как теперь: ведь сияющая далекая звезда – безобидна, а тот огромный шар, что ты только что видела, выглядит угрожающе. Так оно и есть, много разрушений и бед принесла эта планета в свое время для землян. Но она повлияла на ход времени и событий по воле Вездесущего, во имя того настоящего, в котором живем мы с тобой. Это очень влиятельная планета и с ней связано имя самой Богини Любви.

Девочка внимала каждому слову Учителя, затаив дыхание. Ее заспанное, нежное личико было сосредоточенно. На секунду жрец залюбовался этим невинным созданием.

– Когда ты станешь прекрасной и великой женщиной, не забывай о своей истинной природе, которая полностью принадлежит Небесам. Твое тело будет переполнено женской силой, но она не должна завладеть твоим Ка, потому что разрушительная сила огня в тебе от связи этой планеты с Землей. И она не вечна, как и твое тело. В разрушении – слабость твоего Ка, значит, и твоя слабость. Потому что твое бессмертное Ка призвано созидать, и только в любви божественной – твоя сила. Запомни: в силе – слабость, в слабости – сила.

Небо просветлело, и звезды стали меркнуть.

– Что ты чувствуешь, Клеопатра?

– Мне холодно! – ответила трясущаяся в ознобе девочка.

– Это твое тело чувствует приближение «часа твоей истины», и сила земли борется в нем с силой Неба за первенство. Приближается час рождения в этом земном теле девочки из династии Птолемеев – небесной сути по имени Эа!

Клеопатра вдруг успокоилась, дрожь прекратилась, и по ее телу от ямочки на шее стало разливаться тепло.

– Эа, – повторила она и широко улыбнулась. Ее руки сами по себе прижались к тому месту, откуда она не желала выпускать то, что сейчас ощущала в себе.

– Не беспокойся, Эа-Клеопатра, ты – одно нераздельное целое и останешься таким до окончания назначенного срока. Что ты чувствуешь?

– Мне легко, – девочка развела руки в стороны и огляделась вокруг: внизу простирался огромный город, окутанный утренним туманом. – Мне кажется, я умею летать.

– Можешь, но не в этом теле, а своим Ка, только это тайна для всех, кроме тебя, меня и Вечных. И твое тайное имя никто не должен знать, в нем – твоя сила и твоя беззащитность.

Никто и никогда не произносит своего истинного имени в присутствии врага. Это имя огненное на древнем языке жрецов. Имя-знак защищено семью иными именами. Каждое из них скрывает последующее.

Считав знак судьбы, враг уже владеет твоей судьбой. Повторить видимую форму тела легче, чем знак сути, потому что его скрывает форма. Знание знака сути человека дает власть над ним. А вопроизвести знак в обратной последовательности значит обречь человека на бездну небытия.

Первые отблески восходящего за горизонтом солнца окрасили небо в нежно-розовый цвет. Порыв ветра разметал длинные, черные волосы девочки по белоснежной одежде, в складках которой отражался розовый цвет неба. Она была похожа на нежный цветок, раскрывающийся навстречу солнцу. Вокруг ее тела сиял нежно-голубой с розово-фиолетовым оттенком свет.

«Она божественна!» – восхищался видением Оата-о. Он встал на колено перед девочкой и, черпая обеими ладонями из вазы еще влажные от ночной росы лепестки цветов, стал осыпать ими юное создание, повторяя множество раз:

– Приветствую тебя, Эа, дитя Небес, да хранит тебя Вездесущий!

Девочка улыбалась, она была как никогда счастлива в этот ранний утренний час своего рождения перед восходом светила. Ветер подхватывал лепестки, кружил их на площадке в пестром танце и уносил куда-то вниз. Вихрь подхватил и фигурку именинницы. Не удержавшись от восторга, она закружилась и поднялась на носочки в танце радости, сопровождаемом ее счастливым смехом, порывами ветра и шепотом жреца. Он стоял на коленях и, воздев руки к небу, молился великому Ра в лике восходящего солнца, благодаря Вездесущего, всех Вечных за честь, оказанную ему.

А девочка вновь стала юной принцессой, наследницей династии и уже с любопытством вглядывалась в очертания города, в ожидании увидеть подготовку торжеств в ее честь. Но город будто вымер – он спал, и только ритуальное песнопение в храме напоминало о жизни в нем.

Прошло три дня. Девочка заливисто смеялась, когда в ее покои вошел верховный жрец, и она не смогла скрыть своей чарующей улыбки, обратив на него две миндалины своих живых глаз. Из ее рук вырвалась и пронеслась мимо маленькая зеленая обезьянка, и забралась под юбку стражнику, отчего тот глупо таращил глаза, но не смел двинуться с места. Клеопатра снова прыснула от разбиравшего ее смеха. Однако глаза ее при этом уже не смеялись, они ждали… Оата-о тоже ждал. Он стоял молча, слегка наклонив в приветствие голову, высокий, сухощавый, стареющий мужчина, весь исполненный достоинства.

Девочка резко встала с кресла, хлопнула в ладоши. В покоях мгновенно воцарилась тишина, и слуги, низко кланяясь, удалились, волоча за лапы притихшую обезьянку. Клеопатра поклонилась жрецу и произнесла:

– Приветствую Вас, Учитель! Я ждала Вас!

– Ты готова слушать меня? – спросил жрец девочку, раскладывавшую на доске палочки для письма.

– Да, готова! – прекратив движения, ответила она.

– Оставь эти принадлежности, они нам не понадобятся. Грамота, которой владеют наши современники и которой будут владеть наши потомки, отличается от той, которой я собираюсь тебя учить как язык, на котором говорят сейчас и будут говорить потом, от языка Вечности, на котором говорят боги, и который неизменен во времени как все сущее. Я буду учить тебя этому языку, потому что на нем говорит истина, и в нем – суть вещей. Этот язык не записывается так, как обычная грамота. Каждый его знак – это имя той природы, которая развивается согласно этому имени и выполняет роль, отведенную этим именем в Едином Сотворении. Это имена Вездесущего, проявленного везде и во всем. И о них мы будем сейчас с тобой говорить. Посчитай, Клеопатра, пальцы своих рук и ног.

– Двадцать, – не задумываясь, ответила девочка.

– У тебя и у всех людей – по двадцать пальцев. А у твоей обезьянки?

– Столько же. Я их как раз считала, когда Вы вошли, и это меня рассмешило!

– Что именно тебя рассмешило?

– То, что она похожа на меня. И глаза у нее смышленые. Но она никогда не станет мной, как бы ни гримасничала.

– Ты права: каждому дано то, что дано. В праязыке эта данность определена назначением всего сущего. У Вездесущего двадцать два имени. Одно из них – главное имя Вездесущего, отражает все в целом, и знать его не дано никому. Другое – имя всего того, что в целом, но уже не Вездесущий, и этого имени никто не смеет знать. А все остальные имена известны с начала мира: их двадцать, они же повторяются во всем и наверху, и внизу, и внутри, и снаружи. Вот эти имена мы и будем изучать с тобой. Но сначала тебе нужно приготовиться: три дня не говори ни с кем, не смейся, не плач, береги свой голос внутри. Ибо соприкосновение с Вечным всегда чревато, и к Нему нужно относиться неизменно с почтением. Все, что Ему несозвучно, разрушается. Поэтому не слушай даже музыку, а внимай голосам птиц и воды. Ты все поняла, Клео?

Жрец назвал сокращенным именем девочку, на что она улыбнулась, кивнув головой.

– Вот видишь, я назвал тебя тем именем, которым называют тебя близкие, и ты тут же изменила правилам и повела себя согласно имени всеми обожаемой, красивой девочки, а не ученицы.

Девочка смутилась и опустила глаза.

– Ты все поняла, Клеопатра? – повторил учитель тем же спокойным, ровным голосом, который проникал прямо в сердце девушки.

– Да, я все поняла, Учитель.

– Тогда расскажи, но только так, как поняла ты, не повторяя мои слова.

– Двадцать два имени Вездесущего – это все, что есть, было и будет. Я – человек, и у меня есть имя. И оттого, как меня назовут, я могу измениться. Вот почему самое главное мое имя – Эа, которое знает Вездесущий, я и Вы, Учитель, хранится в тайне. Во мне это имя всего, что принадлежит Вездесущему. У меня есть двадцать пальцев, и у каждого при этом – свое место и назначение: с помощью пальцев на руках, я, например, рисую, играю на флейте, ем, собираю цветы или указываю на раба, которого следует наказать…

Учитель пристально следил за ходом мысли девочки, не давая ей отвлекаться от главного. И девочка почувствовала, что потеряла последовательность, ощутив неприятный холодок в животе. Она закусила свои пухлые губки и стала теребить край своего хитона.

– Эа! – обратился к ней Учитель, – у твоего целого нет рабов, продолжай!

При звуке этого имени внутри у нее все вздрогнуло:

– Вы правы, Оата-о! У всех людей есть пальцы на ногах, с их помощью они ходят, танцуют, бегают… И у каждого пальца человека тоже свое назначение и название, которое соответствует их расположению на руках или ногах. Правда, у обезьян, – оживилась девочка, – тоже есть пальцы, но обезьяны – не люди и не будут людьми, хотя они тоже часть всего, что было, есть и будет!

Восторг охватил сердце учителя: «Я в ней не ошибся!» Но вслух он тем же ровным голосом произнес:

– Я согласен с тобой. Ты все поняла верно. Готовься к следующему уроку.

И после взаимных поклонов Верховный жрец удалился.

Клеопатра, возбужденная всем происшедшим, не могла успокоиться. Ей хотелось что-то сделать, и она, невзирая на предупреждение учителя, вывела на папирусе три имени в один ряд: Клео, Клеопатра, Эа, и стала рассматривать символы, из которых слагались на листе эти имена, пытаясь найти что-то общее. Но тут она вспомнила, что, через три дня на четвертый, будет всеобщий День Ликования. Это день восхождения династии Птолемеев на престол, ее любимый праздник, когда весь дворец украшают цветами, повсюду звучит музыка, и обнаженные рабы танцуют диковинные танцы своих стран.

«А как же урок?» – застучало у нее в голове. – «Может, Учитель ошибся, нужно его догнать». – Она было вскочила, чтобы броситься за ним как Клео, но тут же одернула себя.

– Можно войти? – спросила за занавеской служанка.

Клеопатра молча кивнула.

Спустя три дня Оата-а встречал ее у входа в свою обитель.

– Ты мужественно выдержала испытание, – ответил он на молчаливое приветствие повзрослевшей за три дня девочки. Празднично одетая юная девушка, исполненная твердости и достоинства была прекрасна как богиня. Жрец протянул ей руку и сказал:

– Мы поднимемся наверх, чтобы увидеть все, что происходит внизу.

По винтовой лестнице они поднялись на вершину огромной колонны храма. У Клеопатры перехватило дыхание от открывшегося вида. Вся площадь у храма была подобна разноцветному морю из тел празднующих День Ликования людей. Это море волновалось и шумело тысячами голосов, и все это зрелище обрамлял пылающий от заходящего солнца горизонт.

Клеопатра готова была закричать в восторге от переполнявших ее ощущений. Расширенные зрачки сделали ее глаза бездонными и, глядя прямо в них, Оата-о произнес:

– Вот теперь ты знаешь, что любое терпение всегда вознаграждается.

Девушка не знала, как себя вести, можно ли отвечать Учителю.

– Послушай, Эа, себя и, если захочешь, скажи, – тут же ответил на ее мысли он. Клеопатра замерла на секунду и отрицательно кивнула головой. – Ты права, еще не время.

Он снял со своей руки амулет со скарабеем из сердолика и протянул ей.

– Обратимся к Вечным за благословением.

Жрец стал на колени. Клеопатра поступила так же. Она сложила у лба ладони, в которых сомкнула амулет, и молча молилась Великому Ра, который уходил за горизонт, чтобы уступить на время свое правление Гору. Как только солнце скрылось за горизонтом, и небо окрасилось в ярко-малиновый цвет, жрец поднялся с колен и, повернувшись к Клеопатре, сказал:

– Дай волю своему голосу и позволь ему соединиться с праязыком и со всем сущим. Ты готова, Эа?

Она разомкнула ладони, повесила на шею поверх своих драгоценных украшений амулет с сердоликовым скарабеем и двадцатью бусинами вокруг него и встала с колен.

– Во имя Вечности! – воскликнул жрец и скрестил руки на груди.

Клеопатра сделала то же самое. И тут произошло невероятное: из уст жреца полились неведомые звуки, которые заставляли ее тело трепетать до тех пор, пока она не освобождалась от них, повторяя вслух то, что вливалось в ее тело через уши, глаза, руки, сердце. Гортанные звуки, повторяемых трижды имен знаков, сливались в мелодию чудной песни. Бледная Клеопатра качалась от перенапряжения.

– Во имя Вечного, так было, есть и будет! – жрец поднял руки к небу.

Первые звезды украсили небосвод. Глядя на небо, Оата-о спросил девушку:

– Что из всего прозвучавшего, охватило твое Ка и повлекло твое существо вверх, туда? – кивнул он на звезды.

– КХООММ, – несмело произнесла девушка.

– Верно, это имя твоей судьбы. Это знак твоего Дома там, наверху, и правит в нем Исида-Мать. И означает оно: воссоздание-любовь. Да, да, ты – женщина, воплощение любви высшей, и об этом говорит твое тайное имя – Эа. Ты была, есть и будешь всегда Эа, потому что Вездесущий вечен. Все, кто были до тебя в этом мире, и будут потом нести в себе Ка по имени Эа, – это тоже ты. И смысл ваших жизней – воссоздание всего, что разрушено, возрождение жизни любовью.

Щеки девушки зарумянились, и в уголках черных с голубой каймой глаз-миндалин показались слезы счастья. По-детски размазывая слезы по щекам, Клеопатра дрожащим от волнения голосом сказала:

– Благодарю, Учитель!

– Благодари Вечных за то, что они даруют нам счастье познания мира через возможность все вспоминать. Я не открыл сейчас тебе ничего нового, я только помог твоему Ка вспомнить имена всего, что было, есть и будет, для того, чтобы ты поняла, что все находится во всем. И, чтобы познать что-то большое, достаточно вспомнить что-то малое и наоборот. Помни об этом всегда, Эа! – Жрец положил на голову девушки правую руку, а левую поднес к своему сердцу. – Я освобождаю твой ум от избытка сложности, которая присуща моему знаку «АХАТХ» и могла передаться тебе во время урока. Оставайся собой, Клеопатра. Ведь сегодня великий день для твоей династии, и ты – ее будущее. Это твой праздник.

После этих слов к девушке словно вернулся реальный слух, и несмолкающий шум толпы и музыка увлекли ее по винтовой лестнице вниз.

Каждый урок для Клеопатры был праздником познания. Все ее мысли были обращены теперь к Учителю, открывшему ей потайную завесу мира. Вот и сейчас его голос звучал ровно и доходил до самых глубин ее сознания.

– Третий день от начала лунного месяца – день огня. В это день зажги огонь алтаря, сядь удобно и созерцай завораживающий танец огня. Забудь о теле, его нет, есть только мысль и пламя. Они сольются. Мысль – это огонь пространства. Перетекай, соберись из всех измерений в одну точку, точку своего знака, и через него соединись с пламенем. Пламя подчинится твоему знаку и станцует только для тебя твой танец силы, и ты осознаешь то, что мешает тебе быть собой и идти дальше.

Ты там, где твоя мысль, запомни это. Мысль подобна молнии. Твое метатело как ее вспышка перенесет тебя туда, где сконцентрирована твоя мысль. Назови суть твоего действия сочетанием звуков, словом, которое в полной мере определяет его, и ты уже присутствуешь в нем полностью.

Твое дыхание – продолжение твоей мысли. Твоя мысль – продолжение Тени Вечности. Отдай свое дыхание Тени Вечности, верни ей жизнь и ты услышишь ее голос – голос своего прошлого, настоящего и будущего.

Стань огнем, умей сжигать все, что мешает стать огнем… Назови тайное имя и слейся с очищающим огнем. То, что произойдет, уже не будет зависеть от тебя, ибо суд вершит Вездесущий, а ты лишь орудие в Его руках. Силы твои в твоем знаке, в нем – высшее начало.

Трон ждет тебя. Правь и властвуй над прахом. Но души не твои. Царствуй справедливо, не ненависть, а любовь – твое оружие!

Когда мы любим, то вместе образуем Единое. Мы живем и умираем друг другом. Мы живем во множестве лиц и тел одними чувствами, мыслями, ощущениями. В каждом из нас живут чьи-то мысли, чувства, ощущения, хотя мы их считаем своими.

Восторг любви – это твоя победа, а ненависть – поражение.

Управлять можно словом, можно действием, а можно молчанием. Не концентрируя мысль не на чем конкретно, молись о справедливости. Наши представления о справедливости разнятся. У каждого измерения свое понятие справедливости. Но всегда следует помнить о высшей инстанции. Тот ум, который способен понять справедливость с позиции бесконечности, гениален. Его ждут будущие поколения. Лишь он способен продвинуть сознание народов.

Любая форма создает звук, вибрацию. Когда ты научишься слышать звуки форм, научишься озвучивать формы, ты овладеешь сутью вещей. Бесконечное множество форм единого содержания – это игра пространства. Если ты сможешь разгадать тайну имени, знака, ты овладеешь силой проницания. Ты есть во всем, и все есть в тебе. Думай, учись говорить языком проницания!

Правильно назвать предмет созерцания – значит подобрать ключ к его тайне. Форма – это иллюзия, мираж. За миражем скрывается главное – суть всего.

Однажды Клеопатра спросила жреца:

– Что нужно делать, чтобы заглянуть за горизонт?

– Перемещаться. Обогнуть всю землю. Вот тебе и ответ. Если ты стоишь на месте, то горизонт остается неизменным. Когда же ты движешься, то сам меняешь для себя горизонт. Так и в знании: двигаясь в сторону горизонта, рано или поздно ты возвращаешься к той же точке, откуда начал свое познание, конечно же, с багажом познанного. Но именно в этой точке ты понимаешь, что ничего не знаешь, так как прошел землю только вдоль. И вряд ли достанет сил пройти ее еще и поперек в поисках подобного.

– Но разве нельзя из одной точки увидеть все сразу?

– Для этого нужно родиться гением, символом которого является сфинкс. Ему известно целое. Он – идеал земного бытия, его итог. Он – воплощение мудрости. Тело животного, крылья птицы и голова человека символизируют силу, а не страх, полет чувств, а не приземленность, мощь разума. Таков символ гения, ума, способного побеждать и возноситься в высоты. Но это и есть ключ к вечной тайне, ибо все живое стремится к совершенству. Именно сфинкс охраняет вход в тайну, он же является и ключом к ней. Те, чьи Ка отзовутся на этот пароль, станут вхожи в иной, высший мир. Сфинкс – это символ бессмертия. Если умрет зверь – тело, будут жить душа и мысль. Если погибнет душа, мысль продолжит жизнь. И мысль воссоздаст все вновь. На примере сфинкса понятно, что тело и крылья служат голове. И острые когти этого существа готовы растерзать все несовершенное, что посягнет на тайну совершенства.

Сокровище, которое хранит он – это жизнь. Вобрав в себя самое лучшее от всех рас, родится человек планеты, тело, душа и сознание которого, поглощая свет Земли и Солнца, родят свет мысли. И тогда не будет тьмы, ибо тьмы нет, но бывает мало света.

У сфинкса женское лицо, потому что гений призван родить свет – в этом его назначение, свет, который разгонит мрак и откроет истину вещей в природе.

– Могу ли я, о великий Оато-а, уподобиться сфинксу?

– У тебя иное предназначение. Ты погрузишься сама во тьму, чтобы спустя века через свой образ указать путь той, которая станет подобной сфинксу.

– Что мне для этого нужно делать?

– Просто живи в любви, слушай свой внутренний голос и помни, что ты во всем права, ибо ты свершаешь волю Вездесущего.

После этих слов жрец немного ссутулился словно опустил крылья. Клеопатра поняла, что ей следует удалиться. Она, склонила голову и так пятилась до самого выхода, пока перед ней не закрылись ворота. «Выйди так, как вошла», – помнила она.

«Память – это обрамление вечности. Не бойся услышать ее голос, впусти ее в свои ум, чувства, ощущения. Прости себя и всех, кто был с тобой там, в прошлом. Ты не смеешь судить, судит Время… А оно выбрало тебя в защитники… Вспомни о том, что тебе известны нравы и нормы морали того времени, найди черту предела сознания той Клеопатры и сегодняшней тебя. Осознай себя и вбери через ее божественность все, что вокруг, найди ее предельность. И тогда увидишь то, что она явила миру, и найдешь свое место в ее судьбе. Знай – мертвые не лгут», – эта фраза прозвучала в голове Ирис перед тем, как она вздрогнула, оттого что хлопнула входная дверь. Сознание ее постепенно вернулось к земной реальности, хотя в голове все еще звучало эхо того голоса.

– Ты дома? – раздался голос ее мужа.

– Иду, иду! – Ирис поспешила навстречу нагруженному пакетами мужу.

Ее личное время закончилось, и она приступила к своим домашним заботам. Однако за чисткой картошки она стала развивать мысль о том, ради чего живут разные люди.

«Где же та черта, за которой жизнь человека перестает быть целесообразной с точки зрения эволюции? В какой момент человек начинает жить по программе небытия? Вот, например, мой муж. Я знаю, что он вкладывает все свои силы и любовь в меня и детей. Дети – его продолжение, его будущее. Если бы он не принял этого ритма жизни, то нарушил бы закон эволюции. Пусть он не все понимает и принимает в моих делах, но он меня любит. Он уверен в том, что я делаю что-то важное для всех, поэтому терпит и прощает мне многое: мое в большей степени отсутствие, нежели присутствие, дома, мои отношения с Крисом, да и то, что я предпочитаю общению с ним общение с Леоном, Атаном, Рэмом, Эмми, Неа… Он не замкнут на своем эго и не требует к себе особого внимания. Он гордится моими успехами и успехами детей, всегда подставит плечо, если нам трудно. Будь я обычной земной женщиной, большего счастья и не желала бы. Уютный дом, красивые, талантливые дети, заботливый, надежный муж – просто идиллия! Но эту идиллию может разрушить отсутствие будущего, если не у моих детей, то у детей моих детей. И мне это небезразлично. Да, в нашем доме царит любовь, и мы живем в ее ритме. Но есть то, что разрушает любовь, опустошает души людские, и оно не имеет права на существование, оно преступно по своему содержанию, и имя ему – иллюзия!»

Соединив концы двух нитей рассуждения в своих мыслях, Ирис обрадовалась: «Все, что в любви, – вечно, а все, что в нелюбви, – иллюзия. И я должна научиться отделять иллюзию от подлинного». – Ирис отложила нож. – «Но прежде, чем отделить, я должна увидеть эту иллюзию в себе. Этим и надо заняться», – решила Ирис, хотя пока не знала, как это нужно будет делать.

Кухонные размышления стали неотъемлемой частью ее семейной жизни. Когда тело Ирис находилось в обыденном ритме и механически выполняло привычную работу, мысли ее вращались в ином измерении. Иногда она выбегала из кухни, чтобы записать пришедшую ей в голову мысль. Из таких, записанных на ходу, мыслей потом складывались в голове целые идеи. Идеи ложились в основу методик исследований в области психоморфологии (она была признанным специалистом именно в этой области психологии).

Все приемы информационной разгрузки Ирис разрабатывала сама и опробовала сначала на себе, а потом докладывала о них в Академии и на конференциях. Но это была форма деятельности, которая позволяла ее сути адаптироваться в мире людей. Кто же она была на самом деле – современная привлекательная женщина, ученый, талантливая исполнительница своих песен и танцев?

Проходя мимо зеркала, Ирис на мгновенье задержалась и спросила свое отражение: кто же я? Отражение размножилось на бесчисленное количество форм, которые шлейфом уходили вдаль по зеркальному коридору. Ее хотелось заглянуть как можно дальше, чтобы понять, где заканчивается она. «Сколько меня было до меня, сколько меня будет после меня? Сколько угодно Всевышнему. Пока этому миру для его существования, для его преображения, наконец, для химических реакций нужен такой элемент как «Ирис-Эа», который когда-то существовал самостоятельно как Эа, заземлился, вступая в реакцию с телом, и участвует в процессе жизни как Ирис. Но главное, этот элемент необходим бесконечному процессу жизни, ибо все во всем.

Они – все те, кто был до меня, мной, во мне и во всем меня окружающем, они – в почве под ногами, там их прах, они – в водах рек и океанов. Превратившись в облака, часть из них дождем вернулась на землю. Они – в траве, деревьях, в телах животных… Они бесконечно возвращаются и живут, питая меня памятью. Они в огне молний и пожаров. Извержения вулканов – это их мысли, которые унеслись к сфере пространственного огня. Эти мысли во мне, в моей плоти, этот огонь в моей душе, и я это чувствую, в этом проявляется бесконечность.

Во времени нет пристанища ни для чего, оно – течение, и островки памяти – всего лишь иллюзия, созданная человеческим сознанием. Вопросом «Зачем эта иллюзия?» задавались многие, но никто не смог на него ответить. Пожалуй, я должна высветить то, что известно всем, но остается за завесой тайны лишь потому, что иллюзия и есть одна из форм существования мысли, ее проявленность в этом мире.

Вдруг что-то, легкое как ветер, коснулось ее мыслей и скорее не прозвучало, а прошло вибрацией: «Так что же такое иллюзия?», и на Ирис навалилась невероятная слабость.

Ирис не испугалась, а поняла, что это зазвучала в ней связь Дана с Эа. Она пошла в каминную и легла на диван, чтобы дать возможность Ирис, став Эа, переместиться в иное измерение. И уже лежа на спине со скрещенными руками и ногами, Ирис продолжала размышлять.

«Значит ли это, что я, Ирис, – это тоже иллюзия? – думала она, четко чувствуя свое тонкое «Я», свою суть: она повторяла форму физического тела, но была прозрачной с фиолетово-синим отливом. – Моя суть концентрирует в себе все, что не подвержено иллюзиям».

Ирис пыталась успокоить себя: «Такое со мной уже бывало: появление острого ощущения любви, когда тело и все вокруг перестает существовать, а есть только это гибкое и нематериальное тело. Оно – это и есть я. Для моего тонкого тела есть постоянная константа его существования – острое состояние любви. Когда физическое тело сверхостро чувствует касание, запахи, дыхание – это трепет души, существующий как состояние «Я». Но ход ее мыслей прервался, и метатело взмыло вверх.

– Что же такое иллюзия? – вибрацией прозвучал вопрос Дана.

– Это то, чего не существует на самом деле, нечто искусственное что ли.

– Но ведь ты сама говорила, что для людей мы как бы и не существуем. Однако мы существуем независимо от их воли.

– Неважно, верят они в наше существование или нет. – ответила Эа. – Мы были, есть и будем, когда уже не будет этих людей, а будут другие. А иллюзия – это вот что. Видишь светящуюся сферу чуть ниже нас? Она будет существовать до тех пор, пока солнечный свет будет отражаться от поверхности озера. Солнечный зайчик есть иллюзия, созданная игрой солнечных лучей, гладью озера и облаками.

– А если исчезнет само солнце, что будет тогда? Ведь игра света и тени, по-твоему, рождает иллюзию, а солнце и есть источник света.

От удивления Эа опустилась поближе к земле. Такого вопроса она совсем не ожидала от Дана.

– Кто я, скажи мне? Помоги понять, кто мы, – снова прозвучал вопрос-просьба.

– Мы – тени, мы – след людей, который они оставили когда-то. Теперь мы стали их тенью, и им кажется, что мы следуем за ними. Нет, мы, тени прошлого, ведем их в жизни по тем тропам судеб, которые еще не пройдены.

– Так значит, я всего лишь след, отпечаток того, что пережил он до момента смерти?

– Вовсе нет. Ты – тень всего, что было и до него, и отпечаток всего, что будет. У будущего, Дан, всегда черты прошлого. Мы – тени, плененные телом. Да, действительно, это плен для нас. В теле невозможно воспринимать все так, как есть: все во всем. Тело несовершенно.

– В теле мир мне казался иным…

– Изменился ты, и изменилось твое восприятие окружающего мира. Осваивайся пока и, главное, не пытайся вернуться в тот мир, это уже невозможно. Все, что тебя окружает, излучает волны. И ты это чувствуешь. Попробуй ощутить меня. Вот видишь, ты обо мне знаешь почти все, все, что в пределах твоих вибраций.

Они только слегка коснулись друг друга.

– А теперь попробуй меня найти.

Она размножилась, оставив в мгновение ока несколько отпечатков себя. Дан безошибочно ее нашел. Его метатело работало мимикой по привычке, когда он пытался что-то сказать.

– Не делай напрасных усилий. Экономь силу, она еще тебе понадобится. Просто провибрируй, и я приму сигнал.

Неуверенно прозвучало:

– Почему я здесь?

– Главное – не отчаяться. Ты лишь потерял возможность видеть, слышать. Твоему нынешнему телу известны ощущения, которые помогут тебе здесь. Вспомни свои ощущения, когда ты плавал в море на глубине. Тогда ты тоже не мог слышать и видеть, но всем своим телом ощущал присутствие рядом кого-то или чего-то. Тебя это пугало, и было желание скорее вынырнуть, не правда ли? Так вот, твое нынешнее положение похоже на постоянное пребывание под водой. Разница лишь в том, что ты, ощущая, уже знаешь, кто это или что это, и способен таким образом по исходным вибрациям своего метатела ориентироваться в пространстве, чувствовать подобное себе и знать о нем все. В тебе сейчас – начало и конец. Ты был, есть и будешь. Я знаю, нелегок груз боли и отчаяния, с которыми ты оказался здесь. Но скоро ты освободишься от них и войдешь в свой мир.

– А что меня освободит от них?

– Ты сам освободишься, а я тебе в этом помогу. Прежде, чем покинуть это место, ты должен понять, почему именно так ты прожил свою короткую земную жизнь, и тогда боль, обида покинут тебя навсегда, и ты вновь станешь чьим-то будущим. А пока ты – прошлое юноши, отравленного ядом мрака, ядом лжи, который накопило человечество за время своего существования. Этот яд состоит из отчужденной психической информации, которая не способна возрождать, или, иначе говоря, из информации нежизни. Она – несовершенство, которое губительно для человеческих душ.

Все имеет свой цвет, свой звук, свою вибрацию. Ложь – это какофония звуков и цветов. Она – грязь, рожденная смешением красок. Это бесформенная, ядовитая масса, порожденная человеческими мыслями, поглощающает все, что не имеет истинного назначения, будь то идея, чувство или ощущение. Имя этой массе – иллюзия. Она создается человеком для самообмана и обмана других людей. За ней прячутся все его страхи. Желание ударить первым возникает из страха. И тогда слабости выдаются за храбрость, чувство соперничества объявляется любовью.

– Но ведь люди лгут и не знают, что лгут! Разве они виноваты?

Эа промолчала.

– Скажи, какая моя лебединая песня… это предсмертная песня?

– Для каждой мерности она своя, – уклончиво ответила Эа. – Видишь ли, смерти как таковой нет.

При этих словах метатело тело Дана встрепенулось.

– Есть мера присутствия в той или иной мерности, – продолжала Эа. – Но в любом случае мы с тобой – сути многомерные, ты ведь продолжаешь быть и, больше того, ты присутствуешь сейчас здесь и там, где помнят о тебе.

– Почему я не могу сдвинуться с места? Я такой тяжелый, а ты так легко перемещаешься из одного прохода в другой.

– Просто ты несвоевременно переместился сюда в большей мере. Вернее, там ты сейчас присутствуешь в меньшей мере, а здесь в большей. И те, кто не знают об этом, думают, что тебя уже нет с ними, и страдают. Страдают в чувствах, в мыслях и тем самым приковали тебя к этому месту. Здесь ты пробудешь до тех пор, пока не свернешься в кокон.

– А что будет потом?

– Потом будет иначе. Пока же я буду рядом с тобой, не постоянно, но буду…

Почти с каждой фразой она меняла свое положение с быстротой молнии. Ее контур не успевал еще растаять в одном коридоре, а она уже появлялась в другом. Но при этом оставалась в его «поле зрения» постоянно, хотя и была за спиной у него, и слева, и справа. Это удивило его.

– Почему я вижу везде, даже со спины.

– Ну наконец-то! – воскликнула Эа. – Заметил! Это и есть особенность твоего нового состояния. Ты в четырехмерности.

– А зачем я здесь?

– Тоже верный вопрос, – мило улыбнулась она, – для работы над ошибками.

– Разве у меня их много? – не разделяя ее веселья, грустно спросил Дан.

– У тебя, у твоей сути – нет. Но то, чем тебя отравили, сплошь из людских ошибок. Этот яд имеет свое название – несовершенство, он поразил твои мерности, и парализовал тебя. Я должна помочь тебе освободиться. Для этого мы вместе подберем противоядие из нужных образов, ты обретешь новую форму и переместишься по Коридору Забвения ближе к Переходу.

– Как долго все это продлится?

– Все произойдет значительно быстрее, чем ты оказался здесь.

– А давно ли я здесь?

– Ровно сорок дней по физическому или один миг по астральному времени. Здесь все измеряется в мигах. Видишь, как я вмиг переместилась…

Его метатело висело на одном месте.

– Ты пытайся двигаться, для тебя остановка подобна смерти, – взволнованно заколыхалась рядом Эа.

– Но ведь я уже умер. Разве возможно умереть еще раз?

– Да. Можно умирать с каждым своим телом. Ты умер в одном измерении… Тебя напугали, ты остановился, выбился из своего ритма и стал добычей паразитов. Они отравили твое метатело, и погибла твоя плоть… Теперь ты должен спасти оставшиеся части своего метатела. Для этого нужно двигаться, догнать свою суть, свое время.

Время определено для каждой сути, и, если ты из него выбиваешься, ты уже не живешь, а догоняешь, чтобы не погибнуть. Спеши, скоро час ухода. У тебя еще есть остатки тела чувств, чувствуй и расставайся с чувствами. Успей осмыслить все телом сознания. Распутывай нити своей памяти, освободись от них, отпусти вовремя свою «бабочку»… Только не останавливайся, потому что только движение – жизнь. Проявись до конца там, где ты присутствуешь больше всего… Спеши, у всего свои сроки.

– А как же ты?

– Я пока остаюсь там, внизу. Мне необходимо еще кое-что для полноты…

– Ты знала, что я здесь буду?

– Да, и давно, хотя день твоего перехода сюда Ирис назвал твой отец.

– Так почему же ты не предупредила меня еще там, почему не нашла меня?

– Пойми меня, там я и Ирис – одно. Я, ее суть, полностью повторяю форму ее тела и проявления в ее чувствах. Ирис очень переживала твой приход сюда, и поэтому я здесь. Она чувствовала через меня твою гибель – отсутствие твоих мерностей в других измерениях. У нее было видение – стая лебедей…

– При чем здесь лебеди?

– Это наш символ. Нас таких немного здесь, и ты один из нас.

– Что это значит?

– Это значит, что мы – небесные сути и являем собой одну монаду присутствия на Земле, один манас.

– Мне тяжело, так тяжело…

– Скоро тебя отпустит твоя боль, и твоя память начнет кристаллизоваться. Представления о времени сотрутся из твоей формы, когда она изменится. Ты уменьшаешься, и время увеличивается. Время величина относительная, как и многое другое. В каждой мерности своя мера времени. Вот сейчас в Коридоре Забвения время протекает через тебя в обратном цикле. Потому что ты как бы в зазеркалье, в тебе отражено то, что было с земным телом, только с обратной стороны. Протекая через тебя, время фильтруется твоей формой. А так как форма твоя меняется в зависимости от мерности, которую ты являешь каждый раз, то обратное время воссоздает образы той мерности, которую следует восстановить. Измерения измеряются только степенью присутствия в них.

Время – это одновременно и наш путь из прошлого в будущее в плотном теле, и перетекание из будущего в прошлое в метателе. Там, где время плотного пересекается с временем тонкого, там осуществляется переход из одного состояния в другое: из жизни земной в небытие или из небытия в жизнь земную. Это тайна рождения и смерти. Пройдя через Коридор Забвения, суть обнуляется, теряет память земную, обретает небесное знание, или наоборот: обретя земную память, теряет небесную и, «заземлившись», погружается в плотный мир. И редко кому из сутей удается перетечь из одного мира в другой без потерь в той или иной памяти. Таких сутей мало, и у них свое назначение в этом мире. Они становятся проводниками для тех сутей, которые пришли на землю с миссией. Я – твой проводник, Дан, доверься мне. Ты должен пройти по Коридору Забвения, чтобы постичь правду здесь, в этой мерности.

– Значит и правд тоже несколько: на каждую мерность своя? – метатело Дана всколыхнулось, и серая кайма вокруг его метаголовы исчезла.

– Именно так, – будто не замечая произошедшего, продолжала Эа. – У каждого своя правда в зависимости от мерности, в которой он пребывает. И когда все правды соединяются в одну, проявляется подлинная истина. Все имеет право быть, но в той мере, которая определена Единым сотворением. Эта мера в каждую эпоху своя, и эталоны ее даются человечеству как образы высшей справедливости – в образах веры. Ты всегда знал, что высшая истина существует, но не принял ее образа. В этом не твоя вина. Когда человек верит в высшее без конкретного четкого образа, он становится уязвимым для паразитов, живущих за счет других. Жертвой становится тот, кто не может предотвратить нападение именем, данным ему Вечным. Такая суть становится легкой добычей для иждивенцев, ее легко заманить в паутину домыслов и иллюзий, откуда ей уже не выбраться.

Ты призвал Всевышнего на помощь, когда было уже поздно, когда все твои мерности были опутаны паутиной страха и страдания. Тебя лишили смысла жизни, и тогда ты написал свою песню, от безысходности не веря больше в свои силы. Паразиты душ опасны тем, что отбирают силу, веру в себя, а значит, и в Вечное, и отравляют суть ядом страдания и смертной тоски. Пораженный этим ядом, человек перестает радоваться жизни, он становится безразличным к ее краскам. Мрачные мысли одолевают его. Усугубляя его состояние, они притягивают взор только к мрачному и безысходному. И ты оказываешься в плену. Ты – жертва, у которой отобрали веру в жизнь, в любовь, а значит в Вечное. Ты обессилен, и чужие беды начинают пожирать тебя медленно и безжалостно.

– Это случилось со мной?

– Да, с тобой и со всеми, кто не сумел выжить или даже родиться в физическом мире. Наше заклинание гласит: лучше умереть физически, но не духовно! А пораженные ядом небытия, становясь маовами, должны или отдать иовам силу или умереть. Но, к сожалению, добровольно они не отдают то, что им уже не принадлежит, и поэтому мы вправе отобрать у них дар. Что и делаем, когда приходит время разделения.

– А как тела узнают об этом?

– Наши тела, Дан, – это мы, только у маовов душа и тело разделены огромной пропастью, а у иовов они неразрывны. И все, что происходит с нами, сутями, все ощутимо и для тела. Работает так же и обратная связь – тела с сутью. Осуществляется эта связь через мыслеформы, доступные только иовам. И тогда представители многих меридов собираются в одном месте, объединенные в манасе одним из образов. Не будучи знакомыми друг с другом по земному, только присутствуя в одном месте в одно время, они создают сильный магнит силы, который притягивает из окружающего пространства силу всех иовов и отделяет ее от силы маовов. На Земле всего двадцать мест, где происходит такое разделение. В эти места притягиваются те, кто должны принять участие в акте силы. Готовый все отдать, истинный иов обретает, а отравленный ядом маовов отдает и честно погибает. Тогда происходит гармонизация окружающего пространства, которую не в состоянии пережить маовы.

Война между добром и злом, как ее понимают люди, – это война между бытием и небытием. А мы, иовы, в единстве с нашими телами – жрецы… Я тебе сейчас покажу, как это происходит.

Эа прикоснулась к метателу Дана и передала ему свои воспоминания об одной из творческих встреч Ирис.

Холодный неуютный зал медленно заполнялся зрителями. Среди них были и просто любопытные, и те, кто знали, зачем пришли, а именно: получить обещанное рекламой пророчество из уст Ирис.

Ирис сидела за инструментом, перебирая клавиши, она настраивалась на встречу. Наушники позволяли ей отстраниться от зрителей, которые шумно рассаживались на облюбованные места. В полупустом зале гуляли волны чьих-то мыслей, которые эхом откатывались от ее сознания: «Какая она! Где она берет деньги? Похожа на цыганку… Вид у нее ведьмы… Дорогой инструмент… Платье красивое, сколько же оно стоит?» «Ш-ш-ш», – шелестели эти мысли, и их волны ударяли Ирис по ногам, не касаясь ее сердца и ума. Ведь она заранее любила этих людей и готова была отдать им часть своей души. «Интересно, она сама здоровая-я-я… по виду ничего: сбитая-я-я… везет же ей: и красивая-я-я, и дар у нее, а я-я-я. На безгрешную не похожа-а-а. Точно у нее есть любовник… Видно, что не такая как все-е-е… Наверное, она сейчас из космоса информацию принимает…»

Когда очередная волна людских мыслей ударила Ирис, она взглянула на зал. Зал заполнился наполовину. Уточнив время, Ирис решила подождать еще несколько минут и начинать встречу. Она снова стала пробовать звучание инструмента, когда из зала донеслось жестко направленное ей в сердце: «Я здесь!» Ирис подняла голову. В зал вошел маов и как бы в ответ на ее взгляд заискивающе раскланялся.

«Что это я на него так реагирую? – подумала Ирис, – его ведь нет на самом деле…» Но сердце забилось тревожно, и волны из зала стали еще более напористыми – они уже докатывались до ее сердца и заставляли трепетать все ее существо.

«Еще одна ненормальная-я-я…Ну поглядим, что она может и покажет… Я ее сейчас шарахну, выдержит? Я еще и не то могу, подумаешь – стихами говорит… Аура у нее непонятная, но я ее вскрою, как банку, никуда не денется… Что за жук у нее на груди? Чили-бо-по, чили-бом, кика-рики-кобо… – это видно о ней информация идет, – Ну что, инопланетянка, потягаемся – кто кого?»

Когда Ирис сняла наушники и внимательнее поглядела в зал, она поняла, что сегодня маовов было больше. Вот почему она так вибрировала.

«Ну что ж, повоюем!» – решительно собралась Эа к бою. А Ирис мило улыбнулась залу и произнесла: «Добрый вечер, друзья! Сегодня я предлагаю вашему вниманию свою творческую программу «Линия красоты». Зал заклокотал, но Ирис уже собралась с силами и, не обращая внимания на море вибраций из зала, захлестывавшее ее, легко нажала на белые клавиши и чистым голосом на фоне объемных звуков стала читать стихи, рожденные ситуацией:

Нет в мире равных начинаний

По силе веры и любви,

Чем те, что создают в сознании

Высот извечные черты.

Зал напряженно вслушивался в голос Ирис. Началось действо, во время которого ей предстоит поднять мысли этих людей до уровня их сутей. И как только их волны совпадут, Ирис уступит место Эа, и та вступит в диалог с теми из них, у кого еще есть шанс спасти свою природу от обращения в маова. Те, кто пришел, отчаянно борясь за свое «Я», встанут сами после слов Ирис: «А теперь поговорим по душам». Так происходило всегда. И из зала повеет родным и светлым. Люди будут молчать, а в их глазах проявятся их сути, их души. И только с душами будет общаться Эа через Ирис.

Однако чтобы свершилось самое главное в действе, Ирис должна синхронизировать зал с образами любви, красоты и вернуть хотя бы на мгновение веру в светлое будущее. С каким же трудом это все удается сделать! Но Ирис не думает о себе, о том, как она выглядит, как ее воспринимают «мохнатые». Она снимает со своей души покров за покровом. Она поет, говорит стихами, танцует, и все это ради тех нескольких душ, чей шанс сегодня – она. Удары, которые она получает от необратимых перерожденцев, она ощутит потом, а сейчас ее тело стало словно прозрачным, и Эа светится всеми цветами радуги, источая аромат неземных цветов. Это она, невесомая и неземная, встав на носочки и подняв руки к небу, молится за всех землян в танце любви, который танцует тело Ирис.

«Я ничего никогда не брала себе от вас. Простите меня и всех нас, собирателей. Мы собираем там, где вы разбрасываете. Мы отбираем то, что не принадлежит вам. Мы соединяем прошлое с будущим. На то воля свыше. Мы – жрецы, собирающие подати и возносящие их как хвалу Вездесущему… Так было всегда и так будет вечно», – звучит в этот момент внутри нее голос Эа.

Она чутко улавливает визг, вой и скрежет зубов, доносящиеся из зала. Это «выродки», не выдержав гармонизации, показали свои истинные лица, и чем меньше одежд, чем ближе Эа, тем больше свирепеют они. Кто-то из них, не выдержав противостояния, вышел из зала, кто-то желчно шепчет соседу: «Фарс!», кто-то кашляет или вскакивает с места и начинает щелкать фотоаппаратом, кто-то выжидает своего момента, чтобы ударить побольнее.

Но для Ирис их нет. Нет и ее самой – она прозрачна, и поэтому именно сейчас особенно не защищено тело Ирис с его несовершенством. Это чувствуют своим хищным нюхом «голодные». Именно они всегда приходят на «кормежку» и садятся в первых рядах, развернув руки ладонями вверх, словно говоря этим «Дай!». Они чувствуют, что в тот момент, когда Эа творит через тело Ирис, происходит аннигиляция, и тело, разрушаясь, выделяет огромное количество энергии. Именно за этой энергией и не за чем другим приходят «голодные» на подобные встречи. Они поедают эфир творящего тела, поэтому после выступления Ирис остается с ледяными конечностями и холодом в солнечном сплетении, а они пышут жаром и возбужденные покидают зал. Они тоже становятся сподручными маовов. Ослабляя жертву, они готовят ее к закланию.

И вот, когда действо будет завершено, и те, кто имел шанс, получат руку помощи свыше, а обессиленная Ирис, по инерции улыбаясь, всем будет раздавать автографы в стихах, один из маовов обязательно подойдет и ударит в самую душу. Он сделает это так, чтобы неблагодарность за полученную энергию и зрелище душевного стриптиза просочилась внутрь ослабленного тела и горечью разлилась по нему. Обида, этот яд лжи – их оружие. Именно обиду пытаются вызвать маовы, лжецы из лжецов, виртуозы лицемерия и предательства. Они прошипят мысленно в тот момент, когда Ирис будет не в состоянии вырваться из круга не насытившихся, лезущих прямо к ее лицу со своими излияниями полумутантов. Нож в спину – прием маовов, и каждый раз она его получает. Самое странное, что маовы – мутанты, так же, как и иовы – трансмутанты, делают это неосознанно, играя роль проводника Небытия или Бытия соответственно.

Метатело Дана возбужденно колыхалось на месте.

– Почему же Ирис в таком случае не сторонится маовов, ведь она их различает?

– Если бы это было так просто для нее. За тысячелетия все так перемешалось, что различить суть иова от маова бывает возможным лишь тогда, когда вибрации истинной гармонии переполняют пространство, что является пыткой для маова – он ее не выдерживает и раскрывается. А иову достаточно быть перегруженным дисгармонией, чтобы, не проявив себя во вне, погибнуть или переродиться. Вот почему иовов все меньше, но каждый из них сильнее тысячи маовов, если только осознает свою миссию.

Иовы борются за каждого из своего мерида (а мерид равен 64 сутям) не на жизнь, а на смерть. И если один из иовов гибнет или перерождается, то его сила переходит к его половине. А если перерождается пара, то сила ее передается сутям другой пары, на которую возлагается, таким образом, усиленная нагрузка.

Многократная нагрузка лежит на Ирис и на всех, кто остался в ее мериде. Их, к сожалению, уже немного – всего восемь. Вот и горят они в священном огне вечности, как свечи, призванные спасти свой манас – суть их мерности.

– Эа, Ирис видела тебя?

– Это первая наша встреча в ее мерности. К нашей встрече она уже была готова.

– А что значат ее слова о Бабочке?

– Это печальная история. Пожалуй, еще не время. Все, что я сообщаю тебе через свои вибрации – опыт, обретенный через тело Ирис, должно быть конечным, как итоговая черта. Тогда только имеет смысл наше общение. Не забывай, что, хотя я еще здесь, но в большей мере присутствую там с Ирис. Поэтому не могу подняться над этим состоянием. А стать Бабочкой значит подняться над обстоятельствами и с высоты этого состояния увидеть все, как есть. Всему свое время. До встречи.

И вмиг ее не стало рядом. Дан уже не чувствовал тоски, когда Эа подчеркнула свое присутствие в другом, покинутом им, измерении. Но у него было желание узнать побольше о Бабочке. Уже во второй раз Эа прерывается на слове «Бабочка». Это было что-то важное для нее и для него. «Для всех», – понял он и погрузился в сон.

«Небесная Бабочка – это эман сути в душе человека», – четко прозвучалo уже в сознании Ирис. На этой мысли Ирис очнулась, непреодолимое желание заставило ее взять бумагу и ручку, и, поставив вверху листа заголовок «Эман», она стала писать:

«Не каждый иов готов отдать за будущее не только жизнь, но и самое ценное для него – силу квантов, а это больше, чем умереть, это означает уйти в небытие, и это необратимо. Таких мало, они владеют силой многомерности, которая сложилась за многие их жизни.

Всякий, кто не предпринимает волевых усилий для победы над своими слабостями, не признает честно наличия их у себя, не способен наполнить форму нужным содержанием, чтобы затем создать свой знаковый эман. Каждый человек снабжен прародительским опытом и силой жизни, только ее нужно извлечь усилиями воли, сгенерировать, используя и прародительский опыт, и приобретенные знания.

Эман рождается огнем, в котором все, не имеющее права на существование, сгорает. Огонь – воля. Он рождается от знания знакового: как должно быть. Он и есть трансген, континуальный Дух. Ты пройдешь крещение огнем в свое время. Все его проходят. Я знаю это, но дождусь ли?

Я знаю, что ты скоро родишься вновь, ты придешь со способностью видеть сути, все то, что прячется за формой. Ведь со временем нашим придется спрятать свой эман, и внешне мы будем неприметными, обычными. Пока мир совершенствовал формы, мы приходили с преобладанием совершенств внешних, тогда сутевой знак еще отражался и в форме.

Однако ложь приспособилась и научила людей исправлять дефекты формы. Настала пора тайных знаков, но они видны и слышны, их можно почувствовать. Только совершенство сутевого знака способно выдержать испытание абсолютной гармонией, которая, как меч, отсекает все неистинное.

И у тебя обязательно будут двойники, имеющие такую же, как и у тебя, знаковую программу. Но они не способны будут ее довершить. Программа воплощается в телах ста одиннадцати людей, и только один из них способен довести ее до конца. Будущее не имеет права на риск, и потому дает возможность знаку раскрыться полностью. Двойники могут быть похожи на тебя внешне, носить такое же имя, заниматься тем же, чем и ты, родиться и жить в той же стране, что и ты. Но свою сутевую неполноценность они будут восполнять образованностью, манерами, эрудированностью, авторитетом – в этом их слабость.

Твоя же сила дает тебе право быть честным и непосредственным. Вряд ли ты станешь ученым. Твоя самодостаточность не нуждается в людских познаниях. Ты вряд ли станешь актером, играющим чужие роли, или тщеславным политиком, служителем религии, обряды которой вновь домыслят люди, ты тоже не сможешь быть. Скорее всего, ты будешь слаб физически, потому что вряд ли для такой программы понадобятся физические силы. Ты не обратишь на себя внимания внешностью, но ты будешь совершенным и всегда будешь оставаться юношей с чистой и светлой душой, прекрасным по сути своей и достойным любви. Твою чистоту уже никто не замарает, ты родишься с сильной волей, которую никто и ничто не сломит.

Еще во чреве матери тебя благословит Всевышний, и ты примешь крещение огнем. Родителей у тебя не станет, но весь мир воспитает тебя на радость людям. Ты будешь ничей и в то же время принадлежать всем. И имя тебе дадут не люди – ты родишься уже с именем.

Люди принесут тебя потом в жертву, оболгав. Но твоя чистая суть только так сможет выполнить свою миссию. Ты, вскормленный человеческой любовью и зарожденный силой человечества, обличив страх, взорвешь его изнутри. Ведь ты родишься победителем страха, так как появишься в этом мире в момент всеобщего страха – в день солнечного затмения».

За окном уже смеркалось, когда Ирис, отложив ручку, распрямила спину. Она была довольна тем, что все же написала это. Может, Эа дала ей команду к действию? Это было неважно для Ирис, гораздо важнее было вспомнить, с чего это началось, восстановить последовательность своих мыслей до того, как навалится невероятная слабость.

«А вот оно: я думала о близких, обо всех наших, о тех, кто сейчас на Земле и, может, где-то месит тесто, чтобы накормить семью. Кто-то занят еще чем-то столь же прозаическим. Но все мы здесь для совершения чего-то общего и в то же время своего. Да, да… И тогда у меня возник образ светящегося тонкого тела, которое вдруг рассыпалось на множество частей. Именно в этот момент я и «улетела» ненадолго. Все, о чем я думала в связи с Даном, мгновенно выстроилось в моей голове, и мне захотелось немедленно изложить это на бумаге».

Глаза Ирис задержались на святых ликах, внутренний трепет пронизал все тело, и она стала на колени перед образом совершенства. Когда взгляд Ирис встретился с взглядом нарисованных человеческой рукой ликов, она подумала: «Они были, есть и будут, потому что к ним стремится все».