Читать книгу Заклинание бабочек - Ия - Страница 3

Была уже ночь, когда уставшая от напряжения Ирис буквально рухнула в постель. Тела она не ощущала, только гулкие удары сердца отбивали ритм ее жизни. Перед закрытыми глазами появилось звездное небо, и открылось пространство, в которое на волне ударов сердца устремилась ее суть – Эа. Тело Ирис металось: она стонала, говорила в полузабытьи с мужем. Она очнулась в ужасе от увиденного в предрассветной мгле, не в силах унять дрожь тела, в холодном поту, встала с постели. Часы показывали три часа ночи – час быка. Ее мысли метались в отчаянии: «Что же делать? Нужно что-то делать!»

Ирис кинулась к телефону, дрожащими пальцами стала набирать номер Леона, лихорадочно считая в уме, который у него там, на том конце земли, час: «Лишь бы он был дома! А какой сегодня день?»

На другом конце провода подняли трубку, и гнусавый женский голос, врастяжку проговорил:

– Ал-ле, кто-оо э-эт-то?

Но тут же вмешался голос Леона:

– Ирис, слушаю, что случилось у тебя? Я чувствую волнение уже несколько часов? Тебе плохо? – тревожным голосом спросил он.

– Мне очень плохо, Леон, сегодня ночью мне привиделось самое худшее из того, что я когда-либо видела. Грядет катастрофа, понимаешь, и ее нужно предотвратить.

– Что же все-таки случилось? – эхо в телефонной трубке повторяло слово «случилось».

– Еще не случилось, но может случиться, если не вмешаться немедленно. Я вчера очень устала, и только легла в постель, как сразу будто провалилась в пустоту. Почти сразу же я вылетела из тела, но на пути моей сути возникла жуткая мгла, нечто, что затягивало в себя все вокруг. «Оно» все поглощало, «оно» убивало…

Я все ощущала, это был не сон. Вначале я увидела стену древнего монастыря, полуразрушенный вход в какой-то тоннель. «Я не хочу туда входить, не хочу!» – закричала я. Но темный поток увлек меня внутрь. И где-то внизу в полутьме я увидела трехпалую мужскую руку, выглядывавшую из под черной одежды. Я поняла, что это тот, кто спускался… Его рука открыла какую-то металлическую сферу, внутри которой был свет, освещавший ее изнутри. То, что было внутри, светилось и заскручивалось в вихри, а затем собралось в подобие яйца, которое извлекла трехпалая рука, и мне стало так плохо, будто сердце вырывали из груди. Плохо было не от «предмета», а оттого, что он находился отдельно от сферы и в этой руке. Все вокруг «поплыло», стены стали рушиться, и было такое ощущение, что весь мир накренился… В видении я услышала: «Сенека!», и только успела понять, что грядет какая-то катастрофа. После этого вновь возникло видение – римский барельеф, но я не сразу поняла, что это был древнегреческий историк Геродот. Сердце мое встрепенулось, так как я почувствовала землетрясение и увидела храм под водой. Погружаясь под воду, я поняла, что на дне лежал город. И тут я увидела этот предмет – сферу, затянутую илом. Когда я приблизилась к нему, он замигал красным и зеленым светом, приоткрылся люк, и оттуда вырвался импульс-вихрь, который подхватил меня и увлек еще глубже. Земная кора сместилась, и в образовавшуюся щель проник этот импульс. Я увидела магму, которой управлял этот предмет. Я стала понимать, что катастрофа как-то связана с тайной этого предмета. «Откуда это?» – подумала я и тут же увидела огромных размеров планету, окруженную радужной оболочкой. Содержимое «предмета» растекалось по радужной поверхности огненными кляксами и постепенно таяло, проникая сквозь оболочку. Похожая на плазму это была другая форма жизни, другая цивилизация. «Оно» принадлежит этой цивилизации, и было бы ошибкой извлечь ядро из сферы. Это как двигатель, понимаешь, опасный для нас сейчас, потому что мы еще не готовы. И потом я увидела самое страшное.

Длинный, серый казенный кабинет, на стене – портрет Энштейна. Тот, кого я вижу, прячется за ним, как за карнавальной маской, но я вижу сквозь маску: он – мутант, он – монстр. И, о Господи, у него в трехпалой руке – ядро. Нас обокрали, у нас отбирают будущее. Боже мой, тот, кто извлек древнюю тайну, сам уже поражен, облучен, он изменился. И так же изменит все. Это гибельно для душ человеческих. «Что делать, что же мне делать?» – заметалась я на подушке.

Наутро после видения я нашла в книге о философах и Геродота, и Сенеку, и поняла, почему через образы этих философов и их эпохи меня провело видение. С обложки книги вдаль смотрел тот же барельеф. «Душа – это Бог, нашедший приют в теле человека» – это высказывание я нашла в той книге.

Кто-то пытается под маской науки подменить не постижимого человеческим разумом Всевышнего. И этот кто-то поразил сам себя. То, что он держит в своей «лапе» – совершенно, оно сделало его самим собой. Его суть обрела себя – трехпалого уродца… Но ведь он теперь станет властвовать и губить все, что не похоже на него. Он не станет отрицать себя…

А будущее еще не готово родиться. Оно в зачатке тех форм, которые еще далеки от совершенства, формы начнут мутировать, и исказится резонатор совершенства. Это путь в никуда, понимаешь?

Представь себе такую форму жизни: только гулкие удары сердца в полной тишине. Нет ни мыслей, ни чувств, ни желаний. Жизнь заключается только в этих ударах сердца. Объект жизни – тело.

– Как хорошо, что у этого мира есть полюса! – под впечатлением от всего услышанного воскликнул Леон. – Полюс материальной жизни, где господствуют формы и полюс нематериальной жизни, где торжествует мысль.

Его взволнованный голос повторялся эхом в телефонной трубке.

– Я знаю, что я должна делать! Вернуться в научную среду и предотвратить катастрофу. Но как, еще не знаю!

– Я с тобой, береги себя!

На том конце провода что-то щелкнуло, и раздались короткие гудки. Но для Ирис это было уже не важно. Главное, в ней созрело решение, отчего ей стало легче. Все оставшееся до рассвета время она планировала, с кем должна связаться, чтобы попасть на ближайшую научную конференцию. У нее теперь была цель – Академия. «Поэтому я вынуждена встретиться с Мовом!» – Ирис тяжело вздохнула. На душе была тяжесть граничащая с безысходностью. К сожалению, ей вновь нужно было воспользоваться его услугами, хотя она уже знала, что это убогое существо с бегающими глазками и трясущимися руками, с подобострастно согнутой спиной, насквозь лживое в своем лицемерии, представляло опасность. Это был маов, который, рассыпаясь в любезностях, скрывал за маской добродетели свои порочные мыслишки и желания.

Лесть – вот то оружие, посредством которого он, генетический урод, пробивался «в люди» и получал научные звания. Угодливая готовность служить любому хозяину немало помогала ему на этом пути.

Ирис стала вспоминать, как все началось.

Несколько лет тому назад после творческого выступления в городе Н. к ней подошла Неа и вручила приглашение на научную конференцию. Ирис взволнованно поблагодарила ее и сказала, что ждала этого уже давно.

– А на какую тему можно готовить доклад? – спросила Ирис.

– На любую. Это такая конференция, где можно говорить все и обо всем.

– Но вы говорили, что это научная конференция…

– Вот именно поэтому и можно говорить все. Всем нужны нетрадиционные идеи, понимаете?

Вдохновленная тем, что ее знания о принципах биорезонанса, ритме могут быть полезными, Ирис написала доклад на вполне научном, как ее казалось, языке. Радость с ней разделил Атан, который тоже надеялся, что, наконец, официальная наука примет идеи Ирис.

Но, оказавшись на конференции, Ирис почувствовала некоторую растерянность. Чем дольше она слушала доклады выступавших физиков, биологов, тем неувереннее чувствовала себя. Ее робость почувствовал Атан.

– Не волнуйтесь, – сам чуть не стуча зубами от волнения, обратился он к ней.

– На себя посмотри, – шепнула в ответ Ирис.

В тот момент она поняла, что еще не пришло ее время. Она еще недостаточно была осведомлена о том, что известно современной науке из этой области, и потому не имела права излагать свое понимание гармонического резонанса. «Нужно сначала изучить предмет так, как его понимают современные ученые, и познакомится с их точкой зрения», – решила она для себя.

Когда объявили ее доклад, Ирис уверенно заявила: «Тема моего доклада – «Гармонический резонанс биосистем». Но поскольку я представляю нетрадиционное направление, то и доложу нетрадиционно с демонстрацией этого явления на примере нашего с вами общения».

И она прочитала стихи, сыграла на флейте, станцевала спонтанный танец и спела, чем и шокировала аудиторию. В итоге, кто-то решил, что она просто сумасшедшая, а кто-то отнесся к ней более благосклонно, увидев в этой неординарности нечто неземное. В числе последних оказался известный физик, который, обобщив последние достижения науки и знания восточных религий, вывел новую парадигму мышления. «Вы правы, это и есть гармонический резонанс», – заявил он во всеуслышанье после ее выступления.

Ирис условилась с ним встретиться в гостинице, сообщив, что у нее есть интересная тема для беседы.

Велас принял ее у себя в номере. Поначалу Ирис была очень разочарована его вульгарным поведением по отношению к ней, и единственное, чего ее хотелось – это скорее уйти. «Старый ловелас, – думала она с досадой, – дедушка мне по возрасту, а туда же». Но уйти просто так она не могла. Тогда она изменила психологическую тактику и превратилась в несчастную девочку, которая обращается к старому мудрому ученому за помощью и защитой.

– Только вы можете мне помочь. Посоветуйте, как мне быть.

Такой поворот их беседы смутил Веласа, и тот от неловкости немного замялся, но потом попросил изложить суть дела. Ирис достала свою папку и приготовилась читать.

– Нет, нет, вы своими словами, пожалуйста.

И тогда Ирис совершенно откровенно сказала:

– Вы знаете, мне страшно. Я боюсь, но не за себя, а потому, что ваши знания и авторитет не позволят вам принять это. И, наверное, очень боюсь, что все в моем понимании сверхценное не смогу изложить понятно. Спесь этакого дон-жуана окончательно слетела с Веласа. И в его светлых глазах отразился глубокий ум. Седые волосы и борода уже не казались нелепыми, а напротив очень подходили образу старого умудренного опытом ученого. Ирис поняла, что, «ухаживая» за ней, он просто молодился. А на самом деле он был усталым от жизни, больным человеком.

– Не смущайтесь и излагайте, пожалуйста, – добродушно предложил он.

Ирис набрала побольше воздуха в легкие и начала свой монолог.

– Ничего в отдельности не существует. И мои умозаключения тоже почерпнуты извне. Но усвоило их мое сознание благодаря размышлениям на тему «Все во всем». В свое время мне довелось прослушать лекции авторов теории вакуума, а также пролистать труды великого ученого, положившего основы науки об эйдосфере. Но я тогда не умела еще увязывать в своем сознании множество в целое, и потому «плавала» в научной терминологии и научных понятиях. Тем не менее мое сознание четко выхватывало из публикаций, которые попадали мне в руки, те знания, которые совпадали с моими, что доставляло мне большую радость. Вообразить себе, что я смогу охватить сознанием все, то есть увидеть общую картину бытия, я не могла. Но когда я поняла, что являю собой на самом деле как бы матрешку, собранную из разных по величине форм жизни, мне открылся принцип «все во всем». Тогда я задумалась над смыслом существования своей «матрешки»: что в ней важнее всего, какая из ее форм, и поняла, что важна идея – мысль, которая рождается в моем сознании. Понимаете, о чем я? О психической материи, об эйдосфере. Ведь присутствие в этом мире складывается из присутствия человека в биологической, энергетической и информационной форме. Все процессы, протекающие в связи с его присутствием, сводятся к поглощению и испусканию. Но смыслом существования такой материи является ее спектр испускания, их которого формируется эйдосфера, сфера сознания. Биологическая форма поглощает из окружающего мира все необходимое для энергетической формы, которая, вступая во взаимодействие с энергетическим полем и ионосферой земли, с солнечным полем, образует информационную форму жизни.

Если бы люди знали, что их информативность куда важнее всего остального, то укротили бы многие желания и стали собой. Вот как можно изменить мир, помочь каждому стать собой, понять, во имя чего живет именно он.

Ирис вопросительно посмотрела на Веласа. Тот внимательно слушал ее, и она продолжила.

– Все должно быть на своем месте. И тогда возможна абсолютная гармония. К этому мир и стремится. Конечно же, степень свободы в системе гармоничной присутствует. Но гармония и есть порядок с допустимой свободой. Это палитра всех состояний всего спектра. Все, от атома до галактики, в своем развитии меняет степень свободы от максимальной – хаоса, до минимальной – порядка или кристалла, то есть упорядоченной структуры. Следовательно, в процессе эволюции меняется уровень колебаний всего сущего. Это предполагает переход материи из одного состояния в другое по шкале колебаний, когда меняется спектр – диапазон частот, в которых существует та или иная форма материи. Следовательно, Божественное Слово продолжает озвучивать материю, преобразуя ее. Эхо этого процесса и есть тот континуум, о котором говорили вы.

Во всем этом объеме колебаний пребывает человек со своими частотами колебаний атомов, молекул, органов тела и, наконец, всей системы «человек». Соответствие заложено в основе Гармонии. И Вечность поет свою колыбельную человечеству, своими колебаниями выстраивая его будущее.

Велас улыбнулся, одобрительно кивая головой. Ободренная этой улыбкой Ирис продолжала:

– Колебанию подчинено все от атома до планеты. Это и есть ритм жизни. Человек, который обретет в себе одновременно все ритмы и сумеет синхронизироваться с ними, способен стать полубогом. Он сможет обратить биологическое время вспять и не стареть. Он способен будет восстановить разрушенное, если в нем бьются, кроме его собственного пульса, пульс мыши, пульс кита и пульс Солнца.

Пульс – это эхо жизни системы, сигнал цикла, периода, фазы. Его рождает внутренний ритм жизни структур системы. Внутренний камертон, который выстраивает режим всей системы, ее структурных частей, рождает свой импульс, свой знак, который вложен в ритм иной системы, структурной частью которой является данная система. И вместе они уже рождают иной знак – пульс, иной образ жизни. Но все эти образы соизмеримы, вложены один в другой и воссоздают единое целое.

Жизнь с ее разнообразными колебаниями являет многообразие форм, но единое состояние – жизнь бесконечная, если жизнь рассматривать с позиции бесконечности преобразований, а не…

– А не их дискретности, – подсказал Велас.

– Если принять за условную единицу число перехода части спектра из одного в другой, то можно увидеть, где находится точка свернутого начала любого процесса. Она же и является точкой начала жизни. Здесь и рождается некий устойчивый импульс…

– Солитон, – снова подсказал Велас

– …дающий новое качество материи, вокруг которой вращается пространство, создавая новый отрезок времени в жизни бесконечной.

А уровень колебания – это степень свободы. У каждой частицы есть колебательная и вращательная энергии. Колебательная энергия определяет внутренний порядок системы – степень колебания. Существует точка «Z» – точка перехода количества в качество. Время исчисляет свои замыслы теми формами, которые оно породило. И если выбрать любую точку пространства, то она проходит этапы развития: образование формы и сжатие ее – возвращение к началу. Так вот, когда количество, являющее собой форму, переходит в свернутое состояние, то образуется пространственный эйдос во времени – память.

И я считаю, что можно создать такой прибор, который способен помочь человеку обрести свой первоначальный, свойственный только ему, ритм жизни. Иначе говоря, обрести собственную судьбу, не отягощенную родительскими, родовыми «долгами». Это даст возможность и гениям выжить, и дегенератам занять свое место в мире, и вообще поможет людям исправить ошибки прошлого, снять ограничения или, как говорится, карму, следовательно, освободиться от сил гравитации, что позволит человеку перемещаться в пространстве и времени без технических аппаратов. Да, этот прибор будет способствовать стиранию эволюционной памяти, развязывать узлы прошлого и отрывать в буквальном смысле от земли.

Сила земного притяжения, гравитация, – это качество материи, которое складывается тысячелетиями. Все притягивает по принципу «подобное к подобному». Следовательно, производные эволюции – мы сами и все вокруг, являются ее продолжением.

Для того чтобы обрести свободу и преодолеть гравитацию, необходимо ввести в систему импульс иного ритма жизни, синхронизированный с вселенским ритмом, и тогда устаревшие связи разрушаться. Если система примет эту модель за основу, она трансмутирует. Необходимо вывести систему на точку свернутого начала и вводом импульса закрепить это состояние в виде устойчивого солитона, который выстроит систему в заданном режиме.

В нашем предполагаемом приборе за основу нужно взять коэффициент абсолютной гармонии, который будет зафиксирован в излучателе волн.

Ирис быстро сделала набросок излучателя.

– Как видите, по форме это вертикальная эллипсоидная капсула, изготовленная из кварцевого стекла, внутри которой расположены генератор и источник акустических волн. Капсула присоединена к аппликатору, который крепится на теле человека. Простите, может, я путано говорю…

– Нет-нет, мне понятно, я согласен с вами. Ведь мы на самом деле свободны, и только память выставляет нам свои барьеры, – подтвердил верность ее размышлений Велас. – Сила гравитации заложена в самой эволюции. И если сделать квантовый скачок, то силу гравитации можно будет преодолеть. Я бы назвал этот прибор будущего квантователем.

Став самим собой, Велас дал ей еще много дельных советов. Ирис слушала его как внучка, которую наставлял опытный дедушка.

– Самое главное – переступите страх перед авторитетом. На самом деле не все имеют на него право.

– Да уж, теперь я это знаю.

Совсем войдя в роль благодетеля, Велас подарил Ирис копию статьи из нового выпуска журнала, редактором которого он был. Когда Ирис прочла заглавие статьи – «Квантовая генетика» – она готова была целовать руки этому человеку. Покинув довольного своей добропорядочностью Веласа, счастливая Ирис не столько поняла, сколько почувствовала: это оно – начало нового этапа в ее жизни!

Встреча с Веласом придала Ирис смелости, и она решила показать свои материалы еще одному участнику конференции, представителю якобы мощной физической лаборатории. Тот выслушал ее с пристальным вниманием, не перебивая, а когда она закончила говорить, тут же спросил:

– Сколько денег вам нужно на это?

Его черные сверлящие глазки впились в Ирис. Торчащая бородка его смешно двигалась, когда он скрипучим голоском стал объяснять, при этом двигаясь всем телом, сколько средств они затратили на разработку своей программы.

Ирис оцепенела. Ей стало вдруг настолько плохо от его болтовни, что она с трудом держалась, чтобы не потерять сознание. Она умоляюще посмотрела на Атана. И тот предложил гостю выйти покурить.

– Увы, я не курю, – скороговоркой выпалил «козлиная бородка».

– Ну, тогда поговорим конфиденциально, – настойчиво предложил Атан.

– Ну что ж…– многозначительно произнес он и вышел вслед за Атаном.

Не в состоянии двинуть ни одной частью тела Ирис просто рухнула на кровать и заплакала. Когда вернулся Атан, Ирис, не стесняясь своих слез и шмыгая носом, с таким пристрастием, которое Атан видел у Ирис впервые, проговорила:

– И этот ученый червяк хочет усвоить своими куриными мозгами идею телепортации. Он – пес, вынюхивающий добычу по указанию своего хозяина. Почему они все так? Почему они хотят использовать нас, обглодать как кость и выбросить?

– Они хотят урвать то, что не в состоянии родить их ущербные мозги, потому что душонку свою продали за звания и льготы. Мерзость какая! Специально даже организуют, как ловушки расставляют, конференции. Представляете, сколько они таких, как вы уже «высмоктали» и затем отправили в психушку! Хорошо, этот трусоват: решил, что я к вам тоже приставлен и пытался выяснить, кем именно. А я не стал его разубеждать. Пусть думает именно так, – начинал говорить Атан, употребляя местные выражения всегда, когда был доволен собой.

Ирис не разделяла его настроения.

– Какая мерзость! Что же это будет, а?

Атан держал паузу: он уже знал, что Ирис спрашивает себя саму, и ждал ее же ответа.

– Наука, загнанная экономикой в «подземелье» нищеты, по идее, должна обрести второе дыхание, вырваться на свет Божий в прямом смысле – пробиться к идеальному, где идей сколько угодно, на всех хватит. «Идейные» ученые в депрессии. А науку «прорывают» вот такие крысы: они просто охотятся на светленьких да идейненьких. Высмотрят, выследят, хвать их и в «подземелье». Идейку из головки выцарапают, а тельце – на опыты. Они надеются еще чего-то достичь, что-то открыть! Но ведь их утроба не способна переварить светлое, они его просто уродуют, извращают. Боже мой, зачем я здесь? – Ирис вновь всхлипнула.

Несмотря на усталость Ирис не могла заснуть, долго ворочаясь на неудобной гостиничной койке. Вдруг она услышала, совсем рядом, мужские голоса. Она испугалась, открыла глаза и стала озираться. Никого не заметила, однако голоса по-прежнему звучали у нее за спиной. Ирис села на кровати, резко обернулась и тут же поняла, что голоса раздавались в ее голове. Вернее Ирис слышала в голове, а разговаривали где-то в той же гостинице только двумя-тремя этажами ниже.

Она не хотела бы этого слышать. Пьяные мужики обсуждали ее и отсылали в ее адрес пошлости. Когда один из голосов громче, чем другие, произнес словно в микрофон: «Чего это она там изобрела?», всю Ирис затрясло. Она поняла, в чем было дело: где-то работал генератор, который демонстрировали на конференции. Этот генератор усиливал слова и мысли говоривших с ним рядом людей, и от этих мыслей Ирис и трясло. Желая избавиться от кошмара, Ирис сконцентрировалась, собрала в точку все навязанные ощущения и запустила их туда, откуда они пришли. Голоса утихли. «Нужно спать, завтра тяжелый день», – приказала она себе и почти сразу заснула.

Но через какое-то время Ирис снова проснулась, резко вскочила с постели, охваченная страхом. Ей приснилось, что ее младшая дочь стоит над обрывом, и кто-то подталкивает ее к краю, еще немного и дочь свалится в пропасть. Ирис заметалась по номеру: «С ней может что-то случится, Господи!» За окном еле брезжил рассвет. Ирис оделась и постучала в соседний номер.

Заспанный Атан открыл дверь.

– Срочно зайди ко мне, – попросила Ирис и, развернувшись, быстро пошла к себе в номер.

Атан даже не успел спросить, в чем дело, однако наспех оделся и уже через минуту, окончательно проснувшись, смотрел на Ирис.

– Мне срочно нужно позвонить домой. Что-то с маленькой… Ни о чем сейчас не спрашивай, потом все объясню, – заговорила Ирис.

– Но сейчас половина пятого утра, и вряд ли что-нибудь работает…– попытался слабо возразить Атан.

Но Ирис так на него глянула, что он осекся и только пробормотал: «Понял». К счастью, в городе оказался переговорный пункт, который работал круглосуточно. И когда Ирис услышала, что дома все в порядке, она вся так и осела в кабине и долго еще держала в повисшей руке телефонную трубку, из которой раздавались короткие гудки. Ей стало ясно, откуда появился страх за детей.

Ее спровоцировали, сами того не понимая, изобретатели злополучного генератора и вызвали в ней животный страх за самое дорогое существо – маленькую родную дочь. Вибрации страха, усиленные генератором, вызвали гипертрофированное проявление материнского инстинкта – панический страх за ребенка.

Оказавшись на улице, Ирис стала объяснять Атану, что произошло на самом деле.

– Самое ужасное – они не ведают, что творят. Сделали прибор, чтобы генерировать импульсы здорового организма и передавать больному, а не представляют себе, что этот генератор способен передавать импульсы всего организма – как информацию биосистемы, так и информацию ментала.

Вот почему мне стало плохо на конференции, когда они включили прибор после выступления явно озабоченного сексуально докладчика. Они и не представляют себе, что выступающий оставил после себя информацию, и прибор, установленный в месте фокуса информации, усилил ее в тысячу раз. И у меня от этого сразу же заболел низ живота, а в ногах появилась дрожь. Поэтому я сказала вслух, что эти вибрации рассчитаны не на человека, а на животного, и этим вызвала панику в зале.

– Да, я помню, как вскочил сидевший рядом с вами профессор и завопил: «Что вы тут экспериментируете на нас!»

– А ты помнишь, каким взглядом проводил меня в вестибюле изобретатель прибора?

– Да он готов был разорвать вас.

– Что же это будет? – сокрушалась Ирис. – И что делать? Кому объяснишь, что спички попали в руки детей, и в любое время может вспыхнуть пожар.

Незаметно Ирис и Атан подошли к священному для Ирис месту. На площадке в центре города была выставлена группа каменных идолов, которые когда-то возвышались над курганами, жилищами мертвых, разбросанными на огромном расстоянии друг от друга. Теперь же они толпились на небольшой площадке, и от этого внешнее их величие терялось. Но отнюдь не сила, та сила, которая переместилась сюда вместе с ними из стародавних времен и по-прежнему исходила от них.

Город просыпался. На улицах стали появляться редкие прохожие. С характерным для утренней тишины эхом ворчали моторы машин, изредка проезжавшие по дороге, у края которой стояли молчаливые идолы.

Ирис, не обращая ни на кого внимания, разулась, сняла верхнюю одежду, оставшись в одном оранжевом платье, которое носила, почти не снимая, со дня своего приезда в этот город. Она вошла в центр полукруга, который образовывали изваяния, и поклонилась им, коснувшись земли. Атан нервно стал протирать очки, чтобы лучше видеть происходящее; у него перехватило дыхание. Затем, сделав несколько необычных движений, Ирис стала на колени и так простояла молча, закрыв глаза, несколько минут.

Прохожие останавливались, наблюдая за ней, а дворник, подметавший улицу стал еще с большим усердием шаркать по асфальту облезлой метлой. Атану хотелось окрикнуть всех, чтобы не шумели, ибо это было очень важно. Ирис так же молча встала и спокойно на глазах у нескольких зевак стала одеваться. Она ничего не сказала ожидавшему объяснений Атану кроме того, что ей хочется пойти в храм, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.

Храм возвышался неподалеку над парком. Когда они вышли из храма, Ирис глубоко вздохнула и, как обычно, без предисловий объяснила:

– Я сначала обратилась к истокам, ведь именно от них пошла наша вера в высшее. К этим изваяниям люди приходили когда-то с жертвоприношениями из страха за свою и близких жизни. У них просили защиты и силы. Нельзя, переступив все это, сразу шагнуть на Небо. Мы должны помнить все светлое и хранить его в себе. А если отречемся от прошлого, станем выродками без роду и племени, которым хочется пользоваться плодами труда и знаний предков, а связь-то утеряна.

Ключ к средоточию творения – здесь, он ведет через истоки в храм к Всевышнему, единому в трех ипостасях. А без веры дверь знания не отопрешь. Мне жаль их…

– Кого их? – зачарованный ее объяснением не понял сразу Атан

Но Ирис продолжала будто и не слышала вопроса.

– Они просто не умеют верить, в этом их беда, и отсюда все искажения. Они хотят потрогать чудо, а оно внутри них, в их душах. И там все идеи, все открытия.

Печальное лицо Ирис застыло словно у изваяния.

– Как же помочь им и другим? Ведь ученые – это элита, мозг человечества, – в запале произнес Атан, – надо же что-то делать!

– А я и делаю, ты ведь всего не знаешь. Я пою и танцую для них, чтобы разбудить их души, а души разбудят их умы. Пусть они называют меня как хотят, лишь бы толк вышел, лишь бы рассыпались сковавшие их мозг стереотипы под действием скрытого в моей музыке, в моих жестах, стихах, ритме. Я готова быть даже не музой, а гетерой, и вдохновлять их души.

– Нет, вы не гетера! Вы – жрица! Видели бы вы себя со стороны, когда стояли там, среди идолов, – умиленный Атан растягивал слова по особенному.

– А жрицам положено есть? – спросила Ирис, переходя на шутливый тон.

– А как же! Это всегда! – подхватил с готовностью Атан

Когда они вернулись в гостиницу, их там ждал уже посетитель. Ирис видела этого человека в первый день конференции: тогда он услужливо помогал кому-то развешивать плакаты, а потом щелкал клавишей допотопного магнитофона, записывая выступления. Посетитель представился профессором Мовом. Его некрасивое лицо нервно подергивалось, руки тряслись, а глаза с собачьей тоской смотрели на Ирис.

– Прошу вас выслушать меня.

– Конечно, пожалуйста, присаживайтесь, пока я приготовлю чай.

Мов присел на самый краешек стула, и когда Атан принес чашки, с готовностью вскочил, уступая ему место.

Ирис несколько растерялась.

– Что вы, сидите, сидите. Я вас слушаю.

Он начал говорить, и чем дольше она его слушала, тем сильнее сжимало ее сердце чувство жалости. Этот тщедушный человек говорил ей что-то о своих исследованиях, обо всех институтах, где он преподавал, о том, как его пригласили в какой-то зарубежный научный центр, а потом выставили оттуда. Но все это Ирис воспринимала лишь как дополнительные штрихи к портрету современной науки. Вот он ум, регалии, опыт, заискивающие перед сильными мира сего в попытке просто выжить.

«Ему чем-то нужно помочь, но что я могу…» – ее мысли метались в поисках необходимых слов. Но все произошло неожиданно для нее самой – она заговорила стихами, размеренно и тихо, обращаясь к Мову на «ты». Она говорила с его душой, как мать с сыном. Было сказано, что он переедет в другой город, где обретет утраченное, и у него будет большое дело с влиятельным человеком.

Со слезами на глазах Мов вскочил со стула и стал целовать ее руку.

– Я вам так благодарен. Это потрясающе! – раскланиваясь, Мов пятился спиной к двери.

– Какой ужас! До чего довели людей! – на лице Атана проступили красные пятна.

Ирис, не в силах более говорить, покачала головой. Так они сидели молча довольно долго. Если бы Ирис сказали тогда, что именно Мов послан ее свыше в помощь, и с ним начнется ее путь в науке, она бы не поверила. А что влиятельным человеком из ее предсказания окажется она сама, она и представить себе не могла. На тот момент подобное притянулось к подобному: они нужны были друг другу.

Мов действительно переехал через несколько месяцев после той встречи в ее город и стал преподавать в местном институте. Когда он приезжал к Ирис за советом, как поступить в том или ином случае, она обычно отвечала, чтобы он решал сам, сам делал свой выбор. Было очевидно, что Мов боготворил Ирис, и это как раз мешало их общению. И вскоре восклицания: «Это потрясающе! Это великолепно!», рассыпаемые Мовом по поводу и без повода, стали раздражать Ирис. Она старалась видеться с ним как можно реже. И при каждой встрече беседовала с ним об уверенности в себе, которая дается только верой в Вездесущего. Ирис пыталась передать Мову то, что знала сама. Но его вера строилась на страхе и на корысти.

Спустя некоторое время это стало совершенно очевидным, так как Мов приходил на встречи уже не за философствованиями, которые он пропускал мимо ушей, попивая кофе и бездушно поддакивая. Когда же ход ее мыслей касался какой-то новой идеи, чего-то доселе ему неизвестного, он хватал свой блокнот и судорожно что-то там строчил. Если ничего нового не произносилось, Мов сникал и просил Ирис полистать ее черновики и рукописи.

Со временем она перестала доверять восторженности и соглашательству заискивавшего перед ней Мова. Это произошло тогда, когда Ирис поняла, что Мов ее не уважает как ученого-исследователя, а как магнитом вытягивает идеи. И тогда она стала сама искать нужные материалы в научных изданиях, все больше погружалась в мир науки, в мир интеллекта и академических знаний. Тем самым творческое начало в ней, интуиция, эмоции подчинены теперь были ее разуму. И стоило поблагодарить Мова за неосведомленность во многих вопросах и за отсутствие необходимой для дела уверенности. Именно благодаря ущербности Мова она пополнила свои знания по физике, химии, биологии, истории, научилась языку науки, на котором написала свой первый доклад для научной конференции. Ей теперь не нужен был «переводчик», в роли которого видел себя Мов. Она справлялась сама. Тем более, что «переводчик» почему-то странным образом проглатывал фразы, а иногда и целые предложения, из сказанного, а затем при случае воспроизводил как свои собственные. Хотя и в этом Ирис видела хорошее, ведь идея должна распространяться, и неважно кто ее доложит аудитории. Ученому поверят быстрее, чем ей. Она продолжала снабжать Мова готовыми идеями. И тот уже не произносил своей обычной фразы: «Это потрясающе!», а только успевал строчить в своем блокноте, и все основное отражал потом в своих докладах. Взамен Ирис получала от него разную научную литературу. Такой неравноценный обмен был виден и невооруженным глазом, но иной выход для Ирис пока не прорисовывался. Однако, объясняя Мову какую-либо идею, она как бы проверяла на слух то, что до этого было у нее в голове. Ею двигало желание как можно больше перенести в эту реальность из своего метасознания, осмыслить и реализовать с пользой. И вот тогда пришли приглашения для Ирис и Мова выступить на научной конференции.

На той конференции вопреки ожиданию Ирис ничего нового не происходило. Вновь желаемое выдавалось за действительное. Участники размахивали руками, пытаясь доказать уникальность своих разработок, своих домыслов. Ведущий заседание тщетно пытался уложить все сказанное в какую-то видимость единой концепции. Отсутствовало самое главное – идея, которая бы объединила и направила в нужное русло мысли всех участников.

Ирис напряженно ждала возможности выступить. И по ее мысленному призыву подошел ведущий заседания и предложил ей выступить в рамках общей темы «Космос». Ирис, взволнованная мерой ответственности за происходящее, вся внутренне завибрировала, руки и ноги ее мгновенно похолодели. Она чувствовала, что должна все внимание зала привлечь к себе, чтобы стереть впечатление от предыдущего выступающего. Ирис вышла на трибуну.

– Я благодарна предыдущему докладчику за то, что он своими высказываниями предварил мое выступление и предложил ввести понятие «эйдосферы». Если мы обратимся к первоисточнику, то заметим, что автор этого термина говорит об «орбите идей». Обратите внимание, как сказано емко и образно – «орбита». Вот на эту орбиту всем нам и следует выйти, чтобы решать проблемы действительности.

Современной науке известна теория вакуума, который рождает первичные и вторичные торсионные поля, известна квантовая природа ДНК. Но как мы, обычные люди, воспринимаем окружающий мир: через интеллект или через душу? Конечно же, через душу! А сфера души – это культура, порождение умов, чувств многих эпох, вобравших как научные идеи, так и каноны искусства и верований. Человеку всегда было свойственно покланяться прекрасному, идеальному, что нашло свое отражение и в философии.

Все в окружающем пространстве одновременно поглощает и отражает какую-то часть спектра. Следовательно, спектроанализ и есть универсальная оценка всех структур единой планетарной системы. Любая волна, любой квант имеют свою частоту, вибрацию и, следовательно, цвет, звук, форму. Диапазон частот является дисперсией белого цвета, идеала, абсолюта. Следовательно, спектрально оценивая систему, можно оценить ее информационную, энергетическую и биологическую структуры, поскольку каждая из них состоит из элементов с определенными частотными характеристиками. Будь то химические элементы, молекулы, атомы, электроны, протоны, нейтрино, они поглощают одни частоты и испускают другие. Это лежит в основе всех взаимодействий от атомарных до атмосферных. Вот почему представляется возможным, проводя спектроанализ, по спектру поглощения и спектру излучения получить объективное представление о процессах преобразования на планете.

В центре всех планетарных процессов – человек как «Homo noos» (человек знающий), способный, поглощая заданный ему по эволюционной программе спектр, излучать необходимый спектр для сферы идей – эйдосферы. Тем самым он формирует в процессе своей эволюции психическую материю – основу будущего, трансформированную через его мозг в мыслеобразы.

И если человека рассматривали с позиции биологии как организм, оценивая функциональность его систем, а с позиции энергетических процессов, оценивая гомеостаз по электропроводимости биологически активных точек, то следует понять, что биосистема с ее окислительно-восстановительными процессами и энергосистема с электромагнитными взаимодействиями необходимы для существования информационной системы, что и является смыслом существования человека – его информативность. То есть способность, поглощая в нужном ему спектре химические элементы для поддержания биоструктуры, поглощая электромагнитные излучения поля Земли, ионизируясь от Солнца, трансформировать все эти излучения через ощущения, чувства, мысли, идеи и испускать фракталы – основы психической жизни. Оценивать информативность личности, значит оценивать ее буквально по уровню мыслеформообразования, что дает возможность определить и уровень энергообмена, и уровень биохимических процессов.

Фракталы сознания – эта бесценная материя мысли – тоже имеют свой спектр, свои частоты. Чтобы прозвучать в пространстве своим фракталом (цветом, звуком), необходимо соблюсти форму – морфоструктуру. Психоморфология – форма души, отражает символ, матрицу. Для ее звучания необходимы струны, палитра цвета, звука, линий. Отождествляя свою форму с собственной психоморфологией, мы обретаем единство сигнала, обретаем свое высшее «Я». Желание изменить в себе нечто согласно внутреннему состоянию, желание быть собой дает команду всем структурам системы, и команда исполняется.

Оттого, как и о чем мы думаем, насколько широк диапазон наших мыслей, низок он или высок частотно, зависит то, как сложится судьба планеты. Мы являемся атомами в огромном процессе жизни, и наше существование бесполезно, если оно сводится к интересам биоструктуры или энергообмена. Все эти процессы объемлются информацией, и только она порождает энергетический и биологический процессы, создавая вокруг себя по мере осмысления человеком семантическое образное поле.

Человек разумный призван быть звеном в цепи глобальных процессов мироздания, так как в его системе в миниатюре отражены все эти процессы, а продукт его жизнедеятельности – семантическое пространство рода, нации, расы, планеты, континуальное семантическое пространство, которое отражает опыт жизни человечества. И этот опыт уже определяет селекцию в человечестве, в биосфере, предопределяя геохимические процессы.

Поскольку для эйдосферы необходим весь спектр излучений, они формируются за счет биосферы, которая в свою очередь поглощает их из геосферы. Следовательно, мысль человечества, его единый разум, управляет состоянием планеты в целом, выполняя программу эволюции, заданную ей программой «Жизнь во имя жизни».

В зале стоял гул голосов, и почти никто не слушал. Ученые мужи не воспринимали ее как своего коллегу, им не нужна была «умничающая артистка». А поскольку Ирис всегда настраивалась на аудиторию, то в конце концов переходила на стихотворную форму, и получался не доклад, а выступление, во время которого она пыталась передать аудитории то, чего не могла изложить языком формальной науки. И не потому, что не могла прочесть свой доклад, написанный вполне доступным для понимания языком. Нет, это происходило потому, что она всегда подчинялась ритму аудитории, а та ее воспринимала только так: обаятельная женщина, которая говорила стихами, умела танцевать, петь, сочинять и исполнять музыку на инструменте, не зная нот. В ней был элемент чуда, и только чуда от нее и ждали, ничего более.

На конференции Мов сначала сторонился Ирис, как бы стесняясь их дружбы, что она мгновенно и поняла. Когда же Ирис предложила ему выступить со второй частью ее доклада, привычный алчный блеск появился в его глазах. Он бегло просмотрел материалы и стал уговаривать ее не публиковать эту сверхценную информацию.

– Здесь этого не поймут, – почти шепотом уговаривал он Ирис, брызжа слюной ей в лицо.

Ирис послушалась Мова и выступила как творческая личность, рассказала о своей поездке в Гималаи, слегка коснулась темы воплощений, их полевой природы, и связи с полевыми структурами ДНК.

– Он же продаст меня при первом же удобном случае. Он тебя побаивается, и только это его пока останавливает – заметила Ирис Атану.

– А что делать? Никого другого у нас нет, а этот свой, прикормленный, – ухмыльнулся Атан в ответ. – Профессорами не разбрасываются. Видите, он гордый стал.

Ирис это развеселило тоже.

– Да, загордился. И могу поспорить, мой доклад он уже «слизал» для себя.

– Не сомневаюсь. Лишь бы польза была, – согласился Атан. – Стоять на месте вам нельзя, а значит терпите. Будете ему идеи подавать, он и успокоится.

Атан был прав. Ирис смирилась, оправдывая Мова тем, что у того семья, которую нужно кормить, и что ученые только и живут идеями, и если она отдаст в его руки материал, то Мов обязательно из тщеславия заявит о нем публично.

Вернувшись дома, Ирис уже больше не сдерживала своих слез, когда говорила с мужем о том, что так наболело.

– Почему люди не понимают, что этот мир погибнет не от ухудшения экологии, не от недоедания или наводнения: в этом случае погибнет лишь биосистема. Но если погибнут души, то кому нужен этот биологический вид – человек, способный лишь существовать, а не жить? На каждом углу слышно об угрозе существованию. Но человек пришел сюда, чтобы жить, именно жить! Я не хочу жить ради выживания. Это бессмысленно. Зачем тогда все то, что со мной произошло? Зачем мне нужно было понять, что такое жизнь, и для чего она дается?

Можно заботиться о своей заднице, питаться витаминами, заниматься спортом, чтобы она не росла. Можно всю жизнь этому посвятить, и тогда твои мысли будут крутиться вокруг собственного зада. Зачем такие примитивы нужны эволюции? Закон эволюции – жизнь во имя жизни. И если дан человеку разум, то не для того, чтобы ублажать тело. Тело существует только для того, чтобы работал мозг и излучал идеи, способные поддерживать эволюцию человечества. Зачем тогда лечить эти гнилые тела, у которых такие же вонючие и ядовитые мысли? Чтобы трупным ядом отравлять и дальше эйдосферу?

Муж гладил Ирис по голове, ее негодование вызывало в нем чувство жалости к его беззащитной с хрупкой душой жене. Он все понимал и без того, что она говорила ему, но все это было как-то далеко от него и так нереально. «Все, что мне нужно от жизни, – думал он, продолжая гладить Ирис, – чтобы вам, мои девчонки, было хорошо». Он любил своих дочерей и Ирис и этим жил.

– Только человек, живущий для кого-то или во имя чего-то, – уже спокойнее говорила Ирис, – имеет право на здоровье, на общение с окружающими. А тех, кто живет только ради собственных желаний, хотя и называет это иначе, следует изолировать как прокаженных. Они особо опасны для будущего. Ты согласен со мной?

– Да, конечно.

Он всегда был немногословен. Именно это и позволяло Ирис изливать ему свою душу. Она окончательно успокоилась и заключила:

– А мерзость эта заразна. Куда не плюнь, сплошь да рядом реклама всего для задницы или реклама самих задниц. Если бы инопланетянин взглянул на все это, то решил бы, что это и есть тот орган, который позволяет нам ориентироваться в пространстве и времени.

Она рассмеялась, на минутку представив саму себя с задницей вместо головы. Хотя печального в этом зрелище было гораздо больше. Ирис поцеловала мужа и поднялась с дивана.

– Пойду приготовлю вам ужин. И прости меня за грубость, но мне, правда, тяжело.

Тогда Ирис часто видела один и тот же сон: она должна была сдавать экзамены по какому-то предмету, но не знала, как изложить материал; ей казалось, что она вообще ничего не понимает. И робость ученицы до тех пор присутствовала в ней, пока Ирис не поняла, что сама себе выстраивает барьеры. Привязываясь к авторитетам, к тому, что уже известно науке, она тем самым предавала в себе свой дар.

После недавней конференции и выматывающего общения с Мовом Ирис решила так: «Мне не дано сделать переворот в науке: это не мое назначение. И если мне дано, работая этим земным мозгом, справляясь с женскими эмоциями, постигать суть вещей, значит, это и есть смысл моего существования, значит, я такая – с полным осознанием смысла всего вокруг, способная понять и объяснить все это только языком творчества».

Именно тогда и родилась та самая мелодия – алгоритм абсолютной гармонии. Эта мелодия, единственная на все времена, звучала у нее внутри, отражая то, что все эти годы Ирис переводила на язык сознания, то, что пыталась донести другим людям. Слушая свою музыку, она знала, что это только ее душа, ее суть – Эа, смогла создать такое. И нигде, и никто иной, никогда не исполнит ее. Только ей дано право прозвучать песней души, рожденной тысячелетиями в этот мир. Вот оно счастье!

«Что же мне не дает радоваться, почему холодно внутри? – задумалась Ирис. – Ведь все, что я должна была понять, я, наконец, поняла!» Но еще столько сил предстояло вложить, чтобы ее мелодию услышали! Поэтому и радость была неполная. Эта ее единственная, вымеренная любовью и родившаяся на пике любви мелодия, была правильной для всего живого, способного развиваться и продолжать себя. Да, эта была колыбельная самой любви, сила которой связуется воедино мир. С огромным усилием Ирис сдержала свой порыв и не отдала Мову на исследование эту музыку. Ей не хотелось, чтобы живые ритм и звуки превратились в сухие цифры. Ей казалось, что тогда гармония звуков умрет, а останутся только числа. «Мелодия должна жить, и, если она уже родилась, обязательно ее нужно дарить всем, как глоток любви, глоток жизни», – так думала Ирис. Но затем она поняла, слушая иную музыку, что ничего нового не написала. И почти в каждом музыкальном произведении, которое не вызывало отрицательных эмоций, присутствовала ее «Колыбельная». Это выглядело как какой-то внутренний ритм гармонии, на который ложились мелодии. И получалось, что в основе всех мелодичных произведений лежал как бы один мотив.

«Что же это означает? – мучилась тогда в сомнениях Ирис. – Неужели я нашла алгоритм абсолютной гармонии!» Она долга не решалась поделиться своими мыслями с Мовом. Но, когда провела свой собственный эксперимент и попыталась на инструменте «сыграть» разных людей, то получились удивительно разные мелодии, внутри которых заключался ее алгоритм. Причем чем чище, светлее был человек, тем ярче был выражен ритм гармонии. А все, кто страдал физически или душевно, «звучали» в измененном ритме, у них словно не хватало необходимых звуков, и от этого мелодия звучала нестройно, теряла красоту. Вопрос о том, можно ли помочь таким людям, отстраивая их мелодию, для нее не стоял.

Она уже знала о существовании целительной музыки. Но как помочь многим при таком многообразии индивидуального звучания? А что если записать звукоряд на какой-нибудь носитель, например, воск или кристалл, ведь древние использовали их во многих ритуалах? С этими предложениями Ирис обращалась к Мову, но вразумительного ответа не получила. И тогда она стала искать в литературе все о кристаллах и воске. Ей нужно было понять, почему именно они использовались древними для гаданий и в магии. Ответ не заставил себя долго ждать – причина этого в их структуре.

Хорошо, есть носитель, но как «записать» на него алгоритм? И можно ли перенести звук на вещество? Хотя все, что делали маги, нашептывая заклинания, было таким переносом. Вновь Ирис подняла все доступные ей справочники по этой теме и поняла, что ей нужно было делать. Она рассуждала так. Звуковая волна, проходя через вещество, выстраивает частицы вещества согласно своей длине. А поскольку универсальная мелодия как раз и отражает гармонию внутреннего ритма, а не форму, то, следовательно, под действием звуковой волны частицы вещества-носителя перераспределятся согласно звуковым волнам, то есть согласно алгоритму, и получится почти граммофонная запись. Ирис обрадовалась, когда поняла до конца, как можно сгенерировать звуковой сигнал и как должно выглядеть устройство для переноса информации.

Когда схема установки для записи была готова, Ирис встретилась с Мовом и попросила его дать оценку.

– Это потрясающе! – изрек Мов свою излюбленную фразу, – Все параметры носителя и устройства являются инвариантами золотого сечения. Как вам это удалось?

Ирис долго объясняла ему, как она догадалась, что именно кристалл кварца мог стать тем материалом, на который можно записывать акустическую голограмму, рассказала о том, что нашла в справочниках и энциклопедиях о воске, меди и их взваимодействии с человеческим телом и поняла, что именно эти вещества могут стать проводниками акустической волны. Это означает, что кварцевый аппликатор, вобравший в себя алгоритм, при контакте с человеческим телом нагревается до температуры тела, которая совпадает с температурой застывания воска, и передает информацию в акустическую голограмму физического тела.

– И тогда, – уверенно говорила Ирис, – весь организм усвоит правильный гармоничный ритм, жизненно необходимый системе.

– А как мы назовем этот продукт? – уже считая себя соавтором, спросил Мов.

– Гармонизатор, – ответила Ирис, счастливая от того, что сможет теперь, как и мечтала, помочь многим людям.

К осуществлению программы Ирис приступила уже самостоятельно, без Мова. Потребовалось много времени, чтобы провести исследования, необходимые для изготовления прибора с использованием акустического сигнала абсолютной гармонии.

И все же годы сотрудничества с Мовом не прошли бесследно и для ее карьеры в научном мире. Она стала членом Академии после того, как были опубликованы ее идеи, оформленные Мовом, и ее признали специалистом в области психоморфологии. Правда, в последнее время, пока Ирис занималась разработкой собственной методики, она как бы «выпала» из академического круга, а там, видимо, произошли изменения. Нужно было возвращаться в научные круги. Мов всегда крутится вокруг начальства и при необходимости сможет представить ее должным образом, тем более он – ее давний должник. А уж у нее было что им сказать и показать – прибор был готов.

За окном светало. Ее семья начинала просыпаться. Ну что же, в бой!