Читать книгу Ива, Антония или Вероника - Изабелла Кроткова - Страница 1

Глава первая

Оглавление

– Ну наконец-то, дорогуша.

За двадцать пять лет жизни я так и не научилась различать голоса своих сестёр. Вот кто сейчас произнёс это? Ива, Антония или Вероника?

На потолке качается тень. Размытый тёмный силуэт.

Откуда-то издалека доносится ровный бесстрастный голос. Слова рассыпаются, как лёгкие семена на ветру.

«Радио», – догадываюсь я.

Голова мутная и тяжёлая, а тело будто приклеено к какой-то плоской поверхности. Не могу шевельнуть ни рукой ни ногой.

«Громкое убийство, всколыхнувшее город несколько дней назад, имеет все шансы стать раскрытым по горячим следам. Напоминаем, что в семь утра восемнадцатого января в особняке, известном под названием «Сорока», в элитном посёлке Щепнёво был обнаружен труп известного художника Андрея Лавровского с признаками насильственной смерти. Лавровский погиб от удара по голове тяжёлым тупым предметом. В преступлении подозревается Яна Веденеева, жена хозяина особняка, профессора Филиппа Веденеева. По одной из версий, Андрей Лавровский и Яна Веденеева состояли в любовной связи, о чём свидетельствует активная переписка в соцсетях, а также множество совместных фото. Следствием установлено, что вечером семнадцатого января Яна находилась в особняке «Сорока». Это подтверждают разговаривавшая с ней по телефону и опознавшая её голос клиентка Филиппа Веденеева, а также видевшие её соседка и курьер ресторана «Город мечты», в 19:50 доставивший в особняк заказ, который приняла лично Яна.

Предполагается, что между любовниками произошла крупная ссора, после чего Яна ударила Андрея топором. Пришедшая утром домработница семьи Веденеевых застала Яну возле бездыханного тела Лавровского с топором в руке, и она же вызвала скорую и полицию.

По данным экспертизы, смерть Андрея Лавровского наступила около девяти часов вечера семнадцатого января.

В настоящий момент Яна Веденеева взята под стражу и содержится в следственном изоляторе. Поскольку недостатка в уликах нет, дело обещает быть…»

Я приподнимаю голову, чувствуя, как сильно она кружится. Взору предстаёт знакомая комната, капельницы в изголовье кровати и сидящая в кресле у камина старшая сестра Тони.

Тони нажимает кнопку на смартфоне, и радио замолкает.

Я с удивлением смотрю на неё.

– Ты прилетела? Когда? Зачем?.. – Хриплый голос плохо слушается, кажется чужим.

Тони пожимает плечами:

– Вчера. Пришлось взять отпуск в университете. Отец слёг с сердечным приступом. Эта история, похоже, доконала его.

Надсадно кашляя, я вдруг осознаю услышанное по радио.

– Какой ужас… Яна арестована за убийство человека?!

Откинув блестящие янтарные волосы за спину, Тони холодно и насмешливо смотрит на меня.

– Конечно, ужас. Ведь настоящая убийца – ты, – роняет она небрежно.

Мой взгляд падает на календарь.

Двадцать первое января.

– Двадцать… первое?.. – невольно вырывается у меня.

– Двадцать первое, – снисходительно подтверждает собеседница.

…Но последний день, который я помню, – это шестнадцатое января…


Что?.. Что она сказала?.. Я убийца?.. Я?!


– Мне пора, – произносит Тони, вставая. – Вижу, тебе полегчало. Алексей по телефону заявил, что ты чуть ли не при смерти. Я уже собиралась заказывать отпевание… Слава богу, что с этим придётся повременить!

Её губы трогает едва заметная улыбка.

– Подожди, Антония! – Я медленно приподнимаюсь и сажусь на постели, держась руками за её края и ощущая плавающую по телу тупую боль. – Как – двадцать первое? И что значит настоящая убийца – я?! Что ты несёшь?!

Тони оборачивается у двери – высокая, натянутая как струна. Абсолютно невозмутимая.

– Ты звонила мне той ночью. С семнадцатого на восемнадцатое. И в пьяных рыданиях призналась, что убила его, этого Андрея Лавровского. Ударила топором по голове. Чтобы забрать дорогую картину. Ты же, как всегда, в долгах, как в шелках!

Увидев мои округлившиеся глаза, Тони поясняет:

– Сестра Лавровского сообщила полиции, что при нём была картина, «Весёлый щебет» Бенедетти. В особняке её не нашли. Поищи у себя, здесь не так много места.

В её интонации слышится желчь.

Я в остолбенении смотрю на Антонию, потом снова перевожу взгляд на календарь. В голове стоит мутная пелена.

Чёрные цифры – два и один – больно впиваются в зрачки. Смысл сказанного сестрой медленно и туго доходит до моего с трудом пробуждающегося сознания.

Я дотягиваюсь нетвёрдой рукой до стакана с водой и начинаю пить маленькими судорожными глотками.

– Лгунья! – шепчу я возмущённо. – Что ещё за… Бенедетти?! Вчера… То есть… шестнадцатого, в субботу, у меня был жар и температура под сорок, я не могла даже встать с постели! Ночью уснула как сурок… – В интонацию помимо воли проникает неуверенность – я пытаюсь воскресить в памяти семнадцатое, но вместо него перед глазами маячит тусклое пятно.

Как странно, ведь шестнадцатое было вчера. Институт, наше с Алексом катание на горке, моя простуда, температура, врач… Потом я легла спать. Почему я проснулась двадцать первого?

– Какое, к чёрту, Щепнёво?! – Шёпот пытается вырасти в полноценный голос, но сразу срывается на кашель. Стакан в руке дрожит, предметы начинают расплываться.

На Тони мой истерический выплеск не производит никакого впечатления.

– Ты звонила не только мне, – заявляет она. – Всем – Иве, Веронике, папе. Твой сотовый валялся на ступеньках особняка. Слава, дворник, утром расчищал снег и нашёл его. А чувствуешь ты себя так не из-за простуды, а из-за того, что намешала спиртного с лекарствами. Что, впрочем, не впервой. Скажи спасибо своему Алёше, трясётся над тобой как нянька…

Лёгкая горечь сквозит в её тоне. Или зависть.

– Где он? И почему я здесь, а не у него? – Я кручу головой, но мужа нигде не видно. – Что вообще происходит? – Тревога змейкой вползает внутрь. – Я ничего не понимаю!

– Алексей скоро придёт, – неопределённо говорит Тони. На остальные вопросы ответов у неё, похоже, нет.

Мои мысли возвращаются к страшным событиям в отцовском особняке.

– Послушай… а Яна? – бормочу я заплетающимся языком и снова смотрю на календарь, где обведено красным окошком всё то же двадцать первое января. – Её же опознали свидетели… Соседка, какой-то курьер, папина клиентка… Её нашла домработница…

– Но звонила-то ты, – едко напоминает сестра.

– Да не могла я звонить, что за идиотские бредни?! – раздражённо отмахиваюсь я. – Наверно, это была Ника или Ива! Никто не различает наши голоса, и ты в том числе!

Антония вновь пронзает меня насмешливым взглядом.

– То есть ты намекаешь, что Ника или Ива неизвестно каким образом украли твой сотовый и звонили по нему среди ночи из папиного особняка, признаваясь в убийстве от твоего имени?

Я замолкаю. Невероятно.

Тони тем временем грациозным кошачьим движением накидывает на плечи белую шубку, которая удивительно идёт к её волосам.

– Ярослав передал мне твой телефон – он ничуть не пострадал в своём красивом дорогом чехольчике. А ты, если имеешь хоть каплю совести, не звони отцу с истериками. Врачи запретили его беспокоить. На него и так свалился настоящий кошмар.

– Избавь меня от нравоучений, ты не в аудитории! – обрываю я сестру. Я уже более-менее пришла в себя и понемногу облекаюсь в привычный стиль поведения. И для начала перестаю перед ней оправдываться. Для этого пока нет никаких оснований. Искоса посматриваю на замолчавшую Антонию – чопорную университетскую штучку, – прикидывая, правда ли то, что она говорит. Впрочем, это довольно легко выяснить. Левой рукой я рывком стягиваю с прикроватного столика смартфон и включаю вайфай. Тут же начинают щёлкать оповещения, больно ударяя по мозгам: «Член Союза художников найден мёртвым в особняке «Сорока»… «По подозрению в убийстве задержана жена пластического хирурга»…

Господи, какой ужас всё-таки! – Я снова тянусь к стакану с водой. – …Однако ни о каких телефонных звонках и ночных признаниях почему-то ни слова. – Мой вопросительный взгляд скользит по лицу Тони, но его выражение остаётся неизменным. Старшая сестра в свою очередь скептически окидывает мою восседающую на постели в позе йога фигуру.

– Очень жаль, что из-за тебя пострадает ни в чём не повинная Яна. – Она вздыхает, как мне кажется, чересчур нарочито. – Знаешь, меня всегда удивляло то, как ты умеешь, прикинувшись милой овечкой, творить грязные делишки за спиной близких людей…

Я догадываюсь, что она имеет в виду.

– При чём здесь это? – цежу я довольно грубо.

У Тони резко обостряется румянец на скулах.

– Потому что всё это звенья одной цепи, сестрёнка. Но убийство в целях наживы – это уже слишком!

– Да пошла ты…

Мне никогда не стреляли в висок, и я не падала как подкошенная. Но сейчас от слов Тони хочется упасть, раскинув руки, и снова провалиться в глубокое безмолвие. Однако я изо всех сил держусь в независимой позе йога, скрестив ноги на постели.

– Что-то не сходится. – Внутри всё сжато до боли, но голос рвётся сквозь тугой ком и звучит почти уверенно. – Даже если бы я взорвала целый посёлок, мне совершенно незачем звонить всем вам с признанием! Особенно тебе! – Под конец короткой речи я гневно ору и тут же вновь захожусь в кашле. Голос надламывается, падает, оборвавшись на взлёте, в глазах резко темнеет. Состояние моё слабое, еле живое, и от крика мгновенно бросает в жаркий пот.

– Очевидно, причина в той дури, которой ты наглоталась. – Тони по-прежнему спокойна и холодна. – Алексей нашёл тебя здесь в первом часу ночи, валяющуюся в сугробе на обочине, всю в грязи и крови. Ты сообщила, что ездила в Щепнёво и сбежала оттуда, потому что убила топором мужчину.

И она срубает меня взглядом золотисто-карих глаз. О, Тони уже давно не та нескладная, прыщавая и сутулая девушка, какой была в юности. Теперь она настоящая красавица – стройная, подтянутая, с нежной смуглой кожей и тонким румянцем. Правда, в свои почти тридцать четыре года она до сих пор не замужем.

«Глупое трепло…» – думаю я об Алексе. Во рту внезапно становится очень сухо, и я невольно облизываю края губ.

– И как ты отреагировала на мой звонок? – Я жду ответа с невольным трепетом.

– Посоветовала тебе проспаться, – Тони хмыкает. – Кто бы мог подумать, что это окажется правдой?!

Надо же, насколько глубоко я восприняла совет. Проспала три дня.

– И что теперь? Побежишь в полицию? – тихо спрашиваю я, держась за край кровати, чтобы не упасть. Очертания предметов расплываются, матрас подо мной колышется, как на волнах.

– Побегу? – Тони поднимает бровь. – Я не настолько законопослушна. Ты как-никак моя сестра. Но учти, если меня вызовут на допрос, я не стану тебя выгораживать. – И она независимой походкой выходит из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь.

Шлейф тонкого аромата её духов ещё долго стоит в воздухе.

А за окном медленно тускнеют краски вечера. Уткнувшись щекой в горячую мятую подушку, я изо всех сил пытаюсь вспомнить тот страшный, провалившийся в чёрное небытие день – семнадцатое января.

Ива, Антония или Вероника

Подняться наверх