Читать книгу Книга секретов - Жаклин Уэст - Страница 4

Олив позволила тяжелому рюкзаку выскользнуть на пол прихожей. Стук, как зов без ответа, разнесся по гулким пустым комнатам особняка.

– Я дома, – тихонько позвала она. Стены как будто смыкались вокруг Олив. Она не понимала: приветствует ее дом или следит за ней.

На первом этаже все было так, как и должно было быть. Картины висели на своих местах, мебель стояла как обычно. Никто со странной гладкой и блестящей кожей не сидел в ожидании на бархатной кушетке в библиотеке. Никто не постукивал холодными пальцами по тяжелому деревянному столу в столовой. Никто с нарисованными золотисто-карими глазами не шептал имя Олив из темного дверного проема.

Олив закончила осмотр в кухне, где на дверце холодильника висела записка от мамы. «Дорогая, надеемся, что школьный день прошел чудесно, – гласила она. – Вернемся в промежутке между 5:34 и 5:39 вечера, в зависимости от обычных переменных». Олив внимательно оглядела пространство. И здесь тоже не было ни следа Аннабель. Строго говоря, представить Аннабель на кухне было в принципе непросто: жемчуга и кружево не вязались с кухонной утварью и хозяйственным мылом. Но все-таки когда-то это была кухня Аннабель. Возможно, она стояла на том самом месте, где сейчас стояла Олив, сидела везде, где сидела Олив, купалась в ванне, в которой купалась Олив. От этой мысли по рукам Олив словно пробежала стайка невидимых пауков.

Стряхивая их с себя, Олив метнулась к двери в подвал. Когда она рывком открыла ее, вокруг ее лодыжек закружился ледяной воздух. Олив успела привыкнуть почти ко всем странностям старого дома – скрипу и стонам стен по ночам, затянутым паутиной углам, низким потолкам, которые, как нарочно, были сделаны такими, чтобы люди бились о них головами, – но вот к подвалу она так и не привыкла. Мгновение Олив стояла в дверях, глядя на уходившие во тьму шаткие деревянные ступени и собираясь с духом. Потом, глубоко вдохнув, она сбежала вниз по ступенькам.

– Леопольд? – позвала она, шаря по стенам в поисках выключателя.

– К вашим услугам, мисс, – ответил скрипучий голос.

Олив наконец обнаружила выключатель, и пыльный свет залил подвал. Он замерцал на тяжелых складках паутины, проложил глубокие тени между надгробными плитами, вмурованными в стены, и блеснул в паре ярких зеленых глаз, что смотрели на Олив из самого темного угла.

Леопольд сидел на посту в своей обычной позе – блестящая черная грудь выпячена так сильно, что почти доставала до подбородка. Олив опустилась перед гигантским котом на колени. Между ними виднелся глубоко вырезанный в полу контур люка.

– Как прошел первый день в школе, мисс? – спросил Леопольд.

Олив вздохнула и потерла окоченевшие руки. Она оглядела осыпающиеся каменные стены, покрытые высеченными именами древних МакМартинов, и вдруг поняла, что ей больше нравится здесь, в темном, холодном подвале, сложенном из древних могильных плит, чем в классе средней школы.

– Я рада, что уже дома, – ответила она.

Леопольд кивнул.

– Говорят, в гостях хорошо, а дома лучше.

– Дом есть дом, – сочувственно сказала Олив. – Ничего не случилось, пока меня не было?

– Никак нет, мисс. Докладывать не о чем.

– А в туннеле?.. – спросила Олив, кивая на люк.

– Тишина.

– Хорошо. Спасибо тебе, Леопольд. – Олив выпрямилась, отряхивая штаны от песка, и удивилась, что они на ощупь такие оборчатые. Радость от того, что она наконец-то вернулась домой, стерла было воспоминание о стайке розовых пингвинов, но теперь они поспешно вернулись, неуклюже переваливаясь.

– Пойду-ка я лучше проверю остальной дом, – пробормотала она и боком поспешила к лестнице, стараясь, чтобы Леопольд не заметил оборки.

Олив скользнула через прихожую, выглянула из-за винтовой лестницы и с грохотом взбежала на второй этаж. На бегу она проверяла каждую картину, но и серебристое озеро, и лес в лунном свете, и нарисованная Линден-стрит выглядели точно так же, как и сто раз до этого.

Переодевшись в джинсы и запихав пижамные штаны с розовыми пингвинами так далеко под кровать, как только было можно, Олив обыскала коридор второго этажа, заглянула в пустую ванную, в пустую синюю спальню и в пустую лиловую спальню – самую пустую из всех. Портрет Аннабель – без самой Аннабель – все еще висел там над комодом. Глядя в опустевшую раму, Олив почти чувствовала, как лицо ведьмы с холодными глазами и легкой, застывшей улыбкой всплывает на холсте… как нечто давно умершее из-под темной воды.

Остальную часть пути до первого этажа Олив бежала со всех ног.

Она вихрем пронеслась мимо натюрморта со странными фруктами в вазе, мимо изображения церкви на высоком, обрывистом холме, и…

…и остановилась как вкопанная, сделав шаг назад, чтобы еще раз пристально посмотреть на этот холм.

В это полотно Олив ни разу еще не залезала. В нем не было людей и, на первый взгляд, вообще почти ничего не было.

Но сегодня полотно пошевелилось. Краем глаза Олив видела, как пышный папоротник на склоне холма колышется под порывом ветра.

Олив внимательно изучила картину. Однако больше ничего не случилось.

В любом другом доме движущиеся картины вызвали бы удивление – и это еще мягко сказано. Но Олив поразило не это, а то, что полотно ожило тогда, когда на ней не было очков.

Не сводя взгляда с холста, Олив водрузила очки на нос. Не успела она отвести руку, как из кустов на нарисованном холме вылетела и поднялась в небо стая птиц: крылья так и сверкают, сотни маленьких тел крутятся и вертятся, как единый живой организм. Олив тихонько восхищенно ахнула.

Девочка не в первый раз замечала, как некоторые вещи в Иных местах движутся даже тогда, когда на ней не было волшебных очков. Мортон, пес Балтус и мерцание медальона Аннабель – все они выдали себя, когда Олив смотрела на картины невооруженным глазом. Но все они оказались замурованы в Иных местах, придя туда из реального мира. Значило ли это, что ветер на этой картине родом из реального мира? Как Олдосу МакМартину удалось такое?

Олив заколебалась, чувствуя, как любопытство – да и сам пейзаж – притягивают ее к холсту. «Давай! – казалось, кричало полотно. – С папоротником все в порядке!»

Но времени исследовать Иные места у Олив не было. Не сейчас. И не в одиночку. Ей все еще оставалось проверить остальной дом и найти двух котов, так что отпустить контроль сейчас, пусть даже на полминуты, представлялось не лучшей идеей. Олив обернулась и обвела взглядом коридор. Никого. Набрав в грудь побольше воздуха, девочка двинулась вперед.

В конце коридора ее ждала розовая спальня. Сквозь кружевные шторы, вычерчивая на полу узор из золотых точек, пробивалось полуденное солнце. Аромат шариков от моли и застарелых саше с душистыми травами парил в воздухе. Олив встала перед единственной висевшей в комнате картиной: видом древнего города с аркой, которую охраняли два исполинских каменных воина. Даже сквозь очки пейзаж не выглядел ожившим. Нарисованные деревья на дальнем холме не шелохнулись и тогда, когда Олив подошла ближе и ткнулась носом в холст, а ее лицо утонуло в желеобразной поверхности картины. Олив протиснула в пейзаж голову, потом плечи, потом ноги, и вот вся оказалась на той стороне. Но попала Олив вовсе не в древний город, а в тесную, темную переднюю, где несколько мазков дневного света очерчивали контур тяжелой двери.

Олив бывала здесь уже столько раз, что и не сосчитать, но, когда она потянулась сквозь темноту к дверной ручке, по коже все равно побежали мурашки. С басовитым скрипом дверь отворилась, и Олив выбежала на лестницу, ведущую на чердак.

Чердак особняка походил на лавку древностей, которую взяли и хорошенько потрясли. Старые стулья, шкафы и зеркала, некоторые из которых были завешаны простынями, а некоторые покрыты паутиной, были кое-как свалены вдоль покосившихся стен. В углах громоздились груды картин. Башни из мятых коробок, старых кожаных сумок и запертых сундуков высились чуть ли не до потолка. Ржавые инструменты и осколки фарфора были разбросаны по комнате, как опасные конфетти. А посреди этого всего, чуть поодаль от прочих вещей, зловещим монументом стоял мольберт Олдоса МакМартина.

Сейчас он был прикрыт тканью, но Олив знала, что на мольберте оставался последний – незаконченный – автопортрет Олдоса. Нагнувшись, она приподняла уголок ткани – таким движением, каким вы подняли бы ботинок, которым наступили на очень крупного жука – и быстро взглянула на портрет. Бестелесные руки Олдоса шевельнулись на темном холсте. Длинный костлявый палец поднялся, словно указывал прямо на нее. Олив брезгливо отбросила полотно. Поспешно попятившись прочь от мольберта, она врезалась в старинную козетку и поневоле приземлилась на нее с пыльным плюх.

На подушках за ее спиной вытянулся в струнку пятнистый кот.

– Замок есть беззащитен! – вскричал он с сильным французским акцентом и поспешил нацепить шлем, сделанный из банки из-под кофе. Стараясь влезть в шлем побыстрее, кот перевернул банку и принялся вколачиваться в нее головой. – Рыцари, к оружию!

– Все в порядке, Харви – я имею в виду, эм… сэр Ланселот, – проговорила Олив. – Это всего лишь я.

– А, – отозвался Харви. Шлем он надел набекрень, так что в квадратную прорезь выглядывал только один зеленый глаз. – Bonjour[3], миледи, – с жестяным эхом прибавил он.

– Привет, – сказала Олив и поправила кофейную банку так, чтобы оба глаза Харви появились в прорези – прямо над надписью «Богатый, насыщенный вкус!» – Ничего подозрительного сегодня не видел?

– Подозгительного? – повторил Харви. – Non[4]. Все било тихо. Да, истинно так, за исключением одного самозванца, что дегзнуль посягнуть на стены моей кгепости. Он быль повегжен. – И Харви с гордостью кивнул на пол, где виднелось пятно в форме звездочки от раздавленного паука.

Олив отодвинула ноги от пятна.

– И никаких признаков Аннабель? – уточнила она, наблюдая за пауком: вдруг он чудесным образом воскреснет. Паук не воскрес.

– Я ее не видаль, – сообщил Харви, легко запрыгнул на спинку козетки и принялся расхаживать по ней туда-сюда. – Ей, скогее всего, известно, что замок сей под защитой Ланселота Озегного, величайшего из гыцагей!

– Наверняка в этом все и дело, – согласилась Олив, когда Харви оступился на своем насесте и упал за козетку. Кофейная банка громко звякнула.

– А-га! – взревел Харви, снова запрыгивая на подушки. – Ловушки?! Думаете, такие тгюки сгодятся пготив Ланселота?

– Мне надо повидать Горацио, – сказала Олив, попятившись, когда Харви принялся драть козетку всеми четырьмя лапами.

Олив выбежала с чердака обратно вниз, в коридор второго этажа, и повернулась к родительской спальне.

Она почти никогда не заходила в этот конец коридора. Комната ее родителей находилась между тесной зеленой комнаткой, в которой не было ни одной картины, и еще одной более тесной белой, где висело изображение злобной на вид птицы, восседавшей на штакетнике, и хранились дюжины коробок, которые родители так до сих пор и не распаковали. Осмотрев через очки и зеленую, и белую комнату, Олив отворила дверь, ведущую в спальню родителей.

Это была большая комната с огромной кроватью. В центре кровати очень, очень большой кот, казалось, дрых без задних ног. Солнечный луч падал из окна прямо на его апельсиново-рыжий мех, отчего тот сиял, как какая-то ангельская актиния. Олив на цыпочках подошла поближе. Не в силах сопротивляться, она протянула руку и, едва касаясь, погладила теплый, шелковистый светящийся мех.

– Привет, Олив, – с закрытыми глазами произнес Горацио.

– Как ты узнал, что это я?

– По запаху, – сказал Горацио, все еще не открывая глаз. – Арахисовое масло и кислое молоко.

Олив скрестила руки на груди.

– По-хорошему, тебе не стоит спать у родителей на кровати, – сказала она. – Ты же знаешь, у мамы аллергия на кошек.

Горацио потянулся, устраиваясь так, чтобы на него падало как можно больше солнечного света.

– Да, и это прискорбно. Но порой приходится чем-то жертвовать ради счастья ближнего своего.

– Хм-м, – протянула Олив. Она следила за тем, как хвост Горацио, пушистый, как метелка для пыли, мечется туда-сюда по нагретым солнцем простыням. – Поверить не могу, что ты спишь средь бела дня, когда где-то бродит Аннабель, пытаясь пробраться обратно сюда.

– Возможно, я просто хотел, чтобы ты верила, что я сплю. Возможно, на самом деле я вовсе не спал. – Горацио приоткрыл один глаз, и щелочка сверкнула изумрудом. – Аннабель МакМартин не станет брать этот дом штурмом средь бела дня, Олив, в особенности зная, что мы настороже. Она куда умнее.

– Тогда где она прямо сейчас, как ты думаешь?

На мгновение воцарилось молчание. Затем Горацио произнес:

– Где-нибудь, где темно.

Спина Олив покрылась холодным потом. Она отвернулась от Горацио и постаралась сосредоточиться на двух полотнах, висевших на стене спальни. На одном был изображен старый деревянный парусник в сиреневатом море, а на втором – беседка с белыми колоннами в тенистом саду, полускрытая за высокими ивами. Долговязый мужчина в старомодном костюме сидел в беседке и читал книгу. Хорошо бы самой посидеть там с собственной книгой, слушая шелест ветра, вдыхая аромат цветов… Но у Олив были более важные и куда менее приятные дела.

– Я собираюсь проверить двор и убедиться, что все в безопасности, – храбро заявила она, оглядываясь на Горацио.

– Хорошо, – сказал кот. Он уже успел снова закрыть глаза.

Олив сбежала вниз, пронеслась через весь дом и выскочила из задней двери. Сад простирался перед ней во всем своем тернистом, лиственном хаосе. Старые деревья, окружавшие двор, как будто пытались укрыть беспорядок одеялом теней. Олив обошла сад по краю. Среди странных цветов, насколько она могла судить, не скрывались никакие улики. Возле кучи компоста в грязи не осталось следов, потерянные жемчужины не лежали во мху под деревьями. Олив уже начала было верить, что не найдет ничего интересного, когда вдруг по пояс ушла под землю.

Левая нога Олив вытянулась назад в неловкой балетной позиции, руки безуспешно попытались ухватиться за воздух, а подбородок приземлился в траву – между одуванчиками и муравейником. Пытаясь отдышаться, Олив уставилась на суетящихся муравьев. Те не обращали на нее внимания.

Опираясь на локти, Олив умудрилась выползти из земли и перекатиться в сторону – на спину, как жук. Сердце у нее так и стучало, когда она принялась ощупывать траву. Может, тут был старый колодец, заросший и позабытый? Или огромное животное вырыло во дворе себе нору? Олив с опаской осмотрелась, но самым крупным из живых существ, которого она могла увидеть, оказалась жирная белка, умывавшаяся на дереве. Олив склонилась над дырой в траве.

Здесь, на дальнем краю заросшего сада, тщательно укрытая ковром из веток и листьев, зияла нора – такая глубокая, что дна Олив не видела. Вход в нее был от двух до трех футов[5] шириной. Олив осторожно провела рукой по краю ямы. Грязь ничем не заросла, а значит, яма не могла быть старой. И края гладкие – как будто копали лопатой. Нору вырыл человек… и вырыл недавно. Олив в последний раз обвела взглядом сад, сунула голову в яму и уставилась в темноту глубоко, глубоко внизу.