Читать книгу Школа жен - Жан-Батист Мольер, Жан-Батист Поклен Мольер, Мольер (Жан-Батист Поклен) - Страница 4

Итак, вернулись вы и женитесь на ней?

Да. И хотел бы все покончить поскорей.

Мы здесь одни сейчас и можем, без сомненья,

Спокойно взвесить все и все принять решенья.

Я сердце вам открыть по-дружески стремлюсь:

За вашу участь я, поверьте мне, страшусь;

Как дело ни пойдет, при всяком обороте,

Вы легкомысленно себе жену берете.

Конечно, добрый друг! Возможно, что у вас

Немало поводов тревожиться за нас.

По-вашему, рога – супружества примета;

Ваш лоб, я думаю, сам просится на это.

Все дело случая, владеть им не дано;

Заботиться о том и глупо и смешно.

Боюсь другого я: боюсь насмешки едкой,

Которая мужей преследует нередко;

Вы знаете, никто, велик он или мал,

От вашей критики спасения не знал,

И где б вы ни были, вам любы неизменно

Хитросплетения интриги сокровенной.

Пусть так. Но где найду подобный город я,

Где были бы, как здесь, смиренные мужья?

Не правда ли? Они, казалось бы, различны,

Но в жизни ко всему они равно привычны.

Тот денег накопил, жена же в свой черед

Их украшавшим лоб супруга раздает;

Тот поудачливей, но не честней нимало,

Не прочь, чтобы жена подарки принимала

И, ревностью души не омрача своей,

Дань добродетели в них видит, веря ей.

Один отчаянно шумит, но все без толку;

Другой невозмутим, зевает втихомолку

И, лишь гостей в окно успеет разглядеть,

Перчатки, шляпу, плащ торопится надеть;

Та, баба ловкая, супругу без опаски

Про волокит своих рассказывает сказки,

А олух, торжество свое вообразя,

Еще жалеет тех, кого жалеть нельзя;

Та, чтобы оправдать расход необычайный,

Выдумывает вздор про выигрыш случайный;

Да, но в какой игре, про то она молчит,

Меж тем как муж-болван судьбу благодарит.

Сюжеты славные, в сатиру все годятся,

И наблюдателю возможно ль не смеяться?

И наших дураков…

Но кто смеяться рад,

Того насмешками в отместку не щадят.

Все рады поболтать, для многих наслажденье

О происшествиях ввернуть свои сужденья,

Но сам я, слушая их разговоры, нем,

Восторга никогда не выражу ничем;

Я скромен; и хотя, при случае, наверно

Я б возмутиться мог терпимостью чрезмерной,

Хотя переносить отнюдь не склонен я

Все то, что многие перенесли мужья,

Но в этом никогда не стану признаваться:

Ведь надо, наконец, сатиры опасаться;

И биться об заклад не стал бы я никак,

Что совершу такой, а не такой-то шаг;

А если надо лбом моим, по воле рока,

Беда бесславная стряслась бы вдруг жестоко.

Предвидеть следствия могу наверняка:

Раздастся, может быть, смешок исподтишка,

А может быть, и то мне счастье подоспеет:

Какой-нибудь добряк меня же пожалеет;

Но с вами, куманек, совсем иная стать:

Вы собираетесь чертовски рисковать;

Вы столько раз мужей несчастных укоряли

И едкий язычок над ними изощряли,

Прослыли до того страшилищем для всех,

Что, чуть оступитесь, поднимут вас на смех;

И стоит повод вам ничтожнейший доставить,

Вас будут рады все на всех углах бесславить,

И…

Боже мой, к чему вы мучитесь, сосед?

Не проведут меня плутовки эти, нет!

Я хитростей знаток, как ни были бы тонки;

Известно, как рога сажают нам бабенки,

А чтобы в дураках не оказаться вдруг,

Заблаговременно я все расчел, мой друг.

И та, на ком женюсь, невинность без укора,

Мой обеспечит лоб от всякого позора.

Но глупая жена, не правда ли, сама…

Кто глупую берет, тот не лишен ума.

Охотно верю я в ум вашей половины,

Но я смышленых жен боюсь не без причины,

И многим дорого обходится жена,

Которая умом большим одарена.

Я тяготился бы женой из тех, ученых,

Которая блистать старалась бы в салонах,

Писала б вороха и прозы и стихов,

И принимала бы вельмож и остряков,

Меж тем как я, супруг подобного созданья,

Томился б, как святой, лишенный почитанья.

Нет, нет, высокий ум совсем не так хорош,

И сочинительниц не ставлю я ни в грош!

Пускай моя жена в тех тонкостях хромает,

Искусство рифмовать пускай не понимает;

Игра в корзиночку затеется ль когда

И обратятся к ней с вопросом: «Что сюда?» –

Пусть скажет «пирожок» или иное слово

И прослывет пускай простушкой бестолковой;

Жену не многому мне надо обучить:

Всегда любить меня, молиться, прясть и шить.

По-вашему, жена тем лучше, чем глупее?

Да, и дурнушка мне и глупая милее,

Чем та, что чересчур красива и умна.

Но ум и красота…

Была бы лишь честна!

Но как вы можете, скажите, поручиться,

Что дура честностью сумеет отличиться?

Не говоря о том, что скуки не избыть –

Бок о бок с дурою век целый проводить,

Но я не разделю и ваше убежденье,

Чтоб этим вы свой лоб спасли от украшенья.

Порой и умница умеет обмануть,

Но нужно, чтоб она избрала этот путь;

А глупая жена изменит, не желая,

Без дальних хитростей, вины не понимая.

На этот довод ваш, хотя б я промолчал,

Уже Пантагрюэль Панургу отвечал:

К союзу с умницей внушайте мне влеченье,

До самой троицы твердите поученья,

Но изумитесь вы, увидя, наконец,

Что убедить меня не в силах и мудрец.

Что ж, я молчу.

Своя у каждого метода.

И в этом, как во всем, мне безразлична мода.

Довольно я богат, чтобы моя жена

Мне одному была во всем подчинена,

Чтобы ни в знатности породы, ни в именье

Нельзя ей было взять над мужем предпочтенье.

Она и девочкой была других скромней.

Я с детских лет ее дышу любовью к ней.

Узнав, что с матерью им нечем пропитаться,

Я воспитанием ее решил заняться;

Крестьянка добрая словам моим вняла

И снять обузу с плеч радехонька была.

В одном монастыре, укромном и спокойном,

Я воспитал ее, как полагал пристойным,

Следил, намеренье преследуя свое,

Чтоб в полной простоте растили мне ее, –

И, слава небесам, добился я успеха:

В ее невинности мне лучшая утеха;

Благодарю судьбу, что вижу, наконец,

По вкусу моему супруги образец.

Я взял ее к себе, но дом мой, как известно,

Открыт для всякого, и от гостей в нем тесно;

Я все опасности тотчас сообразил

И в домике ее отдельном поселил;

А чтобы простоты не исказить природной,

Я окружил ее людьми натуры сходной.

Вы скажете: «К чему вся эта речь моя?»

Чтоб вы увидели, как осторожен я.

Я дружбу верную вам доказать желаю:

Вас с ней отужинать сегодня приглашаю;

Хочу, чтоб вы, ее немного испытав,

Решили, в выборе я прав или не прав.

Охотно.

Вынести легко вам впечатленье

О свойствах этого невинного творенья.

О, что до этого, я верю вам вполне;

Вы столько…

Многое еще известно мне.

На простоту ее с восторгом я взираю,

Зато и со смеху частенько помираю.

Однажды (верьте мне, я очень вас прошу!)

В надежде, что ее сомненья разрешу,

Она, исполнена невиннейшего духа,

Спросила: точно ли детей родят из уха?

Я очень рад за вас, сеньор Арнольф…

Опять!

Иль именем другим не можете назвать?

Ах, это – с языка само собой сорвется!

Ла Сушем вас назвать никак не удается.

На черта вам сдалась, я не могу понять,

Причуда – в сорок лет фамилию менять?

Имение Ла Суш пошло от пня гнилого.

Ужель украсит вас столь низменное слово?

Предать имение известности я рад,

Да и звучит Ла Суш приятней во сто крат.

От имени отцов вы отреклись напрасно

И взяли новое, пленясь мечтой неясной.

Подобным зудом кто теперь не одержим?

Задеть вас не хочу сравнением своим,

Но мне припомнился крестьянин Пьер Верзила!

Когда его судьба усадьбой наградила,

Канавой грязною он окопал свой двор

И называться стал де Л'Илем с этих пор.

Нельзя ли обойтись вам без таких сравнений?

А я зовусь Ла Суш – без дальних рассуждений;

Мне имя подошло, мне мил и самый звук,

И кто меня зовет иначе – мне не друг.

Но вряд ли большинство так просто подчинится,

В письме по-старому к вам каждый обратится.

Я не взыщу с того, кто не был извещен,

Но вы…

Пусть будет так: я вами убежден;

Согласья доброго мы с вами не нарушим,

Я приучу язык вас называть Ла Сушем.

Прощайте. Я теперь хочу зайти в свой дом

О возвращении уведомить своем.

Рехнулся он совсем; теперь мне это ясно.

В нем много странностей, задеть его опасно.

Как удивительно: все рвением горят,

За мнение свое бороться каждый рад!

Эй, эй!