Читать книгу Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева - Страница 14

Узкие горные дороги, вившиеся меж отвесных скал, были одинаково опасны для любого, кто проходил, а тем более проезжал по ним. Опасность представляли горы, взбудораженные какими-то своими, внутренними и лишь им самим известными процессами и выражавшие время от времени своё волнение обвалом камней, больших и малых, которые в лучшем случае преграждали путникам путь, а в худшем могли и убить.

Опасность собою представляли и гигантские пропасти, от одного вида которых так кружило голову, что не всякий-то и выдерживал это зрелище и, помня рассказы о бесчисленных несчастных случаях в горах, поспешно отводил от него взгляд, обращая его тут же к небу, где и взгляду, и душе было куда как комфортней.

Горцы, однако, не боялись ни своих гор, ни этих угрожающих провалов, подсознательно ощущая на вековечном генетическом уровне, что истинное своё измерение высота получает именно в сравнении с пропастью. Им было неведомо слово «равнина», и для них всё, что не являлось горами, олицетворялось понятиями «низ», «внизу». И если кто из них отправлялся в другие места на заработки, то горцы так и объясняли: «Он там, внизу», и суть этого была так же проста, как и сами горы, бывшие наверху.

Как бы ни были горы опасны, но люди, обуреваемые страстями, были ещё опаснее. И какие бы цели ими ни двигали, большинство их носило характер разрушительный.

Вот и сейчас в горах бушевали страсти, и люди, некогда сплотившиеся пред натиском всевозможных иноземных врагов и могущественных империй, сражались нынче друг с другом, отстаивая идеалы кто веры, а кто свободы так, как это им казалось единственно возможным.

Свобода была для них как воздух, и, веками её отстаивая, они даже не помышляли о том, чтобы посягнуть на чужую. И та Россия, от которой они четверть прошлого столетия отстаивали свою независимость, предлагая теперь простым горцам дружбу, равенство и братство, сулила им светлое и радостное будущее в братской семье трудовых народов, и они всем сердцем поверили этой новой России, и приняли её дружбу, и воевали теперь друг с другом не на жизнь, а на смерть, каждый отстаивая собственное видение будущего своего, и своих детей, и всей этой горной страны, называемой Дагестаном.

И если раньше для них существовало скорее понятие, нежели слово, то теперь именно слово приобрело повсеместное звучание, и всколыхнуло их, и звучало настолько сладостно, что простые люди услышали его именно так, как желалось большевикам, страстно призывавшим их освободиться уже не от иноземных захватчиков, а от собственных владетельных ханов, беков и князей.

Потому-то и были опасны горы, в ущельях которых прятались сейчас многочисленные вооружённые отряды тех, кто именовал друг друга бандитами.

* * *

Деревянная арба, запряженная пожилой усталой конягой, еле ползла по петляющей и пустынной горной дороге и весьма рисковала в этот поздний час стать добычей любого из вооружённых отрядов, прятавшихся в этих горах. И действительно, на одном из поворотов прямо перед арбой, будто из-под земли, выросло несколько всадников, чьи лица почти невозможно было разглядеть из-за надвинутых по самые брови папах.

Возница, резко натянув поводья, гортанным возгласом придержал конягу, и она с удовольствием остановилась, не успев даже испугаться, а сам он инстинктивно потянулся за спрятанным в сапоге небольшим кинжалом.

– Спокойно! – воскликнул один из всадников. – Куда едем?

– Вниз… в Шуру… – неохотно ответил возница.

– Зачем?

– Женщин везу.

– Женщин? Каких ещё женщин? – В жёстком голосе всадника звучало удивление.

Возница молчал, и всадник, приблизившись вплотную к арбе, махнул рукой своим спутникам, и те окружили её плотным кольцом.

В арбе находились две женщины, постарше и помоложе. Первая, метнув на мужчин угрюмый взгляд, пробормотала что-то вполголоса и застыла, словно изваяние, а вторая принялась быстро натягивать на себя толстую шаль, но и та не смогла прикрыть огромный живот, заметив который мужчины тут же отвели в смущении глаза.

– Ты чья будешь?

На сером жеребце вперёд выступил мужчина на вид лет сорока, который и обратил свой вопрос к беременной женщине. По тому, как почтительно расступились перед ним остальные всадники, можно было понять, что он у них главный.

– Я… Нафисат, жена Мухаммад-хаджи из Кази-Кумуха… еду в город… к доктору.

– Мухаммад-хаджи? Я хорошо знаю его. Очень почтенный и достойный человек. А где он сам? Почему позволил тебе ехать в столь опасное время?

– Его сейчас нет в Дагестане…

– Это очень хорошо. Они арестовывают всех подряд… Ну да ладно, сейчас не до разговоров! Вот что, сестра… Дорога очень опасна! Езжай-ка ты обратно, а то совсем скоро здесь будет очень жарко, и тогда ты просто не доедешь!

– Но мне необходимо попасть в Шуру… и… сохранить моего ребёнка! – в отчаянии воскликнула молодая женщина.

– Твой ребёнок благополучно родится на свет! – Голос мужчины помягчел. – Езжай обратно и не бойся… Я сам буду молиться за вас!

– Но…

– Делай, как я тебе говорю… И передай мужу, когда вернётся, что шейх Али-хаджи свидетельствует ему своё почтение.

– Шейх Али-хаджи? Так ты Али-хаджи Акушинский? – спросила женщина.

– Да, это я. Поезжай, сестра, домой и не беспокойся ни о чём. Аллах да пребудет с тобою! А мои молитвы помогут тебе и твоему ребёнку.

Сказав так, мужчина стегнул коня нагайкой и исчез вместе со своими спутниками за горным поворотом, оставив за собою шлейф из дорожной пыли.

Возница, всё это время напряжённо молчавший, разжал рукоятку своего кинжала и, облегчённо вздохнув, издал гортанный звук, развернув на узкой горной дороге лошадей с арбою и живым грузом в обратную сторону.

* * *

Советская власть в Дагестане переживала тяжёлые дни. С одной стороны на Темир-Хан-Шуру активно наступали банды Гоцинского, а с другой – на Порт-Петровск со стороны Азербайджана в походном порядке наступал кадровый казачий корпус под командованием Бичерахова, который в результате тяжёлых боёв благодаря численному и техническому превосходству занял Порт-Петровск, установив в городе режим кровавого террора. Едва сформировавшейся из простых дагестанцев Красной Армии пришлось вступить в борьбу сразу с двумя опаснейшими противниками.

Истинные просветители, такие как шейх Гасан Кахибский, конечно, не могли не озаботиться тем положением, в котором оказался народ в результате жестокого противостояния, и горячо взывали к здравому смыслу, готовые ради всеобщего спокойствия занять любую примиренческую позицию, могущую принести мир на землю Дагестана: «Братья и сёстры, как вы сами знаете, положение сейчас довольно-таки беспорядочное, так что трудно разобраться тому, у кого нет правильного ума и здорового сердца. Один выступает и заявляет, что он имам народа, другой говорит, что он глава народа. Народ не знает, как быть, кому подчиняться, к кому примыкать. Нажмудин претендует на имамство, а Кайтмаз стремится к главенству. Нет сомнения, что цель обоих – сохранность овец, имущества, домов с помощью вас и вашей крови, хотя языком они говорят иное… Я вас предупреждаю, чтобы вы не обманулись, не совершайте кровопролитие, идя за вышеуказанными авантюристами, не делайте своих детей сиротами и своих жён вдовами… Кто из вас имеет здравый ум, пусть ищет себе путь и спасает себя, своё имущество, семью… Мы очутились в том времени, о котором предупреждены в преданиях от Кааба и Ибн-Мас Уда, да помилует их обоих Аллах. Если такое положение продолжится, то нечего плакать по усопшим и радоваться рождённым, смута распространится между народами, как настоящий потоп, дозволенное и недозволенное будет трудно различать, люди станут как пьяные от голода и от наготы, часть населения покинет родные места, начнут бежать от одного аула к другому. Нет никакого сомнения в том, что все эти беспорядки произошли благодаря тем, которых проклинал Божий посланец: «Смута спит, и кто разбудит её, тому Божье проклятие»… Мы уговаривали правителей о том, что большевики передают власть народу и что казаки уйдут, но полковник Кайтмаз Алиханов не послушал нас, наоборот, он послушал Гоцинского, который покинул свой дом, зажёг огонь везде и всюду, где ступала его нога, а затем убежал, подобно тому, кто зажёг огонь на хвосте кошки, затем пустил её к сеновалу, полному сухого сена, и убежал. Но у Аллаха есть свой закон, сводящий к тому, что жернова мельницы будут вращаться на голове тех, кто их сперва раскрутил…

Вам следует доставлять моё это письмо из одного аула в другой, чтобы оно читалось в мечетях, на собраниях. Кто последует – самому хорошо, кто упорствовал – тому гибель, пусть сам на себя пеняет. С приветом, бедный Кахибский Гасан…»

А между тем в горах и аулах началась активная борьба за восстановление Советской власти. События развивались так стремительно, что растерявшийся князь Тарковский, объявленный временным военным диктатором Дагестана, вынужден был обратить претензию к турецкому правителю в том плане, что помощь в деле разгрома большевизма со стороны турков явно недостаточна.

Чрезвычайный Военный Совет, образованный для руководства военными операциями против контрреволюционных сил в Дагестане, обратился к дагестанцам со страстным призывом: «Братья! Чем жить в рабстве, лучше умрём свободными борцами за свободу! Всякий, кому дорога свобода, кто не желает быть рабом богачей, князей и других господ, кто хочет помочь трудящимся в это тяжёлое время, пусть идёт в Красную Армию…»

Всего за несколько месяцев своего существования Советская власть успела завоевать в народе популярность, а кровавый режим Бичерахова-Тарковского вместе с подлым убийством Махача Дахадаева и издевательствами, мародёрством и грабежами со стороны банд и турецких офицеров переполнили чашу терпения горцев, которые стали оказывать как большевикам, так и Красной Армии повсеместную поддержку.

В результате тяжелейшей борьбы в марте 1920 года Советская власть в Дагестане была установлена окончательно. И в том же году, 13 ноября, в Темир-Хан-Шуре при огромном скоплении народа был проведен Чрезвычайный съезд народов Дагестана, куда Центральный Комитет партии и новое советское правительство направило товарищей Сталина и Орджоникидзе, поручив им провозгласить автономию Советского Дагестана.