Читать книгу Спасти Посланника. Библейская история, ожившая в наши дни - Жанна Красичкова - Страница 7

На следующий день была моя рабочая смена, но я еще не разобралась со всем, поэтому я позвонила сменщице, сказалась больной, и она вышла на работу за меня.

А ведь «дядя Юра» был прав, новой встречи с ним мне не избежать. Звоню своему психотерапевту, как ни странно – он готов к встрече сегодня, подсчитываю убытки (еще минус две с половиной тысячи) и иду на прием. Юрий Михайлович уже сидит на своей низенькой табуреточке. Ну, уж нет, я такие деньги плачу не за тем, чтобы на полу сидеть. Демонстративно я прохожу мимо доктора и водружаю свою пятую точку на подвесное кресло. Какое же это блаженство: ноги не касаются пола, кресло послушно раскачивается в такт наклонам моего тела, я словно маленький ребенок в колыбели или на руках у родителей, словно пушинка, планирующая в воздухе. Надо будет напомнить себе, когда я разбогатею, купить такое кресло. Придумала, с денег, подаренных нам со Стасиком на свадьбу. Замечу, что я не стала посвящать своего будущего мужа в адамовы веки нашей семьи. Решила, что пусть все останется, как и было поныне. Мысли опять увлекли меня подальше от бренной жизни. Тем временем Юрий Михайлович сел в кресло напротив меня, взял свой планшет, карандаш и заговорил:

– Итак, что мы имеем на этот час?

Я растеклась в улыбке. Оказалось, нельзя привыкнуть к тому, что у человека вместо слов льется ангельское пение.

– Кое-что имеем. – Ответила я с гордостью за проделанную работу по самоанализу.

Для пущей важности я, было, наклонилась всем телом вперед, но оказалось это не так-то просто сделать сидя на продавленной пружинной кровати советских времен – именно такая аналогия у меня возникла в тот момент. Оставшись размазанной по креслу, я рассказала Юрию Михайловичу все, что узнала, как на это отреагировала, как все вскрылось и тому подобные доскональности. Настало время главного вопроса, ради которого я вернулась к психотерапевту, и я его озвучила:

– Я с трудом верю, что пятилетний ребенок вообще мог нажать на курок. Не могло ли быть ошибки? Существует ли способ узнать мотивы и подробности этого преступления?

– Их несметное множество. – ответил психотерапевт.

Я воодушевилась, а он продолжил:

– Дознание, опрос свидетелей, анализ показаний, спиритический сеанс, машина времени…

Неужели нельзя сказать просто: такого способа нет, зачем весь этот цирк? Видимо уловив мое недовольство, доктор, наконец, сказал:

– И, собственно говоря, единственный, нам подходящий способ – это гипноз.

Хвала небесам! Минуточку, а если в трансе я поступлю так же, как бывает во сне – убью его? Я поделилась своими опасениями с Юрием Михайловичем. Он тотчас меня успокоил, в соседней комнате, которая раньше была скрыта от моих глаз стеной-аквариумом, находилось специальное кресло, позволяющее зафиксировать сидящего по рукам и ногам. Улучив момент перед гипнозом, я включила диктофон на телефоне, мало ли что. Доктор пригласил меня в кресло, зафиксировал мои руки и ноги, и все. Я отключилась. Не было никаких: «ваши веки тяжелеют». Может у него на кресле микро игла с наркозом? Это мне еще предстояло выяснить. Проснувшись, я мысленно похвалила себя за установленный диктофон, и спросила Юрия Михайловича, что вышло из гипноза. Юрий Михайлович отстегнул мои «наручники» и, молча, направился за аквариумную ширму. Встав с кресла, я обнаружила себя свежей и отдохнувшей, как если бы проспала всю ночь без кошмаров. Доктор же выглядел совершенно иначе. Он был подавленным, причем в прямом смысле этого слова. Казалось, на него давит какая-то невидимая сила, под действием которой он даже ссутулился, съежился до такой степени, что потерял дециметр роста. Это был не мой крутой Юрий Михайлович, а скорее Роберт Де Ниро из фильма «У них все хорошо», где у пожилого дяденьки умерла жена, он отправился в гости к своим четверым взрослым детям, а они один за другим спихивают его, отделываются от него под любым предлогом, в итоге – у него сердечный удар.

По всей видимости, дела обстоят так, что у Юрия Михайловича тоже не исключен сердечный приступ. Он попил водички и сел в кожаное кресло, памятуя о своем прошлом «провале» я устроилась на полу. «Ну же, доктор, раскрывайте карты!» – пульсировало у меня в голове. Пауза затянулась. Юрий Михайлович сделал пару глубоких вдохов-выдохов и сообщил:

– Я не экзорцист, но авторитетно заявляю, что ты одержима злым духом. И он готов полностью поглотить контроль над твоим телом.

Я набрала воздуха в грудь и уже раскрыла рот, чтоб вставить свое слово, но «дядя Юра» был тверд и серьезен как на похоронах. Не упуская инициативу, он продолжил:

– Я тебе в этом помочь не смогу. Ни один, известный мне врач, также здесь не поможет. Распространенные методы исцеления душевных недугов на сегодняшний день сводятся к медикаментозной терапии. Так можно излечить раздвоение личности, но подселение духа высшего порядка лечится только обрядом изгнания бесов. Я таких специалистов, честно, не знаю. Мне жаль, но дух захватит твою плоть полностью молниеносно. Он озвучил мне свои намерения. У тебя в распоряжении максимум пара дней.

Звучало устрашающе. Если уж психотерапевт поверил в одержимость злыми духами, то, скорее всего, дела мои действительно плохи. Я спросила:

– А куда денусь я?

– Ты исчезнешь, дух поглотит твой разум, завладеет мыслями, чувствами. Все, что останется от тебя – телесная оболочка. Ты, как таковая, прекратишь свое существование. – Резюмировал доктор.

Выйдя из кабинета врача, который, к слову сказать, даже не взял с меня денег, потому как по его словам плохого гонца убивают, я немного постояла на месте, не зная куда идти и что делать. Конечно, он пожалел меня. От этого страх мой усиливался: если видавший виды практикующий уже более тридцати лет врач-психотерапевт проникся ко мне таким сочувствием, то мое дело – дрянь. Делать было не чего, и я побрела домой.

Дома меня уже ждал Стасик – светлая полоса моей жизни. Поистине если мужчина, который находится рядом с женщиной моложе, то и женщина чувствует себя моложе. Я стала по-другому одеваться, после встречи со Стасом. Например, даже не смотрю в сторону строгих серьезных вещей, все у меня подростковое. И выгляжу я в свои двадцать восемь так, что не всегда алкоголь продают, спрашивают паспорт в подтверждение, что мне есть восемнадцать лет. Интересно, существует ли вероятность того, что завладевший мною дух оставит Стасика в живых? Если этот дух убил моих родных, то все, кто рядом со мной в опасности. Может мне уехать? Наверное, это был бы лучший выход. Стас светился от счастья:

– Жена, у меня новости. – С момента подачи заявления в ЗАГС он меня называл только так.

Я отвлеклась от своей скорой кончины, состряпала высоко-заинтересованное лицо и замурлыкала:

– Да ты что? И какие же новости у моего любимого мужа?

– Мою квартиру покупают. – Сообщил Стасик. – Сегодня ходил с агентом, показывал. Уже дали залог. Даже не торговались.

– И кто же покупатель? – поинтересовалась я для поддержания разговора.

– Молодая пара. Девушка, кстати, беременная. Вот они и решили свить свое гнездышко. – Стасик светился от счастья и болтал без умолку. – Они, так же как и мы, спокойно жили в съемной квартире. Но как только молодая забеременела, они решили обзавестись собственным уголком.

Мысленно я прощалась с «мужем». Понять это может только человек, который знает дату своей смерти, например от тяжелой болезни, или тот, чей век определен смертной казнью. Раньше я не замечала, какой Стасик легкий человек. Есть люди тяжелые, которые ко всему придираются, все усложняют, с такими людьми давление судьбы увеличивается в разы. А Стасик легкий, как перышко. Все у него просто и не смертельно. Он, смеясь, шагает по жизни, и, разумеется, у него гипертрофированное чувство юмора. На все про все у Стасика шутки-прибаутки, всегда наготове анекдот в тему. Его можно охарактеризовать, просто представив его повседневные фразы, а именно: «Пустяки, дело житейское…», «Прорвемся…», «Разберемся…», «Бывает…», «Разве это неприятности? Так, мелкий адреналинчик…», «Во-первых: не расстраивайся по пустякам, во-вторых: все пустяки». Парадоксально, сколько я Стасовых выражений вспомнила. Раньше меня раздражало такое разгильдяйство, а ныне я бы с удовольствием позаимствовала у него это свойство характера. Ситуация, в которую я была заключена, стала слишком серьезной, и от того представлялась мне безвыходной. Если Стасик все упрощает, то я, напротив, по жизни все усложняю. Мне пришла в голову мысль, что неплохо было бы взглянуть на все мои проблемы его глазами, с высоты его легкомыслия. Дело и без того принимало крутой поворот, хотя больше это было похоже на смертельную петлю, и я решила открыться «мужу».

– Стасик, милый, у меня большие проблемы. В меня вселился злой дух, скоро он поглотит мою сущность, и я всех поубиваю. Поэтому, мне лучше всего будет уехать. Как можно дальше, чтоб обезопасить своих. Мне об этом сказал психотерапевт, у которого я была сегодня на приеме по поводу моих кошмарных снов. – Выпалила я всю информацию без остановки.

Теперь я понимаю врачей, которые сообщают смертельный диагноз, читая залпом все, что написано в анализах, не глядя пациенту в глаза. Это вовсе не человеческая черствость, просто почему-то, так, кажется легче сообщать плохие новости: изложил скоренько и скинул этот груз со своих плеч. Смотрю на Стасика, а он вовсе не выглядит растерянным, даже не удивлен ни разу. Спокойно подсел ко мне и говорит:

– Викуся, это фигня. У моего бывшего одногруппника батя священник. Я, правда, с ним не очень дружу, но ради тебя найду его телефончик.

Чмокнув меня в щечку, Стасик полез за телефоном. Еще мгновение, и он у старосты группы в которой он учился уже узнал телефон Макса, чей папа был священником. Не откладывая это дело в долгий ящик, Стасик тут же позвонил Максиму и договорился о встрече с его отцом. Это удовольствие наблюдать, как Стас решает дела. Будучи легким на подъем, он полным ходом начинает решать вопросы, едва те забрезжат на горизонте. Валера бы сейчас сказал, что попробует завтра что-нибудь придумать. Завтра нужно было бы напомнить, еще раз попросить, неоднократно подчеркнуть как это важно, и, может быть, к концу недели что-то бы сдвинулось с мертвой точки. И так во всем. А Стасик во всем шустрый. Помню, как-то ночью сказала, что любила с дедушкой ходить на рыбалку, так на следующий день в шесть утра мы уже сидели на берегу залива. Надергали мелких бычков. Дома нажарили их и погрызли как семечки. Эти впечатления были сравнимы с моей детской рыбалкой. Там я была все такая же важная, любимая и единственная, как в моем Подмосковном детстве.

– Поехали! – сказал Стасик взял меня за руку и потащил к выходу.

– Куда это мы? – в недоумении спросила я

– На встречу к святому отцу, куда же еще. – Как ни в чем не бывало, ответил Стас, открывая дверь.

Невероятно, я сообщила ему о своих сложностях пять минут назад, и сию минуту мы уже неслись на встречу к моему, как я надеялась, избавителю. Я всегда любила моего Стасика, но теперь, восхищалась им всей душой, была благодарна ему.

Мы подъехали к большому, ухоженному дому. На пороге стоял высокий, плотного телосложения, рыжебородый мужчина.

– Добро пожаловать! – Бодрым голосом пригласил незнакомец. – Вероятно вы – Вика?

– Да. Это я. Здравствуйте. – Слегка улыбаясь, ответила я.

Мы прошли во двор. Это был сказочный дворик. Милые фонарики, работающие от солнечных батареек, уже загорелись и указывали тропинки, ведущие в сад. Маленькие садовые гномики охраняли свои наделы. Композицию можно было назвать репродукцией мультфильма «Белоснежка и семь гномов». Все гномики были разными: кто с лопатой, кто с киркой, один с кусочком золота. На высокой черешне возвышался замысловатый скворечник, и в нем действительно чирикали птички.

– Меня зовут отец Сергий. – Наконец сказал он.

Как отец? Какой отец? Я ожидала увидеть священника в рясе, а этот в светлой клетчатой рубашке с коротким рукавом и в поношенных джинсах. Хотя, с какой стати ему наряжаться как на службу? Вообще-то уже девять часов вечера, рабочий день закончен, и он у себя дома одевается как ему удобно.

– Очень приятно. – Ответила я. – Мне нужна ваша помощь.

– Пройдем в беседку. – Отец указал на аккуратную круглую деревянную беседку.

Мы вошли, а Стасик пошел в дом к Максу, чтоб не мешать, мне исповедоваться.

– Что тебя привело ко мне, дочь моя? – спросил священник. – Ты думаешь, что в тебя вселился дух? – продолжил он.

– Да. Я была на приеме у психотерапевта, он ввел меня в гипноз и по пробуждению сообщил, что мне поможет только обряд экзорцизма. – как могла вкратце объяснила я.

– В сам ход гипноза он тебя не посвящал? – спросил отец.

– Да нет, ничего не говорил, кроме того, что я уже озвучила. Стоп! – меня чуть не разорвало от восторга. – Я же поставила телефон на запись.

Я коршуном бросилась в свою сумку, нашарила телефон и включила запись. То, что мы услышали, повергло в шок не только меня. Из динамика телефона полилась тихая струящаяся музыка. Она была циклична, состояла из накатов и откатов, как приливы и отливы моря, звуки музыки то усиливались, доходя до пика своей мощности, то сходили на «нет». Занимательно то, что начальная речь психотерапевта была стандартной. Как оказалось, там были все эти фразы, которых я ждала от гипноза.

– Примите удобную позу… – Зазвучал бархатный голос Юрия Михайловича – Расположитесь максимально удобно, так, как вам захочется. Вы можете заметить, что, устраиваясь удобнее, вы обратили внимание на ощущения в теле: в ногах, руках, проверяя, насколько комфортно вашему телу. Вам может захотеться пошевелить рукой или ногой.

Бла-бла-бла: «Веки тяжелеют…», «Кончики пальцев ног будто свинцовые…» Счет до десяти… Слушая этот монотонный сюжет запросто можно опять погрузиться в транс.

И вот, наконец, первый вопрос по существу:

– Как вас зовут?

Ну и доктор! Как громко он кричал о предоставляемой клиентам конфиденциальности, об обеспечении полной анонимности, и вот, отправив меня в нокаут, первый его вопрос направлен на раскрытие моей личности! «Ну, молодец!» – подумала я – «Надо будет ему позвонить, когда все закончится».

– Не твое дело! – ответ меня порадовал. Правильно. Я – молодец! Только почему на записи голос совсем не мой? Грубый мужской голос не мог быть моим. А что если это запись чужого гипноза? А, с другой стороны, как бы она сюда попала?

– Чего ты хочешь от нее? – продолжил Юрий Михайлович.

– Она должна взять свою первую в жизни удочку, пойти на рыбалку и поймать рыбу. Рыба заговорит с ней человеческим голосом, и даст дальнейшие указания. – ответил незнакомый голос.

– Не играй со мной! Где ключ? – злобно спросил терапевт.

– Передай ей мои слова, или я уничтожу тебя и всю твою семью. – настаивал мужчина на записи. По сути, он говорил гадости, но тембр его голоса был мне приятен, может быть потому, что этот голос каким-то чудом издавала я сама? Надо будет в свободное время поиграть голосом, возможно из меня выйдет неплохой пародист.

– Нет у меня никакой семьи, ты должен знать об этом. – рассвирепел «дядя Юра». – Скажи, где ключ и никто не пострадает. Посланник знает, что ты зашевелился. Отступись по-хорошему и проживи свою последнюю неделю со вкусом.

– Послушай, доктор, – заметно сдерживая себя в руках, продолжал неизвестный, – ты поставил не на ту команду. Скажи ей, пусть найдет другого психотерапевта. Сам понимаешь, ты проштампованный, на тебе печать света. А я не могу допустить утечки информации в лагерь врага.

– Ты действительно веришь, что я это скажу? – судя по всему, Юрий Михайлович оторопел от такой наглости.

– Скажешь, иначе, через три дня я завладею контролем над ее разумом и приду убивать тебя. – ответил все также бесстрашно голос.

– Ну, это мы еще посмотрим, друг мой! Эвтаназию еще никто не отменял. – ответил доктор и начал обратный отсчет.

На этом гипноз был окончен.

Священник сдвинул брови ко лбу, пристально посмотрел на меня и спросил:

– Что это, по-твоему, было?

– Какой-то бред средневековый. Я ничего не поняла. – ответила я.

На самом деле, все я прекрасно понимала, и главное мое понимание заключалось в том, что в этом деле никому нельзя доверять. Я демонстративно удалила запись с телефона, и, состряпав максимально тупое наивное выражение лица, спросила святого отца:

– Что же мне делать?

– Не знаю. – ответил тот. – Изгнанием духов я не занимаюсь, и вряд ли во всей Ростовской области найдется сколько-нибудь пригодный профессионал экзорцизма. Большая удача, если таковой найдется в России вообще.

Я вздохнула с облегчением. Было ясно, что священник не в теме. Однако в теме был Юрий Михайлович, и, несомненно, знал, что эзорциста мне в одиночку не сыскать. А это означало только одно: «дядя Юра» скоро выйдет на связь и ему нельзя узнать о моем трюке с диктофоном.

Посокрушавшись, что не чем мне не смог помочь, святой отец благословил нас и отпустил с миром. На его предложение помочь в поиске экзорциста, я отшутилась каким-то бородатым анекдотом. Мы со Стасиком поехали домой. Пазл складывался, что-то начинало проясняться. Стало понятно, что это не сражение с ветряными мельницами в моей голове, это нечто более реальное, то, что существует действительно, а не только в моих снах и фантазиях. Что-то было. И, по моим ощущениям, оно было огромным. Я попросила Стасика свернуть к заливу. Как всегда, без лишних слов, не взвешивая каждую былинку «за» и «против», Стасик принял меры. Мы оказались на берегу залива. Было уже совсем темно. Словно в романтической киноленте, пейзаж поражал своим красноречием. Пение соловья, стрекот сверчков, шелест камыша и частые всплески воды, создаваемые купанием рыбы – вот далеко не все звуки, которыми был наполнен тот вечер. В воде отражались звезды и луна. Поверхность залива была спокойна и едва шла мелкой рябью. Круги на воде, создаваемые плещущимися рыбками, пересекались один за другим, иногда создавая мнимое ожерелье из крупных бус. И почему такую красоту начинаешь ценить только когда узнаешь, что тебе кранты? Надо было чаще сюда приезжать на рыбалку именно по ночам. Рыбалка… вот, собственно, из-за чего мы сейчас здесь. Прослушав запись с телефона, я могла предположить что угодно, и не исключала, что, как в лучших традициях жанра, Юрий Михайлович и его команда должны были установить прослушку у меня в квартире и в машине, а так же организовать слежку.

Оглядевшись, я убедилась, что рядом с нами никого нет.

– Стасик, я тебя люблю. – начала издалека я.

– Викусик, я тебя тоже люблю! – все так же легко ответил Стас и закружил меня у себя на руках. – Помог тебе, я смотрю, священник?

– Подожди, постой, это серьезно. На сеансе у психотерапевта я включила диктофон. Только сейчас, у святого отца, я вспомнила об этом. На записи отчетливо слышен чужой мужской голос, это дух, живущий во мне. Он мне кое-что подсказал. Все запутанно, но ясно одно – идет война. Она больше, чем я и мои духи. Я думаю, здесь задействован еще не один человек. Юрий Михайлович – психотерапевт мой, в этой войне против моего духа. Но означает ли это, что он за меня? Я так не думаю. – сказала я.

– А с чего ты взяла, что он – против? – так же тихо спросил Стас.

– Потому, что он не передал мне ни одного слова из нашего диалога во время гипноза. К тому же он решил избавиться от моего духа моими руками, не посвящая меня в свое решение. – ответила я.

– Да это неправильно. – согласился Стас. – Хорошо, какие будут указания? – спросил он. Его голос звучал игриво и воодушевленно. Как будто, он вступил в интересный квест, и знакомится с правилами игры. Я вспомнила, почему меня всегда так раздражала его бесшабашность: говоришь о смертельной опасности, а человек в игрушки играет.

– Стасик, соберись, милый, это не игра. – Как и прежде тихо сказала я. – Кто-то может пострадать или вообще умереть. Нам нужно попасть в Подмосковье, где я раньше жила, и, как можно скорее. Дух сказал про мою первую удочку, а она была именно там.

– Поехали сейчас. – сказал Стас. – Завтра суббота – я выходной, ты на больничном. Судя по твоим словам времени одержать победу в этой войне у нас мало, нельзя терять ни минуты.

Тяга к приключениям, юношеский авантюризм и понимание того, что это не серьезно – такие нотки звучали в голосе Стасика. Ему уже не сиделось на месте, он воспринимал это как спонтанное приключение. Я не была так спокойна, но в одном он был прав – ехать надо сегодня. Не заезжая домой, чтоб не подцепить за собой хвост, который мне представлялся возможным, мы заехали к маме. Кое-как она извлекла из анналов своей памяти название поселка – Уваровка, который расположен в 30 километрах от Можайска и имя профессора – Александр Александрович Семенов. Больше мама ничего не помнила, но и этого было достаточно, потому что, как она объяснила, там все друг друга знают – население всего три тысячи человек.

Взяв с мамы клятву, что она, даже под страхом смерти, никому, даже Валерочке, не расскажет, что я об этом спрашивала, мы отправились в круглосуточный продуктовый магазин. Выбор там был невелик, много выпивки, так же много закуски и грамулечка человеческой еды, половина из которой, наверняка, была просрочена. Перебрав более-менее безопасные варианты, мы остановились на печенье, вафлях, арахисе и сухариках с разными вкусами. Также мы прикупили упаковку полторашек минералки, чтоб не засохнуть этим жарким маем. Было уже одиннадцать часов вечера. Наспех собравшись, мы отправились в путь. Спасибо навигатору, он был путеводной звездой нашего ночного путешествия. Я не спала, а развлекала Стасика, чтоб он не уснул, и мы не попали в аварию. Он героически убеждал меня отдохнуть в дороге, но по всему было видно, что наше общение бодрит и радует его. Я подумала, что если мы со Стасиком переживем все, что нам уготовано, то нужно посоветовать Машке такую же необычную встряску отношений, может и без преследователей, но и без комфорта, стихийные сборы, и путешествие в неизведанный уголок страны.

Поездка наша продлилась почти девять часов. Время от времени, мы останавливались и выходили из машины, чтоб Стасик взбодрился. Я не могла его подменить, потому, что не имею прав. Вообще-то это моя красная мазда. Виталик подарил мне ее на свадьбу. Он учил меня на безлюдных дорогах ездить на ней, хотел, чтоб я получила водительские права. Но я все откладывала, а потом вообще перестала учиться. Так и простояла моя машина на стоянке, а ездили мы на Виталькиной синей мазде. Почему-то он уважал именно эти машины. После смерти Виталика, синюю мазду забрали его родители. Я и не возражала. А моя – так и стояла на стоянке, которую к тому времени мне приходилось оплачивать самой. Расходы мои на стоянку, жилье и одежду, питание, корм и наполнитель для туалета коту были несовместимы с зарплатой одинокого продавца, поэтому я уже подумывала о продаже этой машины. Но у меня появился Стасик. Он вложил много времени и сил, чтоб вернуть достойную жизнь машине, год порожняком простоявшей под открытым небом. И вот теперь мы на этой прекрасной мазде, с кожаным салоном и работающим кондиционером примчались в Уваровку.

Было уже восемь часов утра. Уваровка встретила нас маленькими светлыми зданиями, окрашенными в нежные тона, одноэтажными магазинчиками и малолюдными улочками, видимо большинство жителей распределилось по рабочим местам. Чем больше мы перемещались вглубь поселка, тем более старые частные домики с не менее старыми заборами являлись нашему взору. Меня такой вид поселка не смущал, так как в старой части Таганрога вид, полностью аналогичный данному. Я не чувствовала чего-то родного и близкого, что бы напомнило мне о моих счастливых годах, проведенных здесь. Надежды на то, что ноги сами приведут меня в дом, моего детства растаяли как снег весной. Но, отчаиваться было рано. На скамейках возле своих домов сидели старенькие бабушки, это был как раз тот контингент, который мог быть нам полезен.

Стасик остановил машину рядом с одним из древних домов, которыми была усыпана улица. Я вышла из машины и направилась к сухонькой бабульке. Поздоровавшись, я перешла сразу к делу.

– Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где дом профессора Александра Александровича Семенова, который двадцать лет назад угорел со своей женой в доме? – спросила я.

– Что? – спросила недоуменно бабулька. Она наморщила нос и прищурилась, словно пыталась что-то разглядеть, а не расслышать.

Повысив громкость голоса на несколько тонов, я повторила:

– Простите, вы не знаете, где жил профессор, который 20 лет назад угорел в своем доме со своей женой?

– Как же, знаю. Вот через пару домов, вишь тот желтый забор? Вот там и жил. Всей деревней хоронили. До этого у них два года племянница жила. Ростили как дочь родную, а как померли, так никто из родни даже на похороны не приехал! Неблагодарные! – бабулька говорила как на вручении Оскара, детально вспоминая каждую мелочь. – Приехал весь институт из Москвы, студенты, пришла вся деревня, а эти сволочи, даже венка по почте не прислали!

– Спасибо большое! – сказала я, возвращаясь в машину. Не так-то просто было отделаться от рассказов этой старушки. Похоже, сплетни были ее коньком, она на него села и поехала без остановки, но и я излишне не церемонилась, ведь я здесь проездом.

– Вот тот желтый забор. – Указала я Стасу, сев в машину.

– А пройти два шага пешком нельзя было? – справедливо заметил Стас.

– Да я от бабульки пытаюсь отвязаться. – ответила я. – Поехали быстрее.

Мы подъехали к желтому забору и вдвоем вышли из машины. Старая железная калитка была не заперта. Стас смело шагнул во двор. Я пряталась за его спину, ибо боюсь собак. Собака во дворе действительно была. Вяло погавкав, она вылезла из своей деревянной розовой будки, сделала пару шагов по направлению к нам и, молча, улеглась в теньке. И это понятно, по всем признакам она была ровесницей этого античного квартала. Скрываясь в тени раскидистой черешни, стоял величавый оранжевый дом. Он не был обшит цветным сайдингом, нет, это был просто кирпич, окрашенный в кислотный оранжевый цвет. Вообще, желтый забор, розовая будка, оранжевый дом с синими оконными рамами и ставнями, создавали ощущение какой-то кукольности этого места. Все выглядело как в игрушечном конструкторе.

Мы позвонили в звонок у входной двери, постучали разок другой во все окна. Никто не открыл. Очевидно, хозяева были на работе.

– Иди сюда, что-то покажу! – позвала я Стасика к калитке огорода.

– И что же? – спросил он, последовав за мной.

– Видишь этот сад? Я, когда была маленькая, постоянно здесь лакомилась вишней. И главное, ничего за двадцать лет не изменилось, деревья даже не выросли. – удивилась я.

– А может, они и выросли, но ты, вероятно, тоже слегка подросла с тех времен. – заметил Стас и, скорее всего, был прав.

Мы немного поели вишни, и вышли из старинного огорода, который скорее был вишневым садом. Слишком устав с дороги, чтоб что-то предпринять, мы решили подождать возвращения хозяев в беседке, благо она располагала к отдыху. Беседка была зеленого цвета, сваренная из металлических труб. Практически полностью она была заплетена декоративным виноградом, и выглядела как палатка в зоне боевых действий, скрытая от глаз неприятелей. Мы вошли в беседку, в ней было темно и прохладно, поскольку ни один луч солнца не мог проникнуть сквозь заросли, покрывавшие ее снизу доверху. Присев на широкие лавочки с мягкими подушками, а затем, прилегши на эти лавочки и подложив подушки под голову, мы благополучно уснули. Пение птиц, лай соседских собак, кукареканье петухов, гогот гусей, крики играющих детей, и даже жужжание мух – все это слилось в единую колыбельную трель, под которую мы спали без задних ног.

Разбудило нас то, что в этот слаженный оркестр живой природы, вклинились руки человека. Они расставляли чашки с чаем на столе в беседке. Одновременно со Стасиком я подпрыгнула на скамейке. Перед нами стоял симпатичный мужчина лет сорока пяти. Это был брюнет среднего роста с легкой сединой, хорошо сложенный и культурно одетый. На нем были серые классические брюки и персиковая рубашка. «Вот он – любитель пряничных домиков» – подумала я. Лицо его обнаруживало глубинную интеллигентность и высокую образованность. Судя по внешнему облику, это был представитель одного из научных или культурных сообществ, а может быть, принадлежал к ним обоим.

– Здравствуйте! Извините, мы приехали к вам из Таганрога … – начала, было, я, но хозяин дома прервал мою извинительную речь:

– Я все знаю. Правильно сделали, что дождались меня.

Ну конечно, это же деревня! Естественно, бабулька продлила свой звездный час и описала ему нас и наш разговор в приукрашенных деталях. Хозяин дома накрыл для нас в беседке стол на ужин. Именно на ужин, потому что за время нашего сна день подошел к концу, и наступил вечер. Было около восьми часов вечера. На столе дымилась отварная картошечка, посыпанная укропом, и курочка гриль. Также присутствовали помидоры и огурцы в виде нарезок. Ну и, собственно, тот самый чай с травами, который разбудил нас.

– Присаживайтесь, угощайтесь. – позвал к столу интеллигентный незнакомец.

Вот что значит воспитание. Незнакомый человек, а встречает незваных гостей как родных. Мы познакомились. Хозяина дома звали Смирнов Виктор Иванович. Я ела как не в себя – бессонная ночь и день без еды дали о себе знать. После ужина, мы сгребли всю посуду и отнесли ее в дом на кухню. Сами же последовали в гостиную, где так же разместились вокруг стола.

– А я вас, Вика, сразу узнал. – сказал Виктор Иванович и улыбнулся.

– А я вас нет. Мы были знакомы? – спросила я.

– Да. – сказал он. – Я часто бывал в этом доме, когда вы жили здесь маленькой девочкой. Мы с Сан Санычем работали в институте на одной кафедре. Он проводил вашу реабилитацию и делился со мной своими наблюдениями. Все ваши разговоры он записывал на диктофон, потом вручную переносил записи в бумажные дневники, а с пленки удалял их. И так все два года. Мы работали над тем, что вы рассказывали, вместе. Александр Александрович неоднократно просил меня в случае его смерти сохранить дневники от посторонних глаз, даже ценой своей жизни. Детей у него не было, поэтому, он оставил мне все свое имущество, как ученику, коллеге, другу. Я поселился здесь, чтобы вы меня могли без труда найти. Описанное в дневниках стало сбываться – появился Пророк, сопоставимый по силе с Иисусом. Поэтому я был готов к нашей с вами встрече.

Слушать, как обращается ко мне на «вы» этот интеллигентный человек, который пусть и не годится мне в отцы, но, тем не менее, на много старше и мудрее меня, было не по себе. Поэтому, прежде всего, я сказала:

– Прошу, обращайтесь ко мне на «ты», вы знали меня маленьким ребенком и теперь между нами не многое поменялось. Итак, вы меня ждали. С какой целью? Что за пророчества в дневниках? Разве не вы говорили, что там содержатся наши с Александром Александровичем разговоры?

– В том то и дело. – подтвердил Виктор Иванович. – Ваши и, в то же время, не ваши. В них с Сан Санычем на связь выходит кое-кто другой.

– И кто же это? – наконец проснулся Стасик.

– Дух, который живет внутри Вики. – ответил профессор.

– Кто это? Почему все эти годы он себя никак не обнаруживал? – спросила я.

– Это твой инструктор. Он молчал, потому, что ты о нем не знала. Теперь ты знаешь, и он скоро выйдет с тобой на связь, – спокойно поведал Виктор Иванович.

– Кто такой инструктор? – спросила я. Мои глаза полезли на лоб.

– Это подселенец – дух, который проинструктирует тебя, объяснит, что тебе нужно делать. Ты здесь для выполнения определенной миссии, цель этой миссии сделать так, чтобы этот мир не прекратил свое существование. – пояснил профессор.

– А как он выйдет со мной на связь? – изумилась я.

– Ты разговариваешь с отражением в зеркале? – спросил Виктор Иванович.

– Бывает, когда увижу отвратительное убийство во сне, ругаюсь сама на себя. Ну, или там в других ситуациях…. – ответила я.

– Ну, вот, это – тоже самое, только теперь отражение тебе ответит. С того момента, как ты узнала о подселенце, ты сможешь услышать его. – пояснил он.

Ну, Виктор Иванович, разве можно такие вещи преподносить так, без предварительной подготовки? Я почувствовала, что у меня незамедлительно развилась «зеркалофобия».

– А что там из дневников начинает сбываться? – вдруг задал вопрос по существу Стасик.

– Мир катится в пропасть. Грядут тяжелые времена. Придется устранить кое-кого, ради спасения всего человечества. Подобраться к нему сможет только Вика. Других он будет читать, как раскрытую книгу и не подпустит к себе. – выдал Виктор Иванович.

Ай да интеллигент! Курочкой угощает, чайком поит, о спасении мира рассуждает! А надобно ему только одно – чтоб я порешила какого-то типа. В душе у меня все кипело от негодования, я даже не смогла сформулировать ни одну мысль толком, но Виктор Иванович этого и не ждал. Абсолютно не обращая внимание на мое возмущенное выражение лица, профессор продолжил:

– Появился пророк, который усиленно распространяет веру в Господа Бога. Инструктор его очень силен, сам пророк владеет огромным даром убеждения и всеми современными технологиями. Он проповедует на улице, на всех популярных сайтах и площадках, снимает христианские фильмы, печатает брошюры и книги. У него уже тысячи последователей и что хуже всего – он способен являть чудеса: исцелять людей и даровать урожай, там, где о нем ранее не могло быть и речи. Он вызывает дождь и унимает ураганы. За всю историю нашей эры круче него был только Иисус Христос.

– А чем же это плохо? Я, например, тоже верю в Христа-спасителя, люблю его и хочу служить ему, а не мочить его пророков. – сказала я.

– Плохо то, что баланс добра и зла сдвинут с мертвой точки. Равновесие расшатывается и уже не является таковым. А значит, очень скоро чистые души направятся в новую вечную жизнь, а грешники – в гиену огненную, и Земля прекратит свое существование. Фокус в том, что все те, кто на сегодня числятся «плохими», за время своей жизни на Земле гипотетически могут исправиться и попасть в рай, в случае своей своевременной смерти. А если Земли не станет, у них у всех не будет этой возможности. В настоящее время людей на Земле чуть меньше восьми миллиардов. Мы просто обязаны дать им шанс. – сказал Виктор Иванович.

– Какой именно шанс? И причем здесь я? Честно, я стараюсь понять, но это уж слишком заумно! – я задрала брови к небу и развела руками. – Первый раз слышу, что учить людей библии и исцелять больных это плохо. Плохо для кого? Думаю те, кого он исцелил, с вами не согласятся. – сказала я.

Виктор Иванович вздохнул, как будто произнес мысленно «Как бы тебе объяснить?». В «помощи друга» он не нуждался. Это был разносторонне развитый, эрудированный, начитанный человек, поэтому словарного запаса ему хватало даже в такой ситуации. Наклонив верхнюю часть корпуса ко мне, слегка разведя в стороны руки, лежащие на столе, он с невероятным энтузиазмом продолжил:

– Вика, вспомни Ноев ковчег, Садом и Гоморру, перевес – это всегда плохо. Когда перевес в сторону плохих – Бог карает их, а все остальные продолжают жить, вот только когда перевес в сторону хороших – Господь собирает лучших, доставляет их в безопасное место, а остальные признаются биологическим мусором, который полностью утилизируют. Сейчас речь идет о таком же развитии истории, как при Ное. Праведников переместят в райские кущи, а всех остальных людей сотрут с лица Земли. А может быть, не будет и самой Земли.

Сказав это, Виктор Иванович резко встал и быстрыми шагами, четкими, как движения циркуля, устремился к книжному шкафу. Там он достал старую библию, которая уже развалилась в месте переплета. Ее страницы пожелтели и обветшали так, что превратились в отдельные желто-оранжевые листы с закругленными зазубренными концами. Вернувшись на свое место за столом, Виктор Иванович с помощью закладки открыл нужное место в книге и сказал:

– Для наглядности давайте прочтем «Откровение Иоанна Богослова. Апокалипсис» глава 7: «…И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых.» – процитировал Виктор Иванович, подняв указательный палец вверх и направив на меня красноречивый взгляд, по-видимому, ожидая от меня животрепещущий отклик.

– Мы что, будем изучать библию? – спросила я, изобразив максимально глупый вид, тем самым давая понять Виктору Ивановичу, что он выбрал не того человека, для библейских посиделок.

– Все, что тебе надо знать, так это то, что спасутся сто сорок четыре тысячи человек из ныне живущих, а остальных пустят в расход. Нас на Земле, по последним данным, около восьми миллиардов – не надо быть гением, чтобы подсчитать, что при таком раскладе около восьми миллиардов человек умрут по-любому. Я слишком люблю Землю и людей, чтобы позволить такому случиться. Пойми, Вика, ты обязана помочь всем этим людям. – заключил профессор.

– Я не думаю, что я кому-то чем-то обязана. – ответила я. Все, что говорил Виктор Иванович смахивало на бредни сектанта, возомнившего себя спасителем мира.

– А себе? Ты только что узнала, что убила двух людей, среди которых убежденный христианин и годовалый ребенок. Как думаешь, трех дней тебе хватит, на то, чтоб это уладить? Сколько раз за это время ты успеешь раскаяться и помолиться о прощении? И как велики сейчас твои шансы, попасть в рай? – сказал профессор, и надо сказать его доводы были разумными.

– Интересно, насколько они возрастут, если я убью пророка Божьего? – нашла не менее веский аргумент я.

– У тебя будет время молиться о прощении в течение всей твоей жизни. Раскаяться в содеянном. И, возможно, Господь Бог простит тебя, приняв во внимание количество людей, которых ты спасла этим действием. – сказал Виктор Иванович.

– А. Да? Класс! Я все равно не понимаю. Насколько мне известно, концу света предшествуют какие-то знамения, вскрываются печати, скачут всадники, затмевается солнце, и было что-то там еще, связанное с кровавыми реками и луной, а так же землетрясениями. Еще приходят лжепророки. Кстати, а может вы один из них? Подбиваете меня убить посланника, вводите, стало быть, во искушение? А что потом: я пришлепну святого человека, отсижу 20 лет в тюрьме, помру в нищете и одиночестве, а после отправлюсь в ад? – спросила я.

– Да нет никаких знамений, потому что конца света быть не должно сейчас! Ты что, вообще меня не слушала? Посланник не сам человек, а его инструктор. Он имеет внеземную природу. Это один из приближенных ангелов Божьих. Этот ангел имеет все божественные качества: доброту, сострадание, любовь и тому подобные, единственное, чем он обделен – это прощение. Видя убийство маленького ребенка или святого человека, ангел хочет остановить этот кошмар, но не может. Ему запрещено вмешиваться потому, что у человека имеется свобода воли, дарованная Богом. Много веков Посланник наблюдает насилие, убийства, жестокость, наркоманию и разочаровывается в людях все больше и больше. Каждый раз, когда кто-то на Земле ударит в грязь лицом, посланник бежит, или летит, не знаю, как он там перемещается, к Богу-отцу и докладывает какие люди отвратительные и жестокие. – сказал Виктор Иванович.

– Неужели Бог слушает его? – спросила я.

– Господь уже однажды хотел прекратить существование человечества, но перед этим послал на Землю Христа Спасителя, который взялся искупить людские грехи, принеся себя в жертву. После его воскрешения, многие обратились и уверовали в Бога, люди получили вечную жизнь рядом с Иисусом. Бог-отец видел, как ученики Иисуса идут на мученическую смерть ради слова Божия, и дал человечеству шанс. Земля стала служить своеобразным отборочным туром, по итогам которого решалось, куда попадет душа человека: в ад или в рай. – Сказал профессор.

– А что же изменилось теперь? – спросила я.

– Сейчас дела обстоят так, что если Бог-отец – судья, то Иисус – адвокат человечества, а Посланник, соответственно, – прокурор на этом страшном суде. Он подбивает Бога покончить с Землей, а чтобы ускорить процесс, собирает людей, не отступивших от Божьего учения. И когда их наберется сто сорок четыре тысячи, Посланник положит на них печати и сообщит Богу, что к концу света все готово, и что в Земле больше нет смысла. Вседержитель расстроится, помилует запечатленных, и обрушит свой гнев на наш мир. – пояснил Виктор Иванович.

– Вы же говорили, что Посланник – хороший, просто не терпит жестокости и насилия. – сказала я.

– Смотри, христианская церковь и христианская секта, обе пропагандируют Бога и Христа-спасителя, но одни «хорошие», а другие «плохие». Как ты думаешь, в чем разница? – спросил профессор.

– Мотив? – сказала я.

– Вот именно! – довольно подтвердил Виктор Иванович.

– Это какой-то бред! Слишком много слов. Скажите одно: пророк хороший или плохой? – подвела итоги я.

– Он против учения Христа. – сказал профессор.

– Я сделаю это – остановлю Посланника. – ответила уверенно я.

Мы остались переночевать у гостеприимного профессора. У него было очень уютно и прохладно даже без кондиционера. Нам со Стасиком Виктор Иванович уступил свою кровать, а сам устроился на диване. Наутро мы позавтракали, профессор ушел на работу, наказав нам пообедать, и с отъездом просто прикрыть двери, что мы и сделали.