Читать книгу Песнь зимы - Жанна Лебедева - Страница 6

Знаешь, что это за лошадь? Это лошадь Багри-Маро

С четырьмя ее главами и ногами восемью.

Ты ее не трогай повод и седлать ее не пробуй,

Не заглядывай ей в очи, или встретишь смерть свою…

Зима уже перевалила за две трети, а Вита все никак не могла забыть произошедшего. Ночами ей являлся во снах Ган и смотрел, и буравил глазами ее бедную голову. А вокруг поднимались ледяные стены с вмерзшими в них кровавыми жилами и обрывками цепей. И огни, огни были всюду, слепили, сияли.

А потом из огней появлялся небесный корабль и уносился в черноту ночи над головой…

Вита знала, что Ган просто так не отстанет. Такие не отстают. Не доковырялся он в Витиной памяти, не выяснил нужное. Отпустил, чтобы сопернику добыча не досталась. Тому, страшному…

Орке.

Так что обязательно вернется Ган и потребует платы за свое сомнительное добро. Отпустил же? Помог сбежать? А то, что сам пленил, сам мучил, так то не в счет. Прибежит. Прибежит, как миленький! Вот только когда?

Когда…

После того раза Вита больше не ходила на побережье. Обрыскав вдоль и поперек окрестный лес, нашла под сугробами замерзший пруд с бурой водой. Целый день пришлось потратить на то, чтобы пробить желтый, испещренный хвоей и листьями лед. Подо льдом спали рыбы. Замшелые, старые, уродливые. Невкусные. Но все же съедобные. Каждый раз, принося их домой, Вита думала о море. О его свежей зелени, о ледяных островах, сверкающих, как слезы. О пронзающих водную толщу солнечных лучах и искрящихся косяках рыбы…

Нельзя туда.

И здесь, в Игривице, тоже боязно.

Она пыталась успокоиться тем, что прежде слуги Властелина Зимы не заходили в деревню. Они рыскали рядом, но к домам не подходили. Таково было ведьмино защитное колдовство. И все же что-то подсказывало, что вопреки всем правилам Ган придет. Заявится, и надо бы его встретить во всеоружии. Чтоб неповадно было в Игривицу ходить. Чтобы узнал наконец, что тут ему не замок Зимы, здесь людская территория. Людская и ее, Витина. Не любила она причислять себя к нечисти, к зверью. Человеком хотела быть.

Всегда и во всем.

– Дед, а, дед? Меч отдай, – заявила требовательно старику Каю, пока тот, кряхтя, вырезал деревянную ложку из кривого сучка.

– На что тебе? – Кай нахмурился, глянул исподлобья на внучку.

– На то, что враги к нам нагрянуть могут, – пояснила Вита уклончиво.

Про то, ведь, что у них с Ганом произошло, она не рассказала никому. Долетела тогда до родного берега, выскочила из воды и, отдышавшись, заставила себя успокоиться. Только как тут успокоишься? Надо домой идти, а как идти, когда колотит всю от пережитого, а самое главное, нет одежды? Деду и бабушке можно объяснить: дескать, смыло волной, украли. Они-то Витину тайну знают и все поймут. Понервничают, конечно, на море ходить запретят, но…

Хуже будет, если Вита в таком виде другим деревенским попадется. Тут не выкрутишься, люди голыми по морозу не ходят. Это лишь нечисти под силу.

И все же она рискнула.

В последний момент додумалась нарядиться в мешок. Продрала в нем дыры для рук и головы, надела. Стало немного спокойнее. Жаль, рыбу оставить пришлось. Темнота и непогода скрыли Виту от лишних глаз. Ей повезло. Добралась она тогда до родного дома незамеченной…

– Враги, говоришь? Это какие же? – Кай сурово чиркнул ножиком по заготовке.

– Всякие, дед, – заюлила Вита. – Мало ли врагов? Вон в позапрошлом году…

– Я помню, что в позапрошлом году было, поэтому меч не проси.

Тогда под конец тяжелой зимы явились в Игривицу тощие злые разбойники. Их было мало, силы они давно порастратили, но голод и холод заставили их броситься в последний раз на уютную деревеньку. Местные в Игривице дали отпор. С вилами вышли, с топорами. Была среди них и пара бывших вояк. Те и вовсе мечи достали. Дед Кай тоже хотел пойти сражаться, но одолел его тогда досадный недуг: сорвал спину, поднимая в козлятнике упавшее бревно-опору. Вместо него пошла Вита. Пошла и разрешения ни у кого не спросила. С дедовым мечом и щитом выступила, решительная, окрыленная. Очень хотела. Выскочила за дверь, накинув бушлат и Каев тулуп, чтобы сразу не узнали и не прогнали, а потом, в мясорубке, уже поздно гонять было…

Меч и щит Вита знала с детства. Кай, когда был помоложе, сам ее учил. Вкапывал ей во дворе толстое бревно и заставлял рубить его – набивать руку. Каждую по очереди. И левую. И правую. Щит тоже давал. Заставлял держать и вскидывать по нескольку раз подряд. Сперва Вите казалось, что этот круглый обколотый по краям тяжелый щит и вовсе от земли оторвать невозможно даже с ее оборотневой силой. Но дед заставлял крепко держать и вскидывать. Раз за разом. Сперва по десять раз, до полной уверенности на десятом. Потом больше…

Кай не говорил, где сражался и откуда у него оружие. Не любил эту тему. Вита у бабушки Герды тайно выпытала правду, что был он когда-то наемником и даже плавал на юг с каким-то известным завоевателем. Таким «известным», что имя его вспомнить бабушка так и не удосужилась…

Вита еще раз требовательно глянула на деда, но тот лишь хмыкнул и отвернулся.

– Зачем ты вообще тогда меч оставил, раз сам за него не берешься и мне не даешь? – бросила резко в последней надеже.

И получила.

– Думал, внук у меня родится, воином будет. Ему свой меч передать хотел…

Это был удар в спину. Да не от кого-то чужого, а от деда. Слышала она от него в детстве подобное, но по детскости, по глупости не принимала всерьез. А сейчас слова о внуке прозвучали предательски больно.

Она ничего не сказала. Сжав зубы, сняла со стены тулуп, накинула на плечи и ушла через кухонную дверь на пристроенный к дому двор. Там сняла с крючка плетеные сани, большие и легкие. Взяла топор.

За спиной скрипнула дверь. Раздались поспешные дедовы шаги.

– Вита… Вита, погоди.

Она обернулась, мрачная.

– Чего, дед?

– Ты куда собралась?

– В лес. Нарублю дров и Безногому Хриму отвезу…

– Хриму? Зачем?

– Навожу ему дров до конца зимы и возьму за это его меч. Ему все равно больше не понадобится.

Кай вздохнул. Устало облокотился спиной о косяк. Хрим… В той знаменательной срубке с разбойниками ему боевым топором раздробили обе голени. Думали, не выживет, но потом пришла ведьма и помогла, отделила от тела искромсанные конечности, заживила раны. Так и стал Хрим безногим.

А могла бы и Вита стать…

– Подойди. На, возьми. – Дед снял с шеи висящий на кожаном шнурке ключ. – Ты прости, если обидел, но сама пойми, была бы парнем, я бы… Я бы не беспокоился. Но ты девка ведь. Тяжело для тебя все это. Ты же знаешь, как мы с Гердой за судьбу твою переживаем, боимся. Мы ведь счастья для тебя хотим, добра, дома, мужа и детишек, хлопот домашних, защитника настоящего…

– Счастья хотите? – Вита болезненно скривилась. – Знаете, видать, какое оно, мое счастье? Сами придумали? А меня спросить не пробовали?

– Вита…

– Дед, я вам жаловалась хоть раз, что мне тяжело? Разве плохо я работаю? Разве не забочусь о вас? Не помогаю?

– Вита, к чему такой вопрос?

– К тому, дед. – Внучка, помедлив, забрала ключ, выдав сдержанное «спасибо», продолжила: – Я вам такая же опора, какой бы и парень был. Я не хуже внука. А вы меня отчего-то, как хворую козу, все с рук сбыть хотите. Неужто, так мешаю?

– Ну что ты, Вита. Что ты говоришь…

Кай хотел еще что-то сказать, но своевременно замолчал. У внучки характер жесткий, суровый, как февральская ночь. Если язвить начала, огрызаться, лучше не лезть. Да и права она в чем-то. Что было, то было. Брали они с Гердой грех на душу, пытались сосватать внучку за удобного жениха. Вита как узнала тогда, такой скандал закатила. Пришлось отступиться, и свахе отступные дать. Помнится, Герда очень тогда боялась, что в силу своей оборотневой природы в гневе отдастся Вита тьме, и ведьмины чары хваленые не помогут.

В общем, вывод сделали и с замужеством больше не лезли.

***

Дождавшись, пока дед уйдет обратно в дом, Вита отправилась в дальний угол двора, где в заброшенной, заваленной хламом поросячьей клети – свинью они давно не держали – пряталась дверь комнатки-тайника.

Вита присела, примерилась к скважине. Ключ прыгал, не слушался. Руки тряслись от волнения. Обида не желала отпускать, все сильнее точила сердце. Птица внутри дрожала и сердито пушила перья.

– Нельзя сердиться на деда. Нельзя, – урезонила себя Вита, стараясь успокоиться. – Он ведь не со зла, он заботится. Он свой, а на своих нельзя…

Наконец дверца отворилась. Из тайника пахнуло пылью и плесенью. Вита нахмурилась, заметив, что с потолка просочилась на земляной пол дождевая вода, окрасила дерево черным узором.

– Надо будет крышу починить, – сказала сама себе и, пригибаясь, на корточках вползла в каморку.

Меч и щит мрачно ждали в дальнем углу.

Меч был убран в ножны, а щит… Виту он всегда немного пугал. Под слоем намокшей, свалявшейся пыли смотрела с него слепыми беззрачными глазами посланница смерти – четырехголовая, восьминогая лошадь Багри-Маро. Она была чужой на дедовом щите. Она явилась сюда с юга вместе со своим прежним хозяином, павшим, как призналась однажды по секрету бабушка Герда, от Каевой руки. Она была изображена на вражеских стягах и на груди незнакомца. Пораженный мастерством тогда еще молодого деда, тот, умирая, попросил его нарисовать Багри-Маро на своем щите. Дед нарисовал, и щит с тех пор будто заговорили…

Вита сглотнула. Протянула руку. Каждый раз, отвыкая от щита и меча, она ощущала благоговение, касаясь их после долгой разлуки.       Рука ласково огладила тисненную кожу, прячущую под собой надежный древесный кокон.

Не такой уж надежный, как оказалось. Потянув меч наружу, Вита ощутила сопротивление. Ножны отсырели, и на клинке появилась ржавчина.

Вздох разочарования сдул паутину, свисающую с низкого потолка. Надо спасать меч! Срочно…

А вот щит был цел-целехонек. Не то, чтобы совсем цел. Шрамы былых сражений надежно въелись в его доски, но сами доски были сухими и крепкими. Как так? Меч отсырел, а щит нет? И верно, заговорен он…

Потратив пару часов на то, чтобы очистить клинок, Вита вышла на улицу. С собою вынесла охапку ветоши: старую рогожу, какие-то тряпки, гнилой тулуп. Все это богатство она приладила гвоздями к покосившемуся, но крепкому еще столбу, что остался от прежнего забора. Новый после разбойничьего нападения передвинули дальше к лесу и сделали выше.

До самого заката, а потом еще во мраке, под россыпью зимних звезд, рубила, вспоминая удары и комбинации, чувствуя, как подобно створкам раковины расходятся ребра, раскрывается грудь, и дышать становится легче, свободнее, увереннее.

После, с приятной усталостью вернувшись в дом, Вита взялась за точило. Заметив трясущиеся внучкины руки, Кай забрал у нее клинок:

– Дай я, – произнес миролюбиво. – Не бойся, не отниму.

Вита отдала и принялась завороженно наблюдать за ловкими движениями узловатых, скрюченных, но все еше умелых и ловких дедовых рук.

А потом, запустив в кухню облако пара, пришла из козлятника бабушка Герда. В руках у нее жалобно мякал завернутый в шаль новорожденный козленок. Она опустила его на пол, вытряхнула из теплого куля:

– Вот, принимайте гостью.

Козочка, еще мокрая, с засыхающими на белой шкурке кровавыми корочками, в очередной раз неуверенно мякнула и сделала на негнущихся пока ножках пару шатких шагов.

– Смотри, какая прыткая, – улыбнулся Кай. – Завтра, глядишь, уже ходить научится, а через пару дней и вовсе прыгать начнет.

Вита смотрела на козочку с восхищением. Удивительное существо. И какая неведомая сила в ней скрыта, неудержимая, могучая. Котята и щенки, родившись, слепы и слабы, человеческие дети беспомощны, а вот козлята… Они и свет сразу видят, и, будучи еще мокренькими, на ножки встают. И идут, а потом бегут. И ничто не может сдержать их… В Игривице говорили, то благодать Козьего Князя. Кто такой этот самый Козий Князь, никто уже толком не помнил и рассказать подробно не мог.

– Пойду, принесу большую корзинку, – сказала Вита, направляясь к двери. – А козочку эту я назову… – Она задумалась на миг, подходящее имя никак на ум не шло. – Потом придумаю.