Читать книгу Песнь зимы - Жанна Лебедева - Страница 7

С утра Вита колола перед домом дрова.

После щита и меча колун не казался таким уж тяжелым и будто порхал в руках. Мозоли, что сперва расцветали на ладонях алыми пузырями, успели ссохнуться и затвердеть, дав коже дополнительной прочности.

Козочка, которую назвали Веткой, крутилась рядом. За прошедшую неделю она здорово окрепла и теперь белым пушистым вихрем взлетала на собранный в центре двора сугроб, чтобы ринуться с него вниз, лихо изогнувшись в прыжке и гордо задрав к небесам куцый хвостик.

– Ветка, уйди, не мешайся!

Вита махнула на нее, отгоняя в сторону. Приложила руку ко лбу козырьком. Солнце жгло глаза. Скоро весна. Вон и небо уже стало по-весеннему лазурным, невероятно высоким и необъяснимо чистым.

Не пришел Ган. Значит, и не придет уже. Боятся весну слуги Властелина Зимы. Забиваются в свою ледяную нору, едва только появятся в лесу первые проталины, и первый теплый ветер придет с востока. Значит, скоро Игривица переживет очередную зиму, выстоит.

Вита наколола поленьев и отнесла их к печке. В доме сидеть не хотелось. Прихватив топор и санки, отправилась в лес за хворостом. И за рыбой. Идти в очередной раз к зловонной дыре с ветхими ее обитателями не было никакого желания. Отправиться бы к морю. Броситься птицей в его холодные, обжигающие объятья. Да нельзя…

Вита шла по лесу. Снег пел под ногами, и вторили ему звонкие синицы на высоких елях. Ветка увязалась следом, как ее ни гнали прочь. Любопытная деловитая козья мордочка качалась теперь в такт шагам над стиснувшими тонкую тропу снежными перинами.

Дорога была знакомая, но впереди блеснуло что-то, и путь вдруг распался веером незнакомых ответвлений. Несколько новых троп растеклись, завиваясь лентами среди темных стволов. Судорога цветных вспышек прошла по ним, резанула глаза.

Вита застыла, вглядываясь в последние всполохи умирающего колдовства.

– Тайные тропы открываются. Что-то случилось! Ветка, уходим домой…

Сунув козленка в санки, она бегом побежала в Игривицу, а за спиною лес шевелился, менялся и жил своей собственной, лишь ему понятной и ведомой жизнью. И происходило в нем нечто пугающее, непривычное, опасное. Что? Вита сказать не могла. Но природное чутье подсказывало – все это лишь начало чего-то важного, судьбоносного и рокового.

***

Вита торопилась.

Несла важную весть. Хотела первой сообщить! Но в Игривице уже и без Виты заметили странные перемены. Уже обсуждали. Уже обдумывали. В одних домах посмеивались, в других боялись, в третьих махали рукой. Подумаешь, какая блажь там старой ведьме в голову взбрела? Одни дороги откроет, другие спрячет. Весна скоро, а весной у всех что-то меняется. А деревенским разве хуже от того, что путей в лесу больше стало? Только лучше. Больше дорог – проще ходить.

Деду с бабушкой соседи тоже уже рассказали.

Когда Вита, держа под мышкой козленка, ввалилась в кухню, затащив следом хвост из холодного воздуха, соседка, что подоспела с вестью первой, встретила ее бодрой фразой:

– А ты слышала, Виточка, такое дело тут приключилось…

– Видела, – коротко ответила Вита, опуская на пол Ветку и присаживаясь на скамью у окна.

Ох уж эта тетка Инга! Все новости всегда первая узнает… Ловкая. Вита посмотрела на соседку. А она здорово изменилась за последние годы. Волосы совсем белые стали. Глаза, прежде яркие, черные, как-то посерели. Потускнели.

Старенькая стала, но молодец, бодрится! Вон как утреннюю кашу за обе щеки уплетает, только за ушами трещит. Бабушка угостила. Тетка Инга тем и живет, что свежие новости на столованье меняет. Ну что же, в том ее хлеб. Не отбирать же?

Сообразив, что удивить больше никого не получится, соседка повернулась к бабушке, вместе с которой сидела за столом:

– Так вот теперь все думают, гадают, что старая ведьма этими тропинками сказать хотела? Муж мой – уж на что мудрый человек! – решил, будто это она нам всем весенний подарок такой делает. Чтобы новые пути, да на новые поляны, и к побережью – туда, где не боязно. Чтобы сыты мы были и согреты. Чтоб хворост собрали да рыбы наловили. Лесная ведьма хоть и нелюдима, но добра. Это все знают. Она всегда о нас заботится.

– Так и есть, – тихо согласилась с ней бабушка Герда и незаметно переглянулась с Каем.

Уж они-то знали о ведьминой заботе поболее остальных.

Вита не стала вступать в разговор. Взяла подойник и ушла доить козу.

В козлятнике, сидя на перевернутой полешке, она раздумывала об увиденном. Молочные нити звонко сшили пахучее теплое козье брюхо с глиняным подойником. Натянутые, как струны, струйки пели, взбивали белую пенку…

Все спокойны. Все радуются.

Вита хмурила брови, силясь понять, что же ее так обеспокоило. Ну, открылись тропы. Мало ли в лесу троп? Будет больше. И тетка Инга все верно сказала – хорошо это. Вот только почему на сердце тяжело?

Соседка легка на помине сунулась в козлятник, сообщая.

– А вечером-то я баню топить собралась. Приходи. Я полешек наколотых у тебя тут возьму, ладно?

– Ладно, – не глядя в ее сторону, краешком губ улыбнулась Вита.

***

Ган лежал на ледяной глыбе среди моря.

Далекий берег искрился в лучах заходящего солнца, топорщил к небесам голубовато-зеленую лесную щетину. Внизу, в соленой холодной толще, метались стаи рыб, чем-то безумно взволнованных.

Ган опустил нос в воду, и тут же по морде его прошлись гибнущим теплом влекомые течением кровавые ленты. Где-то рядом творилась расправа.

Или охота. Кому как называть…

Лиловый горизонт прятал в дымке очертания замка Зимы. Перед ним, чуть ближе, рассекала зеркальную воду черная коса смерти – острый плавник Орки. Кого он там терзает? Одной тьме ведомо. Дельфина ли, тюленя? А, быть может, попалась ему к своей неудаче отбившаяся от стаи самка кашалота…

Ган снова вгляделся в берег. Там что-то искрилось, поблескивало, переливалось радугой и медленно угасало. Яркие вспышки, перебежки огней и отчаянные всполохи тающей силы.

Магия.

От наблюдения за загадочным действом слезились глаза. Неожиданно в грудь начали приходить странные импульсы, мощные и болезненные. Эмоции стали реагировать на них. Сперва навалилась тоска, потом пришло отчаяние.

Ган встрепенулся и недовольно затряс тяжелой головой. Потерся мордой о лед. Что за дрянь? Откуда это пришло? Волна отработанной магии, сильной и чужой. Старец Иней рассказывал о таком, когда учил его, Орку и других колдовству. Когда мощное заклятье спешно создается или рушится, от него, как от заброшенного в воду булыжника, расходятся по округе импульсы силы и настигают тех, кто оказался рядом. Только цепляет эта сила не всех подряд, а того, кто сам с ней связан, и волны от нее бьются в самую душу, будоражат эмоции и рождают неожиданные чувства, порой несвойственные и вовсе незнакомые.

Что-то случилось там, подле Игривицы. Надо бы разузнать.

Ган тяжело плюхнулся в воду. Став легким и быстрым в родной стихии, понесся к берегу. Орка все еще резвился за спиной. Пусть. Надо добраться первым.

Он обернулся на косатку.

Нельзя привлечь внимания. Орка ведь тоже ищет. И ведьму, и девушку…

Ган вспомнил тот день, когда отпустил Виту из замка Зимы. Передернул шкурой, на которой до сих пор алели страшные шрамы – знак наказания, что получил он тогда от Инея. Память живо нарисовала вздернутую вверх руку, сухую, как прут, и безжалостную. Иней не бил – нет! – Ганова кожа сама разошлась под его взглядом страшными ранами и неделю не желала срастаться. После, в полубреду, ему казалось, что внутренности непременно вывалятся наружу через страшные дыры. А соленая морская вода, попадающая на них, была подобна адскому огню…

Орка тогда сказал, что сам найдет сперва деву, а после ведьму. Он искал, но выследить так и не смог. Морок хорошо скрыл все тропы и следы. Орка упрашивал Хати-Амаро открыть дорогу, но тот оказался глух к просьбам.

Ган и сам пытался искать. Он раз за разом прокручивал то, что видел в Витиной голове, пытаясь вырвать из клубка неясных образов хоть какие-то намеки на истину. Не получалось. Он даже думал вновь поймать Виту, караулил ее на берегу, но она больше на море не приходила.

Пытался Ган отыскать деревню, но ведьма спрятала ее надежнее прежнего, и слуга Зимы лишь зря петлял по неприветливому заснеженному лесу…

…а теперь все изменилось.

Он знал.

Первым делом, выйдя на берег, Ган увидел тропы, серыми венами уходящие в снега. Раньше тут не было ни одной. Они прятались, скрытые от чужих глаз, а теперь выступили болезненно и ярко. И запахи ударили в нос, густые, насыщенные, бесстыдно неприкрытые. Запахи людей – летопись их ежедневной жизни. Отчетливее всех проступил среди них аромат Виты, и вырисовался ее след на холодном песке у самой водной кромки.

Вита.

Ган невольно облизнул губы и прищурился. Ее запах оказался нереально густым, почти объемным. Будто она здесь. Будто рядом. Закрой глаза, и иллюзия присутствия завершится.

Веки сами сомкнулись в желании проверить догадку, но вместо нее из образовавшейся тьмы родилась картинка. Зыбкое видение: темные влажные доски, розовое тело в клубах пара, словно в облаках. Плеск. Жара. Потеки воды. Треск перегретых камней. Все ощутимо, явно, живо. Только руку протяни и коснись румяной кожи в бисере пота, мокрых волос, змеями стекших на небольшую высокую грудь, на крепкие плечи с отчетливым рельефом мускулов.

Фыркнув, Ган резко открыл глаза. Картинка распалась, осыпалась в снег осколками мозаики. Странная связь порвалась.

За спиной садилось солнце.

– Дай коня, – привычно потребовал Ган, и Хати-Йоремуне беспрекословно выполнил просьбу.

В этот раз конь был другой – из камня. Коротконогий, коренастый, низкий. Неудобный. Помучившись на его слишком широкой спине, Ган слез и, плюнув с досады под ноги, отправил его обратно к духу. Конь скрипнул обиженно, глыбой повалился в сугроб.

Начиналась пурга.

***

В предбаннике соседской бани пахло березовым листом и крапивой, вымоченными в кипятке.

Вита остервенело растиралась полотенцем. Оно неприятно щекотало спину. На распаренной коже стремительно меркли узоры страшных шрамов. Их не было видно в обычной жизни – лишь в горячей воде проступали. Уродливая печать давно забытых событий, стертых из памяти навсегда. Вита их не помнила и не хотела вспоминать. Бабушка и дед, возможно, тоже знали, но не сказали бы о причине появления шрама и под пыткой.

Взлохматив мокрые волосы, Вита натянула длинную рубаху и шерстяное платье. Сверху бушлат и тулуп накинула, сунула ноги в меховые сапоги. Эти сапоги с подошвами из акульей кожи, не к случаю нарядные, украшенные синими узорами и обшитые вокруг голени яркой лентой, она купила на ярмарке год назад и все берегла. К чему? Непонятно.       В Игривице все Витины дни проходили за тяжелой работой. И праздники здесь были редки.

Собравшись, она вышла в метель.

Весна, чья скорая власть еще вчера ощущалась в воздухе, в каждом порыве ветра, сдала свои позиции. Подступившая ночь сговорилась с зимой. Холодный мрак окутал деревушку, облизал белым вьюжным языком, навалился тяжелыми тучами сверху. Нечего о весне мечтать да о тепле думать. Все эти побережья, все леса, все воды – царство Зимы, и теплу тут быть не положено.

Вита вгляделась в увитое кудрями вьюги сизое небо. Интересно, будь такой непогода во сне, смог бы чудесный корабль взлететь в небо? Наверное, смог бы…

Дома Вита заварила травяной чай.

Пополз по кухне ароматный запах засушенного лета. Он давал надежду, обещал, что несмотря на непобедимые морозы, на промозглую злую тьму, лето обязательно придет, вернется и подарит зелень трав, тепло и свет.

Подарит жизнь.

За окнами билась буря, швыряла в стены и окна грозди снега. Вита вовремя пришла домой – и так рисковала стать сугробом по пути.

Скрипела крыша. Дергался в печи огонь. Бабушка и дед были в другой комнате, разговаривали тихо.

Бабушка, наверное, вязала при свечах. Свечей в этом году хватало – Вита сама привезла их из города. Много, чтобы долгими зимними вечерами у мрака не оставалось шансов проникнуть в избушку прежде, чем, отправившись спать, пожелают того сами жильцы.

Окно кухни закрывали вязаные занавески, расшитые незамысловатым узором с моржами и тюленями, с ледяными горами, плывущими по бескрайней воде.

Айсберги.

Вита встречала их в море. В Игривице говорили, что все айсберги – это уснувшие древние божества. А еще, что есть среди них один особенный. Ледяной сфинкс – владыка спящих богов. Голова его подобна голове человека, а тело звериное. В его правом глазу живет свет, а в левом – вечная тьма. Взглянет он на тебя правым глазом – откроет будущее. Левым – прошлое…

Сказки.

Вита громко хлебнула и прислушалась.

Будто скрипнула калитка, и захрустел под чьими-то шагами снег. Едва слышно. Пришел кто-то? Странно, что соседские собаки не лают. У деда с бабушкой собак отродясь не было, а вот у тетки Инги аж три. Ее муж охотник ходит с ними на лося и кабана.

Лайки.

Молчат лайки…

Вита снова прислушалась. Звуки исчезли. Даже дрова в печи перестали трещать. А потом, душераздирающий, оглушительный, раздался стук. Чьи-то пальцы едва слышно порхнули снаружи по деревянной раме, но Вите показалось в тишине, что звук этот, неожиданный и непонятный, заполнил все пространство.

Она медленно приблизилась к окну и отвела в сторону занавеску. Вышитый морж недовольно сморщился, утянутый в дальний угол. С той стороны, по колено утопая в снегу, стоял Ган. Сыпались ему на плечи последние снежинки утихающей метели.

Он увидел Виту и произнес. Вернее, губы его беззвучно двинулись, обозначая требовательное «открой». Рука в кожаной перчатке указала в сторону двора. Ган кивнул туда еще раз для надежности, отошел, двинулся к заваленным снегом дворовым воротам, из которых когда-то, в лучшие времена, выходила лошадь.

Вита, бледная, прикрыла глаза, слушая, как стучит сердце, и бабушка с дедом мирно разговаривают…

Пришел!

И теплый уютный мир их дома скоро разрушится, развалится, разлетится под ударами леопардовых челюстей.

Что делать теперь? Что он будет делать? Нападет? Отчего тогда не сразу? Зачем звал, будто говорить собрался? Да что ж это…

Вита быстро взяла себя в руки. Взгляд сам зацепился за прислоненный в углу отполированный и наточенный меч. Гану придется изрядно попотеть, прежде чем Вита снова его пленницей окажется.

В этот раз легко не будет.

***

Она застыла в освещенном дверном проеме, положив меч на плечо. Глаза, потерявшие источник света, – тусклая лампа осталась за спиной, – казались черными дырами.

– Зачем пришел? Тебя сюда не звали. – Слишком низкий для девичьего голос, почти звериный рык…

Ган и не ждал, что его будут встречать с распростертыми объятиями. Кому бы это тут понадобилось? Поэтому действовал осторожно. Девушка злится. Здесь, в Игривице, она в силе и в собственном праве. Чары спали с окрестных лесов, и истончился вокруг деревушки невидимый защитный круг. Пусть. В самой деревне что-то осталось. Что-то, что еще продолжало сопротивляться, не позволяя Гану колдовать.

И все же это что-то умирало.

Можно было немного потерпеть, но Орка уже дышал в спину. Ган понимал, что пройдет немного времени, и косатка тоже сюда явится. Тогда придется делиться. И объясняться.

Поэтому больше терять времени он не стал:

– Выслушай меня… – начал, но Вита перебила.

– С чего бы мне тебя слушать? Думаешь, я дура? Прекрасно понимаю, зачем ты пришел. Мысли мои дочитать хочешь?

– Хочу, – не стал спорить Ган. Чего уж там скрывать? – И ведьму хочу найти. И ты, если выслушаешь меня, если дашь договорить, сама ее искать захочешь.

Вита сверлила гостя взглядом, в раздумьях хмурилась, нервно перебирала пальцами рукоять меча. Потом, взвесив все «за» и «против» выдала сдержанное:

– Ладно. Говори.

И Ган произнес:

– Я думаю, что лесная ведьма ушла из этих мест. Она бросила вас. Игривица больше не под ее защитой. Ты ведь, надеюсь, уже заметила, что вышли на свет все потайные дороги?

– Заметила, – Вита кивнула, сдержанно и неохотно.

Признавать правоту врага было неприятно, но слова леопарда подтверждались ее собственным ощущением тревоги. Бросила…

Ведьма их бросила!

– И что скажешь теперь?

– А что я должна тебе говорить, зверь? То наши людские с ведьмой дела. Если она ушла, значит, нужно ей было. Ничего, справимся сами. Проживем.

– Ты правда ничего не понимаешь? – Ган попробовал приблизиться к Вите на шаг, но округлый на конце клинок угрожающе оторвался от ее плеча. – Ведьма бросила вас, и теперь вы беззащитны! Теперь любой из нас, воинов Зимы, может прийти в вашу деревеньку беспрепятственно. Не только я. Но и Орка, например. И скоро он придет. За тобой.

– Как ты?

– Нет. Не как я. Я с тобой говорю, а Орка не будет. И меч твой не поможет, не думай.

– Считаешь, что я слабая? – В глубине Витиных глаз из ярости родилась тьма.

– Я не считаю. И Орка, быть может, не посчитает. Он сражаться с тобой не будет. Перебьет полдеревни – женщин, детей – и вынудит тебя дать ему то, что он хочет.

– Сволочь… – Зубы Виты скрипнули, в горле родился и погас громовой раскат. – И чего ты предлагаешь?

– Предлагаю тебе покинуть Игривицу и отправиться со мной на поиски ведьмы. Тогда Орке будет незачем сюда приходить, ему ведь ты нужна.

– А тебе?

– Мне нужна ведьма. Вернее, не мне, а господину моему – Властелину Зимы. – Ган все же сделал шаг навстречу и протянул Вите руку. Тускло блеснула на перчатке темно-серая потертая кожа. – Ну что, согласна на временное перемирие?

Он не ожидал, что девичье рукопожатие окажется таким. Подобным стальной хватке кузнечных тисков.

Вита приблизилась к врагу вплотную. Смело – здесь она была хозяйкой. Навершие рукояти меча уперлось в грудь слуги Зимы. Взаимные взгляды натянулись дрожащей нитью напряжения.

Ган заглянул в глаза собеседницы и поразился. В них плескалась ночь, отраженная бездонными водами океана. Тьма, непроглядная, густая, дикая. На миг проступили очертания какого-то существа – скалились острые зубы, утопали в длинном черепе угли-глаза. Оскал, бросок, и все исчезло…

Что это было? Проявление оборотневой ипостаси? Нет. У пингвинов Адели не бывает таких глаз и клыков.

Он снова взглянул на Виту, но тьма уже ушла из ее зрачков.

– Ну так что? Идем за ведьмой? – уточнил, напрягая ладонь и ослабляя чужую хватку.

– Идем. И только попробуй обмануть меня и ударить в спину, зверь, – обветренные губы Виты передернула угрожающая улыбка.

***

Она собралась быстро.

Быстро накинула тулуп. Быстро приладила к поясу ножны. Меч мягко утонул в них, слегка прищелкнув в конце движения.

Сначала Вита не хотела брать щит. Тяжелый он, много сил в долгом пути при ходьбе вытягивает. Потом поняла – брать нужно. Кто знает, когда вернется она назад из своего похода? Каких врагов встретит по пути?

И с чего она вообще о походе думает? Может, не прав Ган? И не бросала ведьма Игривицу? Может, старая захворала, вот и ослабла магия?

Может, старуха вовсе померла… Смерть ведь за всеми приходит. И за колдуньями.

– Уходишь на ночь глядя?

Вита обернулась. Сухонькая фигурка бабушки, опутанная шалью, как паутиной, возникла возле печи. Она услышала. Догадалась. Поняла.

И приняла, кажется…

– Надо. – Вита ответила твердо, решительно, хоть ситуация того и не требовала. Никто и не пытался с ней спорить. – С ведьмой что-то случилось. Магия ее истончается. Скоро Игривица как на ладони будет для всех врагов. Ты ведь понимаешь?

– Понимаю.

Бабушка мелкими шагами прошла к сундуку, обитому тюленьей кожей. Вынула из него новый длинный тулуп, повесила на крышку. Вита его ненавидела – то ведь было ее приданое. Когда-то было… Мысли о свадьбе ушли, а ненависть к тулупу осталась.

Но в этот раз Вита спорить не стала. Покорно скинув свой, надела предложенный. Широкий и длинный, как плащ, он доходил до щиколоток. Свернувшийся вокруг шеи капюшон приятно грел кожу.

– Спасибо, я… Ты не переживай, я вернусь. Думаю, скоро.

– Тс-с-с… – Герда приложила к губам палец. – Кай спит. Ему бы твоя идея с уходом не понравилась.

Вита хотела еще раз ее успокоить, оправдаться, но в голове вдруг настойчиво прозвучал призыв Гана: «Скорее, я жду у леса». Пришлось торопиться.

– Мне надо идти. – Вита быстро обняла бабушку и так же быстро отстранилась. – Не переживайте. Я сильная. Я вернусь…

Сказала и вышла в ночь.

Под звездами расчищенное от снега пространство перед домом было чисто и мрачно. Из окон выпадали на снег желтые квадраты света. Поленница в углу казалась зарывшимся в сугроб великаном. Деревья тянули через забор корявые черные ветви…

Вита не рассказала бабушке про Гана. Про их сомнительный сговор и совместную вылазку. И пусть она сомневалась в правильности решения, повернуть время вспять никому не дано. Решено – значит, решено. Значит, нужно идти вперед и быть начеку и по возможности не поворачиваться к леопарду спиной.