Читать книгу Пески забвения - Жанузак Турсынбаев - Страница 2

Ак Ж

а

йлау

Дело жизни, назначение ее – радость.

Радуйся на небо, на солнце, на звезды,

на траву, на деревья, на животных, на людей.

И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит,

ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку и

исправляй.

Толстой Л.Н

В эти последние зимние дни, на удивление Адиля, было необычно тепло. Каждый раз, возвращаясь со степи, уже дома, за ужином, свои наблюдения он рассказывал жене Шугле. Она, слушая его, соглашалась со многими его доводами. За долгую совместную жизнь, многое, что он рассказывал, сбывалось и поэтому она всегда доверяла его наблюдениям.

Неторопливо и аккуратно разливая в тарелку коже1 и раскладывая чуть под остывшие баурсаки2, устроившись рядом, она в мыслях готовилась расспросить своего мужа о разном: как прошел день, кого он мог встретить в степи и о многом другом.

Зимними вечерами солнце садилось рано и Шугла к приезду мужа с работы успевала, как обычно, уладить дела во дворе, прибраться по дому и приготовить ужин. Но, конечно же, важно было пожарить ему, его любимые баурсаки. Он любил их есть горячими, как бы с пылу-жару и на то были у него свои причины.

Было дело, что как- то раз, Адиль, вспомнив свое детство и рассказывая про это ей свою историю, обмолвился, что как то еще, будучи мальчуганом, попробовав схватить и слопать быстро приготовленные мамины баурсаки, обжег свои губы и, выронив все, что было на руках, остановился и заплакал. В недоумении его мама и все подбежавшие на это его братья, не могли его успокоить. Чуть погодя, когда боль стихла, мама, поняв, в чем дело, за эту его несдержанность, сильно обругала. После этого рассказа, он и Шугла долго смеялись. Тот день, день веселых и смешных воспоминаний о детстве мужа, надолго запомнится ей.

Каждый раз, когда она бросала в разогретое масло тесто для баурсаков, шкворчание масла в разогретом казане, как бы шептало ей, чтобы она непременно вспомнила тот случай. Тогда же она, толкаема неведомой ей некой силе, заливалась детским смехом. Тот короткий ее смех ни она и никто другой, не могли бы заметить, как он мог озарять светом, их маленький и полный счастья дом.

Могла бы она или кто то другой знать, что тот забавный случай, произошедший с ее мужем в детстве, оставит у нее такой сильный отпечаток в душе и что она это пронесет через всю свою жизнь. Могла бы она или кто то другой знать, что ее искрение и чистые чувства к мужу, ее Сила Любви будут для Адиль, позже, жизненным маяком.

Адиль родился и вырос в селе Ак басты3 Аральского района Кызылординской области. В трех, когда то бывших знаменитых рыбколхозах – Тастубек, Акеспе и Ак басты, западного побережья Малого Арала4, тогда еще, части Аральского моря, жизнь бурлила. Десятки весельных лодок, с прикрепленными на них моторами, под вышедших проводить своих мужчин на берег, детей и женщин в платках, под шумным напутствием чаек, каждый день отправлялись они в море. Запоздно возвращавшиеся они, уже разбрызганные солеными водами моря и уставшие от борьбы с его беспокойными волнами, сходили на берега с полными уловами рыб. Конца и края не было тому богатству, что давало море людям и никто не предполагал, что оно когда то закончится.

Происходящее тогда, в стране изменения, не смогли обойти многострадальное и Аральское Море. Море мелело. Меж тем, берега моря уходили от жилищ людей, уменьшались и количества лодок. И только стаи чаек, несогласные с этим случившимся фактом, кричали и требовали от людей вернуть им их былую обитель…

Люди, уже не имея возможности продать, оставляли свои десятилетиями обжитые дома. Кто-то уезжал в город Аральск в поисках работы, кто то оставался тут, продолжать жить, в уже новых, но не радостных для глаз, новых реалиях. Пески, движимые неустанными ветрами, захватывали все новые и новые селенья. Жизнь вокруг как будто останавливалась.

Родители Адиля были потомственными рыбаками, но жизнь, сделавшая все вокруг неузнаваемым, заставило их меняться, заняться землей. Так они, с трудом пересиливая свою гордыню, стали чабанами.

Их дом находился на пастбище Ак Жайлау5. Дом располагался на возвышенности. Ниже, в отдаленности от дома, был обустроен колодец для животных, где мотопомпой поднимали с глубин земли наверх, чистую и холодную воду. Она была спасительной для всего живого тут.

Данный колодец был тут неким волшебным магнитом. Он тянул сюда, за сотни километров отсюда, огромные табуны быстроногих кобылиц и их жеребят, преследуемых взлохмаченными и пышногривыми айгырами6. Также и тучные, суровые бука7, прятавшие свои сверкающие глаза за грозными рогами, расчищали места у водопоя, своим неторопливым и размеренным коровам и их, беспокойно оглядывавшимся вокруг, в неком недоумении, телятам. И только верблюды, вечные странники пустыни, на далеком горизонте, как миражи, «таяли и вновь возрождались, словно фениксы»…

Через пару-тройку часов, после полуденного водопоя и отдыха, все былое столпотворение, сравнимого разве что с вавилонским8, вмиг, как по чьему-то велению, как сон, исчезало. Ничто вокруг не предвещало былого, буквально перед глазами, происходившего сказочного спектакля. То, был оазис, в своих законах и правилах, созданный человеком среди бескрайних песков Арала; песков, которых обнажило море, песков, которых она нам оставила, как оплату за неблагодарность.

Не сумевшие сберечь Море, как свою Мать-Кормилицу, ее Дети, оставшиеся одни, кто как мог, сейчас, пытался выжить и устроить свою жизнь.

До вышеупомянутого пастбища от совхоза Акбасты, было 80 км. На пастбище находилось всего три дома. Их семья постоянно там проживала и их дом, в сравнении с другими, был самым большим. Те другие дома были чуть поменьше и часто пустовали. Хозяева их возвращались к ним, только в конце зимы, когда уходили сильные морозы, стада животных, по велению самой Матери-Природы, начинала пробуждаться, беспокоиться и требовать Движения. Туда, куда неосознанная сила природы тянет их Жить, чтобы материнским молоком заложенный им, Духом Степи инстинкт, мог бы быть передан следующему поколению.

Когда же, все соседи собирались на пастбище, тысячи животных, ведомые кричащими погонщиками, оживляли некогда застывшую в оцепенении Степь, и она невольно превращалась в нечто бурлящее и клокочущее. Позже, когда все успокаивалось и затихало, люди собирались за богатым дастарханом9, рассказывали свои новости и истории. Звучала домбра10, полным казаном варилось мясо, кто-то пел, а кто-то импровизировал в танцах. Все, кто млад и стар, смеялись и радовались. Дети, держа в своих ручонках, кто игрушку, а кто-то вкусные угощения с праздничного стола, хлопая своими глазами, слушали разные рассказы. Будь то мал или стар, все они должны были присутствовать, в эти несколько дней, на этих мероприятиях. Ведь их было всего три дома, но встреча их была, как встреча родных и близких людей!

Столь родная для всех Степь, не смела не объединять сердца близких и истосковавшихся по встрече людей.

По казахским меркам их семья была небольшой. Всего их было пятеро. Это мама, папа, трое сыновей, включая его. Он был поздним, долгожданным и младшим ребенком. Еще, будучи молодым, он привыкал самостоятельно справляться с домашними порученными работами.

Сейчас же, во время своих зимних каникул, приехав со своей школы-интерната, что был расположен в городе Аральске, и, участвуя в этом грандиозном для него событии, он пребывал в оцепенении и впитывал все происходящее, не упуская каждую мелочь из виду.

Новые услышанные интересные истории, связанные с животными и людьми, увлекали его в страну сказок и былин, где великие и могучие казахские батыры11 сражаясь с злыми великанами и пери12, непременно их побеждали; где их тулпары13, в неистовой воле, мощно вдыхая своими ноздрями воздух, несли своих наездников на благородную битву со Злом.

В первые дни, по возвращении домой на каникулы с интерната, он уставал от домашней работы. Ведь на подворье у них было много живности и жизнь тут кипела. Советуясь, каждый раз, с мамой, по тем или иным возникающим вопросам, он сильно привязывался к ней. Мама рассказывала ему, в минуты отдыха, разные истории и небылицы, а он старался слушать их и, как искусный художник, который своими мазками мог вмиг менять перед ним стоящую картину, дополнял их своими фантазиями. Она же, в те минуты, после того, как он перебивал ее, грозилась больше не рассказывать эти истории. Он, ехидно вымаливал у нее прощения, на что оба потом долго, вместе обнявшись, смеялись.

Порой Адилю казалось, что его отец, всегда устающий от своей работы, невольно забывал спросить о нем у мамы. Но это было не так. Ион, каждый раз, возвращаясь домой, всегда думал о нем. Часто его папа, всегда после работы, дома, ложился облокотившись на подушку, стараясь быстро просмотреть редко приходящие им сюда газеты. Позже, не снимая своих очков, там же и засыпал. Но в минуты, когда они с его мамой оказывались наедине, при каждой появлявшейся возможности, он долго расспрашивал ее. Для него важна была каждая деталь, каждая мелочь. Она догадывалась о том, насколько сильно ее муж любил своего кенже14, что всячески старалась это его отношение к нему, передать Адилю. Но она, как мудрая жена чабана еще и знала, насколько их тяжелая работа, каждодневная борьба за выживание, делает их, людей важной профессии, суровыми и немногословными. Именно такими и были его отец и старшие братья.

И только, в дни, когда они все вместе собирались дома, хлопоча над угощениями для своих мужчин, все проблемы у нее исчезали сами с собой. В те моменты, она была, как никогда счастливой в жизни!

Отец и его братья работали в селе и были уважаемыми людьми. Мама также числилась там, но уже была сторожем, прикрепленным к своему мужу. Зарплата была у ней, порядка 70 рублей. У них, в ведении, была одна отара овец в количестве 700 голов, не считая там же своих, порядка пятидесяти овец. Зарплата выходила из расчета 0,45 рублей за одну овцу, которых они пасли и этого более или менее их семье хватало. Также, в ведении было два табуна лошадей, за которых уже отвечал средний брат Адиля. Старший брат работал водителем в селе и, зачастую, на своем Газ-52, по различным поручениям, ездил по дальним селам, и, только изредка, в районный центр.

Каждую неделю к ним приезжала автолавка, в которой всегда сидел за рулем, а можно сказать, что и восседал, весь пропахший от сигарет, огромный, из-за выступавшего вперед живота, дядя Озык. Он привозил различные продукты питания и одежду. Любивший он, всегда вкусно поесть, тот казался для Адиль, как неким человеком из другого мира. Его неуемное желание съедать все то, что ставилось перед ним, смешило всех.

Как-то однажды, на автолавке приехал другой водитель. Расспросив его тогда, родители узнали, что дядя Озык вышел уже на пенсию. Это новость, тогда очень сильно расстроила отца.

Ни разу не случалось, чтобы данная машина-автолавка, могла не приехать в установленные дни. Десятки дальних юрт, каждую неделю ждали ее и она непременно к ним добиралась. Бывали случаи, что из-за поломок на дороге, машину на своей тяге, развозили по дальним юртам чабанов, проезжавшие сельские трактора.

Никто из живущих и работающих в тяжелых условиях людей и их семьи, тогда не могли остаться без внимания и помощи от государства. В благодарность же и люди, как могли, работали самоотверженно и достойно.

И не было в великой казахской степи людей, кто мог бы не осилить все те невзгоды, что им накладывала, на их могучие плечи, их Судьба.

Один раз в месяц, старший брат, привозил домой, как выпадала возможность, съездить в районный центр, для мамы и младшего брата, вкусные конфеты в виде белых миниатюрных подушечек и различные по форме и вкусу печенья. Но иногда он привозил и несколько железных круглых коробочек, где там были россыпи, как драгоценных камней, вкусные цветные конфеты монпансье15.

Для Адиля ничего не было вкусней тогда, возле любимой матери, разливающей у самовара, с лениво испускающей дым трубой, рассказывая свои смешные истории ей, кушать эти конфеты. То чаепитие в далекой казахской степи, был, в отчасти, не только для утоления жажды в полуденную летнюю жару. Те интересные за дастарханом беседы были, как позже, уже повзрослев Адиль вспоминал, как и многое другое, проявлением материнской любви.

Глядя на довольного сына, она, простая казахская женщина, забыв все суровые реалии жизни, могла и сама быть непременно благодарной за Жизнь! За то, что ее, эта Жизнь, наградила таким умным и мудрым человеком, коим был ее муж и такими же, главное, еще чуткими, детьми!

Оставаясь с ней наедине, во время своих задушевных бесед с ней, он часто обращал тогда свое внимание на выступавшие из-за платка седые пряди ее волос. Но и глубокие морщины на ее лице, в тот момент, по его мнению, только скрашивали ее, итак красивую мать.

В те далекие, конец 80-х годов, жизнь не радовала разнообразием продуктов и яств народ страны. Кто бы ни был, тем более, наши герои, не могли себе позволить любую расточительность. Заработанные тяжелым трудом деньги, каждый раз направлялись только на необходимое и нужное.

Время шло, в городах и селах везде что-то обсуждали новое и неизвестное. В стране чувствовалось грядущая потребность в изменении.

Жизнь же простых людей-сельчан, оторванных от городских сует жизни, как глубокая река с ее темными водами, не могла менять своего русла и протекать иначе. То, было реалией жизни для них, но все вокруг уже меняясь, двигалось к чему-то. К чему, чего не понимал никто в этом, тогда скоротечном и изменчивом вокруг мире.

Порой вечерами, дома, обсуждая прошедшее собрание в совхозе, они долго спорили. Невольно оказывавшись часто в эпицентре этих событий, Адиль знал значения и смысл всего того услышанного там. Где-то соглашаясь с ними, где то противясь, он создавал свое видение. И оно было другим.

Его тянула степь, ее бескрайние просторы, ярчайшая радуга после дождя на фоне неба, разнотравье, птицы и звери…Тут, он мог, оставшись наедине, мечтать о жизни, замечать порой совсем невидимые вещи, радоваться вновь открывавшимся возможностям быть ближе к природе.

Будучи младшим сыном в семье, как и полагается у казахов, все домашние работы и уход за скотиной, которые были тут, был на нем. На подворье у них всегда было много работы. Уход и кормление животных, не особо утруждали Адиля. Эти работы давали ему возможность наблюдения за ними, чему, конечно, он только радовался.

Все, можно было сказать, они имели для него ласковые прозвища. Так годовалому бычку, за его упрямый нрав, проявляемый при вечернем кормлении, он дал прозвище Кырсыкбай16. Молодой телке, за ее тихий и спокойный нрав было дано прозвище Сымбатты Бикеш17. Молодому козлику же, за его неуемное желание каждый раз взбираться вверх, опираясь за что угодно, было дано прозвище Космонавт.

За семейным очагом, когда отец и его братья расспрашивали

его о новостях на подворье, они узнавали эти смешные адиловские прозвища. Братьев это веселило и отцу это нравилось.

Позже, из года в год, в семье заслуженным правом давать прозвища той или другой скотине удосуживался только Адиль. Гордый этим правом, он, десятилетним подростком, чувствовал себя значимым и полезным в своей семье.

Это качество, а именно, замечать своим наблюдением, различные поведения животных, в дальнейшем, послужат ему и другим добрую службу.

Позже, уже став юношей, он, часто с матерью, пока отец и браться находились на работе или в отъезде по делам, тайком делился со своими мечтами. Каждый раз, она, уже постаревшая, со свисающейся седой прядью волос, из-за натянутого ею платка на голову, после его откровений, молча гладила его и всегда повторяла свои, так ему дорогие и много значимые слова, «Кудай каласа …»18. Эти слова придавали ей умиротворенность и, меж тем, надежду, что неведомые силы будут благосклонны ему и содействуют, столь любимому ее сыну, исполнить все его жизненные мечты!

В своей школе-интернате он учился хорошо. Учителя всегда отмечали его стремление к учебе. Особенно его интересовала биология, история возникновения животного мира, их борьба за эволюционное выживание. Погружаясь в услышанные истории, он мог непременно, оторвавшись от реалий, прочувствовать на себе все то, о чем рассказывал его любимый учитель. Замечавший все это и его учитель, всегда приветствовал его неуемный интерес и желание познания нового. Его поиск новых фактов, а тем более, его критический подход к анализу различных учебных материалов, радовало его учителя и он всегда желал ему блестящего будущего.

Разбирая разные исторические факты, после занятий, они часто оставались одни пустом кабинете и могли подолгу дискуссировать. Его учитель посматривал в начале их дополнительных индивидуальных занятий на свои наручные часы. Позже, уже и позабыв про это, снимая с себя пиджак и галстук, тоже, как и он, в своих мечтах и в бурных спорах, уносил его и себя в далекие миры диких свирепых животных и их невинных жертв.

Каждый из них мог представить вокруг себя бушующую первозданную стихию и сцены охоты хищников, свидетелем, которого, они тогда, вместе, невольно становились. Их безграничное сознание уносило обоих в неведомые миры возрождения животного мира и человечества, где каждый, непременно пребывал в своем таинственном мире. Будто в плаще невидимки, они желали оставаться незамеченными. И каждый из них, стараясь изменить окружавший вокруг себя, столь суровый и жестокий мир, был участным в процессе.

Однажды, в один день, когда после бурного обсуждения одной из тем, он постарался поинтересоваться у Адиля желанием его выбора будущей профессии. Не услышав ничего конкретного от него, его учитель все же порекомендовал подумать, поступить ему на факультет естествознания. Развить там свои познания и привнести в науку свою лепту.

Через много лет, он, случайно встретившись с Адиль на улице, в Аральске, подробно расспросив его, он узнает, что он не последовал его совету. Даже пытаясь скрыть свою некую обиду на него за это, все же в память о прошедших интересных совместных занятиях, взяв случаем оказавшуюся книгу со своего портфеля, подписав, вручит его Адилю на память.

Та надпись на обложке – «Любимому ученику Адиль, всегда стремившемуся охватить своим взором пространство за горизонтом!», словно далекий и теплый свет, будет напоминать ему про несбывшуюся мечту. Мечту стать биологом.

Ту книгу Обручева В.А «Плутония», Адиль, так любивший прочитывать его снова и снова, позже потеряет в родительском доме.

Рассказ об экспедиции в далекий и таинственный мир, встречи с различными невероятными там животными, позже, он пронесет через всю свою жизнь. Каждый там пережитый им в волнении факт, тогда, снова и снова, уносил его в те далекие миры, где он мог себя представить в образе ученого и даже дикого первобытного человека. Человека, непременно противостоящего вызовам природы и творца своей судьбы.

Мог бы он предполагать, что та книга, подарившая ему мечту и крылья воображения, к сожалению, потерянную при странных обстоятельствах, найдется позже, через 30 лет?! Найдется там, где он, пробуя скрыть от всех ее, еще тогда, в родительском доме, создаст свой тайник.

Тогда же он, весь в слезах от радости находки, рассматривая свои старые, сделанные карандашом на полях книги, заметки, вспомнив все былое, вновь по-новому окунется в свой знакомый мир.

Позабытые им когда-то звери и птицы, воодушевленные новой встрече с ним, собравшись вокруг него, будут пробовать подавать ему свои знаки приветствия. Ему – достойному их другу, скромному мечтателю и создателю нового своего мира.

По окончании школы, для него, вопрос выбора профессии не стоял. Он знал, кем он станет и, в ожидании этого момента, не был в смятении, как многие его сверстники. Других вариантов, как стать чабаном и продолжить дело своих родителей, к сожалению, у него не было.

Время летело неумолимо быстро, суровые аральские зимы сменялись невыносимой летней жарой и только величественное небо, сменяя свои маски, молча наблюдало за всем происходящим сверху.

После ужина, Адиль привстал со стола и, чтобы выйти во двор, потянулся к висевшему на вешалке, куртеше19. Шугла быстро расчистила проход к двери и начала прибирать стол.

За окном уже стояла ночь, ветер уже было стих. Адиль вышел во двор и прошелся возле кошар и загонов, проверил засовы. Возле ног плелись соскучившиеся по нему его собаки. Потрепав их обоих, он подошел к привязанному коню и погладил его. Полученное в ответ его фырканье вызвало у него лишь улыбку и бормотание.

Так, может быть, и сам не осознавая происходящего, невиданным доселе людям языком, он общался с животными. Те же понимали его и отвечали.

Глянув на небо, он увидел множество ярких звезд-бриллиантов, осыпанных Высшим Создателем.

–Аллага шукир20…– выдохнув, ответил он ему мысленно и ежась уже от ночного мороза, далее засеменил к двери. Шугла чем-то еще возилась и что то напевала про себя. Адиль свалился в постель.

Тускло горела лампочка от подключенного аккумулятора. В печи потрескивали подброшенные туда дрова.

День завершился замечательно. На душе обоих было радостно и спокойно.

Холодало. Вдали доносились крики совы. Лишь изредка был слышен вой шакалов. Люди засыпали и лишь бессонная Степь, с ее беспокойными обитателями, готовилась к ночному пробуждению.