Читать книгу Тида - Жанузак Турсынбаев - Страница 3

Горе, случившееся с Мухит, а именно, потеря сына, сумело сильно подкосить его. Тогда, пролежав пару дней в реанимации, их сын Канат, не так и не приходя в сознание, умер.

Исчез, словно, яркий лучик солнца, сумевший осветить их жизнь и, не попрощавшись, навечно оставить их на земле. На бренной и безрадостной земле, где все напоминало о нем и вместе с ними, скорбило в его горе.

Павел, как близкий его друг, сумел это заметить, когда он, по приезду его в Кызылорду, навестил его и выразил ему свои соболезнования. Его, Мухита, тогда было совсем не узнать. Его, теперь, перекошенное, от пережитого горя, лицо, если кому то и не говорило ни о чем, то для друга его, оно, говорило о многом. И даже более…

Некогда веселый и отзывчивый его друг, для Павла, он представился, совсем было, разбившимся человеком. Его живые глаза, сейчас, были тусклы, и взгляд его был пространен. Павел впервые увидел таким своего друга и это тоже его обескуражило.

Теперь же, он, не появлялся на своей работе больше месяца. Исчез или даже, может, растворился… И это начало беспокоить его друга Павла. Он старался звонить ему, но он не отвечал на его звонки. Попытки найти его и поговорить с ним, все это оборачивалось неудачей. То дверь его дома никто не открывал, то и соседи ничего и не знали о нем: появлялся он дома или нет. Это все совсем было расстраивало его, но он не хотел прекращать свои попытки попробовать найти его и, может как друзья, поговорить по душам. Но что конкретное предпринять и как разрешить эту данную ситуацию, он не знал. Даже и это отчаяние, его нервозность замечали у него его коллеги на работе, что даже удивлялись в некоторой степени.

Павел всегда отличался тактом и выдержкой, даже при обсуждении различных ситуаций, будь это на работе или даже вне ее. Но сейчас его волновало даже и не то, что он не мог его найти, а то, чего он скорей всего боялся в глубине души. Это было волнение за то, чтобы он был живым и невредимым… Коллеги знали, что у Мухита в семье произошла трагедия и что он, сейчас, пребывал в трауре. Но насколько и как он сейчас себя чувствовал, этого, конечно, никто не мог подозревать. Может каждый из них и хотел бы узнать о нем, у его друга, но этих их расспросов, сейчас, боялся уже и сам Павел. Ему просто нечего было им ответить. А обманывать их и тем более себя, он, конечно, не желал. Эти мысли, все время его точили изнутри и, однажды, все же, решившись исправить эту сложившуюся ситуацию, он направился к нему, домой.

Каждый раз, он мысленно представлял, их свой, разговор. И пусть даже они часто спорили, но каждый в конце своих утверждений, всегда одаривал собеседника приятной улыбкой. Этих моментов, сейчас, ему сильно недоставало. Но все же, его особенно волновали в эти последние дни – это тревожные ему звонки Мереке. Он знал, что ее, не было, возле Мухит и что она была у своих родителей в Актау. Поэтому тревога за друга, можно было и сказать, что она его угнетала, как взвалившаяся на него, скала. Скала под названием Мухит. Скала, которому тоже, может, не хватала опоры. Что, находясь на краю пропасти, она сама, не желала этого признавать…

Он решил для себя пройтись, до его дома, пешком. По дороге же, он хотел еще раз продумать, в случае, если ему действительно повезет встретиться с ним, в этот раз, о предстоящем их разговоре. В глубине души, он на это, все же, не надеялся. Но все же надежда, пусть хоть она была для него маленькой, она в нем теплилась.

Дорога к дому Мухит заняла порядка часа. Пропуская идущих навстречу прохожих и стараясь не обращать на них внимания, он мысленно старался пробовать представить его, представить момент встречи. Предстоящий их разговор пугал его, но желание встретиться и обнять своего друга, как в былые времена, оно было у него неимоверным.

Добравшись к его дому и простояв некоторое время у двери, Павел, все же решил постучаться в дверь. Дверь ему не открыли. Простояв в раздумии несколько минут там, он обернулся на звук поднимающего по лестнице дома, какого-то человека. От человека несло неприятным запахом. Борода и взлохмаченные волосы из-за набок сдвинувшейся кепки, не давали разглядеть его лицо. В руках его была бутылка с неким содержимым, чего Павел даже и не хотел разглядывать. Павел, желая пропустить его, прижался к сзади стоявшей двери, и было даже, начал прикрывать свой нос. Но вдруг, этот человек, прямо посмотрев на него, странным, недовольным, но вроде знакомым, голосом, его спросил:

– Зачем пришел то? Теперь и ты меня домой не пустишь? Отойди от моей двери – сердитым голосом сказал этот незнакомец.

– Вы кто? – ответил ему, было Павел, и попробовал, в этот раз, более пристально взглянуть тому человеку, в глаза.

– Ты что, встал то, у двери? Кому ты пришел, он и есть. Пропусти меня в дом – теперь же, он буркнул ему в ответ.

– Это ты, Мухит? Извини, что не узнал тебя. Но что за вид у тебя? Я рад видеть тебя – пробуя его обнять, он, подойдя к нему, протянул свои руки.

– Не надо меня обнимать, Паша. Испачкаешься. Зачем ты тут? Я не хочу видеть никого – проходя через открытую дверь, он обратился к нему.

– Я пришел к тебе, чтобы поговорить. Что, теперь своего друга, так будешь встречать, Мухит? Не похоже это на тебя. Не пустишь в дом, отвернусь и не приду больше – резко оборвав свою речь, задав ему свой провокационный вопрос, он повернулся и показал, что был готов уйти отсюда. Через некоторую паузу, тот ответил:

– Паша, проходи. Да, ты друг мой. Ты и можешь меня ругать и говорить мне любые слова, но сейчас я … Я не ожидал тебя, сегодня, увидеть – тихо ответив ему, он вытер свои глаза и удалился вглубь комнаты.

Павел зашел домой к нему и сразу же, увидев обстановку в доме, был немного ошарашен. Увиденное им, творившийся там, в квартире, беспорядок, его ужасало. Кругом лежали пустые бутылки от спиртных напитков. Запах из-за разлитых жидкостей с бутылок, на полу дома, резал нос. Обои на стенах были исписаны маркером и в некоторых местах, они были совсем разодраны. Некогда большое их зеркало, что висело в прихожей, было разбито и на ней были следы застывшей крови.

– Я сожалею, Мухит, что пришел без объявлений. Я хотел увидеть тебя. Считаю, что нам надо было бы поговорить. Что и говорить, Мухит? Сожалею, что ты потерял своего сына. Канат, ведь и мне был, как родным сыном. Смирись же с потерей друг. Конечно, не дай бог, испытать такое любому из нас! Но ты? Ты же, Мухит, теперь сломаешься просто так? Но мне уже хватило увидеть тебя сейчас… – с некой ноткой грусти, к нему обратился Павел.

– И что теперь? Ты стыдишься меня? Никто не держит тебя тут. Можешь уходить. Ты говоришь, что мой Канатик, он был тебе, как родным сыном? Кого это волнует и кто это помнит? Ты, сейчас, пришел ко мне, чтобы напомнить это? Где ты был, когда мне было плохо? Когда у меня все внутри кричало… Да, что и говорить об этом. Ты не видел меня таким, и ты ужасаешься моим видом? Я и сам не в восторге от своего вида. Не могу я сейчас иначе. Думаешь легко мне? Не могу я справиться с болью в душе. Она гложет меня изнутри словно, как некий червь… Мой мальчик Канат, его было ведь, как будто вчера… Зачем он оставил меня тут, Паша? Скажи же, ты же знаешь – глотнув с бутылки, ехидно спросил его Мухит.

– Это моя карма настигла меня, Паша. Ты понимаешь меня? Кто я, для своей судьбы? Какая то букашка. И если бы это было так… Я хуже, Паша – продолжил ехидно Мухит и снова начал опустошать содержимое бутылки.

– Мухит, я всегда был рядом. Это ты закрылся в своей ракушке, и корчишь сейчас мне рожу. Или мои слезы по нему они другие? Можно злиться, что все пошло, так или иначе. Начать или продолжить свою жизнь, как бы тебя не испытывала бы она, твоя Судьба, это, думаю, не безумие. Кто ты есть, Мухит? Ты просто так сложишь руки? Я не поверю в это, друг. Я, конечно же, тебя понимаю, как никто. Думаешь, что сидя тут и попивая, ты можешь оживить его? Во что ты превратил свою жизнь? Где Мереке и Карлыгаш? Ответь мне. Не ты ли говорил, что дорожишь своей семьей. Странно все это, Мухит. Странно даже не то, что ты сломался от жизни. Странно то, что ты не удержал возле себя, своих любимых людей – сказав ему это, Павел повернулся к нему, чтобы увидеть его глаза. В глаза, которые полные слез, смотрели на свою израненную душу и не могли ничего с этим поделать.

И в этот момент, он обратил свое внимание на выпавший из его кармана, некий кусочек бумаги.

Успев, разглядеть ее, он заметил, что это была фотография его сына Канат. Это фото его сына, лежавшее сейчас на полу и которое было не замечено Мухитом, смело грустно смотреть с пола на отца. Будто невидимым духом, оно пробовало теперь присутствовать тут и, конечно, может и ужасаться… Ужасаться тем, в кого сейчас превратился его папа. Ужасаться может еще и тем, насколько случившееся горе, его смерть, могло так глубоко перевернуть жизнь, его любимого, когда то, папы. Лишь далеким эхом, он смотрел с фото улыбающимся, взмахивая там своими ручонками.

И никто сейчас не знал, с чем они оба, Павел и Мухит, столкнулись и столкнутся еще, в будущем. Судьба сама кружила сейчас, вокруг каждого из них, Вихрем Событий. По законам, к сожалению, известным лишь самой себе.

– Мухит, подними то фото. Оно выпало у тебя с кармана. Оно уж точно испачкается же – вежливо обратившись к другу, он указал пальцем на фото.

– Мой красивый мальчик. Прости меня, что не сумел тебя уберечь. Это я виноват во всем, что ты ушел от нас таким маленьким – прошептал тихим голосом Мухит, и, поцеловав фото, быстро спрятал его в кармане брюк.

– Тебе ли меня судить, Паша? Думаешь, что я беспечно проживаю свою жизнь? Хотя ты может и прав. Кто ты и кто я сейчас? Я опустился на самое дно. Я никчемный забулдыга, Паша. Думаешь, мне легко и я не думаю обо всем? Если бы я так мог, друг. Уже и я боюсь у Всевышнего что-то просить. Просить то, чтобы потом это все потерять? Как жить дальше, Павел? Я во всем разочаровался. Кому мне говорить это все, если не тебе. Хотя, я бы удивился бы, если бы ты, это все, не знал бы. Паша, посмотри, какой он был у меня красивый. Он смотрит на меня тут и тоже, наверное, не рад, что я не рядом с ним. Я был его опорой в жизни. Именно был, а не стал… Я же ведь действительно, хотел быть для него, кем-то важным и нужным в жизни. Научить его всему тому, что знал. Показать мир таким, каким я знал его, чему все люди радуются и переживают… Да, я смею так говорить, после пережитого. Для меня этот мир, я скажу тебе честно, он опротивел. Потому что, он и есть сущее зло, лишающее радости нас. К чему стремиться, Паша? Ответь. К тому, что ты, в последующем, все растеряешь? Это фото, оно ведь у меня единственное. Оно, мое спасение и моя погибель сейчас… Ведь правда же, какой он тут красивый? Посмотри, как он там смеется, Паша. Он редко так смеялся в своей короткой жизни и поэтому, это фото, для меня особенное. Получается то, что я, жил только для него, Паша? Мереке с дочкой оставили меня одного. Может и они хотели, чтобы я принял его утрату, как свершившийся факт, забрав все его фотографии. Я же, не хочу так думать… Мне больно думать, что я мог, его своим, как бы бездействием, убить. Я получается ничтожный человек, никчемный врач. Хотя, наверное, слово «врач», после всего произошедшего, ко мне, оно, не применимо. Кому я, после этого, сейчас, нужен, что все от меня отвернулись? Да, я нужен был только своему сыну и то Всевышний забрал его у меня. Почему? Скажи мне, почему мы теряем своих детей? Это все, для нас испытание? К черту такое испытание! К черту все! Это я должен был быть на его месте. Он там вместо меня, Паша. Меня терзает чувство вины. Почему Всевышний не забирает нас? Наших жизней ему мало? Я каждый день умираю вместе с сыном в мыслях и это меня, знаешь радует… Радует то, что я смеюсь, что вместе с ним и как бы рядом… Я рассказываю ему, какие-то свои истории, и он слушает меня внимательно. Я даже чувствую его крепкое рукопожатие. Паша, представляешь, оказывается можно ведь так… И он не хочет от меня уходить, как ни странно… Но наступает утро и все продолжается снова. Я же предчувствовал эту трагедию, друг. Знал, что, что-то должно было случиться. Я же чувствую все, Паша. Я видел во сне какого-то, то ли великана, то ли какое-то существо и оно хотело, как мне тогда показалось, что-то сказать. По крайней мере, по его глазам, я прочувствовал это… Великан, смотревший на меня отчаявшимися глазами… Это точно был знак, Паша. Он же хотел меня предупредить. Ты думаешь, что это все грезы? Если бы это все было так. Если бы мы могли бы понимать смысл всего, чего нам хочет Судьба сказать и предостеречь…К сожалению, мне не выбраться из этого круга, Паша. Ты тоже отец ведь? Ты видел, как я жил. Видел, как я радовался и строил свои планы на жизнь… Оказывается наша жизнь, это просто фикция. Одна пустая ложь, Паша? Пусть он болел ДЦП, я готовил себя и хотел облегчить его жизнь… Я ведь ни разу и не пожалел, что сын был рожден с этим диагнозом. Мне было важно, чтобы он был просто рядом. Просто рядом, чтобы я мог его всегда целовать… И что теперь? Все мои знания, все, что я нарабатывал – это пустая затея, друг? Смысла нет ни в чем! Вот, что понял я. Я потерял опору в жизни. Вот так, наверное, и умирают люди. Так и я исчезну, что никто и не заметит этого… Моего присутствия и, конечно же, моих слез, друг – сказав ему это, посмотрев на ту фотографию, он, всхлипывая, заплакал.

– Ты прав, Мухит. Да, порой случается так, что жизнь преподносит нам испытания. Я верю каждому твоему слову. Но мне нечего на них ответить. И я не считаю, что ты сошел с ума. Конечно же, ты адекватен. Но что оттого, что ты знаешь все это и видишь, что она, эта Жизнь, рушит вокруг все, забирая самых близких людей от тебя? Да, конечно, если бы они, эти бы лишения, миновали бы нас… Мухит, не вини никого. На все воля Бога. Время все вылечит и расставит все по местам. Будь сильным. Прими свершившееся, как факт и отпусти его душу к небесам. От того, что ты, испытывая сильную боль, не отпускаешь его, ему же тоже ведь не лучше. Сделай это, для него, Мухит… Истинная сила человека не в порывах и эмоциях, друг. Думаю, она в спокойствии и осознании произошедшего… К месту или нет, но главное, что я хочу тебе сказать, это то, что человеку нужна цель. Пожалуйста, дослушай меня, Мухит. Правильная или нет, я не об этом. Цель меняет человека. Масштаб цели, меняет масштаб человека. Во всех трудных жизненных обстоятельствах, человек выживает, благодаря своей цели. Такие люди, они другие. И эта цель, держит человека, чтобы он стремился куда-то, Мухит. Сейчас же, я не вижу у тебя ее, эту основу, друг. Мухит, ведь мы же через многое сумели пройти? Видели добро и зло. Давали людям надежду жить и радовались, когда у нас получалось, изменить чью-то жизнь к лучшему. Не об этом ли мы мечтали, когда переступили порог Мединститута и хотели стать врачами? Возьми же себя в руки, друг – сказав это, Павел грустно посмотрел на него.

Слезы у Мухит текли по его щекам, и они не смели останавливаться. Они текли и исчезали в его седой бороде. Словно исчезали в песок…

– Паша, ты же меня знаешь. Если бы я мог бы все вернуть назад. Мог бы я просить об этом, у своей Судьбы? Я виню себя в его смерти, друг. Ведь это так же. Я не могу смотреть на зеркала, что сам себе опротивел, друг. Ответь мне, Паша. Как жить мне дальше? Жить и не обращать на это, что я есть, тот самый Мухит? Я же не могу так, Паша и ты это знаешь. Как хотел бы я того, чтобы вместо него, лежать бы там, в сырой земле… Ведь им же жить и жить…– дрожащим голосом, Мухит задал ему свой вопрос.

– Мухит, я не так представлял наш этот разговор. И я думал, что у нас получится спокойно поговорить по душам… Наверное, я не вовремя. Своим приходом к тебе, я задел за самое больное… Пойду я. На все свои вопросы, только ты сам сможешь дать ответ. Кем бы и каким бы ты не был, я останусь твоим другом. Помни это. И я, не останусь в стороне, когда тебе нужен буду. Я на днях снова навещу тебя и тогда мы, может и поговорим по душам. Поговорим серьезно и без эмоций. Договорились, Мухит? – сказав это ему, он, привстав со стула, пошел в направлении входной двери. Лишь на мгновенье, он заметил на его лице, рассматривающего своего сына, на фото, некую улыбку, но и она вмиг исчезла с его лица.

– Спокойно поговорить? Если бы все, что ты говорил, было так на самом деле, Паша. Если бы все, о чем я сказал, было бы не так. Но что оттого, что все всем известно, а сердце кровоточит. И нет от него, к сожалению, никакой панацеи, друг. Я буду ждать тебя, Паша – сказал он в пустоту, чего даже и не успел услышать его, спускавшийся уже по лестнице вниз, Павел.

Вернувшись от Мухит к себе домой, Павел, не мог долго успокоиться. Из головы не уходил, тот с ним разговор. Даже и его жена, заметив что-то не ладное, что он встревожен чем-то, не выдержав, за ужином, спросила его:

– Павел, с тобой все хорошо? Что-то не так на работе? Ты же совсем не притронулся к еде… Может, немного отдохнешь? Совсем замучила эта тебя новая должность… Может, откажешься от этой должности, заведующего отделением? Ведь ты, итак изначально, не хотел на эту должность. Ты же хороший врач. Пусть, другой кто-нибудь, возьмет эту должность… Думаешь и мне это приятно? Я же вижу, что случилось что-то… – вдруг привстав, к нему, встревоженным видом, обратилась его жена Ирина.

– Знаешь Ириша, сегодня я был у Мухит. Да, это был он. Но его бедного, не было возможности узнать. Боюсь, что с ним, может случиться какое-то несчастье, если его, сейчас, не остановить. Сейчас, у меня все мысли о нем, Ириша. Извини меня, конечно. Я ужаснулся не тому даже, в кого он, сейчас, превратился, а ужаснулся его словам, дорогая. Его слова, будто ножом пронзили меня… Это были слова отца, сильно любившего своего ребенка… И даже, не в том дело, что все уже о нем у меня на работе спрашивают, в эти дни, у меня и руки ни на что и не подымаются… Жалко же, все же его. Он единственный у меня мой друг. Его было и не узнать. Горе, случившееся с ним, а именно трагическая потеря сына, совсем подкосило, его бедного. Совсем запился он. Погубит он себя так. Мне надо на днях еще раз зайти к нему. Я обещал ему. Может он и не услышал эти мои слова, когда я, уходя от него, сказал ему это. Но я, как друг его, хочу быть честным перед ним и сдержать свое слово. Да, я так и сделаю. У него никого, сейчас, нет рядом. Именно, сейчас, я, должен ему помочь, выйти из этого его порочного круга. Иначе ведь, все мы, точно потеряем такого прекрасного человека… Как-то так, что сегодня я увидел, у него дома – с задумчивым взглядом и даже было взгрустнув, он посмотрел на жену.

– Да, я согласна с тобой, Павел. Он прекрасный человек. Помоги ему, если, конечно, это возможно. И даже жены его рядом с ним нет, что, конечно, жаль… Ты говорил ведь, что она тебе, изредка, но звонит… И почему она, его бедного, оставила? Павел, давай, я разогрею тебе, еще раз, ужин. Тебе надо покушать. Не надо, все же, себя, изводить, его проблемами. Я уже забеспокоилась за тебя, Павел – уже с волнительным взглядом и она посмотрела на него.

– Да, она звонит каждую неделю мне, и все время плача, хочет проведать у меня, про него. Кому же если не мне, ей, бедной, звонить? Думаешь, мне надо было сегодня рассказать про ее звонки, ему? Рассказать ему все, чтобы он снова стал, из-за этого себя, также мучить? Вот дурак я. Все работой прикрывался я, когда он мучился… А я, теперь все понял, Мереке. Она не оставила его, насовсем ведь. Она прекрасно знает же его. Зная его характер хорошо, что он, не расставив для себя все точки над «и», ни на миллиметр не сдвинется и не даст покоя ведь никому. Его мозг такой, Ириша. Он, Мухит. И он должен дойти до конца… Понять и осознать все произошедшее. Осмыслить все происходящее и главное, конечно, понять себя. Как же я не понял это сразу? Может осознать все то, что случилось с его сыном, это не под силу никому, но и он, не из простых людей, что просто так сложит свои руки. И если я, его точно знаю, то он именно такой! Эх, друг ты мой. Ты имеешь право на меня обижаться, что я теперь начал понимать тебя. Спасибо и тебе Ирина за этот разговор. Теперь, я точно хочу есть. Эх, Ириша, вот мы, мужики, они такие. Сложные и простые. Вроде и скрыто все, а присмотрись, то все ведь на поверхности же… – сказав это своей жене он, чуть взбодрившись, посмотрел на жену.

– Ты у меня умный, Павел. Поступай так, как ты задумал. И если сердце говорит, что ты поступаешь правильно, не сдерживай себя. Мы тоже ведь, растим детей… А я ведь знаю, как ты дорожишь своею дружбой с Мухит. Павел, я слушала тебя и сама вот немного и расчувствовалась. Как я его, сейчас, понимаю. А бедная Мереке, каково ей сейчас? Ей же, вдвойне же сложно? – сказав это, она села напротив его и стала смотреть на своего любимого мужа, как он ловко орудовал над чашкой с пельменями, своими столовыми приборами.

– Спасибо за эти слова. Ты права, как никогда. Вот и я об этом, что надо бы найти ему те, казалось, нужные слова. И у меня есть некая надежда, что наш разговор, все же, не прошел зря. Но что нас ждет в будущем? Знаешь, Ирина, у меня появилось какое-то ощущение, что ему, как бы просто не звучало, нужна какая-то опора. Чтобы оттолкнуться и оставить то место. Место, которое затянув его, может сейчас, действительно, не отпускает его. Да, я это все прочувствовал сегодня и мне, наверное, надо еще подумать. Подумать хорошо и подготовиться к нашему следующему разговору – успев сказать это, не поднимая своих глаз, он остановился. Далее, он, молча, продолжил свой ужин.

Эти два дня пролетели быстро. Из мысли Павла не выходил последний увиденный его образ друга. Но более всего его напрягало то, что он не был уверен, в желании Мухит, видеть снова его. Чуть раньше выйдя с работы, он направился снова к нему. Взяв с собой, некоторые ему продукты, он поднялся к нему домой. Дверь в дом была не запертой и, отодвинув его, он зашел вовнутрь дома. Мухит спал на диване. Вокруг все было так, как и в тот раз. Разбросанные вещи лежали на полу, но некоторые были собраны в кучу. Везде валялись пустые бутылки от спиртного. Все это бросалось в глаза. Недолго думая, он, сообразив, что надо проветрить комнату, подойдя к окну, настежь открыл его. Свежий поток воздуха сразу обволок комнату. Сняв с себя куртку, он сразу начал прибирать комнату. Убрав все лишнее, в том числе, разбросанные по комнате пустые бутылки от спиртного, он все это вынес из дома. Мухит все еще крепко спал. И только, когда он начал сдвигать лежавшие стулья, он услышал его стоны.

– Кто тут? Кто ты? Уходи, кто бы ты ни был! – грубым и сонным голосом, он спросил Павла.

– Хватить лежать тут, как старик. Разлегся тут и командуешь еще. Лучше помогай мне – коротко и твердо ответил ему Павел, чем сам себя удивил и засмеялся этому.

– Это ты что-ли, Паша? Ты что тут делаешь? Что ты сделал с моей комнатой? Я тебя просил, тут что-то вытворять? Не хочу тебя видеть, Паша. Спасибо конечно, но оставь меня одного тут. Не готов я сегодня беседовать с тобой – недоумевающе посмотрев вокруг, он, выказав свое недовольство, продолжил ворочаться на диване.

– Я услышал тебя, Мухит. Тебя жалеешь, а ты все хуже и хуже с собой вытворяешь. Во что ты сам стал похож и во что ты превратил свою квартиру, друг. Это точно ты, Мухит? Тот Мухит, который всегда мне давал свои поучительные советы?! Собирайся. Поедем ко мне. Там дома, Ирина что-то приготовила покушать. Ее нет сегодня дома, вот и посидим у нас. Она уехала в Алма-Ату, проведать своих родителей. Покушаешь хоть. Ну и заодно и помоешься. Когда ты, в последнее время, кушал то по-нормальному, вообще-то, Мухит? Если пожелаешь, то я буду молчать… Давай только, я помогу тебе, тут дома, немного прибраться – выпрямившись и отложив в сторону тряпку, он задал ему, свой вопрос.

– Какая еще еда, Паша? Ты что, в своем уме? К черту все. Уходи, прошу тебя, Паша. Ты же видишь, что я не готов ни к чему. Ты, своим присутствием, делаешь только мне больно, Паша. Или тебе это в удовольствие, мучать меня, своими вопросами? – как бы взмолившись, Мухит, жалостливо обратился к нему.

– Мухит, помнишь, я, когда то тебе говорил, что чувствую себя подавленно? Ну, было же так, ну вспомни. Тогда у меня ничего не клеилось. Работа шла наперекосяк, жена болела, мама слегла в больницу… Мне надо было везде разрываться и успевать. Я тогда сказал тебе, что, почему все, не идет у меня, по-нормальному. Не так, как у других. То внезапная радость, то грусть и переживания за родных. То кидает туда, то обратно… Помнишь, Мухит? Все вокруг представляло одну бесконечную проблему. А ведь ты, сказал мне, всего одну фразу и она все расставила у меня по местам… Ты тогда сказал мне: чего ты хочешь Паша? Ты врач и ты должен держать свою голову всегда прямо. Что на нас смотрят многие и мы для них опора. Хоть какая, но все же опора. Жизнь она ведь, как кардиограмма. Да, именно так ты и сказал. А я было, даже удивился тому. Ведь действительно же так. Разве, все, что мы видим и все то, что с нами происходит, разве это не так? Тогда, я про себя сказал, что ты гений. Заметить все вокруг, происходящее со мной и привести такое сравнение. Она же, кардиограмма, тоже прыгает вверх и вниз, а ровная линия бывает только у мертвых… Поэтому ты должен запомнить, жизнь – это взлеты и падения. Она напомнит тебе, что должен будешь вернуться обратно. Помогли ли тогда твои, обращенные мне, слова? Безусловно, помогли, Мухит. Теперь эти, свои же, слова, прими себе обратно! Да, тебе тяжело сейчас и я понимаю тебя. Я не осуждаю тебя за то, что ты с собой натворил, в эти последние дни. Найди себя, друг мой! Лишь ты сам сможешь ответить на все свои вопросы, которые у тебя в голове! Посмотри и посиди возле людей, которые потеряли всех своих родных. Послушай о чем они мечтали… Неужели ты не видел таких людей, за все время своей работы? Возможно, ты будешь на вершине своего довольства. Потому что то, о чем они мечтали, еще есть у тебя? Это твоя жизнь и твои родные… Ты здоров и руки с ногами целы… Да, ты потерял сына. Ты потерял, а не убил собственноручно его. Запомни же это. То, что у тебя, сейчас, сердце изранено, оно и мне понятно. Но ты же мужчина. Пора не убегать от себя и все для себя решить. Решить раз и навсегда. Так, как ты делал это всегда. Присуще только себе…– уже сказав это, он, привстав, посмотрел на него.

– Они бросили меня. Мереке и Карлыгаш оставили меня одного. Паша, ты не понимаешь сейчас меня. Кто я? Отец ребенка, что погубил свое дитя? Смею ли я жить на белом свете, после произошедшего трагического случая? Скажи мне прямо, зачем ты сейчас пытаешь меня? Увидеть меня таким и посмеяться надо мной? Да, я ничтожество! Это мой выбор. Я хочу себе страданий, Паша. Я не смог в нужный момент, даже как врач, а не прежде как отец, суметь прийти на помощь ему. Ведь он нуждался во мне! Он ждал меня, и я помню брошенный в мою сторону, его последний взгляд. Как оказалось, это точно, был его последний взгляд. Забавно наблюдать за тем, как некогда успешный человек теперь умирает изнутри. Особенно интересно, если этот человек ты сам… Ходишь безо всяких эмоций и только наблюдаешь, как люди сторонятся и презрительно смотрят на тебя сзади… Я пристрастился к спиртному и она, сейчас, моя отрада, друг. Паша, ты чувствовал презрения людей, которые видели бы тебя таким, каким ты никогда в своей жизни до этого, не был? Да, именно так, а не иначе. И у них нет никакого ко мне сочувствия. Не этого ли я хочу? Это моя награда, за мой проступок, друг. Мне надо презрения, ведь я, как никто и заслужил, ее по праву. Теперь то, ты понял меня, Паша? Как я хочу, сейчас, исчезнуть. Чтобы все забыли меня… Как я хотел бы стать сам собою. Я так хотел бы снова любить и быть любимым, но, к сожалению, все это, уже в прошлом. Моя жизнь кончена, Паша. Жизнь не имеет смысла, когда она пуста… – ответив ему это и уронив с руки полупустую бутылку водки, закрыв лицо своими ладонями, он тихо зарыдал.

– Нет. Нет и еще раз нет. Запомни же, друг. Мереке и Карлыгаш, были бы на седьмом небе, если бы ты, перестал бы так вести себя. Кто бы, если бы не она, могла бы проливать свои слезы, думая о тебе, Мухит. А Карлыгаш, твоя самая красивая ласточка, ты забыл, что она есть у тебя? Ну а насчет того, ехать к нам или нет, нашел того, кто оступится перед тобой. Поужинаем у нас, а далее делай то, что тебе, мой друг, заблагорассудится. Кстати, есть еще один разговор. И разговор этот очень важный для меня – утвердительно сказав это ему, Павел, подтянув лежавший недалеко стул, сел на него. Он смотрел в его глаза и хотел заметить в них большее, нежели видел недавно. Хоть маленькое изменение, которое могло бы его, подтолкнуть к чему то хорошему. К чему-то непременно хорошему, что могло бы, сейчас, сделать его друга, таким же прежним. Таким, каким он, был, когда то. И, конечно, таким, каким он гордился, будучи ему хорошим другом.

Уже было и пристав с дивана, Мухит, шатаясь, поплелся на кухню. Попив там из крана воды, возвратившись и в желании что-то спросить, посмотрел на него и опустил свой взгляд на пол.

– Ее точно не будет сегодня дома? Я спрашиваю про Ирину. Мне стыдно же будет показаться перед ней, в таком виде? Ты не обманываешь меня, Паша? Не говори мне больше, в кого я превратился. Мой теперешний вид, ведь это моя защита, мой протест обществу. Но, все же, это прежде, протест себе. Ты же поговорить пришел ведь ко мне? Давай здесь, мы поговорим. В эти дни, мне, ни от кого ничего не надо. Какой такой разговор еще хотел со мной ты завести? Про работу, ты хотел спросить? Кстати, как там все на работе, как коллеги? А ведь я и дату сегодняшнюю не знаю. Паша, ты уволил меня с работы? Ответь мне прямо, друг. Я не обижусь даже. Скоро и они забудут меня. Был Мухит и нет теперь его… Я знаю все. Также ведь? Думаешь, я и про это, не думаю? – подойдя к нему и посмотрев в его глаза, он ему задал свой вопрос.

– Мне не в чем перед тобой оправдываться. Я не хочу тебе только льстить. Я друг тебе и ты это знаешь. Тот, на которого ты можешь положиться, когда твой мир рушится, Мухит. Ты все еще нужен нам. И прежде всего, ты нужен мне, Мухит – коротко ответил ему Павел.

И только на этих словах, Мухит и Павел обнялись крепко.

– Спасибо тебе за эти слова, Паша. Я и не ожидал от тебя другого. Мне стыдно было смотреть в твои глаза, все это время. Извини меня за все, Паша. Вот и я расчувствовался перед тобой – отпустив его руку, он удалился за тем, чтобы ополоснуть лицо водой.

– Мухит, мы еще про это поговорим. Давай же выходить. По дороге ко мне, я расскажу тебе один случай, случившийся в отделении – сказав ему это и пропустив его вперед, он закрыл дверь квартиры.

Уже дома у Павла, Мухит помывшись и поев как следует, лег в подготовленную ему Павлом постель. Одолеваемый разными эмоциями, он не мог заснуть. Он пробовал вспомнить все. Буквально даже каждую мелочь, но каждый раз, можно было сказать, спотыкаясь об одно, он прекращал свои попытки уйти в свое прошлое.

– Паша, ты спишь? – через комнату, сквозь темноту, он направил свой вопрос Павлу.

– И тебе не спится? Помнишь у тебя дома я вскользь, сказал про один разговор? – тоже в ответ, через пустоту, он задал Мухиту, свой вопрос.

– Да, конечно, помню. О чем именно, ты хотел поговорить со мной? Не томи же Паша… – уже встревоженным голосом ответил ему Мухит.

– Мне надо с тобой посоветоваться насчет одного дела. Дела, касающегося нас обоих. Если ты готов поговорить со мной, то я включаю свет, Мухит – сказав это ему и уже приподнимаясь со своей постели, тяжелыми шагами, он стал одеваться.

– Итак сна нет и ты еще интригу задал мне. И я уже встаю. Ставь тогда чай. Расскажи то, о чем ты хотел со мной обсудить – ответив ему, Мухит, начал накидывать на себя свою одежду.

– Не хочу ходить вокруг и около, Мухит. Я вышел с инициативой к руководству, с желанием открыть у нас кабинет по адаптивной медицине. Ты понял, о чем это я говорю? Ты же сам знаешь, что в последнее время много особых детей? К «особым» я отношу детей с такими заболеваниями, как ДЦП, синдром дефицита внимания и гиперактивности, задержка психоречевого развития, синдром Дауна ну и, конечно, аутизм. Да, конечно необходимо будет определение целей, первостепенных и второстепенных задач реабилитации на этапе обращения в наш центр. Конечная же моя цель, это создание такого центра. Нужна будет слаженная работа команды специалистов, направленная на их достижение. Это все обеспечило бы, думаю, эффективность реабилитации. Что ты скажешь на это, Мухит? – сказав это, Павел посмотрел ему в глаза.

– Почему ты это, мне говоришь? Не могу понять я одного. Ты же знал же про моего сына, что он болел ДЦП… И ты задаешь мне этот вопрос? Или это насмешка с твоей стороны? Зачем ты начал этот свой разговор? Начал было ты свой разговор «за здравие», а теперь уже, опять за свое? Зачем же ты снова поднимаешь эту тему, Паша? – уже, как бы сердясь, он ответил это Павлу.

– Ты абсолютно прав, Мухит. Пожалуйста, дослушай меня до конца, Мухит. Прошу тебя. Я не хочу задеть тебя за больное… Моя цель заключается не в этом, друг. Я специально говорю это тебе, потому что ты, у меня, кандидат на то место. Да, я знаю, что ты хотел помочь своему сыну и если бы эта не трагическая случайность, то ты, уверен, достиг бы желаемого результата. Но, увы… Случилось то, отчего мы все, в своей жизни, не застрахованы. Прошу тебя, дослушай меня, не перебивая. Все мы смертные, друг. Неужели, ты не хочешь довести начатое дело и помочь нуждающимся детям? Ты истинный врач, Мухит и я горжусь тем, что являюсь твоим коллегой. Да, конечно, Канатика не вернешь обратно… Но есть же и другие дети, которым нужна, именно твоя помощь? Зная, как ты изучал эту проблему, как ты кропотливо вникал в каждую статью, неужели ты похоронишь все эти знания? Мы же вместе все обсуждали и спорили ведь… Знать, что ты нужен тут и сейчас, но не сметь протянуть свою руку помощи, нуждающимся детям? Я тоже не останусь в стороне и был бы только рад помочь тебе, если бы ты только взялся бы, за это грандиозное дело, Мухит. Давай начнем, это большое дело и далее к нам уже подключатся другие специалисты. Они непременно же, ведь подхватят наши начинания… – сказав это, с некой ноткой грусти, он посмотрел на висевшее, на стене, сделанное на рабочем месте, их совместное фото.

– Паша, ты думаешь легко это, пережить все заново, что случилось со мной, с моим сыном? Скажи мне прямо. Думаешь легко, глядя на этих детей, не видеть в них своего сына, которого уже нет в живых? Скажу честно, я хочу уйти с больницы. А их глаза, полные болью и отчаянья, но главное надежды? Мне надо подумать, Павел. Если бы, не те проклятые и скользкие камни бы, Паша. Если бы, не тот момент, когда я потерял внимание… Паша, скажу тебе одно. Я не могу вырваться от мыслей, что это я сам, будто все сотворил с сыном. Будто, не будь я беспечным, не случилось бы того случая… Я никому этого не говорил. Только тебе. Я до сих пор плачу, как вспоминаю его. Хотя, что и говорить, ты видел, эти мои слезы… Я одновременно и зверь и само ничтожество, друг – чуть всхлипнув, он удалился в ванную комнату. Постаравшись успокоиться там, он вытер свои слезы и за много дней, впервые увидел свое отражение, в висевшем там зеркале. От того, ему еще стало больно в душе, что он пожалел, что согласился на уговоры друга, прийти к нему в гости.

Через некоторое время, уже на кухне, они продолжили свой разговор за чаем. Было поздно уже, но обоим хотелось выговориться. Павел старался больше слушать, чтобы друг его, в желании отвести свои эмоции, пробовал задавать ему, свои же вопросы. Мухита сейчас, можно было сказать, было не узнать. Его интересовало все. Может и, пробуя скрыть от друга, сейчас Мухит, пробовал заглядывать в будущее и строить какие-то свои планы. Но Павел, сейчас, зная его и видя все происходящее, еще и понимал его состояние. Состояние друга, который старался вернуться в жизнь. Который, сейчас, пробуя что-то рассказывать ему, неумело скрывал свою, случайно обнажавшуюся, израненную душу.

Уже запоздно, свалившись оба на свои постели, каждый из них по своему радовался этому дню. Дню, который дал снова обоим опору жизни, вернул желание творить добро людям. Павел думал о своей семье и работе. Мухит же пробовал вспомнить себя, заново полезным людям. Их желания и мечты, уводили обоих в глубокие размышления, где глубокое личное удовлетворение от помощи пациентам, а порой и спасение их жизни, толкало их жить.

На следующий день Мухит возвратился к себе домой. Занявшись уборкой в доме, он целый день провозился у себя. Постиранные и аккуратно, уже уложенные все его вещи, радовали его глаза.

– Неужели завтра на работу, Мухит? – мысленно задав себе вопрос, бросив беглый взгляд на комнату, чуть взгрустнув, продолжил думать о больнице и детях. Теперь же из головы не выходила та работа, которую накануне предлагал ему Павел. Пробуя сосредоточится, он думал о ней и представлял то, насколько всю эту работу, для достижения всех поставленных целей, надо будет объединить. В глубине души, он был рад за предложенную работу, что она могла бы своей грандиозностью, увлечь его так сильно. Чтобы, пусть даже работа, могла бы быть сложной, но главное, она сумела бы, притушить его боль. Боль, которая смела его, изменить до неузнаваемости. Боль, которая, дала сейчас, надежду на жизнь. Но все же, некоторое волнение, оно не смело его покидать.

– Мухит, что же не так? Канат, если бы ты был рядом сейчас… Мои записи, где же они? Надо помочь таким же детям, Мухит – снова обратившись себе, поняв причину своих волнений, он присел и, посмотрев на фото сына, снова тихо заплакал.