Читать книгу Мария – королева интриг - Жюльетта Бенцони - Страница 2

Добравшись до постоялого двора «Три короля» в Льессе, Мальвиль, проскакавший целые сутки и трижды менявший лошадей, чувствовал себя таким же бодрым, как если бы он сладко выспался в собственной постели. Страстный любитель лошадей, он обожал дальние поездки верхом, даже в ненастье, и нынешняя апрельская погода казалась ему не такой уж промозглой, когда он вдыхал ароматы влажной земли и цветущего боярышника.

Он потребовал у хозяина постоялого двора, вышедшего ему навстречу, комнату, да поживее, и сытный ужин, ибо в пути у него почти не было возможности подкрепиться. Впечатленный воинственным видом Габриэля, одеждой и красотой оружия, мэтр Дюкро заверил его, что не успеет мсье вымыть руки, как ужин будет подан. Вскоре, повязав салфетку на шею, Мальвиль сидел в компании доброго угря (которым славились окрестные болота!) под винным соусом, аромат которого разбудил бы и мертвого, а также кувшина пикардийского белого вина.

Не было ничего удивительного в том, что в столь захолустном городке встречалась вполне добротная кухня. Паломничество в Нотр-Дам-де-Льесс, к чудодейственной черной Богородице, привезенной некогда из Святой земли крестоносцами, привлекало в эти места немало богатых пилигримов. Благодаря относительной близости к Парижу Льесс посещали и королевские особы. Так, главный алтарь с заалтарьем и триумфальной аркой были принесены в дар Генрихом IV и Марией Медичи по случаю рождения Людовика XIII. Сам же Людовик и его молодая супруга Анна Австрийская пожертвовали ризницу. Свое благочестие демонстрировали в Льессе не только царственные особы, но и принцы: меньше чем в лье отсюда возвышался принадлежащий герцогу де Гизу замок Марше, куда частенько наведывались лотарингские принцы. Так, благодаря набожности Генриетты де Жуаёз, супруги Карла Лотарингского, в храме появился большой амвон из белого мрамора. Льесс, где служили каноники из Лаона и имелась своя семинария, обязан был располагать хотя бы одним приличным постоялым двором, а «Три короля» славились на десять лье вокруг.

Как следует подкрепившись, отчего мысли его прояснились, Мальвиль воспользовался относительно спокойным днем, чтобы поболтать с хозяином, поблагодарив его за еду – кроме угря он слопал целого цыпленка, некоторое количество сыра и огромный сливовый пирог! – прибавив, что с такой кухней не должно быть недостатка в самых лучших клиентах, начиная от герцога де Гиза и не говоря уже о канониках, которые, несомненно, обращаются к нему время от времени.

– Конечно, конечно, уважаемый! Всякий раз, когда господин герцог, госпожа герцогиня или кто-либо из их семьи приезжают помолиться Пресвятой Марии, они оказывают мне честь, отужинав у меня. Завтра, к примеру, здесь будет монсеньор Клод, герцог де Шеврез, он приехал в замок позавчера и уже присутствовал на утренней мессе.

– Как, он здесь? – разыграл удивление Габриэль. – И вы его видели?

– А то как же – когда он проезжал мимо. Признаться, лицо его показалось мне озабоченным, а ведь он всегда такой весельчак. Видно, у него неприятности, раз он побывал у наших алтарей, – не стану от вас скрывать, что он охотно заезжает ко мне отведать моих угрей или паштетов, но нашу славную церковь он приветствует исключительно снаружи. Даже как-то чудно, что ему вдруг вздумалось помолиться. Вы ведь из Парижа, мсье, может, вы знаете, в чем дело?

– Вас так волнует настроение монсеньора? – с улыбкой поинтересовался Габриэль.

– Боже мой, конечно! – ответил мэтр Дюкро. – Мы почти что сверстники, и, знаете ли, я очень его люблю.

– Сожалею! Мне неизвестно, что его беспокоит, но я с радостью отправлюсь вместе с ним к молитве. Он приехал не один, полагаю?

– О нет! Его сопровождают множество друзей, и, похоже, они проявляют о нем особую заботу.

Посланцу Марии все это не слишком нравилось. Шеврез сам по себе – флюгер, поворачивающийся по ветру! – легко поддался бы на уговоры, но если вокруг него люди, это усложняет дело.

– А его друзей вы тоже знаете?

– Вовсе нет! За исключением мсье де Лианкура, который уже давно при нем, я не знаю никого. Но вид у них важный, доложу я вам…

Этого было достаточно, чтобы Габриэль внутренне содрогнулся: маркиз де Лианкур терпеть не мог мадам де Люин. Причина была крайне проста: она отвергла его с присущей ей дерзостью, не потрудившись даже как-то приукрасить свой отказ и прибавив к тому же, что положение друга де Шевреза не дает ему никакого права делить с ним любовницу.

Собрав таким образом необходимые сведения, Мальвиль задумался над тем, что ему следовало делать. У него мелькнула было мысль отправиться в замок Марше, но это ничего не дало бы: там он оказался бы на враждебной территории, быть может, его вообще не приняли бы. К тому же приставленная к герцогу стража была бы уже начеку. Самым разумным было дождаться завтрашнего дня, войти в базилику перед утренней мессой и, спрятавшись, дождаться торжественной службы, на которой, вероятнее всего, будет только Шеврез и его свита…

Габриэль тщательно продумал стратегию, после чего, не найдя для себя никакого полезного занятия и чувствуя усталость после долгой дороги, он блаженно улегся в постель и крепко проспал до криков первых окрестных петухов.

Он встал, спустился во двор, чтобы умыться из фонтана, потребовал горячей воды, чтобы подровнять усы и бородку, почистил одежду и сапоги и отказался от предложенного мэтром Дюкро завтрака, сославшись на необходимость сосредоточиться на молитвах. Удостоверившись, что крест Марии по-прежнему на своем месте, он отправился к церкви, стараясь опоздать ровно настолько, чтобы не смешаться с толпой верующих, идущих к первой мессе. Оказавшись внутри, он сделался легким и молчаливым, как тень, выбрал себе укрытие в одной из боковых часовен поблизости от главного амвона, откуда он мог видеть практически все, что происходило в нефе. Мальвиль воздержался от исповеди и без особого настроения помолился за успех своего предприятия Пресвятой Деве и своему покровителю, архангелу Гавриилу, который является также покровителем посланцев. После этого он уселся в своем темном углу и стал дожидаться начала торжественной мессы, столь же неподвижный, как и статуи по бокам.

В храме, посещаемом паломниками, всегда царит легкое оживление, так что скучать Габриэлю не пришлось. Наконец все началось; ризничий зажег свечи на алтаре, над которым возвышалась маленькая черная фигурка Девы Марии, одетая в белый атлас и увенчанная драгоценными камнями. Затем послышался шум приближающейся кавалькады, и через мгновение ударили колокола. Главные врата храма отворились, и духовенство вышло навстречу принцу. В то самое время, когда герцог и его свита вступили в неф, Габриэль встал на колени у входа на хоры. Разумеется, его тотчас же заметил один из священников, поскольку теперь он оказался прямо на виду.

– Что вы здесь делаете, сын мой?

Габриэль обратил к нему ангельски невинный взгляд.

– Но… я молюсь, святой отец!

– Конечно, конечно, но вам придется уйти. Сюда идет монсеньор де Шеврез…

– …а я привез приношение от имени светлейшей и властительнейшей госпожи Марии де Роан, герцогини де Люин.

Произнося эти слова, он повысил голос, и имя зазвенело, точно молот по наковальне. Одновременно Мальвиль вытащил из-за пазухи замшевый футляр и ловко извлек из него крест, усыпанный камнями, в которых блеснули, отражаясь, огоньки свечей. Преклонив колено, он на раскрытой ладони поднес крест архипресвитеру, появившемуся вместе с Шеврезом. Последний был явно удивлен.

– Мальвиль? Вы здесь?

– Не от своего имени, монсеньор, но от имени госпожи герцогини, которая теперь нездорова и не смогла приехать лично…

Архипресвитер между тем не скрывал своего восхищения перед прекрасным приношением.

– Мы вместе возложим этот драгоценный дар к ногам Пресвятой Божьей Матери по окончании мессы, сын мой, и возблагодарим щедрую дарительницу. А сейчас, прошу вас понять, церемония должна продолжиться.

Габриэль с поклоном отступил и занял место в стороне от дворян из свиты герцога с таким расчетом, чтобы иметь возможность спокойно наблюдать за ними. Он узнал маркиза де Лианкура, который смотрел на него с неприкрытой враждебностью, но и прочие «друзья» не слишком обнадеживали: они были убежденными противниками Марии. Среди них были Жан Земе, старший сын друга Генриха IV, крупного финансиста, скончавшегося лет десять тому назад; Франсуа дю Валь, маркиз де Фонтене-Марей, просвещенный человек и храбрый воин, наконец, граф де Блэнвиль. Приближенные герцога Клода, все они были так же привержены королю, как и он сам. Нелегко будет изолировать Шевреза от этой четверки для разговора с глазу на глаз. Эти люди были способны даже на провокацию. Мальвиля это не пугало: со шпагой в руке он знал мало равных себе, и никто не мог превзойти его по внимательности и быстроте реакции. И все же он приехал сюда не ради дуэли: это было бы потерей времени.

По окончании мессы и церемонии приношений Шеврез передал в пользу храма туго набитый кошель. Габриэль же поспешил покинуть церковь, пока архипресвитер торжественно провожал высочайшего паломника, а вся свита вынуждена была за ними следовать. У паперти карету и верховых лошадей окружала сдерживаемая толпа. Увидев, что герцог направляется к своему экипажу, Габриэль поспешил преградить ему путь с глубоким поклоном:

– Мне нужно с вами поговорить, монсеньор! Соизвольте уделить мне несколько минут. Речь идет о деле чрезвычайной важности…

Реакция Лианкура была молниеносной.

– Монсеньору не о чем с вами разговаривать! – крикнул он, пытаясь встать между ними, но Габриэль вежливо удержал его:

– До сего дня монсеньору не требовался посредник, чтобы обратиться ко мне, – произнес он ласково (хотя переполняли его совсем иные чувства), отметив про себя, что в глазах герцога мелькнули огоньки, а под светлыми усами растворилась улыбка: он явно не испытывал никакого неудовольствия от встречи.

В свои сорок пять герцог Клод был все еще очень красивым мужчиной, высокого роста, с мощным телом, лишенным жира благодаря ежедневным упражнениям со шпагой, в то время когда он не был на войне. У него был высокий лоб, голубые, чуть навыкате глаза и светлые с проседью волосы; его тонкие черты резче проявились с возрастом, лицо почти всегда сохраняло приветливое выражение. Он улыбнулся своему другу, хорохорившемуся, точно бойцовый петух.

– Он прав, Лианкур! Почему ты хочешь, чтобы я отказался с ним разговаривать? Отойдем в сторонку, Мальвиль, расскажете мне, какие у вас новости. Стало быть, мадам де Люин нездорова? Она по-прежнему так же бодра?

– Достаточно бодра, чтобы отправить меня вместо себя настоятельно просить заступничества Льесской Богоматери.

– Но что за недуг постиг ее?

– Печаль, монсеньор! Глубокая скорбь оттого, что вскоре после смерти господина коннетабля она оказалась покинутой всеми, вместе с детьми подверглась преследованиям со стороны своих врагов, удаливших ее от короля, несмотря на мольбы королевы. Одна лишь принцесса де Конти по-прежнему ласкова с ней.

– Удалить ее от короля? Но почему? – изобразил удивление Шеврез, чересчур наивно, чтобы ввести в заблуждение Габриэля.

– Из-за несчастного случая, приключившегося с королевой в тронном зале. Вину за него пытаются возложить на мадам де Люин и мадемуазель де Верней. Под угрозой опалы госпожа герцогиня обращается к Небесам! В то же время, отправляя меня сюда…

Хитрец выдержал паузу, чтобы дать время собеседнику почувствовать беспокойство, которое тотчас же отразилось на его лице.

– Отправляя вас сюда… – продолжил Шеврез.

– Она надеялась, после того как безуспешно разыскивала вас повсюду, что наши с вами пути пересекутся и вы окажете ей поддержку.

– Так вот в чем дело! – воскликнул Фонтене-Марей, без стеснения прислушивавшийся к их разговору. – Советуя вам уехать в Марше, я подозревал, что эта женщина попытается увлечь вас за собой в своем падении. Она так бесстыдно преследует вас!

– Я, должно быть, неточно выразился, – холодно возразил Мальвиль. – Госпожа герцогиня, отправляя меня в Льесс, дабы попросить заступничества у Богоматери, пожелала, чтобы я заглянул в замок Марше и нижайше попросил монсеньора герцога де Гиза передать письмо его брату, в надежде, что тот знает, где его найти. Небеса были к ней благосклонны, ибо мне посчастливилось молиться здесь одновременно с монсеньором…

– У вас есть письмо? – спросил Шеврез почти робким голосом.

– Да. Вот оно!

– Не читайте, дорогой друг! – вмешался Лианкур. – Иначе вы пропали!

– Не стоит преувеличивать! – ответил Шеврез с некоторым раздражением.

И без дальнейших колебаний он сломал печать, раскрыл письмо и прочел его. Габриэль, следивший за ним, заметил с тревогой, что его лицо омрачилось, словно от величайшей досады. Наконец, сложив письмо, он вернул его Мальвилю и тихо произнес:

– Передайте ей, что мне очень жаль, но я не в силах. Я неспособен до такой степени противостоять гневу короля.

– Что ей нужно? – вмешался Лианкур, но герцог осадил его, проигнорировав нескромный вопрос.

– Спокойствие, Лианкур! Передайте мадам де Люин, – добавил он, вновь обращаясь к Габриэлю, – что я советую ей быть благоразумной и молчать, и это будет ее лучшей защитой в глазах короля. Пусть она покинет Люин и уедет в поместье своего сына или еще лучше – в Кузьер, к отцу. Государь тем временем успокоится, и ее друзьям будет легче замолвить за нее слово. Королева, несомненно, будет первой.

– Довольно, монсеньор! – прервал его посланец. – Я уже говорил, что госпожа герцогиня нездорова и на грани отчаяния, и я не стану усугублять ее печаль советами безразличных к ней людей, а вовсе не друга (он вовремя удержался, чтобы не сказать «любовника»!), еще недавно столь близкого и столь внимательного.

– Держу пари, она просит вас жениться на ней! – воскликнул не лишенный проницательности Фонтене-Марей.

– А коли и так? – высокомерно отозвался Габриэль. – Не думаю, что это касается вас, мсье де Фонтене-Марей! Принцы дышат воздухом, отличным от нашего с вами! Так что не вмешивайтесь!

Маркиз потянулся за своей шпагой, но Шеврез снова вмешался:

– Мир! Мадам де Люин действительно предлагает мне руку, которую я принял бы с безграничной радостью в другое время, но верность и послушание королю…

– Послушание, монсеньор? Вот уж не думал, что такие слова могут иметь отношение к лотарингскому принцу!

– Я его камергер!

– Это правда, я и позабыл! Госпожа герцогиня, видимо, тоже. Нужно будет ей напомнить.

Ирония в его голосе ускользнула от внимания Шевреза. Он почти по-дружески положил руку на плечо дворянина и улыбнулся:

– Конечно. Но скажите ей, что…

Мальвиль с поклоном отстранился.

– С вашего позволения, монсеньор, я ничего не стану ей говорить! И она, и вы оба занимаете слишком высокое положение, чтобы вы могли просто так избегать ее. Поезжайте и скажите ей сами все то, что вы хотите ей сказать! Она этого заслуживает!

Лианкур снова вмешался:

– Не ездите туда, это ловушка!

Звериная улыбка Мальвиля была прямо-таки воплощением презрения.

– С каких это пор храбрый солдат вроде вас, монсеньор, отступает перед возможной ловушкой? К тому же речь идет всего лишь о том, чтобы выразить сочувствие женщине, сломленной горем. Для этого требуется совсем немного смелости. Даже если это и не та смелость, которую я предпочел бы. Вы приедете, монсеньор?

Он скрестил свой взгляд со взглядом герцога, обычно нерешительным, но теперь, словно по волшебству, в этом взгляде читалась определенность.

– Да. Я приеду.

Раздались крики возмущения, но Шеврез уже не мог отступать.

– Я завтра же отправлюсь в Париж. Скажите мадам де Люин, что я заеду к ней, прежде чем вернуться в Лувр!

– Благодарю вас, монсеньор, и да благословит вас Бог!

Прощальный поклон дворянина в полной мере соответствовал облегчению, которое он испытывал. Он отступил назад, подметая завитым пером своей шляпы дорожную пыль, в то время как герцог проследовал к своей карете. Ушей Мальвиля достигли возмущенные высказывания тех, кого ему только что удалось переиграть.

– Мы еще встретимся, мсье де Мальвиль! – бросил в его сторону Лианкур.

– Где и когда вам будет угодно, маркиз!

Габриэль проводил взглядом роскошную кавалькаду и вернулся на постоялый двор, где потребовал сперва сытный обед, затем счет и свою лошадь. Час спустя он уже двигался по дороге в Париж. Бой был нелегким, но он был вполне удовлетворен результатом своего посольства. Он знал, что герцог окажется под непрерывным огнем со стороны своих друзей, но он прилюдно дал обещание, и, хочешь не хочешь, его нужно исполнить, чтобы не обесчестить себя в своих же собственных глазах. И Габриэль был твердо намерен напомнить герцогу об этом, в случае если тот вздумает отказываться от своих слов. Ибо тогда Мария окончательно впадет в немилость, и ее последнему защитнику нечего будет терять – кроме разве что собственной жизни, – и в одно прекрасное утро Шеврез окажется перед ним со шпагой в руке где-нибудь на Шарм-Дешо, на Королевской площади или на Пре-о-Клерк. Без особых шансов остаться в живых. Но пока до этого дело не дошло.

Добравшись до улицы Сен-Тома-дю-Лувр к вечеру следующего дня, Мальвиль был поражен тишиной, царившей в особняке Люин, в то время как в соседнем особняке де Рамбуйе кипела жизнь. Не поместившиеся во дворе кареты выстроились вдоль ворот, внутреннее пространство было освещено факелами, слышалась легкая и нежная скрипичная музыка, создававшая гармоничный фон для ученых и утонченных бесед, которые так ценила прекрасная хозяйка Екатерина де Вивонн, маркиза де Рамбуйе, царившая над парижскими умами. Контраст был почти пугающим: с одной стороны свет, жизнь, с другой – темнота, предвестница забвения, которое для Марии было страшнее смерти.

Мальвиль нашел ее в кабинете; она сидела на подушке, брошенной прямо на пол перед камином, обхватив руками колени; ее взгляд был устремлен на танцующие языки пламени, отражавшиеся в ее зрачках. Элен дю Латц поблизости не было, вероятно, она была занята чем-то в соседней комнате.

При появлении своего посланца Мария едва повернула голову в его сторону. Лицо ее было печально и носило следы недавних слез.

– Ну? Он не приехал с вами?

– Нет, госпожа герцогиня, но он приедет.

– Когда?

– Как только возвратится в Париж. Он должен был выехать из Марше нынче утром. Он обещал заехать сюда, прежде чем отправиться в Лувр.

Она устало пожала плечами:

– Вы говорите, пообещал? Он никогда не скупился на обещания. Но их еще нужно исполнить…

– Он дворянин, мадам, – мягко укорил ее Габриэль. – Он обязан держать слово, тем более данное публично.

– Публично? Это уже лучше…

Она легко поднялась, пересела в кресло и жестом указала Габриэлю на стоящий напротив красный табурет, расписанный золотом:

– Вы, должно быть, устали! Садитесь, Мальвиль! И рассказывайте!

Заметив краем глаза тень Элен, показавшуюся в дверях, Габриэль поведал о своем разговоре с Шеврезом. У него была отличная память, поэтому он не упустил ни единого слова. Мария же внимательно слушала его, ни разу не прервав. Первой заговорила Элен.

– Зачем было говорить, что мадам больна? – произнесла она, продолжая стоять в дверях.

Габриэль улыбнулся в усы:

– Я подумал, что неплохо было бы разбудить спящего рыцаря в нормальном мужчине. Мсье де Шеврез ничем не отличается от других.

– Лично мне идея кажется превосходной, – откликнулась герцогиня. – Нужно только решить, на какой болезни остановиться. Горячка дает простор для некоторого беспорядка, к которому герцог мог бы оказаться чувствительным, особенно когда постель больной благоухает духами, а не клистирами.

– О, мадам! – выдохнула Элен, шокированная, но не слишком удивленная столь вольным выражением. Мария вдруг рассмеялась, и ее веселый смех разрядил обстановку.

– Ну и что? Нынче не то время, чтобы колебаться насчет средств достижения цели и изображать из себя ханжей! У меня уже не столь широкий выбор оружия, моя милая, – добавила герцогиня, вдруг посерьезнев. – И я твердо намерена использовать то, что у меня осталось. Я молода и красива. Самое время господину герцогу де Шеврезу вспомнить об этом!

На этом Габриэль оставил дам заниматься приготовлениями и отправился наконец в свою квартиру, где Пон, предупрежденный о его приезде, готовился подавать ему ужин, принесенный как раз перед этим из кухни. Мальвиль с удовольствием принялся за рагу, источавшее изумительный аромат лука-шалота и петрушки. Закусывая с аппетитом, он поинтересовался, сколько визитов имело место за время его отсутствия.

– Никого, кроме госпожи принцессы де Конти! Можно подумать, что у нас тут чума. Кареты проезжают мимо, не останавливаясь. Люди справляются о нас через особняк Рамбуйе, как будто наши соседи видят сквозь стены. Нас уже покинули несколько слуг: в городе поговаривают, что, если госпожа герцогиня не покинет как можно скорее Париж, ее отправят в Бастилию!

– Черт знает что! – поперхнувшись, буркнул Габриэль. – Приезд мадам де Конти должен был положить конец этим сплетням! Слава богу, она преданная подруга, но, быть может, не настолько, чтобы косвенно подвергнуться столь громкой опале.

Пон не нашел что ответить. Завершив ужин, Габриэль отправился с обходом по дворцу, действительно обнаружив отсутствие людей на кухне и среди лакеев. Из восьмидесяти человек прислуги недоставало добрых два десятка. Мальвиль немедленно собрал всех оставшихся и провел с ними короткую, но решительную беседу: если герцогиня решит покинуть особняк, она сообщит им об этом. Кроме всего прочего, существует и наследник, маленький герцог, и он, шевалье де Мальвиль, сумеет сохранить для него слуг, по крайней мере тех, которые того стоят. Прочие же могут идти на все четыре стороны – на свой страх и риск! Нагоняй принес плоды, и мажордом, согнувшись в поклоне, заверил его, что впредь будет лично следить за тем, чтобы не было случаев отступничества.

Успокоившись на этот счет, Габриэль проверил, хорошо ли запираются двери и ставни, и, вместо того чтобы вернуться в свою квартиру, устроился в прихожей у Марии, с заряженным пистолетом в руках и шпагой, зажатой между колен: кто-нибудь из сбежавшей прислуги мог найти способ провести в дом постороннего. Уничтожить герцогиню означало решить разом все проблемы, с ней связанные. Тревога на дала ему сомкнуть глаз, но, к счастью, ничего не случилось…

Мария также не спала. Вопреки уверенности, которую она пыталась демонстрировать, она понимала, что судьба ее теперь, как никогда, зависела от Клода. Человек чести, он вынужден был тем не менее считаться со своими, весьма нерасположенными к ней друзьями. Они ненавидели ее, и Мария так и представляла себе, как они липнут к нему, точно осы к горшку меда. Сумеет ли он противостоять им? Достаточно ли вескими окажутся данное Мальвилю слово и воспоминания о недавнем прошлом?

День тянулся бесконечно. Мария провела его в халате, с неубранными волосами, не в силах что-либо съесть и готовая в любую минуту улечься в постель. Из-за этого возбуждения к концу дня она уже начала ощущать легкую лихорадку, сознавая, что, если ожидание затянется еще на день, она действительно заболеет.

– Можно сойти с ума! – без конца повторяла она Элен, столь же растерянной и не знающей, каким еще святым молиться.

Наконец, когда ворота особняка уже готовились запереть на ночь, изрядно забрызганная грязью карета, запряженная шестеркой лошадей, въехала во двор. Мария застыла на месте, обратив к Элен широко раскрытые глаза.

– Посмотри, кто там?

Окна спальни выходили в сад, поэтому девушка поспешила в кабинет и вскоре возвратилась:

– Это он, мадам! Это монсеньор! Мальвиль встречает его у крыльца.

Мария, не говоря ни слова, сорвала с себя халат и швырнула его на постель, на ходу сбрызнув себя духами и бросив обеспокоенный взгляд в зеркало. На лестнице гулко раздавались уверенные шаги того, от которого она ожидала всего, и в первую очередь достойной жизни. Голос Габриэля зазвучал на пороге кабинета, куда возвратилась Элен:

– Монсеньор герцог де Шеврез!

Волнение Марии было столь сильным, что она расплакалась, пока посетитель шел от дверей до ее постели. Он увидел на подушках лишь лицо женщины, наполовину прикрытое волосами, из ее прикрытых глаз текли слезы. Видна была только голова: вышитые простыни и стеганое одеяло из белого шелка были натянуты до самого подбородка.

– Мадам… – начал он и остановился.

Она, казалось, не слышала его, из закрытых глаз по-прежнему текли слезы. Между тем он ожидал упреков, произнесенных тем насмешливым, едким тоном, который был хорошо ему знаком. Эта немая боль сбила его с толку. Разумеется, он не знал, что, продолжая плакать, Мария наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Картина была слегка размытой, но в целом удовлетворительной. Она видела, как он огляделся, убеждаясь, что они одни. Затем он склонился над ней.

– Мария! – прошептал он. – Это я, Клод. Ну, посмотрите же на меня! Отчего вы плачете?

– И вы еще спрашиваете?

– Конечно! Мальвиль сказал мне, что вы больны. Что говорят ваши доктора?

– Вздор, ибо все они глупцы! Что они могут знать о боли, которую испытывает женщина, отвергнутая всеми, брошенная на произвол судьбы, когда враги желают ей лишь несчастий, а братья мужа стремятся выгнать ее из собственного дома и разлучить с детьми…

– Господи боже! Возможно ли такое?

Он присел на край постели и, не в силах найти руку, укрытую одеялом, достал носовой платок, чтобы аккуратно вытереть мокрое лицо.

– Откройте глаза, Мария, и посмотрите на меня! Мне невыносимо видеть вас в таком состоянии!

– К чему это вам? Вы и без того слишком добры ко мне. Умоляю вас, предоставьте меня моей судьбе! Уходите, монсеньор! Мне больше нечего вас сказать! Если Господь дарует мне выздоровление, быть может, я удалюсь в монастырь…

– Вы станете монахиней? Бросьте! Вы не выдержите.

На этот раз она открыла глаза – два синих озера, омраченных облаками, – бросив на него суровый взгляд.

– Откуда вам знать? Фонтевро, это пристанище оскорбленных королев, где даже настоятельница – принцесса, вполне подойдет мне, по крайней мере спокойствие снизойдет на меня после бурной страсти, о которой я ныне сожалею!

– Вы сожалеете о том, что любили меня?

– О да! Если бы я прислушивалась не только к вашим мольбам, я не страдала бы так глупо по вине мужчины, который того не стоит, который меня не стоил и который, втянув меня в скандал, отказывается принести публичные извинения и дует в одну дудку с моими недоброжелателями…

Несчастный был так смущен, что Марию внезапно начал разбирать смех. Разумеется, это было последнее, что следовало делать в данном случае.

– Не верьте этому, Мария! Я был и всегда буду вашим другом.

– Моим другом? Неужели? До сих пор вы были моим любовником, и мне казалось, что вы этим гордитесь…

– Я неточно выразился, простите! Я хотел сказать, что никогда не перестану вас любить…

– В таком случае докажите это!

– Женившись на вас? Я отдал бы жизнь за подобное счастье, но это оскорбит короля, а вам известно, как я ему предан.

– Нет, мне неизвестно! Если эта преданность сродни той, в которой вы только что клялись мне, то нашему государю не слишком повезло! Что вы за мужчина, Шеврез? Да и мужчина ли вы вообще?

– Мадам! Вы меня оскорбляете!

Не ответив, она села в своей постели, слегка развернувшись, чтобы взбить кулаками подушки. При этом она приоткрыла верхнюю часть тела, предоставив взгляду Шевреза восхитительную картину: плечи, едва прикрытые тончайшим белым батистом и малинскими кружевами, и грудь, бурно вздымающуюся от резкого, но тщательно просчитанного движения. В то же время аромат ее духов, усиленный теплом постели, окутал герцога, пробудив в нем воспоминания, еще вполне свежие, чтобы не смутить его. Завершив маневр, Мария облокотилась на подушки и, не поднимая простыней, со вздохом скрестила на груди руки:

– В чем вы видите оскорбление? Чтобы быть настоящим мужчиной, недостаточно быть доблестным воином или даже уметь подчинить своим желаниям тело женщины, не будучи при том слишком неловким! Нужно иметь смелость жить на высоте своего имени и положения, презирая ничтожество других и твердо зная, что ты хочешь.

Она подняла руки, чтобы убрать и отбросить назад несколько прядей своих роскошных волос, после чего потянулась с кошачьей грацией. Клод покраснел и, не в силах дольше сдерживаться, хотел было броситься на нее. Но и это было предусмотрено. Мария ловко увернулась от тела, тяжесть которого была ей знакома, соскользнула на пол и отошла от постели, на которую рухнул Шеврез.

– Чудесно, монсеньор! Я не из тех, кого можно взять силой! Видите ли, мы с вами похожи: я также с радостью вспомнила бы о наших недавних безумствах, но я не буду вашей до тех пор, пока вы не сделаете меня своей супругой!

Он посмотрел на нее с непритворной болью. Теперь, когда она стояла, ее нескромная сорочка практически не прикрывала ее тело.

– Это невозможно, Мария! Король…

– Довольно ссылаться на короля! Перестаньте им прикрываться! Он тоже еще недавно вожделел меня так, что даже испанка ревновала. Быть может, он даже любил меня и все еще любит, что объясняет ту ненависть, которую он демонстрирует. Почему бы не доставить ему тайную радость вновь приблизить меня ко двору, не вступая в сделку с совестью? И если бы он попросил моей любви…

– Вы уступили бы ему? – зарычал Шеврез.

– Он король, и мне он не противен! Я повела бы себя как послушная подданная… точь-в-точь как вы сейчас!

Герцог в ярости попытался схватить ее, крича, что возьмет ее, хочет она того или нет, но она снова увернулась, а когда он приблизился к ней вплотную, наставила на него пистолет.

– Не вынуждайте меня звать слуг, чтобы они выставили вас вон! – холодно произнесла она. – Не забывайте, кто вы и кто я! Меня зовут Мария Роан, я поклялась душами своих предков, что вы не дотронетесь до меня прежде, чем сделаете герцогиней де Шеврез! Что же касается сира Людовика, полагаю, достаточно будет лишь попросить у него разрешения на наш брак. И что-то подсказывает мне, что он согласится!

На этом она одарила его сияющей улыбкой.

– Вы так думаете? – вздохнул Клод, пораженный столь неожиданным прояснением на грозовом небе.

Положив пистолет, Мария взяла пеньюар, лежавший рядом на кресле, и оделась.

– Вам следует посоветоваться с вашей сестрой: идея принадлежит ей. Принцесса де Конти думает, что вместе мы завоюем весь мир!

– Она приходила к вам?

– Почему бы и нет? Ей ведомо, что такое настоящая дружба. Она полагает, что мне стоит лишь написать королю, чтобы нижайше испросить его прощения и благословения! Я готова сделать это немедленно, и Мальвиль немедленно отправится к нашим войскам. Известно ли вам, где они в настоящий момент?

– Где-то вблизи Сомюра, вне всякого сомнения, – подумав, ответил Шеврез, – на пути к Ла-Рошели и острову Ре, который мы собираемся отбить у гугенотов господина де Субиза, вашего родственника!

Мария, не обращая внимания на эту шпильку, направилась в свой кабинет и присела к письменному прибору… Укрощенный герцог последовал за ней и остался стоять рядом, скрестив на груди руки и пощипывая ус, в то время как она сочиняла длинное послание, даже не спросив согласия Шевреза. Вдруг он произнес:

– У меня, как вам известно, нет в Париже особняка, и я хотел бы, чтобы мы поселились здесь, но этот дом принадлежит вашему сыну…

Мария поняла, что дело улажено, и улыбнулась, продолжая писать.

– Вам нужно всего лишь выкупить его… фиктивно, разумеется, за… каких-нибудь триста тысяч ливров. У меня такое чувство, что он отлично подойдет в качестве дворца де Шевреза.

– Тем более что я его еще расширю и приукрашу. У меня уже куча планов…

Что же – неплохо! Мария подумала, что в душе он, вероятно, очень рад, что она принудила его к браку. Закончив письмо, она встала, и он попытался обнять ее со словами:

– Раз уж мы заключили мир, Мария, не вознаградите ли вы меня?

Спокойно, но твердо она отстранилась:

– Я поклялась, Клод, не заставляйте меня напоминать вам об этом! Лишь в ночь после нашей свадьбы. Тогда уже я буду вашей душой и телом!

– Тогда поженимся как можно скорее! – воскликнул он, позабыв о том, что пока они получат согласие короля, пройдет еще немало времени.

– В таком случае завтра же я переговорю со своим дражайшим батюшкой, чтобы свадьба проходила в его доме согласно традиции. И всем злопыхателям придется прикусить языки!

– Чудесно!

С мальчишеским пылом он схватил ее за плечи, расцеловал в обе щеки и помчался вниз по лестнице, напевая военный марш. Мария была несколько удивлена тем, что, преодолев сопротивление возлюбленного, она сделала его таким счастливым. По сути дела, потребовалось лишь слегка затронуть то, чего он в глубине души больше всего желал, сам того не сознавая. Конечно, это свидетельствовало о его слабости, но, освободившись от душившего ее тяжкого груза, Мария была благодарна Шеврезу, несмотря на то что он женится на ней в значительной степени по велению плоти, и дала себе слово быть ему по возможности хорошей женой.

Между тем необходимо было послать письмо. Она подумала было отправить его с кем-нибудь из слуг, но потом решила все же поручить это Габриэлю. Она доверяла ему, к тому же его зоркие глаза и живой ум станут, несомненно, большим подспорьем в этом деле: он сумел заманить Шевреза в ловушку, сможет замолвить за нее слово и перед рассерженным королем.

– Когда окажетесь в расположении войск, – наказала она Габриэлю, – первым делом повидайте мсье де Бассомпьера! Он возлюбленный мадам де Конти, ее кузен и наш друг. Он будет вам крайне полезен в том, чтобы смягчить гнев Его Величества.

– Учитывая то, что он вскоре станет и вашим кузеном, госпожа герцогиня, я разыскал бы его в любом случае, и, надеюсь, вам не придется долго ждать королевского согласия.

Мария рассмеялась:

– Нет нужды торопиться! Да будь у вас хоть крылья, мы поженимся еще до вашего возвращения. С одобрения государя или без него!

Заметив, что Габриэль вопросительно поднял бровь, она добавила:

– Вы даже не представляете, в каком нетерпении пребывает монсеньор с тех пор, как мы с ним обо всем договорились!

Позволив себе широко улыбнуться, Мальвиль поклонился:

– Я ни в коей мере не удивлен. Его легко понять…

Взяв послание, он уже подошел к двери, когда Мария вдруг окликнула его:

– Мальвиль!

– Госпожа герцогиня?

– Вы делаете успехи. За последние пять дней это второй комплимент с вашей стороны. Уж не становитесь ли вы моим воздыхателем?

– Почитателем! Всего лишь почитателем, госпожа герцогиня! Отрицая очевидное, никто еще не выигрывал!

И он вышел, в глубине души радуясь тому, что вскоре окажется в мире мужчин, который он покинул с таким сожалением, когда Люин приставил его к своей супруге, хотя Габриэлю и доставляло определенное удовольствие наблюдать за ней с близкого расстояния. К его возвращению она уже будет замужем, и его роль сторожевого пса завершится, но он по-прежнему будет восхищаться герцогиней. Она умела сражаться, а это было одно из тех качеств, которые он ценил.

На следующее утро он выехал по дороге, ведущей на юг, на сей раз в сопровождении своего слуги. Мария же, всю ночь проспавшая, как младенец, готовилась к очередной схватке: необходимо было убедить отца дать благословение на брак, который он вовсе не одобрял. Задача предстояла не из легких, поскольку чаще всего в голове Монбазона была лишь одна-единственная идея, за которую он имел обыкновение упорно цепляться. Зная, однако, что по утрам он обычно пребывал в добром расположении духа, Мария отправилась на улицу Бетизи в час полдника.[5] Ко всему прочему погода стояла отличная, и голубое небо над Парижем особенно подбадривало ее, ибо она не любила дворец де Монбазон. Тень адмирала Колиньи, убитого здесь в трагическую Варфоломеевскую ночь, действовала на ее воображение, и она с трудом могла в нем находиться, хоть это и был богатый и красивый особняк и ей предстояло выйти замуж именно здесь.

Слава богу, она никогда здесь не жила. Как, впрочем, и в невеселом герцогском замке Монбазонов к югу от Тура. Мария родилась в доме бабки, Франсуазы де Лаваль, в замке Купврэ к востоку от Парижа. Ее мать, Мадлен де Ленонкур, умерла, когда девочке было два года, а ее брату Луи – четыре. Детство их по большей части прошло в прелестном замке Кузьер на берегу реки Индр. С этим замком были связаны самые приятные воспоминания Марии до тех пор, пока ей не исполнилось шестнадцать и ее царственная крестная Медичи не вызвала ее ко двору, чтобы сделать своей фрейлиной. При этом девушка поселилась в Лувре, что позволило ей лишь изредка наведываться во дворец де Монбазон. Раз уж ей предстояло выйти замуж именно здесь, следовало посмотреть на дворец более доброжелательным взглядом.

В момент ее появления герцог Эркюль мыл руки, собираясь садиться за стол. Визит дочери, казалось, не слишком его обрадовал. В свои сорок четыре года это был высокий, сильный и грубый мужчина, который прикрывал неоспоримым величием изрядную тупость. Между тем он был не окончательно глуп, и, главное, он не был ни слеп, ни глух! Слухи о немилости, постигшей Марию, очевидно, достигли его больших ушей.

– Каким ветром вас занесло, мадам? Приехали напрашиваться на полдник перед дальней дорогой в изгнание? Я думал, вы уже далеко! Мое почтение, мадемуазель дю Латц! – добавил он, обращаясь к Элен, присевшей в реверансе.

– Ничего подобного, отец! – оживленно ответила молодая женщина, снимая перчатки. – Впрочем, я не откажусь от птичьего крылышка и глотка вашего туреньского вина, поскольку нам с вами нужно поговорить.

Отец с подозрением взглянул на нее: он знал, как хорошо у нее подвешен язык, чего нельзя было сказать о нем самом. Главным образом он не понимал, почему женщина, покрывшая себя позором, которой следовало бы носить не снимая траурную вуаль и посыпать голову пеплом, явилась к нему с высоко поднятой головой, сияющим взглядом и довольным видом победительницы.

– Поговорить о чем? – пробурчал он, глотнув для бодрости полный стакан вина.

– Обо мне, отец. И о моем будущем.

– Будущем? У вас его больше нет, разве что только сделаться настоятельницей монастыря, в который вы удалитесь. И то вряд ли!

Она рассмеялась, и от ее смеха серые глаза герцога почернели.

– Если это все, чего вы мне желаете, вы явно не слишком честолюбивы! К счастью, я смотрю на вещи иначе, и именно поэтому я здесь. По правде говоря, я пришла просить вашего благословения.

– Для чего это?

– Чтобы выйти замуж, отец! Через неделю с вашего позволения я стану герцогиней де Шеврез.

В этот момент Эркюль налегал на пирог с олениной, который слуга только что поставил перед ним. Он поперхнулся, задохнулся, побагровел, закашлялся и, наконец, выплюнул кусок и отхлебнул новый глоток вина. Мария сочувственно похлопала его по спине.

– Честно сказать, я не думала произвести на вас такое впечатление, – добавила она. – Нет ничего сверхъестественного в том, что мужчина уже давно влюблен в меня.

– Ваш любовник! Нагло выставленный напоказ!

– Если вам так угодно! – не стала спорить Мария. – Поскольку я теперь вдова, мы решили по взаимному согласию, что ничто более не мешает нашему счастью, и к нашей обоюдной чести следует упорядочить ситуацию, столь… видимой стороной которой мы, возможно, пренебрегали в пылу нашей страсти!

– Постыдная связь, еще более отвратительная оттого, что муж закрывал на все глаза, а эта сводня де Конти услужливо содействовала…

– Успокойтесь, отец! Вы оскорбляете подобным образом урожденную принцессу и к тому же герцогиню Лотарингскую! Более того, я только что сказала вам, что, если скандал и имел место, мы хотим загладить его своим союзом, которым вы должны бы гордиться, вместо того чтобы кричать вот так. Вам также следует чувствовать облегчение, если только совесть не мучает вас за тот ваш гнусный донос, когда вы отправились к королю и все ему рассказали.

Монбазон так стукнул кулаком, что в центре стола закачался подсвечник из литого серебра.

– И рассказал бы снова, если бы понадобилось! Я нынче же напишу ему обо всем, что вы замышляете за его спиной, поскольку, полагаю, вам даже в голову не приходила мысль о королевском гневе.

– Вы заблуждаетесь! Я отправила к нему Мальвиля с посланием, в котором я одновременно прошу прощения и разрешения на свадьбу.

– Он вышвырнет Мальвиля за дверь, а ваше послание отправит в огонь!

– Вовсе нет, если мсье де Бассомпьер попросит за нас. Он тоже из Лотарингии и большой друг семейства Гизов, кроме того, король очень его любит. Посему королевское согласие я даже не ставлю под сомнение, и ровно через неделю мсье де Шеврез и ваша дочь поженятся в этом самом доме! С вашего благословения, разумеется, – добавила она с ангельским выражением на лице.

– Здесь? Никогда в жизни!

Молодая женщина устало вздохнула, но голос ее оставался все таким же нежным, когда она принялась терпеливо объяснять:

– Вы не можете отказать в приюте союзу, которому благоволит королева и который одобрит король. Союзу, который сделает вашу дочь одной из самых знатных дам Европы, кузиной английской королевы и некоторых других! Не забывайте о том, что монсеньор де Шеврез служит королю Франции лишь из личной преданности и, являясь вассалом императора, он не нуждается в одобрении короля. Обращаясь за ним, он лишь демонстрирует свою привязанность и учтивость. Что касается церемонии, то вам прекрасно известно, что она может проходить только в доме невесты!

– Ваша свадьба с Люином была в Лувре, не так ли?

– Конечно, но на сей раз это невозможно, поскольку короля там нет. Дворец Люина, который мой жених в будущем выкупит и в котором мы собираемся поселиться, также не подходит для этой цели. Остается этот дом, и боюсь, что вынуждена вам сказать, отец, при всем моем к вам уважении, что вы не сможете отказаться.

Эркюль де Монбазон выпрямился на своих огромных ногах, словно его подбросило пружиной. Он снова побагровел, глаза его метали молнии, ибо он чувствовал себя побежденным.

– Пусть так! – сердито воскликнул он. – Возможно, вы и поженитесь в моем доме, но без меня! Я отказываюсь участвовать в этом маскараде!

– Что ж! – вздохнула молодая женщина. – Мне будет горько, но надеюсь, что счастье позволит мне забыть об этом.

– Вам придется забыть и других, всех, ибо – слышите меня?! – я прослежу за тем, чтобы ни один из членов семьи не подписался под вашим контрактом! И…

– Мой брат в Бретани и вряд ли успеет вовремя вернуться! Очень жаль, но на нет и суда нет. А кроме него и его жены, все остальные…

– …и я уверен, что ни одного из родственников вашего Шевреза тоже не будет! Вы поженитесь в одиночестве! В одиночестве!

– Вы полагаете? Было бы весьма удивительно! А теперь…

– А теперь дайте мне спокойно доесть! Я вас больше не задерживаю, госпожа герцогиня!

– По крайней мере вам не придется привыкать к новому титулу! Приятного аппетита, отец!

Она присела в непринужденном реверансе, затем в сопровождении Элен, которая по понятным причинам не произнесла ни единого слова во время этой перепалки, возвратилась к своей карете. Главное – она получила то, что хотела. Сказать по правде, отсутствие отца на свадьбе не особенно расстроило ее. Будучи не из тех людей, что умеют держать язык за зубами, сиятельный герцог был вполне способен сдобрить свою речь какими-нибудь глупостями, на которые он был большой мастер.

Несмотря на внешнюю беспечность, эта история с отсутствием родственников на свадьбе беспокоила Марию, и в надежде на чудо она отправила гонца к своему брату Людовику, герцогу де Геменэ, и его супруге Анне, к которой она питала привязанность, умоляя их приехать как можно быстрее, но не слишком веря, что они поспеют вовремя.

Девятнадцатого апреля их и в самом деле не было в парадном зале дворца де Монбазон, когда нотариусы приступили к оглашению брачного контракта. Супруг же, напротив, был окружен почти всей своей родней. Приехал его старший брат, герцог де Гиз, его дядя, герцог де Немур, его кузены Гонзаг и Аркур, а также женская половина семьи: его мать, Екатерина Клевская, вдова де Баллафре, его сестра, принцесса де Конти, которая приехала заранее, чтобы присутствовать при одевании невесты. Мария выглядела восхитительно в золотистом платье с прорезями из белого атласа, ее шея была украшена бриллиантами и целомудренно прикрыта высоким гофрированным воротником а-ля Медичи из золотистых кружев с переливчатым блеском. На свадьбу явилась и тетка Конде, надменная Шарлотта де Монморанси, а также четыре кузины: герцогини де Меркер, де Вандом, д’Эльбеф и де Лонгвиль. Одним словом, собрались все самые знатные особы Франции, Лотарингии и даже Бретани, за исключением Роанов, чье отсутствие яростно осуждала принцесса де Конде, которая терпеть их не могла.

– Позволю себе заметить, что Роан рифмуется с «болван», но это никогда не было настолько очевидно, как нынче вечером! Простейшая вежливость требовала их присутствия хотя бы для того, чтобы принять меня!

Эта дама была высочайшего мнения о себе с тех пор, как Генрих IV, дабы завоевать ее и отобрать у мужа, наделал столько глупостей, мыслимых и немыслимых, что его супруга Мария Медичи даже стала опасаться за будущее своего брака.

Ничто, однако, не волновало Марию, радовавшуюся тому, что душившие ее тиски наконец разжались. Она была искренне признательна своему супругу за то, что тот возвратил ей надежду на новое блестящее будущее.

Поскольку она овдовела лишь четыре месяца назад, за венчанием не последовало праздника, но лишь «семейный» ужин, достаточно обильный, чтобы удовлетворить всех приглашенных. После чего новобрачные уселись в карету, чтобы счастливо укрыться в Лезиньи, хотя некоторых это могло бы шокировать: в Лезиньи Мария была действительно у себя дома, здесь она ощущала себя под защитой Галигай через посредничество Базилио.

Новоиспеченные супруги провели в замке четыре жарких дня и ночи, запершись в своей спальне и не видя никого, кроме слуги, приносившего им еду. Став наконец герцогиней де Шеврез, Мария платила свой долг благодарности, и платила по-королевски!