Читать книгу Мария – королева интриг - Жюльетта Бенцони - Страница 3
Часть первая
Жажда мести
Глава III
Возвращение
ОглавлениеОчарованный Лезиньи, ночными наслаждениями, которых он вкусил здесь, и обширными окрестными лесами, предвещавшими отличную охоту, Клод в конце концов решил выйти из любовной нирваны и предложить своей очаровательной супруге небольшое путешествие.
– Вы – герцогиня де Шеврез, дорогая. Пришло время вам познакомиться с вашим герцогством, а мне показать своим подданным, сколь милая госпожа будет отныне ими править. Я уже объявил о нашем приезде, и нас ожидают.
Мария не заставила себя упрашивать. За все время их полутайной любви Клод никогда не возил ее к себе, и теперь она с нетерпением ожидала встречи со своими новыми владениями. И они пустились в путь по залитым солнцем дорогам, скука и пыль которых с лихвой компенсировались шпалерами из цветущего боярышника, молодой травкой, покрывавшей холмы, и нежнейшей зеленью свежей листвы, в которую одевались деревья.
Главный город герцогства, расположившийся на берегу реки Иветты, на стыке долин Рошкулуар и Шуазель, не разочаровал молодую женщину. Очаровательный старинный городок, тихий и чистенький, у подножия холма Мадлен, который венчал древний укрепленный замок, был не лишен изящества, тем более в этот праздничный день, когда в него въехала новая герцогиня. Встречать ее, надев лучшее платье, вышли все, кто занимал в городе хоть сколько-нибудь значимое положение: бальи, секретарь суда, нотариус, судебные приставы, стража, отвечавшая за спокойствие во владениях, кастелян старой крепости, управляющие герцогской охотой – все с чадами и домочадцами, а также духовенство в парадном облачении. Месса в церкви Святого Мартина, речи, цветы и славословия предшествовали ужину в замке, накрытому в парадной зале главной башни. Внушительное прямоугольное строение, четырехскатная крыша которого была украшена колоколенкой, выглядело не слишком приветливо, хотя ужин и отличался чрезвычайной пышностью. Глядя на мрачные стены, на которых между военными трофеями висели старинные флаги, Мария чувствовала, как по спине ползут мурашки. Хуже того: она поняла, что ей придется ночевать здесь. В большой зале горел хотя бы огромный камин, но в средневековой спальне, несмотря на два настенных гобелена и букет сирени на столе, было холодно и сыро.
– Мы непременно должны жить в этом мавзолее, приезжая в Шеврез? – спросила она тоном обиженной маленькой девочки. – Нет ли у нас другого дома?
– Завтра мы объедем все владения, – ответил ее супруг. На этот раз он угадал ее мысли, это его забавляло. – Но я не понимаю, чем вам не угодил этот замок?
– Я просто окоченела от холода!
– Это пройдет. Идемте скорее в постель, я вас согрею. Зато летом вы увидите, какая здесь восхитительная прохлада.
Ей не удалось справиться с разочарованием, и она выдержала натиск Клода без энтузиазма. Впрочем, все произошло очень быстро: после сытного ужина и еще более обильных возлияний герцог вскоре сладко уснул, при этом он торжествующе захрапел, и ей пришлось трясти его, чтобы он утих. Однако, несмотря на крепкий сон, он оказал столь бурное сопротивление, что Мария даже заплакала от досады.
Вконец разозлившись, она встала, надела комнатные туфли и халат и, обнаружив в этом леднике камин, принялась искать, чем бы его растопить. Поиски не дали результата. Разумеется, она могла бы позвонить лакею, чтобы тот принес огня, но ей мешала гордость: Мария не хотела, чтобы ее увидели неприкаянно слоняющейся вокруг постели, в которой так безмятежно храпел ее супруг. Герцогиня не знала даже, где ее верная Элен…
Огорченная, она вновь легла в постель прямо в одежде и подсунула свои заледеневшие ноги под бок Клоду, который с неясным ворчанием слегка пошевелился, продолжая при этом крепко спать. Мария слегка успокоилась, дав себе слово вернуться в Лезиньи сразу же после того, как они осмотрят фермы, деревни и прочие владения… В конце концов она уснула, и утром Элен стоило немалых трудов разбудить ее. На этот раз в камине плясали языки пламени, вокруг кровати суетились слуги, а Клод исчез.
– Где он? – спросила Мария.
– Во дворе, беседует с дворянами, ожидая вас. Нужно поторопиться!
– Почему камин затопили лишь утром? – проворчала молодая женщина. – Я чуть не умерла от холода…
– Полагаю, вчера об этом просто забыли. Ваши подданные так радостно встречали госпожу герцогиню!
– А ты что, не могла распорядиться? Тысяча чертей! Я здесь хозяйка, а ты – мой голос!
– Я была бы рада, но вспомните, мадам, монсеньор выставил всех за дверь, сказав, что вы обойдетесь без прислуги. К тому же, признаюсь, я просто с ног валилась от усталости.
Мария не стала настаивать и быстро завершила свой туалет. Собравшись, она выпила кружку горячего молока и спустилась к поджидавшему ее супругу с твердым намерением убедить его провести следующую ночь в более подходящем месте. Погода, к счастью, стояла отличная. Помогая молодой жене сесть в карету, Клод, широко улыбаясь, пообещал ей чудесную прогулку.
– А после мы опять вернемся сюда? – с недоверием спросила она.
– Герцогиня де Шеврез должна жить на своей земле! – заметил он назидательно.
– Еще одна ночь в этой темнице, продуваемой сквозняками, и вы едва ли довезете меня до Парижа живой!
– Будьте благоразумной, любовь моя! Речь вовсе не идет о возвращении в Париж. Что нам там делать, пока мы не получили ответ Его Величества? Ведь он не ответил вам, не так ли? Мы уже целую вечность не видели мсье де Мальвиля.
– Хочу напомнить вам, что дворец де Люин, который отныне будет носить имя де Шевреза, – приятнейшее место, а вы к тому же намеревались еще больше приукрасить его! Самое время этим заняться!
– Пусть пока работают архитекторы! Я дал на этот счет распоряжения Метезо,[6] так что мы сможем с комфортом переселиться туда к осени. Полно, любовь моя, – он взял ее руку и поцеловал, – будьте уверены, что я пекусь лишь о нашем общем благе. Посмотрите лучше, какие красоты вокруг! И улыбайтесь! Вас будут приветствовать на протяжении всего пути!
Герцогство, получившее статус пэрства десятью годами ранее, в самом деле не ограничивалось городком Шеврез с его замком и прилегающими землями. В него входили земли, феоды и сеньории Морепа, Данвилье, Мэнкура, а также Медона, Саклэ, Сатиньи и, наконец, Дампьера…
Именно туда они и прибыли к вечеру, проехав по разным дорогам в соответствии с маршрутом, намеченным герцогом. И Мария, которая, утомившись от нескончаемых радостных криков и постоянных остановок с покиданием кареты, устало прикрыла глаза, вздрогнула, когда супруг шепнул ей на ухо:
– Вот и Дампьер, Мария! Моя любимая резиденция! Скажите же, по душе ли она вам?
Мария открыла глаза и издала удивленный возглас, подавшись вперед, к дверце, чтобы лучше видеть. Место, в котором сходились три долины, было прелестным, и замок из розового кирпича с белыми вставками вдоль серо-синих крыш был не менее очаровательным. Между прекрасным озером и рвами с проточной водой шла тенистая дорога. Они свернули с нее, чтобы сперва через постоянный, а затем через подъемный мосты подъехать к воротам с башенкой в стиле Генриха IV, под островерхой крышей которой были прорезаны три окошка. Ворота открывали въезд во двор, не слишком большой, окруженный одноэтажными строениями. Главный дом, напротив, был двухэтажным, его высокие окна выходили в большой сад, где цветы в аккуратном обрамлении из самшита казались веселым ковром. По периметру шла открытая галерея, нависающая над бурными водами рвов. Картину довершал еще один обширный цветник, окруженный небольшим каналом, через который был перекинут мостик. Повсюду били фонтаны, и Мария невольно залюбовалась, глядя на дугообразные струйки воды.[7] Когда она повернулась к мужу, чтобы выразить свое восхищение, он улыбнулся:
– Вот вы и дома, госпожа герцогиня де Шеврез! Дампьер ваш, и вы можете украшать его по своему усмотрению. Конечно, здесь нет парка, но вокруг столько земли, что ничто нам не помешает разбить новый парк.
– Незачем торопиться! Я в восторге от замка в том виде, в каком он есть. Я уже полюбила его! – воскликнула она.
– Так же, как Лезиньи?
Она покраснела, точно свершив какую-то ошибку. За радостными впечатлениями она совершенно позабыла о том, что в течение средневековой ночи она не скрывала от Клода своего твердого намерения приезжать в Шеврез как можно реже и, окончательно избрав Лезиньи в качестве летней резиденции, возвратиться туда сразу же по возвращении из герцогства. Между тем нужно было как-то отвечать, и Мария сумела выкрутиться:
– Иначе! Лезиньи в конце концов отойдет моему сыну, к тому же он ближе к Лувру и, возможно, больше подойдет для зимней охоты.
Герцог подхватил:
– Кстати о Лувре, следует подумать о том, чтобы вы вернулись туда с почестями, подобающими моей супруге! Вы так и не получили ответ короля?
Мария подавила вздох: вопрос рано или поздно должен был возникнуть! Отныне, удостоверившись в том, что может удовлетворить свою страсть к ней, Клод стал проявлять беспокойство относительно своего места в королевском окружении. Герцогиня, словно ей вдруг сделалось жарко, раскрыла висевший у нее на поясе маленький веер из слоновой кости и перьев и принялась обмахивать раскрасневшееся лицо. Одновременно с этим она взяла своего супруга под руку:
– О, полагаю, ответ ждет нас в Париже. Мсье де Мальвиль, несомненно, уже вернулся, но ведь он не знает, где мы…
– Это правда, мы сбежали, словно деревенская влюбленная парочка, ищущая стог сена, чтобы там укрыться и миловаться, но что нам стоит послать за ним! Я тотчас же отправлю гонца.
Он произнес это слегка гнусавым голосом, который она терпеть не могла, кроме того, ей вовсе не понравилось сравнение ее любимого Лезиньи со стогом сена, но его предложение было вполне резонным, и ей нечего было возразить, к тому же она и сама хотела бы поскорей узнать новости.
– Благодарю вас, мой друг, вы предугадываете мои желания! Я только собиралась вас просить об этом. Ну а теперь покажите мне ваши апартаменты.
По ее словам, они понравились ей ничуть не меньше, чем сад. Большая зала, хорошо натопленная, украшенная фландрскими гобеленами и бархатными генуэзскими креслами, с монументальным камином и шестью большими окнами, была полна достоинства. Супружеская спальня, обитая алым узорчатым шелком, с постелью под белым балдахином и огромными восточными коврами устроила Марию во всех отношениях, и она с радостью в ней расположилась. Элен также не скрывала своего удовлетворения. Невзирая на детство, проведенное в бретонской башне, подверженной всем ветрам и зимним дождям, где удобств было немногим больше, чем в деревенском доме, она успела привыкнуть к мягким коврам под ногами, успокаивающему уюту бархатных штор и стенной обивки, к сытным обедам и ни с чем не сравнимому удовольствию от присутствия множества прислуги. В то же время грязный и зловонный Париж, несмотря на великолепие церквей и больших и маленьких дворцов, ничего не стоил в ее глазах по сравнению с воспоминаниями о дикой красоте равнин, покрытых цветущим вереском и утесником, искромсанных языками морских волн, временами столь бурных и бесконечно меняющих окраску. Поэтому Элен отдавала предпочтение сельским замкам, вроде Лезиньи или Люина. После аскетизма Шевреза Дампьер восхитил ее: за замком, садами и угодьями тщательно присматривал и ухаживал интендант Буаспийе.
– Здесь истинный рай, мадам, – призналась Элен герцогине, помогая ей стряхнуть дорожную пыль. – Мы будем часто приезжать сюда?
– Летом – несомненно. Я чувствую, что мне здесь очень понравится, но не забудь, что я собираюсь вернуться ко двору, в свои апартаменты в Лувре. Там мое место, и только там мне дышится легко, пусть Сена и полна всяких отбросов, которых никогда не знала эта чудесная речушка, – добавила она, указывая на Иветту, хорошо видную из окна.
– Но разве вы не счастливы? Опасность миновала, вы стали женой человека, которого любите!
Молния блеснула в синих глазах молодой женщины. Она задумалась на секунду, нанесла немного духов на кончик пальца, дотронулась им до шеи и мочек ушей, после чего улыбнулась своему отражению в зеркале:
– Я удовлетворена, Элен! Счастлива – слишком сильное слово в моем случае.
– Но вы хотя бы любите господина герцога?
– Я люблю его так же, как любила своего покойного супруга.
– И только?
– И только! В первый раз меня выдали замуж, не спросив моего мнения, во второй раз я практически заставила Шевреза жениться на мне. Но если в моей жизни были и есть приятные моменты, радующие мое тело, слишком многое поставлено на карту, и я вовсе не так представляю себе Любовь! Впрочем, – добавила она, пожав плечами, – я не уверена, что она существует где-то еще, кроме как в стихах пылких сочинителей. Мне казалось, что я испытываю это чувство, когда король был моим явным другом, навещал меня постоянно, когда я была в большей степени королевой, чем его бедная инфанта. Как же билось мое сердце, когда он приближался ко мне!
– Но, может, то было лишь тщеславие – властительный король у ваших ног! Любовь не терпит примесей в чувствах.
– Быть может, ты права! Однако же я страдала и все еще страдаю от того, как он поступил со мной! И я непременно должна отомстить!
Девушка промолчала. К чему спорить? Утверждать, что в Марии говорит лишь уязвленная гордость? Она никогда не признается в этом.
Несколько дней спустя Мальвиль прибыл в Дампьер вместе с гонцом, который двое суток дожидался его в Париже. Он привез письмо от мсье де Бассомпьера к Шеврезу, а в его глазах светилось воспоминание о том, что он видел и с чем расстался не без сожалений. Он все еще ощущал в ноздрях запах пороха, так что новые владения Марии он окинул лишь рассеянным взглядом. Пока супруг читал послание от своего кузена, Мария захотела узнать больше.
– Черт побери, Мальвиль, вам нечего мне рассказать? Ну, что вы тут стоите как вкопанный, точно меня и вовсе не существует! Вы видели короля?
– Издали, госпожа герцогиня. Всего лишь издали! Он был так поглощен осаждаемым им городом Руайаном! Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы монарх с таким пылом предавался военным занятиям. У него просто не было времени меня принять. У нас положительно великий король, мадам!
Мария начала терять самообладание:
– Возможно, но постарайтесь вспомнить о том, что отнюдь не ради этой потрясающей новости я просила вас проделать добрых триста лье пути туда и обратно. Что с моим письмом?
– Мсье де Бассомпьер любезно согласился взять все на себя и настоятельно советовал мне не искать встречи с Его Величеством, который, кстати сказать, был уже в курсе вашего брака благодаря записке, которую принцесса де Конти прислала мсье де Бассомпьеру, который, разумеется…
– Тут же поспешил выложить эту новость нашему государю! Что за осел! Не мог попридержать язык до тех пор, пока я сама все не расскажу? И как была воспринята новость?
– Хуже некуда! – проворчал Шеврез, закончивший читать письмо. – Бассомпьер пишет, что король рассердился так, что ему, де Шомбергу и юному Ла Валету с трудом удалось его успокоить, напомнив ему о некоторых моих прежних заслугах. Бассомпьер пишет также, что королю удалось поднять боевой дух армии, проведя рекогносцировку прямо с бруствера траншеи, несмотря на свистящие вокруг пули. Он ни разу не пригнул голову. Этот подвиг поднял королю настроение, но я буду вынужден покинуть вас, дорогая.
– Что вы такое говорите? – пробормотала молодая женщина, бледнея при мысли о будущем, которое нарисовало ей воображение. – Он хочет, чтобы вы оставили меня?
– Что вы выдумываете! Церковь благословила нас, насколько мне известно. Нет, Бассомпьер полагает, что Его Величество скорее простит, если я сам отправлюсь просить за вас.
– За меня? – возмутилась Мария. – А вас это как будто не касается?
– Конечно, касается, но Бассомпьер уверяет, что король будет рад меня видеть. Мне стоит выехать немедленно. Тем временем наши друзья постараются подготовить его к моему приезду.
– А мне что делать? Я так хочу поехать вместе с вами! – с внезапным пылом заявила она.
– Что вы станете делать в войсках? К тому же не думаю, что ваше присутствие будет приятно…
Замечание было жестоким, и Мария смерила супруга презрительным взглядом.
– Очевидно, и вам тоже! Вы похожи на старую полковую лошадь, заслышавшую звук трубы! Вы только и мечтаете о том, чтобы, заперев меня в своем доме, отправиться к вашему господину и вновь вдохнуть запах пороха.
– Не стану отрицать. Я военный человек. Полагаю, вам было это известно. К тому же мне казалось, что вам не терпится вновь занять ваше место подле королевы?
Она была не права и понимала это. Было глупо искать ссоры с ним лишь из-за того, что он изъявил намерение ненадолго ускользнуть из ее рук, но так уж она была устроена: если кому-то довелось полюбить ее и встретить ответное чувство, он должен был оставаться в ее надушенных силках до тех пор, пока она того хотела. Клод заслуживал наказания, и оно не заставило себя ждать.
– Конечно, я этого хочу – так, что вы и представить себе не можете! – проговорила она с сияющей улыбкой. – Не дайте хотя бы себя убить! Не то придется все начинать сначала, и ума не приложу, за кого я теперь могла бы выйти замуж!
– Мадам! – попробовал возразить герцог, почувствовав себя уязвленным. – Я думал, вы любите меня…
– Но я люблю вас, монсеньор! Пусть же, однако, это вас не задерживает. По правде говоря, у меня здесь будет столько дел, что скучать мне не придется. Впрочем, возможно, я отправлюсь в Люин за детьми! Я так по ним скучаю!
Габриэль молча наблюдал за этой размолвкой, не смея вмешаться и страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте. Он хотел было попросить герцога взять его с собой, но нетрудно было догадаться, как на это отреагирует герцогиня. Очень скоро он узнал, как воспринял бы его просьбу счастливый супруг, когда тот заявил, что рад его, Мальвиля, возвращению и вверяет Марию его заботам. Мечте, которую он лелеял на протяжении всего пути, в ближайшее время не суждено было сбыться.
Между тем король, падкий на новые виды оружия, только что освоил мушкет и немедленно организовал первый отряд конных мушкетеров: в него вошла сотня дворян, специально отобранных и поставленных под начало Арман-Жана де Пейра, графа де Тревиля. Посвященный в гвардию, приближенную к королевской особе, этот новый отряд обещал стать весьма популярным. И Габриэль де Мальвиль теперь страстно желал облачиться в один прекрасный день в голубой плащ, украшенный крестом и геральдическими лилиями. Увы, пока ему надлежало оставаться там, куда поставила его судьба.
Ровно через месяц после своей свадьбы Клод де Шеврез присоединился в Сент-Эмильоне к королю, только что прибывшему туда после капитуляции Руайана. Герцог все же слегка беспокоился насчет приема, который его ожидал. Все, однако, прошло отлично. Довольный своей победой, предвещавшей удачное продолжение кампании, Людовик XIII встретил своего кузена так, как будто они лишь вчера расстались, и даже расцеловал его. Несмотря на суровую внешность, которую еще больше подчеркивала его врожденная серьезность, молодой король (ему исполнился двадцать один год) умел быть милым, и его редкие улыбки отличались неожиданным обаянием.
– Наше оружие творит чудеса, дорогой кузен, – сказал король, – но, слава богу, осталось еще множество дел, и вы прибыли как раз вовремя, чтобы внести достойную лепту.
Ни слова о злополучном браке, ни слова о Марии!
– Должен ли я поговорить с ним об этом? Принести извинения? – спросил Шеврез Бассомпьера, встретив его с подлинным облегчением. Двое мужчин были почти сверстниками и знали друг друга с самого детства, проведенного в Лотарингии.
Франсуа, барону де Бетштайну (на французский лад – Бассомпьеру) де Аруэ де Ремонвилю де Бодрикуру и д’Орме было всего девятнадцать на момент приезда в Париж вместе с принцем де Жуанвилем, будущим герцогом де Шеврезом. Господа де Бельгард и де Шомберг представили его королю Генриху IV, который тотчас же проникся дружескими чувствами к этому живому, отважному и предприимчивому юноше, белокурому и со светлой бородкой, надушенной амброй. Очень смелый, умный, образованный (он читал на латыни и говорил на четырех языках: английском, немецком, итальянском и испанском), он отличался к тому же элегантностью, острым умом и языком, и женщины его обожали. Их было немало в его жизни, но он имел несчастье попасться в коготки Марии д’Антраг, сестры маркизы де Верней, фаворитки Генриха IV, с которой вот уже более пятнадцати лет он вел тяжбу по поводу расторжения помолвки, усугубленной рождением ребенка. Что вылилось для бедолаги в большие неприятности, вплоть до отлучения от церкви, к счастью, через год отмененного, но также и в продолжительный роман с принцессой де Конти. Подобные приключения не могли не способствовать полному пониманию Бассомпьером проблем его друга Шевреза. Будучи сам в большом фаворе у Людовика XIII, он призывал к терпению.
– Лучше воздержись! Если король делает вид, что ему неизвестно о твоем браке, будет величайшей бестактностью напоминать ему об этом.
– Что же мне делать?
– Сражаться с врагами! Парочка подвигов скажут в твою пользу больше, чем долгие уговоры.
Совет был действительно хорош, и Шеврез, испытывая облегчение оттого, что избежал опасных вспышек королевского гнева, решил ему последовать, тем более что на войне он чувствовал себя как дома. Армия между тем продолжала свой путь, особенно тяжелый из-за обильных весенних дождей, сделавших дороги непроезжими. Двадцать второго мая, на следующий день после приезда Клода, войска достигли реки Дордонь у Кастильона. Двадцать пятого они были у городка Сен-Фуа-Ла-Гранд, который осаждал командующий королевской армией мсье д’Эльбеф и который защищал мсье де Ла Форс, герой-протестант, принятый в Варфоломеевскую ночь за убитого. Король уже оккупировал принадлежавший де Ла Форсу соседний замок и знал, что представляет собой этот доблестный противник. Он отправил своего государственного секретаря Ломени де Бриенна на переговоры не только насчет Сен-Фуа, но также и Нижней Гиени. И в день, когда Ла Форс сдал ему город, Людовик XIII произвел его в маршалы Франции и выплатил компенсацию в размере двухсот тысяч экю, навсегда привязав к себе таким образом одно из наиболее благородных семейств королевства.
Дорога, однако, продолжалась, став еще более тягостной: регион охватила эпидемия чумы. В садах гнили брошенные трупы, которые король велел сжечь. Вода была заражена, не хватало хлеба, но армия шла вперед, не останавливаясь. Бледный и напряженный, Людовик XIII все видел, все слышал, как и полагается истинному полководцу, и хоть он и грозил снять голову инженеру-понтонеру, промедлившему около Ло, когда кавалерия подошла к Авейрону и нужно было переправляться вброд, он сам бросился в бурный поток, спасая одного из своих людей. Целью похода был мощный форпост гугенотов Негрепелисс, упорно отказывающийся сдаваться и ожесточенно обороняющийся. Именно Шеврез, пустившись на штурм во главе «солдат удачи», летучего отряда нападения, вместе с Бассомпьером и Прасленом захватил позицию для короля, мучившегося тогда от тяжелейшего приступа дизентерии. Вместо него неудачно командовал принц де Конде. Негрепелисс был разграблен и сожжен под предлогом того, что в январе его обитатели убили четыре сотни людей из королевской армии.
Шеврез тем не менее совершил свой подвиг, следуя совету Бассомпьера. Людовик поблагодарил его и приблизил к себе, спрашивая его мнение и даже призвав его в Совет.
– Думаю, момент настал, – заявил Бассомпьер. – Ты в большем, чем когда-либо, фаворе. Пойдем поговорим с королем!
Увы, Людовик оказался крайне злопамятным. Был ли момент подходящим или нет, но король резко осадил двух друзей.
Все это время Мария томилась от скуки в Дампьере, пытаясь не подавать виду и придумывая себе все новые занятия. Она старалась сделать еще красивее поместье, которое нравилось ей с каждым днем все больше, в особенности сады, которые она хотела сплошь засадить розами. Она отправила Габриэля в Люин за детьми и с удовольствием наблюдала за тем, как двухлетний герцог и Луиза, ее четырехлетняя дочь, резвятся среди самшитовых клумб, наполненных цветами. Младшая Анна-Мария важно прогуливалась по дорожкам на руках у кормилицы, пытаясь поймать бабочек, привлеченных ее молочным запахом. И рядом с ними Мария чувствовала себя самой обыкновенной молодой матерью, похожей на других, отрешенной от своих забот и амбиций, радующейся при виде веселых детских лиц. Луиза была похожа на нее и обещала стать красавицей, Луи-Шарль больше походил на своего отца, и было бы чудесно, если бы он унаследовал также отцовское обаяние. Что до малышки Анны-Марии, то, если не считать легких белокурых локонов, выбивавшихся из-под кружевного чепчика, пока было еще слишком сложно сказать, в кого она пойдет. Благодаря этой семейной атмосфере дни казались Марии короче, напоминая ей собственное детство с любимым братом в отцовском замке Кузьер в долине Луары.
В то же время она со всей серьезностью осваивала обязанности хозяйки замка, как когда-то в Лезиньи. Деревенские жители поняли, что с ней легко иметь дело. Каждое воскресенье она отправлялась в церковь Святого Петра, охотно останавливаясь по дороге, чтобы выслушать жалобу, подать милостыню или дать совет, иногда подсказанный Мальвилем, если ей не хватало собственного опыта. Улыбчивая, добрая, щедрая от природы и не напыщенная, она располагала людей к себе, и вскоре у жителей Шевреза вошло в привычку преодолевать расстояние длиной в лье, отделяющее их от Дампьера, чтобы попросить помощи у своей герцогини.
Принуждая себя к столь спокойной и размеренной жизни с простыми обязанностями хозяйки большого поместья, Мария тем более заслуживала уважения, что внутри у нее все клокотало, ибо дни шли за днями, а от супруга, находившегося в армии, не было ни единой весточки. Так прошли три тяжелейших месяца, когда от малейшего стука копыт у нее разрывалось сердце.
Наконец, когда обитатели Дампьера, скрываясь от июльской жары, наслаждались прохладой окрестных вод и тенью сада, прибыл всадник, покрытый потом и пылью, и, спешившись, первым делом потребовал пить. Он напился и даже облился водой – в тот день стояла страшная жара, и герцогиня полураздетая отдыхала в своей спальне, освежаясь с помощью миндального молока, смачивая виски розовой водой и обмахиваясь веером. Услышав, что прибыл «гонец от господина монсеньора герцога де Шевреза», она вскочила на ноги и была готова немедленно бежать навстречу посланцу, но Элен преградила ей дорогу, чтобы облачить ее в просторный пеньюар из тончайшего полотна. Оттолкнув девушку в сторону, Мария выскочила из спальни босиком, в выглядывавшей наружу нижней сорочке, а Элен бросилась вслед за ней. Впрочем, Мария успела добежать лишь до роскошной лестницы из белого камня, где ее встретил спешивший ей навстречу Мальвиль с письмом в руках.
Она схватила письмо, сломала красную сургучную печать, развернула послание, пробежала наскоро глазами и издала настоящий победный вопль, отголоски которого донеслись до самых окраин поместья, заставив перекреститься деревенских жителей, решивших, что в замке случилась беда.
– Спасена! – закричала она, бросаясь на шею Элен с таким пылом, что девушка едва устояла на ногах. – Готовь мои сундуки, а вы, Габриэль, скажите, чтоб запрягали лошадей! Сегодня же вечером мы отправляемся в Париж и будем ехать всю ночь, если понадобится. Завтра я должна быть подле королевы, когда она проснется.
– В такую-то жару? А как же дети?
– Дети останутся здесь! Тут им будет лучше, чем среди парижской духоты и вони! Ах! Мне нужно одеться! Позови Анну!
Продолжая давать отрывистые указания, Мария вдруг поймала на себе веселый взгляд Мальвиля.
– Что смешного?
– Я не смеюсь, мадам, я улыбаюсь при виде вашей радости. Если я правильно понял, мы больше не в опале?
– Ни в коей мере! Монсеньор пишет, что король согласился, чтобы я вновь заняла свое место в окружении королевы! За мной сохранены все мои обязанности, включая и должность старшей фрейлины! Разве это не чудесно? Вот, читайте! – добавила она, внезапно ощутив необходимость разделить свое счастье с тем, кто помог ей его обрести.
– Похоже, монсеньор отлично проделал свою работу. Он уточняет, однако, что ему удалось добиться результата лишь благодаря личным заслугам, это своего рода благодарность за оказанные услуги.
– Тысяча чертей! Мальвиль, если так было угодно Богу…
– …или дьяволу?
– Не говорите глупостей! Главное то, что завтра я вернусь в Лувр через парадные двери. Так что не цепляйтесь к мелочам и будьте готовы сопровождать меня! Ах! Хочу карету с гербами, и чтобы ею правил Перан! Поторопитесь! Вы все еще здесь?!
Менее чем через час все было готово. Мария дала указания Буаспийе, поцеловала детей, раздала кучу рекомендаций и, не думая больше о жаре, отправилась наконец в Париж, не в силах сдерживать переполнявшую ее радость, сравнимую разве что с ликованием евреев при виде Земли обетованной. В своем письме Клод настойчиво рекомендовал ей возвратиться как можно тише, как бы на цыпочках, чтобы не вызвать очередной гнев короля, но Мария чувствовала себя победительницей. Она возвращалась в Лувр, чтобы царствовать через Анну Австрийскую, а не для того, чтобы пребывать там в забвении! И когда король вернется… Но до этого еще далеко! По словам Клода, армия готовится покинуть Тулузу, где Людовик был болен, собираясь двигаться в сторону Прованса через области, которые сдавали одна за другой. Немало воды утечет под мостами Сены, прежде чем в галереях Лувра отзовутся эхом властные шаги государя. Нужно с пользой употребить предстоящее время.
Так она и сделала. На следующее утро в платье из тафты, переливающейся точь-в-точь как ее глаза, открывающем атласную юбку, белоснежную, как большой отложной воротник из кружев и высокие манжеты, над которыми расширялись рукава с прорезями, украсив шею колье из крупных жемчужин с маленьким изумрудным крестиком, Мария села в начищенную карету с гербами Шеврезов и приказала доставить ее в Лувр, чтобы придать своему возвращению как можно больше блеска, хотя она вполне могла бы пройтись пешком через сады. Но она хотела воспользоваться привилегией, предоставлявшейся только принцам: въехать в карете в парадный двор и выйти лишь у дверей, ведущих в покои королевы. Даже будучи герцогиней и супругой коннетабля, до сих пор она оставляла свою карету у ворот.
Лувр в ту пору являл собой собрание разномастных строений, отражающих архитектурные вкусы нескольких эпох. Центральный фасад со стороны Австрийской улицы был полностью средневековым и почти черным. Массивные башни и рвы, наполненные более или менее грязной водой, подъемный мост и первая зубчатая стена, украшенная башенками, увидели свет еще при первых Капетингах. Вторая стена была моложе, а между двумя каменными оградами находились две площадки для игры в мяч, которой любили забавляться король и его приближенные.
Вход во дворец был свободным для всех прилично одетых и пеших посетителей. Несмотря на ранний час, уже собралась толпа на мосту, охраняемом лучниками Прево. Двое из них скрестили свои протазаны перед роскошной каретой, запряженной шестеркой лошадей. Тогда Перан гаркнул во все горло:
– Дорогу! Дорогу ее светлости госпоже герцогине де Шеврез, принцессе де Жуанвиль, старшей фрейлине Ее Королевского Величества!
Один из офицеров подошел, снял шляпу, приветствуя гостью, и дал указание пропустить ее, и Перан направил лошадей под темный свод длинной арки ворот Бурбона. Несмотря на то что король находился на войне, тут было немало придворных, торговцев, финансистов, приехавших из любопытства провинциалов и даже иностранцев. В толпе можно было заметить и нескольких женщин. Всех их направляла французская стража в синих одеждах с красной отделкой. Перед входом в покои королевы стояла одна-единственная карета, которую Мария узнала с удовольствием: карета принадлежала принцессе де Конти, ее лучшей подруге, а теперь и золовке.
Охранявшие дворец изнутри швейцарцы в красных плащах с синими обшлагами и коротких белых штанах отдали честь Марии, и она поднялась по лестнице, дрожа от горделивой радости. Она была неотразима и знала это. Не было нужды оборачиваться: она чувствовала на своей спине, на затылке обжигающие взгляды мужчин. Как же приятно было ощущать это после бесконечных месяцев затворничества!
В приемной, помимо личной стражи, Мария обнаружила шевалье де Жара, Франсуа де Рошешуара, одного из шталмейстеров королевы. Он беседовал у окна с юным шлейфоносцем Пьером де Ла Портом, прозванным не так давно «вешалкой» Анны Австрийской. Первый с жаром поспешил навстречу Марии.
– Наконец-то, госпожа герцогиня! Вы и не представляете, как же я рад вашему возвращению!
– Неужели? Если вам так меня недоставало, что же вы не приехали ко мне и не рассказали об этом?
– Я бы не посмел, и, по правде сказать, я особенно рад за королеву! У нее такая скука с тех пор, как вы нас покинули! Двор уже не тот без вашей улыбки.
– Чем же занимается теперь королева?
– Она молится все больше и больше! За здоровье короля, за его победы, за своих испанских родственников, за отца, брата, сестер, ибо на этот раз наш государь сражается не с ними! Она советуется со своим исповедником, жжет повсюду свечи, и я уверен, прости Господи, что она вместо духов поливает себя ладаном! Это уже не Лувр, а Эскориал. Мы скучаем гораздо сильнее, чем у королевы-матери! Впрочем, ее здесь нет! Вы, конечно же, не знаете, что она пустилась вслед за королем, чтобы разделить с ним славу!
– Бог ей в помощь! А теперь утешьтесь! Я здесь именно для того, чтобы вернуть Ее Величеству радость жизнь. Она сейчас одевается, я полагаю?
– Да еще как! С тех пор как королева потеряла ребенка, донья Эстефания заправляет всем и заставляет ее носить траур!
– Какая нелепость! Придворный траур по близким родственникам длится всего лишь месяц. Что уж говорить о зародыше! Да и прошло уже добрых пять месяцев! О чем только думают фрейлины?
– Старуха де Монморанси, соблаговолившая вернуться к своим прежним обязанностям после… мммм… отъезда вашей милости, как говорят англичане…
– Который все восприняли как грядущую опалу?
– Если вам так угодно! Так вот она вернулась на прежнее место и поет хором с дуэньей. А на фрейлину, отвечающую за королевские туалеты, госпожу де Верней, все эти события оказали такое воздействие, что она старается как можно чаще болеть. Разумеется, она не чувствует в себе достаточно смелости, чтобы противостоять в одиночку семейству д’Альберов!
Антуанетта де Верней приходилась сестрой де Люину, де Кадне и де Бранту. Она любила Марию, и та отвечала ей взаимностью, но, конечно же, Антуанетта предпочитала показываться как можно реже, пока судьба золовки оставалась под вопросом.
– О господи! Я вернулась вовремя! Но, кажется, я видела внизу карету принцессы де Конти….
– Да, но ее здесь нет. Приехала лишь служанка с подарком для Ее Величества…
Мария одарила собеседника обольстительной улыбкой и протянула для поцелуя руку, которую он задержал в своей чуть дольше, чем того требовали приличия.
– Благодарю вас, шевалье! Благодаря вам я теперь знаю, как обстоят дела! Доложите обо мне, пожалуйста!
Докладывать отправился Ла Порт. Он провел герцогиню через прихожую, где хранилось столовое серебро и которая одновременно служила столовой, затем через Большой Кабинет, где пол был выложен плиткой и покрыт роскошным турецким ковром. Здесь стояли также кресла, стулья, столы из эбенового дерева и высокие серебряные канделябры с красными свечами; сундуки, драгоценные вазы, несколько книг в богатом переплете, на одном из кресел лежала забытая гитара, прекрасно дополняя убранство этой прекрасной комнаты, окна которой, как и окна апартаментов, выходили одновременно в Квадратный двор[8] и на Сену. Здесь постоянно находился секретарь. Затем они проникли в комнату, самую просторную и самую роскошную из всех, имеющую к тому же балкон, выходящий на реку. Позолоченные резные панели из дерева, лепные украшения и расписанный яркими красками потолок служили обрамлением для стоявшей на возвышении кровати, прикрытой пологом из парчи, расшитой золотом и серебром. От остальной части комнаты кровать была отделена балюстрадой из литого серебра, к которой крепились канделябры с зажженными свечами. Гобелены, уже не фламандской, а французской работы,[9] довершали роскошное убранство, дело рук Марии Медичи, которая, приехав в Париж, пришла в ужас от ветхости старого Лувра, где ей предстояло жить. И она поселилась у Гонди, своих соотечественников.
Когда семь лет назад, в 1615 году, Людовик XIII женился на инфанте, королева-мать ограничилась тем, что перенесла личные вещи, главным образом бесчисленные драгоценности, в свои апартаменты на первом этаже с выходом в сад и в антресоли дворца. Осталось, однако, множество сундуков из дерева ценных пород, в которых частично хранился королевский гардероб (остальные платья находились у фрейлины, отвечающей за туалеты королевы, и у горничных[10]), расставленных поблизости от туалетного столика, за которым сидела королева в длинном халате из белого атласа, накинутом поверх сорочки, расшитой серебряными и фиолетовыми нитями. Вокруг нее суетились старшая горничная мадам де Бельер, две-три служанки, а также лакей, который как раз собрался унести кувшин и хрустальную чашу, после того как Ее Величество закончила омовение с помощью большой губки, предназначенной исключительно для этой цели. Наступила очередь причесываться, и донья Эстефания де Виллагиран, переименованная в Стефаниль, готовилась приступить к делу. Типичная испанская дуэнья, она была уже в годах, худая и темноволосая, сухая, точно сушеная слива, и прямая, как доска, в своих фижмах, сделанных из железа, как полагали фрейлины. Она вырастила королеву, и та питала к ней своего рода почтение, что вызывало раздражение у французских дам.
Имя мадам де Шеврез, громко произнесенное Ла Портом, произвело эффект, подобный булыжнику, попавшему в пруд с лягушками. Стефаниль выронила гребень с возмущенным воплем, а все прочие обернулись к дверям, в которые молодая женщина только что вошла быстрым шагом и присела в глубочайшем и почтительнейшем из реверансов. В порыве чувств королева, внезапно повеселев, поднялась и подошла к ней, протягивая руки навстречу:
– Вы, Мария? Какая радость! Король, мой супруг, стало быть, снял с вас наказание?
– По всей видимости, это так, раз я здесь! И бесконечно счастлива, что вновь могу запечатлеть поцелуй на руке моей королевы!
– О, на это раз я вас поцелую! Вы даже не представляете, какую радость вы мне доставили!
Две женщины расцеловались посреди этой роскошной комнаты, и картина эта поистине заслуживала кисти художника. Почти ровесницы, с разницей всего лишь в год, они излучали равный блеск. Практически ничего испанского не было в этой зеленоглазой инфанте с белокурыми шелковистыми волосами и светлой, легко краснеющей кожей, ибо она отказывалась накладывать маску, в отличие от всех кокеток, и слишком часто подвергала свое лицо воздействию непогоды и насекомых. Чуть крупноватый нос не портил общего впечатления, а маленький круглый и пухлый рот так и притягивал взгляд своей очаровательной свежестью. Несмотря на небольшой рост, Анна Австрийская отличалась прекрасным сложением, обладала кожей фарфоровой белизны и самыми прекрасными и изящными руками, какие только можно себе вообразить.
Пока она вновь усаживалась к большому венецианскому зеркалу, Мария принимала приветствия других дам. Лишь одна из них, чье присутствие Мария заметила не сразу, поскольку та держалась в тени кровати, подошла с неприступным видом и окинула ее взглядом с ног до головы:
– Могу ли я узнать, являетесь ли вы по-прежнему старшей фрейлиной?
– Мое присутствие должно было бы избавить вас от необходимости задавать подобные вопросы, мадам де Монморанси! К тому же мне следовало бы удивиться: я полагала, что вы отказались от своей должности?
– Поскольку вас здесь больше не было, у меня исчезли все поводы, чтобы отказываться от службы Ее Величеству, и на этот раз я не отступлюсь.
– Нет? Вам придется! Вас разозлило, что должность старшей фрейлины досталась более молодой и более благородной, чем вы?
– Вам, видимо, неизвестно, что Монморанси – первые христианские бароны королевства?
– Но не ваши предки Бюдо! Поговаривают даже, что вы заключили сделку с самим мессиром Сатаной, чтобы, как вы говорите, первый христианский барон королевства, коннетабль герцог де Монморанси, женился на скромной Луизе де Бюдо.
– Скромной, но из благородного семейства! У д’Альберов-то не бог весть какие предки!
– Но я-то из рода Роанов, и в моих жилах течет кровь королей Бретани. И нынче я принцесса Лотарингская! Кому ж, как не мне, быть старшей фрейлиной? Будьте благоразумны, мадам. Отныне я ведаю всем в покоях королевы!
Застывшее лицо пожилой женщины (она была на тридцать лет старше Марии!) внезапно пожелтело, точно от прилива желчи.
– Смотрите, как бы вам не пришлось поплатиться за вашу дерзость. Королева еще не получила никаких посланий на ваш счет от своего царственного супруга.
В это самое мгновение в дверях показался секретарь с письмом на подносе.
– Послание Ее Величеству! – объявил он. – Королевская почта!
Его появление заставило двух соперниц умолкнуть. Анна Австрийская, прислушивавшаяся к спору, не зная, как его прекратить, поспешила ознакомиться с содержимым конверта, и ее озабоченное лицо прояснилось.
– Дамы, я думаю, здесь нечего добавить. Король, мой супруг, настоящим письмом сообщает мне, что, принимая во внимание заслуги герцога де Шевреза, он согласен с тем, чтобы герцогине были вновь возвращены ее обязанности и прерогативы.
Тон королевы подразумевал ответную тишину, но мадам де Монморанси была в такой ярости, что не обратила на это внимания.
– Ну, коли так, я уступаю место! Никогда в жизни я не стану подчиняться какой-то… потаскухе, пусть даже она принцесса! И я дойду до самого короля, поддавшегося проискам этого простака де Шевреза!
И после самого чопорного реверанса фрейлина покинула апартаменты с поджатыми губами и высоко поднятой головой. Мария проводила ее насмешливо – довольным взглядом, после чего быстро развернулась на каблуках и подошла к королеве, перед которой горничные разложили платья темных расцветок с едва заметной вышивкой, самым веселым из всех цветов был темно-бордовый, который даже у епископа не вызвал бы интереса. В это же самое время донья Эстефания готовилась причесывать королеву. Мадам де Шеврез вмешалась:
– Что вы делаете? Где дама, ответственная за королевский туалет? Это она должна заботиться о прическе Ее Величества!
– Мадам де Верней больна, как обычно! – сказала мадам де Бельер.
– В таком случае я беру это на себя!
Сняв перчатки, Мария бросила их на кресло и заняла место позади Анны Австрийской, взяв гребень из рук дуэньи, которая фыркнула, как рассерженная кошка. Одновременно Мария окинула взглядом предложенные туалеты.
– Это что такое? – презрительно произнесла она. – Разве кто-то недавно умер?
– Королева потеряла плод, и король сейчас воюет… по крайней мере, таково мнение доньи Эстефании, – прошептала мадам де Шавиньи.
– Что за глупости! Король одерживает одну победу за другой, а плод не успел даже толком сформироваться! Уберите эти платья! Сейчас июль, черт возьми! Мне нужны легкие ткани, что-нибудь светлое!
Анна мягко запротестовала:
– Не слишком, моя милая! Я собираюсь после полудня совершить поездку к обители кармелиток в Шайо.
– Это вовсе не повод одеваться так же, как они! Впрочем, чтобы не слишком их шокировать, я предлагаю серое атласное платье с юбками и прорезями из белого атласа. И жемчуг. Много жемчуга! Его блеск усиливает блеск королевы. Ну же! Живее!
Атмосфера совершенно переменилась. Анна вновь улыбалась, радуясь возвращению подруги, дамы вокруг нее непринужденно болтали, в то время как ловкие пальцы Марии трудились над прической. Она быстро причесала свою госпожу по собственному вкусу, с помощью шпилек уложив массу светлых волос в низкий шиньон, унизанный жемчужинами, и оставив несколько легких локонов вокруг лица.
– Вы, наверное, о многом хотите мне рассказать, Мария? – заметила королева, глядя на себя в зеркало.
– Да, мадам! Но я предпочла бы сделать это наедине.
– У нас еще будет время! Я больше не хочу расставаться с вами и дам распоряжение приготовить ваши прежние апартаменты…
– Под самой крышей? – вырвалось у Марии, безо всякого удовольствия вспоминавшей жалкую клетушку, которую выделил ей после смерти де Люина Людовик XIII и в которой она произвела на свет свою младшую дочь.
– Нет. Те, прежние, прямо над этой спальней, и мы вновь откроем маленькую лестницу!
– Разве она закрыта?
Юная королева одарила свою вновь обретенную старшую фрейлину одной из своих редких лучезарных улыбок, способных открыть даже самые закрытые сердца.
– Это был путь дружбы, Мария. Я не могла допустить, чтобы им пользовалась другая дама.
Тронутая этими словами, Мария оставила флакон ароматического масла, которым она собиралась сбрызнуть уже готовую прическу, чтобы, опустившись на одно колено, припасть губами к руке королевы с таким чувством, которое удивило даже ее саму. До сих пор испанка была для нее красивой дурочкой, невинной и покладистой, ограниченной жесткими условиями положения инфанты, более или менее запуганной мужем и весьма эгоистичной. Свидетельство подобной привязанности меняло ее планы на будущее: до сих пор Мария рассчитывала использовать Анну для того, чтобы отомстить обманувшему ее королю. Теперь же она дала себе слово если не сделать Анну счастливой, то по крайней мере принести ей хоть частичку счастья.
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
6
Знаменитый архитектор того времени.
7
Шестьдесят лет спустя это замок был разрушен, и на его месте был возведен новый, сохранившийся до наших дней, по проекту Мансара.
8
Гораздо меньших размеров, чем нынешний.
9
Генрих IV выписал из Фландрии двух мастеров по вышивке, Франсуа де Ла Планша и Марка де Комана, поселив их в доме, принадлежавшем богатому семейству Гобеленов.
10
Платяных шкафов в ту пору еще не существовало.