Читать книгу Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - К. У. Гортнер - Страница 10

Sala Reale, главный ватиканский зал для приемов, был битком набит гостями, собравшимися на торжество по поводу коронации папы. Звучала безмятежная лютня, от сотен горящих свечей все вокруг сверкало. Над этим оранжевым сном парил мой отец в белой сутане. Он сидел на возвышении и принимал поздравления от послов из Венеции, Флоренции, Неаполя и Милана, а также из различных королевств Европы. Вдоль стен стояли папские гвардейцы, их неподвижные глаза, казалось, не замечали коварных аристократов с их семействами. Столы под полотняными скатертями предлагали сочное жареное мясо кабана с яблочным соусом и розмарином, фазаньи яйца пашот в сладкой сметане, маринованную оленину с зубчиками чеснока, павлина, запеченного с трюфелями. Слуги разливали из больших серебряных кувшинов вино Ломбардии и Тосканы в расписные керамические кубки. Некоторые бессовестные дамочки прятали эти кубки в своих юбках, чтобы сохранить на память об этом дне.

Папочка излучал доброжелательство. По окончании интронизации (утомительного ритуала, который затянулся настолько, что он упал в обморок, вызвав панику среди верующих) он попал в окружение всего того, что наиболее любил: дорогого вина, вкусной еды, музыки, смеха и хорошего общества.

А вот лицо Джулии внушало мысль, что она никогда больше не улыбнется. Несколько часов она провела перед зеркалом, решая, что надеть, и в конечном счете остановилась на сиреневом шелковом платье и рубинах. Выглядела она потрясающе, но тем не менее ее задвинули на задний план, поручили роль моей компаньонки, а Адриана в это время развлекала благородных матрон. Впрочем, Джулия почти не уделяла мне внимания – она не могла оторвать глаз от моего отца. Когда он покинул зал, она принялась ходить туда-сюда и остановилась, только когда он вернулся, облаченный в черный кастильский колет с расширяющимися полами, который придавал его фигуре внушительность и скрадывал полноту. Джулия не сводила с него глаз, пока он вместе с Хуаном обходил зал, похлопывал по спинам кардиналов, называл по именам гостей, демонстрировал свою необыкновенную память на людей.

– Ты посмотри на него! – возмущенно проговорила она. – Расхаживает в своем испанском бархате, а эти римские козлы подсовывают ему своих дочерей, словно он собирается обзавестись гаремом.

– Он должен проявлять внимание к людям, – сказала я, глядя на папочку.

Он милостиво кивал, когда очередное зардевшееся подношение выталкивали к нему и оно простиралось ниц у его ног. Рядом с ним Хуан, в своих великолепных одеяниях, тоже оценивал девиц опытным взглядом. Стоявший за ним его товарищ Джем, султанский сын, проводил языком по губам, словно прикидывал, не съесть ли ему этих красоток.

– Проявлять внимание? – ломким смехом рассмеялась Джулия. – Нет, Лукреция, даже ты не можешь быть такой наивной.

Я нахмурилась, не понимая толком, что она имеет в виду. Бессчетное число раз я наблюдала, как мой отец и брат проходят по переполненным залам, очаровывая людей. Женщины неизменно реагировали на них – да и как могло быть иначе? Но Джулия смотрела по-другому, потому что вдруг ни с того ни с сего разразилась пронзительным смехом и воскликнула:

– Ах, Лукреция, мне просто удивительно слышать от тебя такое!

Я рот открыла от изумления. Я ведь ничего не сказала, а все вокруг стали на нас оборачиваться. По толпе прошел шепоток, словно невидимый гребешок волны, – по рядам епископов, знати и кондотьеров к тому самому месту, где стоял babbo.

Он поднял глаза и показал на Джулию пальцем. Она притворно удивилась, а Хуан нахмурился.

– Кажется, он слышал тебя, – прошептала я.

Фальшивым жестом робкой радости она взяла меня за руку, и мы с ней пошли к моему отцу. Теперь мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться над ее глупостью. Сияя, папочка поцеловал меня в щеку. От него исходил головокружительный винный аромат. Джулия положила пальцы, украшенные кольцами, на руку отца, и он повел ее, а она что-то зашептала ему на ухо. Я шла чуть позади вместе с Хуаном.

– Он должен был приказать этой суке оставаться в ее конуре! – прорычал мой брат. – Неужели мы должны ее терпеть в день нашего великого семейного торжества?

Я скосила глаза на Джема, который ответил мне зловещим взглядом.

– Некоторые могут то же самое сказать про твоего турка, – заметила я, не заботясь, услышат меня слуги или нет.

– Джем – мой товарищ. Он всюду со мной.

Я хотела было ответить, что папочка точно так же думает о Джулии, но тут краем глаза увидела некую фигуру в одежде цвета копоти. Она застыла у стены, покрытой фреской, так неподвижно, что казалась частью рисунка.

Сердце у меня ёкнуло.

Вокруг звучал громкий смех, заглушавший пение менестрелей на галерее. Зал был набит почти до отказа, и толпа выплескивалась во внутренний дворик. Голоса долетали до меня, будто шум моря в раковине, перед глазами мелькали юбки и мантии, все это походило на сон. Я снова бросила взгляд на фигуру у стены. Черты гостя скрывала широкополая шляпа. Он поднял руку, чтобы откинуть ее, но имя уже сорвалось с моих губ.

– Чезаре!

Он развернулся и быстро ушел.

Хуан остановился:

– Ты что-то сказала?

– Нет, мне показалось… ерунда. – Я заставила себя провести рукой по лбу. – Тут так жарко. Пожалуй, выйду в сад ненадолго. Ты меня проводишь?

– Сейчас? – недовольно спросил он. – Нет, я не оставлю отца с этой волчицей.

– Тогда я скоро вернусь. Хорошо?

И не успел он меня остановить, как я нырнула в толпу.

Почти вслепую я пробиралась мимо группок шепчущихся официальных лиц и подвыпивших аристократов, через двойные двери зала выскользнула в освещенный факелами коридор. Заметив впереди стройную фигуру в темном, я ускорила шаг. Он двигался, как и всегда, целеустремленно, и мне пришлось почти бежать, путаясь в тяжелых юбках, чтобы догнать его.

Он пересек сад, где были разбросаны, словно кости, покрытые лишайником статуи давно умерших императоров. Осталась позади гудящая галерея Апостольского дворца, похожая на огромную подкову; шум затихал по мере того, как я все дальше уходила по мощеной дорожке.

В тени кипарисов у наружной стены он остановился. Сорвал с головы шляпу и повернулся ко мне. Он молчал, глядя на меня так, будто видел в первый раз. В своей простой одежде он казался слишком худым, но я тем не менее радовалась, видя его поразительные, по-кошачьи зеленые глаза под золотисто-рыжими бровями, мягкий рот, длинный нос, бледную кожу, натянутую на костлявые скулы, словно прозрачный шелк. Но если прежде его голову украшала копна медных волос, то теперь остался короткий ежик, подчеркивающий форму черепа.

– Ты состриг свои прекрасные волосы! – воскликнула я.

– В Пизе вши.

Его голос звучал тихо, взгляд скользил по моей фигуре. Я нарядилась в голубое атласное платье с золотым корсажем. По настоянию Джулии я даже отказалась от благопристойной нижней камизы, какие в моде у взрослых девушек, и надела жемчужное ожерелье. Выглядела я так изысканно, что восхищалась, глядя на себя в зеркале. Втайне меня порадовал вид моих формирующихся грудей, подчеркнутых лифом, но теперь, под внимательным взглядом брата, я едва сдерживала желание натянуть повыше на плечи объемистые рукава.

– Я тебя почти не узнаю. Куда исчезла petita meva[27] Лючия?

Он назвал меня каталонским прозвищем, которое выдумал, когда мы были детьми. Услышав эти слова, я облегченно вздохнула. Прежде он смотрел таким сердитым взглядом, что я боялась, как бы он не устроил мне взбучку.

– Не валяй дурака! Ты меня сразу же узнал. Как и я тебя. Уж не так много времени прошло, Чезаре.

Он шагнул ко мне:

– Времени прошло достаточно. Я ждал письма от тебя. А когда ничего не получил, стал опасаться худшего. Теперь вижу, что для этого были все основания.

Я рассмеялась:

– Чего же ты опасался?

– Что отец выдаст тебя замуж и отправит в Испанию.

– И ты думал, я уеду, не дав тебе знать? – недоуменно спросила я.

– А почему нет? Когда речь касается нашей семьи, то меня, кажется, берут в расчет в последнюю очередь… а то и вообще не берут.

Я заглянула в его глаза, ожидая найти в них боль, искреннюю обиду, что его не пригласили, оставили в Пизе ждать новостей. Но вместо этого увидела искорки – его глаза горели обычным озорством.

– Ты дразнишь меня!

Он не смог сдержать ту особую улыбку, которой улыбался только мне. Даже мальчишкой он редко улыбался. Папочка часто ворчал, что Чезаре больше похож на подкидыша, чем на его сына, но со мной он держался иначе, и его улыбка была теплой, зовущей. Она преображала его аскетическое лицо, на котором появлялось мальчишеское обаяние, – улыбаясь, он выглядел моложе своих семнадцати лет. В детстве меня тянуло к Чезаре, у него я всегда искала утешения, если мать устраивала мне выволочку или Хуан так дергал за косичку, что кожа начинала гореть.

– Неужели ты и в самом деле поверила, что я позволил бы им выдать тебя замуж, не оповестив меня? Меня можно не брать в расчет, но у меня тоже есть кое-какие способы.

– Да, и первый твой способ, конечно, мама. – Говоря это, я тоже улыбалась, радуясь, что мы снова вместе. – Извини, что не писала, но папочка мне запретил. Сказал, чтобы я оставила тебя в покое, пока он не вызовет тебя.

– Я тебя прощаю. – Брат извлек из-под своего дублета пакет. – Но если ты не можешь делать то, что тебе запрещают, то, наверное, я не должен дарить тебе это.

Я охнула:

– Ой, что там? Покажи! Новые стихи Петрарки?

– Лучше.

Я потянулась к пакету, но он отпрыгнул назад и элегантным движением поднял руку с книгой над моей головой.

– Сначала ты должна ее заслужить. Помнишь, как мы торговались детьми? Я дам тебе книгу, а ты мне?..

Я расхохоталась:

– Танец!

– Верно. В Пизе у нас, кроме вшей, есть черствый хлеб и молитвы – много-много молитв. Я теперь редко радуюсь жизни, гораздо меньше моей хорошенькой сестренки. – Он прижал руки к груди, на лице его появилось обиженное выражение. – Ты станцуешь со мной, моя Лючия?

– Здесь? – спросила я, но уже оглядывалась через плечо, пытаясь понять, увидят ли нас из дворца. – И если я соглашусь, ты дашь мне книгу?

– Да! – Он схватил меня за руку. – Дам, хотя ты и все остальные не берут меня в расчет. – Он обхватил меня за талию, увлекая поглубже в тень деревьев. Он повел меня в ритме паваны, и наши туфли застучали по старым камням. – Никто обо мне и не подумал. Заставили жить в семинарии и делить келью с пердуном Медичи. – Он повысил голос, услышав мой смех. – А разве кто-нибудь мог представить, что мой отец даст Алессандро Фарнезе кардинальскую шапку за услуги его распутной сестры, тогда как мне, урожденному Борджиа, даже въезд в Рим запретили?

Я резко остановилась:

– Ты знаешь… о папочке и Джулии?

– Увы! Я уже сказал, у меня есть свои способы.

Я протянула руку и погладила юный пушок на его лице.

– Тебя это огорчает?

Он задумчиво посмотрел на меня:

– А должно?

– Думаю – нет, – ответила я, хотя и рассчитывала на другую реакцию.

Если это расстраивало его, то как могло не расстраивать меня?

Чезаре протянул мне пакет:

– Открывай свой подарок. Я привез это из Пизы и прятал от мамы. Она, как всегда, перебрала мой багаж, добиваясь чести самолично постирать мои грязные рейтузы.

Я тут же разорвала обертку, бросила ее на землю и уставилась на обложку красной кожи. Открыв титульную страницу, я охнула:

– «Декамерон»! – Посмотрела на него. – В монастыре ее запретили. Монахини говорят, что Боккаччо – язычник, который наслаждение плоти ставит выше добродетелей.

Чезаре поморщился:

– Мы же не просто так называем ее Мать-Церковь. Она, как и Ваноцца, ничто так не любит, как запрещать нам знание. От Адрианы тоже держи подальше. Она не одобрит такое чтение.

– Спасибо, Чезаре. – Я обняла его. – Буду ее беречь.

Хотя в этой одежде он и казался костлявым, я чувствовала, что под ней – гибкое тело, состоящее из мышц и связок. Да, он говорил, что ведет в Пизе скучную жизнь, но свои атлетические упражнения явно не оставил.

Он обнял меня, потом сказал:

– Ты ведь понимаешь, что ничего из случившегося не может изменить мою судьбу? Пусть отец и сидит на престоле святого Петра, он так или иначе отдаст Хуану все то, что по праву должно принадлежать мне.

Сердце у меня упало. Я отстранилась от него:

– Ты поэтому приехал? – (Он не ответил.) – Ты не должен причинять неприятности отцу. Ты знаешь, что он сказал…

– Да-да. Испанское герцогство Гандия – не для меня. Королева Изабелла и король Фернандо даровали его за доблесть нашему брату, но Педро погиб во время Крестового похода на мавров, и Гандия принадлежит тому, кому захочет ее отдать отец. Знаю. Все это я уже слышал.

– Слышал? Ведь ты никогда не говорил, что согласен.

– Я и не согласен. Но мама сказала, что отец обратился к королеве Изабелле с просьбой даровать этот титул Хуану. – Голос Чезаре стал жестче. – После смерти Педро я ждал пять лет. У отца было пять лет, чтобы внять доводам рассудка и признать: то, что прежде он сам получил в наследство как старший сын, теперь должно перейти мне, второму по старшинству после Педро. Он не хочет видеть, насколько Хуан недостоин такого наследства, насколько не соответствует званию испанского гранда. Он знает только одно: Хуана нужно ублажать, а я должен пожертвовать собой ради Церкви.

– Значит, ты приехал, чтобы оспорить право Хуана владеть герцогством? – недоуменно спросила я.

Я никогда не была близка к Хуану, а друг к другу мои братья всегда относились скорее как враги. Их бесконечные ссоры портили наше детство. Чезаре отличала склонность к учению, а Хуан, прекрасно понимавший свою бездарность в том, что касалось книг, оттачивал искусство владения мечом и луком. Но Чезаре тоже не пренебрегал физическими занятиями, а потому они постоянно проверяли, кто сильнее, дрались на палках или боролись, пока их забавы не переходили в настоящую схватку, кончавшуюся синяками. Нашей матери не раз приходилось разнимать их, а я пыталась установить между ними неустойчивое перемирие, прося вместо драки поиграть со мной. Я думала, они дерутся из-за меня. Мне не нравились их вечные раздоры: казалось, Хуан просто ревнует меня к Чезаре. Но с возрастом я поняла, что корни их вражды глубже. Они были чужаками, несовместимыми во всем. Не верилось, что эти всегдашние соперники вышли из одного чрева.

Чезаре улыбнулся горькой улыбкой:

– Борьба с ним ничего мне не даст. У Хуана нет никаких амбиций для себя. Это герцогство его ничуть не интересует. Будь его воля, он бы ничего не делал, только задирал бы подолы девкам да напивался до беспамятства. Он лишь исполняет отцовскую волю.

– Значит, ты не собираешься поднимать шум?

Я наблюдала за его лицом. Он довел до совершенства способность таить свои мысли. Из нас троих Чезаре первым понял, что чем больше скрытность, тем меньше уязвимость.

– Ты же знаешь, папочка не любит, когда вы с Хуаном вцепляетесь друг другу в глотки. А он теперь верховный понтифик. Он не может допустить скандал.

– Ну да, кроме того, что уже начался. – (Ответ Чезаре испугал меня.) – И уж если мы об этом заговорили: как тебе нравится жить под одной крышей с ла Фарнезе? Ты с таким же нетерпением, как и наш отец, ждешь прибавления в семье?

Значит, ему тоже известно о беременности Джулии. Ну а как же иначе? Ваноцца ему сказала.

– Папочка говорит, что любит ее, – язвительно ответила я. – Хочет, чтобы я считала ее сестрой.

– Вот как. А ты?

– Я и считала ее сестрой. Вот только в последние недели… Чезаре, в ней есть что-то такое, чему я не доверяю.

– Ты и не должна ей доверять. При твоей внешней беззаботности ты всегда была умненькой девочкой, моя Лючия. – Он неожиданно поднял голову и посмотрел мимо меня. – У нас компания.

Я развернулась и в свете луны увидела идущего к нам Хуана. Чезаре шагнул вперед:

– Такая неожиданная радость, брат!

Глаза Хуана превратились в щелочки. От него несло выпивкой – он словно окунулся в чан с вином.

– Джем сказал мне, что Лукреция увидела тебя в зале. Я поначалу не поверил ему. Тебе повезло, что отец послал за ней меня, а не своего человека. Он был бы в ярости.

– Кто? – пропел Чезаре. – Его человек или отец?

– Ты знаешь, что я имею в виду! Ты разве не получил приказа оставаться в Пизе?

– Да-да, получил. Но почему я должен лишить себя радости по поводу столь блестящего случая? – улыбнулся Чезаре. – У тебя определенно есть основания радоваться. Наш отец теперь папа римский, и, насколько я понимаю, ты вскоре станешь герцогом Гандия. Поздравляю. Это означает, что все мы вскоре будем иметь удовольствие проводить тебя в Испанию.

– Кто это тебе сказал? – Хуан уставился в немигающие глаза Чезаре и усмехнулся. – Мама. Она не способна держать рот на замке. Да, я стану герцогом, как только придет документ из Кастилии. Ну и что теперь? Ты приехал оспорить мое право?

Хуан расправил плечи, и перед моим мысленным взором возникла та жуткая сцена: Хуан убивает человека перед палаццо Адрианы. Он был выше и мощнее Чезаре. Их силы больше не были равны: рядом с плечистым Хуаном Чезаре выглядел страдающим от недоедания. Но нехватку веса он вполне компенсировал ловкостью.

Я уже предвидела, что кто-то из них сейчас достанет оружие, но тут Чезаре спокойно сказал:

– Если отец считает, что ты заслуживаешь этой чести, то кто я такой, чтобы оспаривать его решение?

Я сразу же поняла, что его слова лишь усилили подозрения Хуана. Он мог быть тугодумом, плохо понимал юмор определенного рода, но он не хуже меня знал, что Гандия – последняя надежда Чезаре не становиться священником. Огромное владение близ Валенсии в Испании, наше родовое гнездо, герцогство сделало бы своего владельца богатым грандом.

Хуан вытащил что-то из зубов, сплюнул под ноги Чезаре кусок хрящика.

– Ты считаешь меня дураком. Те дни, когда ты тыкал меня носом в грамматические ошибки, давно прошли. Я ни на миг не верю, что после всех прошедших лет ты готов отказаться от Гандии.

– Можешь верить, во что тебе нравится. Я не вижу необходимости отчитываться перед тобой.

Они уставились друг на друга, и тут я, перепуганная, вмешалась:

– Вы не должны драться.

– У меня нет ни малейшего желания драться, – сказал Чезаре. – Не хочу стать источником семейных неприятностей. Тем более в такой великий час.

– Будто священник в мантии может доставить какие-то неприятности, – ухмыльнулся Хуан.

– Я еще не в мантии. – Чезаре повернулся ко мне. Он поцеловал меня в щеку, и я почувствовала, как холодны его губы. – Спокойной ночи, Лукреция. – Он посмотрел на Хуана. – Надеюсь, ты без приключений отведешь нашу сестру назад?

Не дожидаясь ответа, Чезаре закутался в плащ и пошел прочь. Вскоре я потеряла его из виду в темноте.

Отчаяние овладело мной. Он был один, без слуги, даже без факела, чтобы освещать дорогу. Ему предстояло идти до дома нашей матери на Эсквилинском холме в городе, который кишел пьяными, ворами и бандитами.

– Надеюсь, ты удовлетворен, – дрожащим от волнения голосом обратилась я к Хуану.

– Что? – Он недоуменно посмотрел на меня.

– Что слышал. Надеюсь, ты удовлетворен теперь, когда унизил его с этим герцогством. Мало того, что его вынуждают стать священником и ему приходится тайком пробираться сюда, вместо того чтобы получить приглашение, которого он заслуживает?

– Разве это моя вина? Не я запретил ему соваться в Рим. Таково было решение отца. Он думал, что Чезаре воспользуется возможностью и откажется от дальнейшего обучения в семинарии. – Хуан посмотрел в ту сторону, куда ушел наш брат. – Должен признать, он хорошо это воспринял. Может быть, наш гордец наконец-то понял, как и все мы: нужно делать то, что тебе говорят.

Я с трудом сдержала желание закатить глаза. Память у Хуана, как обычно, оказалась короткая. Едва ли этот разговор удовлетворил Чезаре. Напротив, я опасалась, что нынешняя встреча может знаменовать новый этап их соперничества.

Хуан вдруг взглянул на меня, и я задрожала. Глаза его смотрели холодно, он вдруг совсем перестал казаться пьяным.

– Не стоило тебе бежать за ним. Пусть отец и решил на какое-то время поселить тебя со своей шлюхой, но ты остаешься его дочерью. Как это понравится твоему жениху, если он узнает, что ты бродишь по ватиканскому саду, как бездомная кошка?

– В этом нет никакого вреда. И потом, жениха у меня больше нет.

– Да? Отец больше не считает валенсийского аристократа достойным тебя, но жених тебе все же необходим. Его зовут Джованни Сфорца, властитель Пезаро.

Я замерла.

– Впервые слышу.

– Потому что об этом не знает никто, кроме отца, меня и, думаю, этой сучки Фарнезе. Это часть соглашения между отцом и кардиналом Сфорца, плата за его поддержку при избрании. Его голос за отца стал решающим. Мы должны наградить его за услугу.

Его слова меня ошарашили. Не это ли имела в виду Джулия?

– Пока мне он об этом не скажет, я не считаю себя обрученной.

Я подняла голову. Хуану всегда нравилось травить меня. До сих пор помню, как на моих глазах сапогом он раздавил новорожденного котенка, чтобы увидеть, заплачу ли я. Чезаре тогда накинулся на него и бил, пока не прибежала мать. У Хуана так и остался шрам над левой бровью, где кулак Чезаре порвал ему кожу.

Хуан расхохотался:

– Наша драгоценная невинная сестренка высокого о себе мнения. – Я попыталась обойти его, но он заступил мне дорогу. – Хотя я начинаю подозревать, ты не так невинна, как мы думаем. Ты с удовольствием смотрела, как я убивал человека на днях, ведь верно? Тебя это, вероятно, возбудило – столько крови…

Он вдруг показался мне громадиной, барбаканом[28] из плоти, стоящим между мной и дворцом. Да, я понимала, что мы здесь одни, настолько далеко, что моего крика никто не услышит, но еще я знала: мой страх только спровоцирует его.

– Папочка ждет меня. Он послал тебя за мной, ты не забыл?

– Пусть подождет. – Хуан встал передо мной, уперев руки в бедра. – Я спас тебя от толпы, так что за тобой должок. Чезаре всегда просил танец. Ну а я требую поцелуя.

Несмотря на его устрашающую позу, знакомое нетерпение в его голосе успокоило меня. Ничего нового, еще одна маленькая победа в его соперничестве с Чезаре. Я не собиралась уступать.

– Ты невежа. – Я повернулась. – Пойду одна.

Но тут он прыгнул ко мне сзади, схватил за плечи и с силой развернул.

– Поцелуй! – прорычал он. – Или я скажу отцу, что сюда приходил Чезаре и ты потворствуешь ему.

Я сердито посмотрела на него:

– Не собираюсь я тебя целовать! Иди поцелуй какую-нибудь горничную, если тебе так надо.

Он еще крепче схватил меня, обнажил зубы. Я видела такое выражение на его лице и прежде – совсем недавно, перед тем убийством. Лучше подчиниться, чем терпеть насилие. Я стиснула зубы и поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Но он повернул голову и прижал к моим губам свой пахнущий вином рот. Я в бешенстве отпрянула и со всей силы ударила его по лицу:

– Животное! Если ты сейчас же не оставишь меня в покое, то я сама скажу отцу.

От моего удара кожа на его щеке покраснела. Я приготовилась к взрыву ярости, но он только отошел в сторону и даже поклонился. Я прошла мимо, а он сказал:

– Не спеши жалеть нашего братца. Когда Чезаре принесет обет, отец сделает его кардиналом Валенсии. Теперь, когда он стал папой, нам нужно передать владения другому члену семьи, чтобы сохранить налоги оттуда. Возможно, мы увидим, как вместо меня в Испанию отправится Чезаре.

– Ему не обязательно отправляться в Испанию, чтобы стать кардиналом, – ледяным тоном ответила я. – Папочка никогда туда не ездил.

Не сказав больше ни слова, я пошла к дворцу. Не оглядываясь, я спиной чувствовала взгляд Хуана и слышала его грубый издевательский смех.

Я надеялась, что он ошибается. Лучше бы в Испанию отправили его.

И чтобы не возвращался.