Читать книгу Поэтический медиатеатр - Камилла Лысенко - Страница 13

ГЕРОЙ (безумно): На самом деле, в одиночестве нет ничего романтичного. Все эти подоконники с какао и вздохи в трубку, все эти росказни про то, что в одиночестве рождаются шедевры… Все это ерунда.

Но и страшного в одиночестве тоже ничего нет. Человек привыкший его и не замечает. Для него стрессом будет, если кто-нибудь залезет в его устоявшийся мир размером с чайничек эгоиста. Знаете, есть такие заварочные чайнички на одну чашку. С маленькой ручкой.

Одиночество, как и страх, как и боль, как и горечь – это всего лишь состояние. Всего лишь реакция со своими признаками и этапами. Одиночество пора доказать научно.

Вот запах, например. Запах у него – как у сожженного кофе. На ощупь – пыль и холодные февральские простыни. По вкусу… Нет у него вкуса, потому что в одиночестве ешь, чтобы насытиться, а не насладиться.

Что еще? Одиночество много весит, потому что его чувствуешь всегда. Оно одновременно обнимает тебя и ложится на плечи, как гигантская змея, погружает в пасть твою голову, и ты смотришь на мир глазами этой змеи. Иногда это даже полезно.

Словом, одиночество – это совсем не страшно. Это… всего лишь состояние.

За две недели я вымыл квартиру девять раз. Оттер даже чертовы шкафчики на балконе. Я перестелил все постельное белье трижды и повесил занавески. Мои перемещения по квартире были подобны крестовому походу. Я заново отвоевывал собственный дом, создавая новую карту своей вселенной.

Когда в доме кончилась еда, я отрыл три пачки макарон в за шкафом. Это была единственная новость за две недели.

Я перестал заряжать телефон. Я поймал себя на том, что могу в полной темноте приготовить себе макароны, залить их кетчупом, съесть и это не вызывает во мне потребности встать и включить свет. Мои соседи, наверное, думали, что жилец квартиры 42 съехал. Или умер.

Я начал говорить с собой вслух о философских вещах. Я думал завести собаку, но зашел в Интернет. Я просидел в Интернете неделю, пытаясь нашупать скользкую нить между собой и внешним миром. Я вставал с рассветом и с закатом. По ночам мне снилось, что я сижу в Сети или ем макароны. Я не всегда мог с уверенностью сказать, сплю я в данный момент или нет.

Герой вешает фото и берет новую папку. Там оказывается фотография Бродского.

ГЕРОЙ: Вы когда-нибудь бывали одиноки настолько, что начинали сомневаться в собственном существовании? О, это как у Бродского… Как же там было…

За спиной героя на экране появляется изображение граммофона, из которого начинает звучать голос поэта.

Когда теряет равновесие

твоё сознание усталое,

когда ступеньки этой лестницы

уходят из под ног,

как палуба…

ГЕРОЙ: Все, спасибо! Дальше я сам.

Когда плюёт на человечество

твоё ночное одиночество, —

ты можешь

размышлять о вечности

и сомневаться в непорочности

идей, гипотез, восприятия

произведения искусства,

и – кстати – самого зачатия

Мадонной сына Иисуса.

Герой вешает фото Бродского на провод.

ГЕРОЙ: Бродский – это то, что нужно в одиночестве.

Герой закрывает глаза и изображает, что переставляет иглу граммофона, откручивает что-то. «Из граммофона» льется текст Бродского «Мари, шотландцы все-таки скоты… (промотка) Ведя ту жизнь, которую веду, я благодарен бывшим белоснежным листам бумаги, свернутым в дуду». Герой останавливает запись. На экране появляется режим «выбор атмосферы». Герой выбирает камин.

БРОДСКИЙ (чтение на фоне камина, гостиная)

1.

Иосиф, сорок лет спустя скоты

Ничуть не передохли на планете.

Вы знали. Я, не осмелев до «ты»,

Рискну на «Вы» все рассказать в куплете,

Где строки, рифмы, прочие черты

На вас похожи, как на матерь дети.

Простите мне желание обладать

Хоть толикой спокойствия такого,

Что Вас спасало. Здесь война опять.

Бессмысленна, кровава и не нова.

Мы научились звезды измерять,

Но думать оказались не готовы.

2.

Здесь Новый год. Среди его витрин

Я забрела почти случайно в книжный.

Писать романы принято по три

Как минимум. По-моему, был лишним

И первый том. Средь старших величин

Литературных ценитесь Вы Выше:

Вот Пушкин, вот тут Лермонтов, и вот

Стоите Вы – в обложке серой тоже.

Все по семьсот, а Вы – по восемьсот.

Как признанный кумир средь молодежи.

Мне удалось закрыть без звука рот,

Но факт был омерзителен до дрожи.

3.

Сейчас желание чем-то обладать

Живет в пути от дома до прилавка.

Не более. На все вопросы – «да»

Звучит по умолчанию. Заявка

Клиента одобряется всегда.

Порою раньше, чем начнется давка

Из тех, кто пожелал. И термин «спрос»

Растет, жирея, вместе с «предложением».

Мы все хотим чего-то на износ.

«Хотелка» наша до осточертения

Замучена уже и пишет SOS.

Движение без радости движения.

4.

А как процессом рулит Интернет!

В нем увязают даже бизнесмены,

Мир делится на «есть wi-fi» и «нет».

Обрезать провод – все равно что вены

Подростку вскрыть. Красивый пируэт,

Но – поза, не решение проблемы.

Наш цифровой бездушный аватар

Живет куда сильней оригинала.

Любая новость – все равно вода;

Не в силах даже разожечь скандала,

Не то что революции. Пуста

Вселенная на смелых да удалых.

5.

Герои невозможны в той среде,

Где каждый вроде может стать героем.

Здесь потухает всякий, кто зардел.

Комфорт устроен так, что всех устроит.

Мы плаваем в подсоленной воде,

Упрямо называя ее морем.

Я б застрелилась, но еще сложней

С оружием: лицензии, учеты…

Чего там! Даже некого здесь мне

Со всей душой послать красиво к черту;

Мы заперты в бессмысленной войне

С собой, изображающим кого-то.

6.

Какой Вам прок от этого письма

На том-то свете? Верно – никакого.

Я, может быть, и выжила с ума,

Написывая строчки в полвторого

Тому, кого давно объяла тьма,

Но это откровение не ново:

Мы пишем тем, с кем не поговорить,

Тогда, когда не знаем, что нам делать.

Я выбираю стихотворный крик,

Когда душа доходит до предела.

Вы это понимаете. Внутри

Растут слова и просятся на белый.

7.

Ведя ту жизнь, которую веду,

Я благодарна не листам – айпаду.

Не за победу и не за беду

Примите факт; в любое время надо

Поэту то, что сможет тяжесть дум

Хранить и от огня, и звездопада.

Какой бы дальше ни пошел сюжет,

Мой век мне интересен. Хоть порою

Я думаю, что «дальше» дальше нет.

Но мир – опять! – по-хитрому устроен:

Когда «конец» вдруг говорит поэт,

Мир снова разрождается

Героем.