Читать книгу Поэтический медиатеатр - Камилла Лысенко - Страница 4

Все, чего я хотела после переезда в Москву – надышаться этим городом.

Гулять по бульварам, целоваться в переулках, вдыхать отвратительный яблочный дым и узнать, наконец, почему всем так нравится быть взрослыми. Никакой поэзии в моем плане не стояло.

Но у поэзии было свое мнение.

Поэзия стучалась по ночам в вордовские файлы, куда я обильно сливала свои девичьи переживания по поводу конца первой любви и громоздкие философии о несовершенстве мира.

Поэзия стучалась ко мне через случайных людей, доносивших редкие слухи о том, что есть такой вот Арс-Пегас, читающий стихи многотысячной толпе на митингах. Или какие-то там члены Союза Писателей, которые делают какие-то премии.

Поэзия стучалась упорно, мешая жить по-студенчески, мечтать о хорошей журналистской карьере и довольствоваться скупыми эмоциями.

Я закрывала глаза и уши, писала «в стол» и не допускала мысли о том, что все это ко мне может относиться. Я работала в ЦУМе, клепала ужасные сценарии и собирала съемочный кран из трехметровых профилей, двух кирпичей и гаечного ключа. В конце концов, я была почти взрослой и строила личную жизнь. Вечерами покупала отвратительное ягодное вино, у которого из плюсов были только сахар и цена, и шла постигать туркменскую кухню в главную общагу МГУ.

А ночью моя «личная жизнь» засыпала, а вот демоны – наоборот просили выгуляться. В соседней комнате замолкала сербская попса, и я шла гулять по Главному Зданию МГУ.

Днем университет – город в городе, где можно найти все – от цветочного магазина до маникюрного салона. Некоторые персонажи месяцами не выходят из здания, заявляясь в тапках даже на лекции. В мраморных коридорах стоит многоликий гул, в котором и своего имени не различишь – не то что мыслей.

Но после одиннадцати ГЗ из улья превращается в усыпальницу. Свет выключают, большинство коридоров перекрывают резными сталинскими решетками. Пропускной кодекс не котирует даже студенческий билет; действителен только бланк общежития. Университет становится убежищем, по-советски строгим и режимным.

Надо знать маршруты. Тогда можно долго гулять этажами, перепрыгивая с лифта на лифт, из корпуса в корпус. Можно добраться до крыши – что строжайше запрещено, конечно, и требует определенных знакомств в службе безопасности – и своими глазами увидеть, насколько огромен циферблат главных часов. Можно выйти курить и любоваться яблонями в закрытый двор. Можно петлять коридорами час и не встретить ни одного человека, зато натолкнуться, например, на пустую гостиную с зелеными лампами и кожаными креслами пятидесятых годов.

Не было ни времени, ни правил в этих коридорах. Тебя никто не слышал – или так только казалось. В любом случае, я во время таких прогулок вслух читала стихи. Иногда сочиняла их прямо на ходу, проговаривая все, что не имело места в моей такой устроенной «взрослой» жизни.

Стихи – это же психотерапия для нищих и молитва для разочарованных. Сложил в строку все, что не дает спать – и можно встречать новый день. Ценности в таком тексте для мира немного; но для тебя только он и имеет ценность.

Я редко что-то записывала – просто наговаривала в пространство и смотрела, как отзывается в стенах звук.

Общага жила и реагировала живо. Посреди строки вдруг могла распахнуться чужая дверь, а из нее вывалиться парень в трениках, танцующий в сторону ночного буфета. Могли зажечься аварийные огни на лестнице, совпав с эффектным тактом в тексте. В погасшем мраморе коридоров стих мог столкнуться с тихим гитарным перебором – не я одна любила ночные прогулки. Из простого текста в живых этажах ГЗ получался целый бытовой спектакль, который рождался в импровизации и в ней же одномоментно умирал.

Я стала замечать, что стих как текст весит меньше, чем стих, который продолжается в реальности. Одна и та же строка, сказанная разным тоном в разных коридорах, меняла оттенок кардинально.

Тогда я не фиксировала это – просто наблюдала. Ночная сцена заканчивалась с возвращением в комнату; других подмостков у меня не было. Пока однажды я не набрела на ту самую гостиную с кожаными креслами. И не нашла афишу с приглашением прийти на литературный вечер.

Знатно рассорившись с «личной жизнью», я плюнула на взрослость и пошла.

Не стоит описывать еще одни поэтические посиделки – в них было мало нового. Главным отличием – в моем случае очень важным – был только банан. Каждому пришедшему выдавали по банану; его необходимо было вручить понравившемуся автору после чтений. Поэтому нет ничего необычного в том, что наше знакомство с Иваном Фефеловым началось с того, что он вручил мне свой банан.

(Никогда бы не подумала, что банан может стать моим пропуском в концертную поэзию. Даже если это банан Фефелова)

Видимо, где-то Ваня обо мне рассказал, потому что очень скоро стали писать какие-то люди и приглашать выступить со стихами. На первом же таком выступлении в кофейне «Чайкофский» на Чистых прудах я столкнулась с восходящей Ах Астаховой. Иру попросили прочитать вне программы и, кажется, завистливо уважали. Тогда я запомнила из ее выступления только свитер с красными цветами. Дело в том, что рядом в тот момент сидела моя новая большая любовь и очень увлекательно курила.

Но дальше об Астаховой слышалось все чаще – с каждым новым мероприятием я узнавала о своеобразной иерархии сетевой и концертной поэзии. Она размыта и субъективна, как и положено любой сфере в 21 веке, поэтому не стоит опираться на нее слишком сильно: возможно, рухнет под весом времени. Но в моем опыте она сложилась так.

Кармической валютой была аудитория, то есть – люди на концертах и в пабликах. Выше всех, конечно, Полозкова, Воденников, Быков; на хромой козе не доедешь. Дальше – Астахова и Сола Монова. Потом – пул поэтов-сетевиков: участники «Бабушки Пушкина», первые интернет-звезды, организаторы топовых мероприятий и их завсегдатаи. Существовала и своя пирамида событий: на вершине стояли крупные сольные концерты, а из «винегретов» лидировали ЛитПон и «Слово за слово».

Сознательно не вношу сюда «классическую» группу литераторов. Все, что творится за бархатными дверями Союза Писателей, до сих пор остается для меня мифом.

Практически везде концертная поэзия останавливалась на формате «вышел к микрофону и прочел». Изредка кто-то брал гитару или даже заморачивался с фортепиано. Моноспектакли, перфомансы – все это только витало в воздухе, но практически не существовало. И конечно же – чем меньше было мероприятие, тем хуже люди там исполняли стихи.

Но если большинство мероприятий предлагали «просто выступить», то «Слово за слово» создавалось как настоящая поэтическая дуэль. И у нее были свои жесткие правила и жесткие зрители, от чьих аплодисментов зависело, место тебе на сцене или с разбавленным вискарем у бара.

Я честно пыталась вспомнить, как именно случилось так, что мы с Ваней Купреяновым замышляли делать телеканал, а вместо этого я оказалась режиссером-постановщиком в «Слово за слово». Не помню. Вероятнее всего, решение было принято в баре «Федор» на Китай-городе, куда мы тогда приходили, как на работу; а все принятое в «Федоре» всегда имеет интересный эффект. Уверена только в одном: мы хотели снимать каждый выпуск с перспективой размещать потом на канале, а для этого проект надо было «отелевизионить». Я предложила делать дуэли тематическими и снимать видеостихи на минуту для каждого поэта вместо первого раунда.

Команда проекта согласилась. Денег на студию ни у кого не было. Поэтому скоро в мой дом началось паломничество из всех возможных современных поэтов 2013 года.

Страшно подумать, как это выглядело в глазах моих соседей. Возможно, с той поры некоторые со мной и не здороваются.

Еженедельно – обычно в четверг – в квартирку к одинокой девушке на самом верхнем этаже приходило по четыре странных человека минимум. Некоторые приводили с собой возлюбленных или сочувствующих. На лестничной клетке курили философские бородатые лица, татуированные молодые львицы с тонкими пальцами или громкие персонажи в кричащих майках. Ярко обсуждали политику и литературу, красиво матерились, вежливо отвечали на вопросы. Выглядели образованными, но ненадежными. Соседка из пятьдесят девятой дважды спрашивала, где мои родители.

Из самой квартиры периодически доносились странные звуки – чаще всего команды «Стой ровно!», «Говори громче!» и досадное «В хронометраж не лезет». Иногда мычание и что-то вроде заклинаний – мы разрабатывали голос по всем общедоступным актерским техникам. Звенели бокалы, беспрерывно шумел чайник; периодически кто-то добирался до гитары.

Внутри было гораздо интереснее. Гостиная была превращена в съемочный павильон путем перестановки дивана к дивану. Роль студийного света играла разваливающаяся настольная лампа. На кухне сформировался зал ожидания; особо высокие поэты подпирали плечами холодильник и постоянно роняли магнитики. Все читали стихи, гримировались, переодевались; кое-кто пытался из спортивного интереса закадрить хозяйку квартиры.

Иногда это доходило до абсурда: однажды очередной стихоплет, у которого дуэль выпала на «бандитскую» тему, принялся отжиматься прямо в коридоре, чтобы «в кадре были видны все мышцы». Я честно дождалась конца физических упражнений и сообщила, что стриптиз с бандитами не сочетается, поэтому рубашку придется надеть обратно. Ваня, находившийся в тот момент в кухне, хрюкнул смешком в чай.

Каждую среду я убегала с работы, надевала одно из «выгульных» платьев, сверху экипировалась огромным рюкзаком с компьютером, отчего становилась похожей на праздничную улитку, и ехала в клуб «Завтра» на дуэль.

«Слово за слово» имело сложную схему из восьмых, четвертых, полуфинала и финала. В каждом концерте было по четыре поэта. В первом раунде они демонстрировали снятое видео – визитный стих. Во втором – попарно стрелялись стихами.

У каждого было по три «выстрела»: необходимо было не просто читать рандомные тексты, а ответить сопернику, зацепившись за тему или слово в его произведении. После второго раунда зрители аплодисментами выбирали победителя.

Два финалиста в третьем раунде должны были за несколько минут написать короткий стих из строчки, которую даст зал. Так как зал не был ласков, строчки попадались заковыристые. Например, на одной дуэли Арс-Пегас предложил начать текст с фразы «Я, зацелованный моржом…»

Во второй части сезона выпало выступить мне. Дуэль с моим участием изначально задумывалась как «особенная». Ее тему Ваня игриво сформулировал как «девушки с цветаевской ноткой». Уже по внешнему виду всех участниц (исключая, как обычно, меня) было понятно, что тема женской любви будет подана с необычной стороны.

Несмотря на то, что я уже «срежиссировала» серию таких дуэлей, самой выступать было страшно.

Мне в соперницы досталась точеная земфировская Евгения. Евгения с интеллигентным узлом шарфа на шее и родинкой-точкой над верхней губой. С паточным голосом и живой подачей. С безразмерными стихами, надрывными и страстными, с жарким «перлом» в каждой второй строке. Удивительно похожая на ту особенную, с первого концерта. И полностью противоположная мне – как визуально, так и текстово.

Наверное, этим мы и зацепились – непохожестью.

Есть такие моменты – черные лебеди, которых никто не ожидает.

Обычно зал легко выбирал фаворита в дуэли и реагировал живо, но без фанатизма, активизируясь только в конце перестрелки и оставляя для самих стихов вежливые аплодисменты.

Во время нашей дуэли, больше похожей на брачные игры в рифму, зал в буквальном смысле орал после каждого выстрела. Ни разу в жизни я больше не слышала такой реакции на чьи-либо стихи – тем более на свои. До сих пор в Ютубе есть размытое видео, на котором децибелы зашкаливают сразу после финальной строки. Даже в таком ужасном качестве видно, что сцена не просто искрит – светится радиацией.

Увидеть дуэль своими глазами – https://clck.ru/MpMSs

Стоя перед звуковой волной я понимала, что вот в такой поэзии есть смысл. Когда стихи не умирают в бумаге, а превращаются в разговор, в театр, в живой фильм, в отдельный мир, в ментальный секс под софитами. Когда они вызывают эмоцию гораздо сильнее, чем способен в клиповом мире просто текст. А для этого помимо хорошего текста должно быть что-то, что в реальности усиливает его многократно; некая лупа, ластик, стирающий грань между автором и зрителем.

У людей большие сердца, но они все сильнее забиты быстрыми эмоциями. Поэзия – не для ленивых; она заставляет думать и чувствовать, но требует предельной концентрации. Чем больше вокруг человека информации, тем сложнее ему эту концентрацию сохранять. Только сильная эмоция может стать достаточной мотивацией для сохранения концентрации.

Можно, конечно, воротить нос и играть в «элитарность»; это тоже путь, и он вполне понятен. Но тогда будь наедине со своими текстами и не проси у людей слушать тебя. Потому что время изменилось. Раньше было достаточно писать, чтобы твои слова доходили до людей. Теперь их необходимо доносить на сотне языков помимо текста. Голосом, телом, историей, постановкой, перфомансом, музыкой, видео – чем угодно; но так, чтобы стих максимально совпал с пульсом тех, до кого он донесется.

Я понятия не имела, как это сделать. Но тогда, на дуэли, это получилось случайно.

Выбрать зал не смог. В финальный раунд мы вышли обе. А после дуэли Женя подошла ко мне и предложила сделать совместный спектакль. И познакомила со своим «секундантом» – Анной Крыловой.

Спустя два месяца Женя пропала из моей жизни навсегда. А вот Аня превратилась в моего директора и осталась рядом на самые важные пять лет, когда из всех обломков опыта сложились два слова – поэтический медиатеатр.