Читать книгу Эссе о развитии христианского вероучения - Кардинал Джон Генри Ньюмен - Страница 5

Наш ум характеризуется тем, что он всегда занят вынесением суждений о том, что происходит вокруг нас. Как только мы что-то постигаем, мы выносим об этом суждения: мы не позволяем, чтобы что-либо осталось не принятым во внимание, мы сравниваем, противопоставляем, абстрагируем, обобщаем, соединяем, приспосабливаем, классифицируем; и мы рассматриваем все наше знание во взаимосвязях, которыми происходящие процессы его наделили.

Из вынесенных таким образом суждений, сделавшихся в наших умах выражением фактов, с которыми мы столкнулись, некоторые суждения – просто мнения, которые как появляются, так и исчезают, или остаются с нами только до какого-либо случая, разрушающего их, каким бы ни было влияние, которое они тем временем на нас оказали. Другие суждения прочно укореняются в наших умах с подходящим для этого обоснованием или без него, влияют на нас, имеют отношение к особенностям нашего поведения или становятся нашими воззрениями на жизнь и общество, или предубеждениями, фантазиями, мнениями. Многие из них относятся одному и тому же предмету, который, таким образом, с разных сторон может быть рассмотрен не только различными умами, но и одним и тем же умом. Суждения иногда находятся в таком близком родстве, что одно подразумевает другое; некоторые суждения не только не противоречат друг другу, но имеют общее происхождение, другие, как действительно несовместимые друг с другом в одном или другом, ложно связаны в наших умах со своим предметом, и в каком-либо случае они могут быть пустыми идеями, нашими заблуждениями о предметах.

Соответственно, Иудаизм является идеей, которая когда-то была объективной, а Гностицизм – идеей, которая никогда не была таковой. Обе эти идеи имеют различные аспекты, и если Иудаизм – это монотеизм, определенная этическая дисциплина, служение ради божественного воздаяния, подготовка к Христианству, то гностическая идея – это доктрина двух принципов, эманации, существования внутреннего зла в материи, виновности плоти или вины каждого чувственного удовольствия, и из этого последние два пункта в Гностицизме проявляются в ложном аспекте и только субъективно.

2.

Идея, которая представляет объект или предполагаемый объект, соизмерима с общей суммой всех своих возможных аспектов, как бы они ни различались в каждом отдельном сознании у индивидов; и пропорционально разнообразию аспектов, под которыми она предстает перед различными умами, проявляется ее сила, глубина и доказательство ее истинности. Обычно идея не отшлифовывается интеллектуально как объективная иначе, чем через такую множественность аспектов, подобно материальным субстанциям, которые не понятны иначе, как через их свойства и следствия, которые признаются прошедшими круг и рассмотренными с противоположных сторон, в разных ракурсах и в противоположном освещении при доказательстве их истинности. Суждения о материальных объектах могут быть получены из источников таких непохожих и противоположных, что они кажутся, на первый взгляд, несовместимыми, и как тени они будут несоразмерными или даже чудовищными, но когда-либо все эти аномалии исчезнут, и все эти расхождения будут скорректированы в установившейся точке зрения или внешней проекции в каждом случае. Также и все аспекты идеи способны к соединению и растворению в объекте, которому они принадлежат; и primâ facie25 несходство его аспектов становится, когда его объясняют, аргументом в пользу его субстантивности и целостности, а их множественность – в пользу его оригинальности и силы.

3.

Нет ни одного настолько глубокого аспекта, чтобы он полностью исчерпывал содержание реально существующей идеи, нет термина или утверждения, которые бы служили определением ее; и хотя, конечно, одно определение идеи может быть более близким к истине и точным, чем другое, однако же, если идея очень сложная, допустимо для удобства рассматривать ее отдельные аспекты как отдельные идеи. Соответственно, при всем нашем знании о жизни животных и о строении конкретных животных, мы не пришли к подлинному определению какого-либо из них, но вынуждены перечислять его свойства посредством описания. Также не можем мы заключить в формулу интеллектуальный факт или систему мышления, которую мы называем платоническая философия или исторический феномен вероучения и внешнего поведения, который мы называем ересь монтанистов или манихеев. Кроме того, если бы о Протестантизме говорили, что он лжет в своей теории Личного Суждения, а о Лютеранстве – в доктрине Оправдания, это на самом деле могло бы быть приближением к истине, но очевидно, что спорить или действовать так, как если бы тот или иной аспект был достаточным объяснением этих форм религии в отдельности, было бы серьезной ошибкой. Иногда делают попытку определить «главную идею» Христианства, как это называют, претенциозную попытку решить такую сверхъестественную задачу, тогда как даже то, что касается видимого творения и сотворения человека, есть задача, превышающая наши возможности. Так, одни считают, что единственная идея Христианства – это восстановление нашего падшего рода, другие – филантропия, третьи – весть о бессмертии, а также духовность истинного религиозного служения или спасение избранных, или ментальная свобода, или союз души с Богом. Если, на самом деле, есть единственное средство, чтобы использовать ту или иную идею как главную идею для удобства, для того, чтобы группировать другие идеи вокруг нее, никакой ошибки не может быть обнаружено в таком действии, и в этом случае я должен сам назвать Воплощение центральным аспектом Христианства, вне которого три основных аспекта становятся важными: священный, иерархический, и аскетический. Но нельзя допустить, чтобы один аспект Откровения исключал или затемнял другой; Христианство является догматическим, благочестивым и практическим одновременно; оно эзотеричное и экзотеричное, снисходительное и строгое, светлое и смутное; оно – любовь и трепет.

4.

Когда идея, независимо от того, истинная она или нет, принята из мира и завладевает умом, она, можно сказать, получает жизнь, то есть, живет в уме, который ее принял. Математические идеи, какими бы они ни были истинными, едва ли могут по-настоящему быть названы живыми, по крайней мере, обычно. Но, когда какая-нибудь великая идея, истинная или ложная, о человеческой природе или о настоящем благе, или о правительстве, или о долге, или о религии продвигается в общественную массу людей и привлекает внимание, она в той или иной форме принимается пассивно многими умами, она становится активным принципом в пределах этих умов, направляя их к вечно новому рассмотрению и приложению себя в различных аспектах и распространению во все стороны. Такова доктрина о божественном праве королей или о правах человека, или о несветском поведении священства, или об утилитаризме, или о свободной торговле, или о проведении благотворительных мероприятий, или о философии Зенона или Эпикура; все это доктрины, которые по своей природе привлекают, производят впечатление и имеют такую значительную primâ facie26 истинность, что они могут быть рассмотрены с разных сторон и оказывать влияние на различные умы очень по-разному. Позвольте одну такую идею дать во владение народному уму или уму любой части общества, и нетрудно представить, каким будет результат. Сначала люди не до конца поймут, что ими движет, и будут выражать и объяснять это неадекватно. Далее начнется общее волнение умов и действия умов друг на друга. Наступит время неопределенности, когда концепции и заблуждения вступят в конфликт, и будет неясно, выйдет ли что-нибудь вообще из этой идеи, или какие-либо воззрения получат ли начало от нее. На первоначальные утверждения выдвинутой доктрины прольется новый свет; суждения и аспекты идеи будут аккумулироваться. Через некоторое время возникнет определенное учение; и с течением времени одна точка зрения будет видоизменяться или расширяться за счет другой, а затем соединяться с третьей, пока идея, к которой принадлежат эти различные аспекты, не станет для каждого ума в отдельности тем, чем вначале она была только для них всех вместе взятых. Она также будет рассмотрена в своем отношении к другим доктринам или фактам, к другим естественным законам или установленным обычаям, к различным обстоятельствам времени и места, к другим религиям, образам правления, философиям в зависимости от ситуации. То, как идея влияет на другие системы, как она видоизменяет их, до какой степени она может сочетаться с ними, насколько это допускается ими, когда она служит препятствием для них, – все это последовательно будет выясняться. Идею будут критиковать ее враги, и защищать доброжелатели. Множество мнений, сформированных относительно нее в этих и многих других отношениях, будут собраны, сравнены, отсортированы, просеяны, отобраны, отвергнуты, постепенно присоединены к ней или отделены от нее в умах индивидуумов и общества. В соответствии со своей природной силой и утонченностью идея будет введена в структуру и элементы общественной жизни, изменит общественное мнение, укрепит или подорвет основы учрежденного порядка. Таким образом, со временем она уже разовьется в Этический кодекс или в систему управления, или в теологию, или в ритуал, согласно своим возможностям. И этот корпус мысли, таким образом, кропотливо собранный, в конечном счете, будет лишь соответствующим представлением одной идеи, сущностью того, что идея означала сначала, ее законченным образом, видимым в комбинации разнообразных аспектов, с предложениями и исправлениями от многих умов и иллюстрацией большого накопленного опыта.

5.

Этот процесс, короткий или более длительный по времени, с помощью которого аспекты идеи будут приведены в последовательность и сформированы, я называю развитием, которое заключается в прорастании и созревании некоторой истины или кажущейся истины на большом ментальном поле. С другой стороны, этот процесс не будет развитием, если совокупность аспектов, составляющих его конечную форму, не принадлежит идее, из которой они возникли. Республика, например, не является развитием из идеи чистой монархии, хотя она может последовать за ней; тогда как греческий «тиран» может считаться включенным в идею демократии. Кроме того, развитие будет характеризоваться тем, что, поскольку действие его разворачивается на сцене человеческой жизни, оно вообще не сможет прогрессировать, не разрушая, не видоизменяя и не соединяя с собой существующие способы мышления и действия. Таким образом, развитие идеи не похоже на исследование, разработанное на бумаге, в котором каждое последующее продвижение есть чистая эволюция из предыдущего; но здесь движение вперед происходит посредством сообщества людей, их лидеров и проводников, и оно использует их умы как инструменты и зависит от них, несмотря на то, что использует их. Итак, что касается существующих мнений, принципов, критериев и установлений сообщества, в которое идея вторглась, то она развивается, устанавливая взаимосвязи между собой и ими; она использует себя для придания им нового значения и направления, создавая то, что можно назвать юрисдикцией над ними, отбрасывая все, что в них не может быть ею ассимилировано. Идея растет, когда она что-то в себя включает, и ее идентичность обнаруживается не в изоляции, но в преемственности и суверенитете. Именно это придает истории, как государств, так и религий, особенно бурный и полемический характер. В этом заключается объяснение споров разных школ или парламентов. Все это – столкновения в различных аспектах стремящихся к совершенству идей, каждая из которых является смелой, захватывающей, сильной, более или менее несовместимой с остальными, сплачивающей последователей или волнующей противников, в соответствии с тем, как она воздействует на веру, предрассудки или интересы партий или классов.

6.

Кроме того, идея не только модифицирует, но и сама модифицируется или, по крайней мере, испытывает влияние обстоятельств, при которых она появляется, и зависит по-разному от обстоятельств, которые окружают ее. Развертывание идеи может начинаться быстро или медленно; порядок ее развертывания на отдельных этапах переменный; идея проявляется по-разному в небольшой сфере действия и в расширенной; развертывание ее может быть прервано, задержано, искажено, извращено внешним воздействием; оно может быть ослаблено усилием, освобождающим внутренних противников; оно может быть затруднено и отклоняться или даже быть поглощено мощными встречными идеями; может быть окрашено истинным оттенком мысли, в которой оно появилось, или извращено вторжением чужеродных принципов, или сильно разрушено разработкой некоторого изначального искажения в своих пределах.

7.

Однако каков бы ни был риск искажения идеи из-за ее взаимодействия с окружающим миром, такой риск может иметь место, поскольку великая идея надлежащим образом должна быть понята, и более того, она должна быть полностью проявлена. Необходимо выявление и расширение идеи испытанием и борьбой до ее совершенства и превосходства. Она не избегает столкновения мнений даже в наиболее раннее время своего существования, но остается верной самой себе, и лучшим утверждением ее будет считаться одно и то же ее утверждение, внешне защищенное от превратности понимания и изменения. Иногда говорят, что ручей наиболее чист вблизи своего истока. Независимо от того, как может быть использован этот образ, это не относится к истории философии или к вере, которая, в противоположность, становится наиболее спокойной, чистой, и сильной, когда ее русло становится глубоким, широким и полным. Она неизбежно поднимается над существующим положением вещей и пробует почву. Ее живой элемент нуждается в освобождении от внешнего и временного и служит мерой последующего освобождения, которое становится имеющим вид энергичный и многообещающий с течением лет. Ее исток не являются мерилом ее возможностей, равно как и ее масштабов. Сначала никто не знает, что она есть такое или чего она стоит. Возможно, она остается в течение некоторого времени неподвижной, она делает попытки, подняться, как это бывает, и испытывает опору под собой, и нащупывает свой путь. Время от времени она делает попытки подняться, которые терпят неудачу, и впоследствии останавливается. Ей кажется неопределенным, каким путем идти, она колеблется, и, наконец, устремляется в одном избранном направлении. Со временем она вступает на незнакомую территорию, из-за этого появляются моменты полемики, оппоненты поднимаются вокруг нее; опасности и надежды появляются в новых отношениях, и старые принципы возникают снова в новых формах. Она изменяется для того, чтобы оставаться прежней. В высшем мире все иначе, но здесь, внизу, жить, значит, изменяться, и, чтобы стремиться к совершенству, она должна изменяться часто.