Читать книгу Эссе о развитии христианского вероучения - Кардинал Джон Генри Ньюмен - Страница 9

1. Если Христианство является фактом и отпечатанной в нашем уме идеей, а также предметом деятельности разума, то эта идея со временем разовьется во множество идей и их аспектов, взаимосвязанных и гармоничных по отношению друг к другу, а самих по себе определенных и неизменных, как и сам объективный факт, который так представляется. Характерной чертой нашего ума является то, что он не может воспринять объект, который представлен ему просто и целостно. Мы постигаем объект с помощью определений или описаний; цельные объекты не порождают в нашем уме цельных идей, но, пользуясь математической фразой, разбиваются на ряды, т. е. на ряд формулировок, уточняющих, интерпретирующих, исправляющих друг друга и с большей или меньшей точностью приближающих нас, по мере своего накопления, к совершенному образу. Нет никакого другого пути изучения или преподавания. Мы не можем изучать иначе, кроме как через аспекты или воззрения, которые не идентичны самому предмету, о котором мы говорим. Два человека могут передавать одну и ту же истину третьему разными способами и через разные представления. Один и тот же человек будет рассматривать одно и то же доказательство по-разному в речи или в эссе, в зависимости от случая, времени написания или аудитории, но все же оно останется одно и то же.

И чем больше утверждений о том, что идея жива, тем больше будет у нее разнообразных аспектов, тем более общественной и политической будет ее природа, тем сложнее и утонченнее будут ее проблемы, и тем более длинным и полным событий будет ее курс. И в числе таких – специальные идеи, которые из-за своей глубины и богатства не могут сразу быть поняты полностью, но длительно все более и более точно определяются и изучаются, они рассматриваются во многих аспектах и многих отношениях, которые взаимно соединяются и вырастают один из другого, и все они являются частями целого, в соответствии и взаимовлиянии они идут в ногу с непрерывно изменяющимися потребностями мира, многообразно, плодотворно и всегда изобретательно. Среди таких великих доктрин, несомненно, мы, христиане, не можем не отвести главное место Христианству. Таким же заранее определенным фактом должно быть наше ожидание относительно него вследствие предположения о его основополагающих достижениях.

2.

Можно возразить, что боговдохновенные тексты Христианства сразу же определяют пределы своей миссии без дальнейших затруднений; но идеи приходят к пишущему и читающему их из откровения, не из боговдохновенного текста, как такового. И вопрос заключается в том, достигают ли те идеи, которые текст передает от автора к читателю, точности сразу же в своей полноте и при первом восприятии их, или же они раскрываются в сознании и растут до совершенства с течением времени. Нельзя, конечно, утверждать без преувеличения, что буква Нового Завета или любого определенного количества книг охватывает описание всех возможных форм, которые божественное Откровение примет, когда оно будет представлено множеству умов.

Точно также в случае изменений мы предполагаем, что вдохновение было передано нам от первых получателей Откровения, потому что Божественный закон воздействовал на растения и сеянцы вначале, и лишь в зрелости появились плоды. И, в конце концов, наступило время, когда его получатели перестали быть вдохновленными; и от этих получателей обнаруженные идеи спустились вниз, как и в других случаях, сначала неопределенно и в целом, хотя в духе и истине, а впоследствии они были бы дополнены развитием.

Точно также не может быть настоящим затруднением и то, что якобы, если таким образом трактовать Христианство, значит, приравнивать его в некотором роде к сектам и учениям мира и приписывать ему несовершенства, характеризующие произведения человека. Несомненно, это своего рода уничижение божественного труда, когда Христианство рассматривается под тяжестью земной формы; однако это не является непочтительным, поскольку наш Господь, Создатель и Попечитель Христианства, шел тем же путем. Христианство отличается от других религий и философий тем, что оно супердобавлено земле от неба; оно отличается не по роду, но по происхождению; не по своей природе, но по своим характеристикам, его информирует и оживляет что-то большее, чем интеллект, а именно, божественный дух. Внешне Христианство есть то, что Апостол называет «глиняным сосудом», ведь оно является религией людей. И рассматривая его так, он считает, что Христианство, как таковое, возрастает «в мудрости и стати», но сила, которой оно владеет, и слова неизреченные подтверждают его сверхъестественное рождение.

Если только не будет дано какого-то особого основания для исключений, то одинаково очевидно и что Христианство, его учение и культ будут развиваться в умах получателей, и что оно в других отношениях, в своем внешнем распространении или в своей политической структуре, соответствует общим методам, с помощью которых осуществляется ход вещей.

3.

2. С другой стороны, если Христианство является универсальной религией, подходящей не просто для одной территории или одного периода, но и для всех времен и мест, оно не может не изменяться в своих отношениях с миром вокруг него, то есть, оно будет развиваться. Принципы требуют очень разнообразного применения в зависимости от того, как меняются люди и обстоятельства, и должны быть облечены в новые формы, согласно образу общества, на которое они должны влиять. Поэтому все группы христиан, ортодоксальные они или нет, развивают доктрины Священного Писания. Немногие, однако, не согласятся с тем, что взгляд Лютера на оправдание никогда не был выражен словами до его времени, что его фразеология и его позиции были новыми, независимо от того, определены ли они были внешними обстоятельствами или нет. Столь же несомненно, что доктрина оправдания, определенная Трентским Собором, была, в некотором смысле, также новой. Опровержение и исправление ошибок не могут предшествовать их возникновению; и поэтому факт ложного развития или искажений влечет за собой соответствующее проявление истинного развития. Кроме того, обе стороны апеллируют к Священному Писанию, то есть, спорят о Священном Писании; однако, доказательство подразумевает вывод, то есть, развитие. Здесь нет различия между ранними и поздними временами, между Римским Папой ex cathedra30 и отдельным протестантом, за исключением того, что их авторитет не равен. Хотя с обеих точек зрения притязания на авторитет и на процесс развития одинаковы.

Соответственно, общая причина недовольства протестантов Римской Церковью заключается не в том, что та дополнила первоначальную или Библейскую доктрину (ибо это они делают и сами), но в том, что она противоречит ей, и кроме того, навязывает ей дополнения как фундаментальную истину, подчиненную санкции анафемы. Сами они делают заключения очень тонким методом и действуют на основании доктрин, очень неявных, и на основании причин, очень мало проанализированных в прошлом, как и у ортодоксальных учителей. Известно ли Королевское Верховенство в Новом Завете или законность ношения оружия, или обязанность публичного богослужения, или замена первого дня недели седьмым, или детское крещение, не говоря уже о фундаментальном принципе, что Библия и только Библия – религия протестантов? Эти доктрины и обычаи, истинные они или нет, о чем здесь не идет речь, несомненно, приобретаются не прямым использованием и непосредственным применением Священного Писания, не простым упражнением в доказательстве на основании слов и предложений, помещенных перед глазами, а бессознательным ростом идей, предложенных через букву и характерных для духа.

4.

3. И действительно, если мы обратимся к рассмотрению отдельных доктрин, для формирования которых Священное Писание имело самое большое значение, мы увидим, что абсолютно невозможно для этих доктрин остаться просто в букве Священного Писания, если они должны быть не просто словами, но выражать определенную идею для людей, воспринимающих их. Когда провозглашается, что «Слово стало плотью», тогда три больших вопроса открываются для нас в самом этом заявлении: что подразумевается под «Словом», что под «плотью», и что означает «стало»? Ответы на эти вопросы запускают процесс исследования и являются развитием доктрины. Кроме того, когда ответы будут готовы, они вызовут серии дополнительных вопросов; и таким образом, в конце концов, результатом станет множество утверждений, которые соберутся вокруг инспирированного утверждения, от которого они получили свое существование, придав ему внешнюю форму доктрины и создав или углубляя его идею в уме.

Верно то, что, поскольку такие утверждения Священного Писания являются тайнами, для нас они являются только словами, и мы не можем их развивать. Но как тайна подразумевает отчасти то, что непостижимо или, по крайней мере, неизвестно, так она отчасти подразумевает и то, что не является таковым; тайна подразумевает частичное проявление или упрощенное представление. Поскольку в таком случае тайны в какой-то мене становятся понятны, они могут развиваться, хотя каждый вывод в процессе развития будет иметь неясность и неопределенность первоначального впечатления.

5.

4. Помимо того, следует учесть, что о предмете, о котором говорит Писание, существуют большие вопросы, которые Писание не объясняет; вопросы настолько реальные, настолько практические, что на них следует ответить, и, если мы не допускаем новое откровение, на них следует ответить, основываясь на откровении, которое мы имеем, другими словами, через его развитие. Таков есть вопрос относительно Канона Священного Писания и его боговдохновенности; вопрос заключается в том, зависит ли Христианство от письменных свидетельств, как Иудаизм; если это так, то какие это документы и сколько их; какие из этих документов являются частной интерпретацией, какие требуют комментариев, и подходит ли здесь какой-либо авторитетный комментарий или комментатор; соизмеримы ли откровение и документ, или одно превосходит другое. Все эти вопросы, несомненно, не находят никакого явного решения в Священном Писании, а также в доказательствах большинства людей, как бы медленно и усердно они их ни исследовали. Насколько нам известно, эти трудности не были разрешены авторитетно в начале развития религиозного учения; вполне возможно, что Апостол мог рассеять эти затруднения несколькими словами, проявив этим Божественную Мудрость. Однако действительное разрешение этих затруднений было отложено из-за медленного процесса мышления, взаимовлияния мнений, высказываемых в дискуссии, и ради накопления выводов.

6.

Возьмем другой пример: если был пункт, для которого правило было желательно с самого начала, он касался религиозных обязанностей, на которые христианские родители полагаются в том, что касается их детей. В самом деле, было бы естественно для любого христианского отца, при отсутствии правила, привести детей для крещения; таковым в данном случае было бы практическое развитие его веры во Христа и любви к своему потомству; это развитие, несомненно, необходимое, хотя, насколько мы знаем, оно не было предусмотрено прямым предписанием в Откровении, каким оно было первоначально дано.

Другой обширной областью мысли, полной практических соображений, хотя, насколько мы знаем, только частично отраженной в каких-либо апостольских суждениях, является вопрос о последствиях Крещения. То, что пришедшие в покаянии и вере к этому Священному Таинству, получили отпущение грехов, несомненно, есть учение Апостолов; однако есть ли какое-либо средство прощения грехов, совершенных после Крещения? Послания Святого Павла, в которых мы могли бы ожидать найти ответ на наш вопрос, не содержат никаких явных (explicit) утверждений на этот счет; то, что они прямо утверждают, не уменьшает трудности, во-первых, что Крещение предназначено для прощения грехов, совершенных перед ним, не впоследствии; во-вторых, что те, кто получил дар Крещения, фактически живут в состоянии святости, а не греха. Насколько такие утверждения, как эти, соответствуют фактическому состоянию Церкви, которое мы находим сейчас?

Принимая во внимание, что было ясно сказано, что Царство Небесное подобно сети рыбака, и следует собирать все, и что плевелы должны расти вместе с пшеницей, пока не наступит жатва, нельзя представить себе более серьезного и более практического вопроса, чем тот, который Божественный автор Откровения пожелал оставить нерешенным, если только в том Откровении не было дано средств для его собственного роста или развития. Что касается буквы инспирированного послания, каждый, кто считает, что Священное Писание – это правило веры, как и все протестанты, должен признать, что «нет ни одного из нас, не нарушивших преступлением божественный закон, и не находящих себя впоследствии в тех бесконечных просторах Божественной Любви, которые сохраняются во Христе, хотя это и не было отражено в определениях Евангелия» [1]. С тех пор, как Священному Писанию требуется полнота, вопрос сводится к одному: является ли недостаточность или зачаточность (inchoateness) его доктрин априорной вероятностью в пользу их развития или нет.

7.

Есть еще один вопрос, хотя и не столь непосредственно практический, о котором Священное Писание, строго говоря, не умалчивает, но говорит меньше, чем это требуется, и больше на него намекает. Это вопрос о промежуточном состоянии человека в период между его смертью и Всеобщим Воскресением. Если принять во внимание длинный интервал времени, который разделяет Первое и Второе Пришествие Христа, а также миллионы верующих душ, которые ожидают Второго Пришествия, и личное участие, которое каждый христианин принимает в определении отличительных признаков Второго Пришествия, можно было бы ожидать, что Священное Писание будет говорить об этом явно (explicitly), тогда как фактически сведения о Втором Пришествии кратки и малопонятны. Мы действительно можем утверждать, что это молчание Писания было намеренным, с целью расстроить спекуляции на эту тему; но есть еще одно обстоятельство; как и в вопросе о нашем посткрестильном состоянии, это учение, по-видимому, исходит из гипотезы, которая не соответствует состоянию Церкви через некоторое время после того, как этот вопрос был первоначально разъяснен. Поскольку Священное Писание рассматривает христиан не как вероотступников, но как святых, оно, очевидно, предполагает, что День Суда незамедлительно наступит, а интервал ожидания его – мимолетен. Создается общее впечатление, что Христос возвратится на землю сразу, «в короткое время», поэтому мирские дела вытеснялись «явленными страданиями», преследователи были упорными, а христиане – безгрешными и ожидающими Второго Пришествия, без дома, без планов на будущее, взирающими вверх, в небеса. Но внешние обстоятельства затем изменились, и с этим изменением по необходимости потребовалось иное применение богооткровенного слова, то есть, его развитие. Когда многие народы были обращены в Христианство, и соблазны появились в изобилии, Церковь рассматривалась, с одной стороны, как светское учреждение, с другой – как исправительная система; и проповедь Священного Писания содействовала и направляла развитие, которое прежде было менее заметно. С этих пор появились две доктрины: доктрина Епитимьи, как дополнения Крещения, и доктрина Чистилища, как объяснения Промежуточного Состояния. Это расширение первоначального вероучения было настолько разумно, что, когда прошло около десяти лет с тех пор, как истинное учение о Крещении было установлено среди христиан без какого-либо упоминания Епитимьи, наш учитель был обвинен многими из нас в Новатианстве; хотя, с другой стороны, среди неортодоксальных богословов до сих пор есть сторонники доктрины сна души, которые считают, что это является успешным предотвращением веры в Чистилище.

8.

Таким образом, наличие развития Христианства доказывается при изучении его Божественного Автора через доказательство, аналогичное тому, посредством которого мы делаем вывод о разумности в системе физического мира. В каком бы смысле потребность и ее обеспечение ни были доказательством замысла в видимом творении, точно так же и пробелы, если можно употребить это слово, которые встречаются в структуре первоначального вероучения Церкви, делают вероятным, что то развитие, которое вырастает из истин, лежащих вокруг него, было предназначено для того, чтобы заполнить эти пробелы.

Нельзя также справедливо возразить, что, рассуждая таким образом, мы противоречим великому философу, который говорит нам, что «…исходя из предположения, что Бог дает нам свет и руководство посредством Откровения в дополнение к тому, что Он дал нам через разум и чувственный опыт, мы никоим образом не можем судить, какими методами и в какой пропорции можно было бы ожидать, что этот сверхъестественный свет и наставление будут даны нам» [2]; таким образом, философ упоминает об отсутствии у нас суждения перед тем, как дано откровение. Он замечает, что «…мы не имеем никаких разумных принципов, чтобы оценить заранее, каким должно было бы быть ожидаемое Откровение, или, что было бы самым подходящим для божественного плана управления» в различных отношениях; но дело совершенно меняется, когда Откровение дается, ибо тогда вводится новый прецедент, или то, что он называет «принципом разума», и из того, что действительно попадает в наши руки, мы можем составить суждение о том, следует ли ожидать большего. Батлер, действительно, как показывает данная цитата из его работы, далек от отрицания принципа прогрессивного развития.

9.

5. Логика откровения, наблюдаемая в Священном Писании, подтверждает эти ожидания. Например, Пророчество, если оно уже реализовалось, не должно было бы давать образец развития; отдельные предсказания могли бы быть сделаны, чтобы накапливаться с течением времени, могли бы открываться перспективы; определенное знание могло быть дано через источники, независимые друг от друга, как например, Евангелие Святого Иоанна или Послания Святого Павла не связаны с первыми тремя Евангелиями, хотя каждый Апостол раскрывает в своей доктрине собственное содержание. Но пророческое Откровение на самом деле не имеет такой природы, а является процессом развития: более ранние пророчества полны скрытого содержания, из которого вырастают последующие смыслы; они являются образцами. Дело не в том, что была сначала одна истина, затем другая; но вся истина или большая часть ее была сразу, но только в своем зачатке или в миниатюре, затем истина расширялась и совершенствовалась в своих частях в направлении развития откровения. Семя женщины должно было поразить змея в голову; скипетр не должен был отойти от Иуды до того, как придет Примиритель, которому предстояло собрать народы. Он должен был быть Чудом, Защитником, Князем Мира. И вопрос эфиопа возникает в уме читателя: «Какой Пророк утверждает это?» Каждое слово требует объяснения. Таким образом, нет ничего необычного в теории неверующих, которые предполагают, что Мессианская идея, как они называют это, постепенно развивалась в умах евреев, благодаря постоянной и традиционной привычке созерцать ее, и достигла своих полных размеров простым человеческим процессом; и кажется несомненным, без копания в доктрине боговдохновенности, что книги Мудрости Экклезиаста являются усовершенствованием писаний Пророков, выраженных или установленных с помощью современных для того времени идей греческой философии, и, в конечном счете, принятых и утвержденных Апостолом Павлом в его Послании к евреям.

10.

Однако, вся Библия, а не только ее пророческие книги, основана на принципе развития. Откровение всегда ново, всегда старо. Святой Иоанн, который завершает Евангелие, говорит, что Он дает «не новую заповедь», но «заповедь древнюю, которую вы имели от начала»31. А затем Он добавляет, «заповедь новую Я даю вам»32.. Подобный критерий развития есть в Нагорной проповеди Христа, как уже было замечено. «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить»33. Таким образом, с уважением к развитию евангельского взгляда на обряд жертвы, сначала этот обряд предписывает Моисей; затем Самуил говорит, что «послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов»34; затем Осия, «ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений»35; Исайя, что «курение [всесожжения] отвратительно для меня»36; затем Малахия, описывая времена проповеди, упоминает о «чистом приношении» пшеницы; и Христос завершает развитие, когда Он говорит о поклонении «в духе и истине». И если здесь осталось что-либо для объяснения, это будет найдено и использовано христианской Церковью впоследствии в обычаях, которые показывают, что жертва не была удалена, но истина и дух были добавлены.

Даже effata37 Христа и Его Апостолов является типичной формой, подобной вышеупомянутым пророческим указаниям и предсказаниям, а также предписаниям вероучения. Если, в таком случае, пророческие указания имели и имеют развитие, которое действительно происходило сначала через последующие откровения, а затем через произошедшее событие, то вероятно, что те догматические, политические, обрядовые, и этические указания, которые имеют ту же структуру, должны допустить такое же расширение. Таковы «сие есть Мое Тело»38, или «ты – камень (Петр), и на сем камне Я создам Церковь Мою»39, или «кроткие… наследуют землю»40, или «пустите детей… приходить ко Мне»41, или «чистые сердцем… Бога узрят»42.

11.

В соответствии с такой характеристикой учения Христа, может быть приведена следующая цитата уже упомянутого автора: «Его задокументированные слова и дела, когда Он находился на земле … являются для нас декларацией Законодателя». В Ветхом Завете Всемогущий Бог сначала продекларировал Десять Заповедей на горе Синай, а в дальнейшем они были записаны. Христос сначала проповедал Благую Весть, одновременно дающую надежду и закон в Нагорной проповеди, а затем Его Евангелисты записали ее. В дальнейшем, когда Он проповедал Благую Весть, Он проводил параллели к Десяти Заповедям. И Его стиль, кроме того, соответствует полномочиям, которые Он принял на себя. Этот стиль имеет показательные и строгие характеристики принадлежности Христу; Он говорил, как никакой другой человек не мог говорить. Заповеди Блаженства, с которых началась Его Проповедь, – образец того непередаваемого стиля, который соответствует, насколько человеческие слова могли соответствовать, Воплощенному Богу.

«Но не в этом особенность стиля Нагорной Проповеди. Все евангельское есть особенное, отличимое от любой другой части Священного Писания, показывающее себя в важных декларациях, канонах, сентенциях или изречениях, таких, какие выдвигают законодатели, а комментируют законники. Несомненно, все, что наш Спаситель сказал и сделал, характеризуется одновременно простотой и тайной. Его символические действия, Его чудеса, Его притчи, Его ответы, Его пророчества, – все это есть представления в зачатке законодательных актов, данных для развития впоследствии, это код божественной истины, которая должна была всегда быть перед человеческими глазами, чтобы стать темой исследования, интерпретации и руководством в дискуссии. «Истинно, истинно говорю вам», «но я говорю вам» – это признаки высшего Учителя и Пророка.

«И поэтому Отцы Церкви говорят о наличии Его учения. «Его изречения, – замечает Святой Иустин, – были кратки и сжаты, ибо Он не был ритором, но Его слово было облечено Божественным авторитетом». И Святой Василий также говорит подобным образом: «Каждое дело и каждое слово нашего Спасителя Иисуса Христа – канон благочестия и добродетели. Когда ты вслушиваешься в Его слово или вглядываешься в поступок Его, то не делаешь это, как будто между прочим или в простой и плотской манере, но вступаешь в глубину Его размышлений, становишься причастником истин, мистически являющихся тебе» [3].

12.

Более того, хотя известно, что развитие Откровения продолжалось на протяжении всего ветхого устроения вплоть до самого конца служения нашего Господа, с другой стороны, если мы обратим свое внимание на происхождение апостольского учения после Его Вознесения, мы окажемся не в состоянии определить исторический момент, когда рост доктрины прекратился, а Правило Веры было раз и навсегда установлено. Это произошло не в день Пятидесятницы, ибо Святой Петр должен был еще узнать в Иоппии, что ему нужно крестить Корнилия; не в Иоппии и Кесарии, ибо Святой Павел позже должен был еще написать свои Послания, не по смерти последнего Апостола, ибо Святой Игнатий позже еще должен был основать учение о Епископстве; и, кроме того, ни тогда, ни в последующие столетия, ибо канон Нового Завета все еще не был определен. Это произошло не в Символе Веры, который является не собранием определений, но кратким изложением известных определений веры, неполным выводом, и, подобно молитве Христа («Отче наш») или Декалогу, простым примером божественной истины, очень близкой к изначальной. Невозможно назвать ни одной доктрины, которая бы обладала полнотой с самого начала, но не приобрела бы ничего впоследствии, благодаря исследованиям веры или из-за нападок ереси. Церковь уходила вперед от старого мира также поспешно, как иудеи из Египта, «и понес народ тесто свое прежде, нежели оно вскисло; квашни их, завязанные в одеждах их, были на плечах их»43.

13.

Далее, политические события, о которых говорится в исторических описаниях Священного Писания, столь же поразительны, как пророческие и доктринальные. Может ли какая-либо история иметь более человеческое появление, чем возвышение и воспитание избранного народа, о котором я только что упоминал? То, что было определено в решениях Господа на небесах с самого начала, то, что было неизменно, то, что было сказано Моисею в Неопалимой Купине, впоследствии представляется как рост идеи в последовавших чрезвычайных обстоятельствах. Божественный Голос в Неопалимой Купине возвестил об Исходе детей Израиля из Египта и об их вступлении в Ханаан; и добавил, в знак достоверности Своей цели, «когда ты выведешь народ из Египта, вы совершите служение Богу на этой горе»44. Теперь это жертвоприношение или празднество, которое кажется лишь несущественным и второстепенным в Великом освобождении, в то время было последним требованием, которое Моисей предъявил фараону, «и пойдешь ты и старейшины Израилевы к царю Египетскому, и скажете ему: Господь, Бог Евреев, призвал нас; итак отпусти нас в пустыню, на три дня пути, чтобы принести жертву Господу, Богу нашему»45. Было добавлено, что фараон сначала отклонил первую их просьбу, но после чудес он позволил им уйти совсем, даже с драгоценными «вещами серебряными и вещами золотыми, и одеждами»46.

Соответственно, первая просьба Моисея была: «…отпусти нас в пустыню, на три дня пути, чтобы принести жертву Господу, Богу нашему»47. Перед нашествием жаб предупреждение повторное: «…отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение»48; и после этого фараон сказал: «…я отпущу народ [Израильский] принести жертву Господу»49. Это происходит снова перед нашествием песьих мух; и после него фараон предлагает иудеям жертвовать в Египте, от этого предложения Моисей отказывается, потому что «…отвратительно для Египтян жертвоприношение наше Господу, Богу нашему»50. «Мы пойдем в пустыню, на три дня пути, – он продолжает, – и принесем жертву Господу, Богу нашему, как скажет нам»51, и фараон тогда уступает им и позволяет принесение жертвы в пустыне, «…только, – он говорит, – не уходите далеко»52. Просьбы повторились отдельно перед язвами мора скота, града, и саранчи, нет упоминания еще чего-либо сделанного после служения или жертвоприношения в пустыне. В последней из этих бесед, фараон спрашивает объяснения, и Моисей увеличивает свои требования: «…пойдем с малолетними нашими и стариками нашими, с сыновьями нашими и дочерями нашими, и с овцами нашими и с волами нашими пойдем, ибо у нас праздник Господу»53. Что было дальше, кажется, ясно из ответа фараона: «… пойдите [одни] мужчины и совершите служение Господу, так как вы сего просили»54. На язве тьмы фараон уступает увеличенным требованиям, за исключением того, чтобы они брали с собой стада; но Моисей напоминает, что эти требования были подразумеваемыми, хотя не выражены в первоначальной формулировке: «…пусть пойдут и стада наши с нами, не останется ни копыта; ибо из них мы возьмем на жертву Господу, Богу нашему; но доколе не придем туда, мы не знаем, что принести в жертву Господу»55. Даже при последней встрече не было никакого указания на то, что они уходят из Египта навсегда; вопрос был оставлен, чтобы он решался египтянами. «И придут все рабы твои сии, – говорит Моисей, – ко мне и поклонятся мне, говоря: выйди ты и весь народ, которым ты предводительствуешь. После сего я и выйду»56; и, соответственно, после язвы на первенцев, они были выгнаны в полночь, со своими стадами, своими квашнями и своим тестом, нагруженные добычей из Египта, поскольку впереди была предопределена очевидная комбинация обстоятельств или сложностей. Все же Моисей знал, что это их исход из Египта окончательный, ибо он взял кости Иосифа с собой; но решение фараона вскоре изменилось, когда его спросили прямо: «…зачем отпустили Израильтян, чтобы они не работали нам?»57 Но этот ход событий, неопределенный и неясный, как это казалось, несмотря на чудеса, которые произошли, был направлен близко к Тому, Кто решает постепенно то, что Он определил абсолютно; и все закончилось разделением Красного Моря, и уничтожением войска фараона, преследующего их.

Вместе с тем, из того, что происходило в течение сорока лет впоследствии, когда они продвигались к обещанной земле, казалось, что подлинное предоставление территории не имело в виду страну к востоку от Иордана, принадлежащую впоследствии Рувиму, Гаду и половине племени Манассии; по крайней мере, они обязались сначала оставить Сион в покое, если правитель позволит им пройти через эту страну, и только после его отказа от такого разрешения, они вторглись и присвоили эту землю.

14.

6. Следует также отметить, что структура и стиль Священного Писания имеют особенности; структура его так бессистемна и различна, а стиль так метафоричен и уклончив, что никто не позволил бы себе с первого взгляда сказать, что есть в нем, а чего нет. Писание не может быть полностью понятым, и его содержание не может быть каталогизировано; но после всех наших стараний, до конца нашей жизни и до конца Церкви, оно останется неисследованной и неподчиненной землей, с холмами и долинами, лесами и потоками с правой и с левой стороны нашего пути и близко от нас, полной скрытых чудес и отборных сокровищ. Ни о какой доктрине, которая в действительности не противоречит тому, что было сказано, нельзя безапелляционно утверждать, что ее нет в Священном Писании; ни о каком читателе, который изучает его, нельзя сказать, что он овладел каждой доктриной, содержащейся в нем. Замечания Батлера по этому поводу были только что упомянуты. «Более четкое и специфическое знание, – он говорит, – тех вещей, изучение которых Апостол называет приближением к совершенству58, то есть, наиболее неясных доктрин Евангелия, и пророческих частей Откровения, подобно многим разделам естественного и даже частного знания, возможно, требует очень точной мысли и осторожного рассмотрения. Препятствия для естественного и сверхъестественного восприятия и знания были того же рода. И как вся система Священного Писания еще не понята, так, если понимание когда-либо наступит раньше «восстановления всех вещей» и без сверхъестественного вмешательства, оно должно произойти таким же образом, как бывает получено естественное знание, путем прогресса познания и свободы, а также через отдельных лиц, внимательно следящих, сравнивающих и выполняющих указания, рассыпанные повсюду, которые недооцениваются и игнорируются миром. Ибо именно таким путем делаются все усовершенствования, когда вдумчивые люди следят за неясными намеками, как бы случайно брошенными нам природой или как бы случайно пришедшими нам в голову. И нет ничего удивительного в том, что книга, столь долго находившаяся в распоряжении человечества, содержит много еще не открытых истин. Ибо все те же явления и те же исследовательские способности, благодаря которым были сделаны такие великие открытия в естественном знании в нынешнем и прошлом веке, были в равной степени в распоряжении человечества и несколько тысяч лет назад. И можно предположить, что те события, которые происходят, должны открывать и разъяснять значение некоторых фрагментов из Священного Писания» [4]. Батлер, конечно, не рассматривал случай новых предметов веры или развития, обязательного для нашего восприятия, но он, несомненно, свидетельствует о вероятности развития, имеющего место в христианском вероучении, как таковом, что является вопросом, о котором и идет речь.

15.

Можно добавить, что все определения или суждения Ранней и Средневековой Церкви основываются на конкретных, хотя иногда и малопонятных, высказываниях из Священного Писания. Таким образом, Чистилище может найти обоснование в «спасении через огонь» и «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие»59; Передача Достоинств Святых нам – в «получении награды пророка», ибо «принимает пророка, во имя пророка» и «награды праведника», ибо «принимает праведника, во имя праведника»60; Реальное Присутствие имеет отношение к выражению «сие есть Тело Мое»61; отпущение грехов – к выражению «будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили; но кто будет хулить Духа Святаго, тому не будет прощения вовек»62; Елеопомазание – к «помазав его елеем во имя Господне»63, добровольная бедность – к «все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах»64, повиновение – к «Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему»65; почитание творений, одушевленных или неодушевленных, – к Laudate Dominum in sanctis Ejus66, и adorate scabellum pedum Ejus67; и подобным упованиям.

16.

7. Наконец, хотя Священное Писание нигде не признает себя боговдохновенным и не утверждает боговдохновенность тех цитат, которые наиболее важны, оно четко предвосхищает развитие Христианства, как его структуры, так и его вероучения. В одной из притч Христа «Царство Небесное» даже определяется как «зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков»68 и, как Святой Марк говорит, «пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные»69. И далее, в той же главе Евангелия Святого Марка, «Царствие Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем; и как семя всходит и растет, не знает он, ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе»70. Здесь говорится скорее о внутреннем элементе жизни, будь то принцип или доктрина, чем о каком-либо простом внешнем проявлении; и достойно внимания, что подразумевается самопроизвольный, также как и последовательный, характер роста. Это описание процесса соответствует тому, что было изложено выше относительно развития, а именно, что оно не есть результат пожелания и решения или принуждения, или какой-либо техники рассуждения, или какой-либо утонченности интеллекта, но развитие доктрины происходит из-за ее собственной врожденной способности к расширению в пределах ума с течением времени, хотя и с использованием рефлексии, доказательств и характерных мыслей, как это может случиться, зависимых от нравственного возрастания души при влиянии рефлексии. Кроме того, Притча о закваске описывает развитие доктрины с другой стороны, а именно, ее активную, всепоглощающую и всепроникающую энергию.

17.

Итак, по необходимости, на основании истории всех ответвлений и сторон религии и ввиду наличия аналогии и примеров в Священном Писании, мы можем справедливо сделать вывод, что христианское вероучение допускает официальное, законное, и истинное развитие, то есть, развитие, задуманное Божественным Автором.

Общее сходство мира материального и духовного подтверждает этот вывод, как нам напоминает об этом авторитетный автор, чьи цитаты уже были представлены в этой главе. «Весь естественный мир и управление им, – говорит Батлер, – является программой или системой, не фиксированной, а прогрессивной, в которой действие различных сил продолжается во времени до тех пор, пока не закончится то, к чему эти силы стремятся, и чего они смогут достигнуть. Смена сезонов, созревание плодов земли с предысторией цветения – образец этого, также как и человеческая жизнь. Как растительные тела, так и животные, несмотря на возможность сформироваться сразу, все же вырастают до зрелого состояния постепенно. И поэтому разумные агенты, которые одушевляют эти тела, естественно направлены на формирование для каждого тела его собственного образа действия и характера через поэтапное получение знаний и опыта. Наше существование не только последовательно, как это и должно быть неизбежно, но одно состояние нашей жизни и бытия назначено Богом быть подготовкой к другому; а другое состояние – чтобы быть средством достижения следующего: от младенчества к детству, от детства к юности, от юности к зрелости. Люди нетерпеливы и склонны торопить события; но Создатель Природы кажется неторопливым во всех своих действиях, достигая своих естественных целей медленными последовательными шагами. И у Него есть заранее составленный план действий, который требует различных способов и средств, а также длительного времени для прохождения нескольких стадий. Таким образом, в повседневном порядке естественного Провидения Бог действует точно так же, как и в устроении Христианства, делая одну вещь подчиненной другой, близкое – чему-то более отдаленному, и так далее, через прогрессивные стадии, которые простираются назад и вперед за пределами нашего видения. Согласно этому способу действия мы видим, что в природе можно найти много примеров развития, как и в любой части христианского устроения» [5].