Читать книгу Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой - Карел Коваль - Страница 6

– 1 —

Под ясным синим небом в сторону Праги по императорскому тракту мчатся кареты, ломовые извозчики, курьеры. Облака пыли опутали экипажи. В одной из карет расположилась троица, вся эта горячая суета никого из них не интересует. Двое спят, а третий с пером в руке насаживает нотки в лист бумаги, развёрнутый на коленях. Он бледен, под глазами тёмные полукружия.

Букет роз лежит на коленях спящей дамы, рядом с ней молодой человек слегка похрапывает, рот полуоткрыт. От цветов иногда набегает волна сладкого запаха, побеждая дорожную пыль и немного освежая бледного мужчину. Окутанный пылью, с потусторонним горящим взглядом, он, казалось, витает в облаках.

Вот он вдруг резко вернулся в действительность, руки ощупывают карманы длиннополого сюртука, шарят вокруг по сиденью, глаза ищут какую-то вещь. Этой вещью оказалась маленькая книжечка, она лежала у ног спящей дамы, прикрытая бутоном белой розы.

Мужчина нагнулся, вытащил книжку из-под цветов, немного полистал её, нашёл то, что ему было нужно. Губы шевелятся, читая стихи, вот он тихонько запел, быстро отложил книжку, хватает перо, пишет. Приходится ждать, когда не так сильно трясёт карету, чтобы ноты попали в нужные места. Он делает это с виртуозностью опытного ездока, оседлавшего любимого коня. Перо бежит по бумаге, ноты всё прибывают и прибывают.

Запела серебряная труба почтальона. Мужчина дописал музыкальную фразу и бросился к окошку.

«Прага!» – воскликнул он с юношеским восторгом, и рукопись вместе с книжкой погрузилась в карман коричневого сюртука.

Спящие раскрыли глаза, и теперь уже к ним относились его радостные возгласы:

«Прага, моя милая Прага!». – Указывает через оконце на башни, торчащие из-за барочной ограды, похожие на острия рыцарских копий. – «Ну, Станци, пробуждайся, и ты, соня, давай, смотри во все глаза. Нам пора уже готовиться к таможенному досмотру. Ты слышишь меня или всё ещё спишь?»

В каретной тесноте всё задвигалось и засуетилось. Экипаж замедлил ход, дудка почтальона озвучила предупреждение: вот мы уже здесь, перед воротами, готовьте паспорта для просмотра. Повезло. Таможенник, едва открыв дверцу, обрадовался:

«О, пан Моцарт, вы снова к нам в Прагу, добро пожаловать!», – низко поклонился, приложив руку к груди, и на этом досмотр был окончен.

Он пожелал пану Моцарту удачи в Праге:

«И это само собой разумеется, ведь вся Прага вам, маэстро, предана душой. Жаль, нет сейчас на месте моего коллеги, вот будет жалеть-то, что не поприветствовал самого автора «Фигаро» и «Дон Жуана».

Моцарт порозовел от удовольствия, очень приятен для него подобный въезд в любимую Прагу. Проехали Прашну Брану, развернулись на Каролинской площади, где его поджидал ненаглядный Ностицов – Народный театр. Еле дождался, когда подъедут к служебному входу, на ходу отворил дверцу, и не успела повозка остановиться, вывалился прямо на руки верному привратнику Зиме.

Тот давно стоял на карауле:

«Пан Моцарт, добро пожаловать, ждём вас целую неделю днём и ночью, слава Богу, доехали!»

Две мужественные руки ухватили протянутую мальчишескую руку Моцарта, и вот они уже вдвоём помогают выбираться из кареты пани Констанции и тому третьему, заспанному, совершенно изумлённому, из его рук выпадают бесчисленные пакеты. За спинами маленькой толкучки прогремел могучий бас:

«Мадонна, маэстро Моцарт!»

Это патрон Гвардасони присоединился к компании, перехватил пана Моцарта в свои объятья, расцеловал его в обе щеки. Затем театрально направился к пани Констанции, изобразив перед ней специальные почести, достойные самой императрицы. Собирались зеваки, вход в театр быстро заполнился, вокруг шумело, как в улье.

С помощью Гвардасони Моцарт пробирался сквозь толпу театралов и уличных прохожих к лестнице, ведущей в директорскую канцелярию. Зиме дали указание собрать всю труппу, пусть немедленно все придут к патрону. Затем пусть сходит за Кухаржем и Праупнером. Копиистам тоже надо быть здесь, в поле зрения.

«И пана Маццолли тоже пригоните сюда поживее. Ах, у меня на этот раз выпьют всю кровь. Пришёл мой последний час. Пока мы всё это слепим, чтобы вполне прозвучала коронационная опера! Madonna mia, сегодня восемнадцатое августа, а коронация шестого сентября. За восемнадцать дней поставить оперу, где вы слышали что-то подобное?» – Гвардасони выпятил по-царски грудь, повернулся к театральному люду с вознесёнными обеими руками:

«Мы всем докажем, увидит вся Европа! Как в прошлый раз, в 1723 году, когда была поставлена коронационная „Констанца и Фортецца“»

Моцарт улыбался за спиной оратора. Когда волна театрального пафоса схлынула, развернулся строгий, почти военный совет, каждое слово на вес золота. Прежде всего, патрону Гвардасони был представлен в качестве помощника и правой руки спутник Моцарта, его ученик Франтишек Зюссмайер.

Он будет находиться при маэстро постоянно, помогать при необходимости, чтобы произведение было готово к сроку. Гвардасони сообщил, что снял для Моцарта служебную квартиру рядом с театром в доме «У трёх топориков», но сюда уже приезжали господа Душковы, сообщили, что ждут и готовы принять пана Моцарта на Бертрамке. Моцарт оживился и немедленно предложил Констанции:

«Поезжай туда, дорогая, не жди меня, я приеду вечером, как только мы наладим здесь работу».

Констанция, очень довольная, встала, её проводили к карете, ещё ожидавшей. Уехала, посылая воздушные поцелуи. Моцарт махал рукой ей вслед, как вдруг чьи-то руки закрыли ему глаза.

Это оказалась троица его наивернейших друзей: Стробах, Кухарж и Праупнер. Обнимают, украшают поцелуями обе щеки любимца Праги. С шумными разговорами все вместе ввалились в канцелярию Гвардасони, где на пороге их встречает хозяин с золотой табакеркой в руке:

«Не откажитесь от сладкоароматной понюшки для вашего здоровья, дорогой маэстро, вы снова, слава Богу, среди нас, и дарите Праге своё гениальное новейшее произведение».

Моцарт улыбнулся:

«Как дела у моего оркестра, маэстро Стробах?»

«Ждем, не дождёмся партитуры вашей новой оперы, дорогой Моцарт. Почту за честь быть первым музыкантом в Европе, который будет работать над коронационной оперой от вас».

Глаза Моцарта горят:

«И я с нетерпением жду встречи со своими оркестровыми братьями. Они искренне преданы мне, как и я им. Потому нам так хорошо работается вместе. Если бы не Прага, я едва ли стал бы принимать предложение о коронационной опере.

Может быть вам неизвестно, этот заказ из венской управы от придворного маршала пришёл несколько дней назад. Получается, что мне для сочинения и постановки произведения было отпущено чуть больше двадцати дней, это даже труднее, чем придворному художнику для создания декораций».

– 2 —

Новый, какой-то особенный шум за дверью рассеял учтивое спокойствие канцелярии. Гвардасони танцующей походкой поспешил растворить двери настежь, его мрачный кабинет наполнился светом самой солнечной Италии: это примадонна в короне из страусовых перьев, играющих всеми цветами радуги, на лице обворожительная улыбка, жемчужные зубки, красненькие губки, над ними изящное чёрное сердечко.

Гвардасони целует примадонновы ручки, глубоко вздыхает, с поклоном объявляет:

«Синьора Мархеттиова-Фантоцциова, наша Вителлия, дочь императора Вителлио».

Примадонна милостиво склонила головку и тут же поставила её назад на своё королевское место. Гвардасони представляет маэстро Моцарта, создателя оперы «La Clemenza di Tito».

Целование протянутой руки. И снова Гвардасони в сладостном волнении оглашает теперь приход синьоры Каролины Периниовой, исполнительницы роли Секста (друг Тита). Она тоже вплыла в кабинет подобно королеве, вместе с ней синьора Антониниова, Сервилия, сестра Секста.

Во время целования её ручки запах экзотических духов сильно ударил Моцарту в лицо, и в полуобмороке, он докладывал певицам, с какой любовью писал для них партии и как он счастлив познакомиться со столь знаменитыми оперными виртуозами. Между тем в сторонке нетерпеливо покашливают другие артисты.

Среди них сквозь перья, цветы и кринолины Моцарт разглядел знакомое лицо:

«Мой дорогой дон Оттавио!», – полетел, раскрыв объятья, навстречу синьору Баглиони, первому исполнителю этой партии. Повеяло настроением той премьеры. Моцарт, это было слышно в голосе, разволновался. Гвардасони представляет Баглиони:

«Тит Веспасиано, император Рима!»

Баглиони застыл в царственной позе, и после достойной паузы ласковым тенором скорее запел, чем заговорил:

«На этот раз я, будучи заглавным героем оперы, особенно надеюсь и жду, что вы одарите меня, мой милый маэстро, прекрасными ариями, и их будет много больше, нежели у дона Оттавио, славная ему память».

«Ну, разумеется, да-да, конечно…», – Моцарт жмёт руку тщеславного итальянца, а Гвардасони тем временем представляет синьора Бедини, кастрата, исполнителя Анция. Следом был объявлен очередной оперный виртуоз, синьор Кампи (Публио, префект претории), увидев которого Моцарт даже заморгал глазами и вытер капли пота, проступившие на лбу.

Поздоровавшись своим бархатным басом, знаменитый певец завершил круг солистов, участников «Милосердия Тита».

Расселись, стоять остался один Моцарт. Он был чем-то явно озабочен. Тем не менее, его речь была наполнена юмором. Он рассказывал, как весь долгий путь до Праги волновался, ожидая сегодняшней встречи, как, сочиняя сольные партии, старался представлять себе таких известных певцов и певиц, но одной вещи всё-таки не учёл.

Он откашлялся и слегка понизил голос:

«При всей моей буйной фантазии я не мог предположить, что партию Секста будет исполнять такая роскошная певица, как Каролина Периниова, и потому написал партию для тенора. Но такую мелочь для такой прекрасной вдохновительницы я изменю одним мановением руки.

Вас всех я прошу быть со мной терпеливыми, обещаю каждому исполнить все его пожелания, сделаю всё, что будет в моих силах. Призываю всех к честному, искреннему сотрудничеству. Содержание оперы и все сцены вам известны. Я буду репетировать ежедневно в удобное для вас время. Общую репетицию оговорим вместе. Надеюсь, наша совместная работа будет приятна и доставит всем удовольствие».

Моцарт поклонился, с его лица скатилось несколько крупных капель пота прямо на белоснежные кружева манжеты, выглядывающей из рукава превосходного сюртука. Маэстро не обратил на них внимания. С этой минуты все дела завертелись одно за другим, как в карусели.

Моцарт подошёл к Зюссмайеру:

«Франтишек, достань из папки все партии, пусть с ними ознакомятся наши замечательные певцы, прежде чем мы отдадим их копиистам».

Замечательные певцы внимательно следят за перелистыванием нот и с итальянским темпераментом едва ли не выхватывают из рук каждый свою партию. Стоит кому-то лишь заметить титульный лист с именем своего героя, тут же, коснувшись нот глазами, начинает напевать.

Синьора Каролина Периниова с грустью держит в руках партию, написанную для тенора, а Моцарт, утешая, гладит её по ручке, обещает завтра же предоставить полностью переделанные ноты. Он немедленно начнёт работать, вот только сегодня послушает её немного. Пусть она будет так любезна, что-нибудь споёт для него с удовольствием и вдохновением.

Появился строгий и очень деловитый контрабасист Грамс. Его интересует нотный материал, копиисты готовы к работе, ждут за дверью. Гвардасони немедленно вскочил, как лев, бросился в толпу размечтавшихся артистов, стал выдёргивать партии у них из рук и передавать пану Грамсу.

От Тыновой колокольни пробило полдень. Моцарт вздрогнул, положил руку на плечо Кухаржа:

«Так было в прошлый раз, когда мы раздавали партии „Дон Жуана“, помните, дорогой друг? Не забыли?»

«Как не помнить, невозможно забыть, дорогой наш маэстро. И сегодня я так же, как и в прошлый раз, уверен в успехе. Говорил я тогда: всё, что создано Моцартом, чехи обязательно полюбят. Могу повторить от всего сердца, маэстро».

Моцарт от души пожал другу руку. Подошли Стробах и Праупнер. Моцарт предложил начать завтрашнюю репетицию в девять утра. Гвардасони прокричал командным голосом:

«Синьоры, завтра в девять маэстро Моцарт начинает репетировать. Прошу всех прибыть вовремя, партии будут готовы. Копиисты работают всю ночь. А rivederci».

Голоса певцов звучали подобно хору из развлекательной оперы, наперебой состязались в любезности и учтивости. Прощаясь с Моцартом, старались сказать что-нибудь премиленькое и нечто подобное получить в ответ.

Гвардасони слегка нахмурился:

«А как, собственно говоря, обстоят дела с оперой в целом, маэстро? Будем ли мы готовы к сроку? Это, знаете ли, коронационная опера. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Вам поручили оперу, потому что доверяют. Уверены, что только произведение от Моцарта может наилучшим образом музыкально выразить отношение Праги к коронации императора Леопольда чешским королём».

Моцарт опустил голову, вытер пот с бледного лица, прежде чем ответить:

«У меня в голове всё готово. На бумаге написаны все арии и хоры, кроме партии Секста. Её я сегодняшней ночью целиком переделаю. Вы поняли, я рассчитывал на тенора, оказалось, петь будет пани Каролина Периниова.

Ансамблевые сцены напишу в несколько дней. Пан Праупнер получит завтра утром все хоровые партии, сможет сразу начинать репетировать. Хоры для меня на этот раз особенно важны. Об оркестре я не беспокоюсь, он мой, меня не подведёт. Не так ли, маэстро Стробах и друг мой Кухарж?».

Моцарт бросил взгляд в сторону верной троицы, словно черпал от них силы. В этот момент румянец вернулся на его лицо, голос стал твёрже, он продолжал:

«Уже сегодня необходимо переговорить с паном Маццолли. Надо провести окончательную проверку текстов, придётся кое-что сократить, сжать всю ту растянутую часть престарелой оперы-seria до драматической формы, пока она не станет соответствовать сегодняшнему дню. Однако эта работа оказалась хорошей практикой для меня, я ведь давно забросил эту форму, а тут ещё такие сжатые сроки!

Пришлось, хочешь-не хочешь, вернуться к временам моей юности, когда я сочинял для Мюнхена оперу-seria «Идоменей». Прага позвала, и я пришёл. Жаль, что так мало времени… Вы будете иметь коронационную оперу, синьор Гвардасони, готовую к сроку, и она ещё послужит вам, как уже служат мои «Фигаро» и «Дон Жуан».

Гвардасони подошёл к Моцарту, обнял его:

«Благодарю вас, маэстро, верю, что и в этот раз мы вместе победим».

Только к вечеру карета, присланная с Бертрамки, получила своего пассажира. Долго пришлось стоять верному Томашу у ворот театра, дожидаясь, пока маэстро разбирается с поручениями на завтра.

– 3 —

Старый кучер, прервав интересную беседу с приятелем Зимою, отдал честь кнутом пану Моцарту и щёлкнул каблуками. Зима тоже вытянулся свечкой, приветствуя маэстро. Моцарт подал руку Томашу, как старому другу. Этот добряк ежедневно возил его из Бертрамки в Прагу на репетиции, и снова будет возить по утрам сюда к театру.

«Все ли здоровы на Бертрамке?»

«Все, слава Богу. Только одного нам не хватает там, давно уже ждём».

«Чего же?»

«Да вас, пан Моцарт. Без вас Бертрамка не Бертрамка. Вот привезу вас сейчас, то-то будет радости…».

«Поезжай не быстро, Томаш, хочу снова полюбоваться моей золотой Прагой».

Томаш привычно взмахнул бичом над четвёркой белых лошадок, зацокал языком и выехал вниз по Угольному рынку вокруг закоулка Сырковой улицы к Йезовитской. На улицах собралась мощная куча экипажей, им неоднократно приходилось останавливаться и ждать несколько минут, чтобы разъехаться.

Моцарт в это время рассматривал новые афиши и вывески на старых знакомых домах, тихо напевал, иногда заглядывал в небольшую книжечку – вытащил её из кармана серого сюртука.

На Кржижовитской площади движение спокойнее, открывается прекрасный вид на Градчаны, в лёгких розовых облачках, они похожи на сказочное видение, всплывающее над Влтавой. Скорее сон, чем явь, подумал Моцарт. Проснулись воспоминания о первой встрече с Прагой.

Подмигнул пекарский подмастерье с блюдом булочек на голове, насвистывающий «Non piu andrai», сверкнули добрые глаза старого графа Яна Йозефа Туна во дворце «У железных дверей», где он пережил первые яркие минуты понимания своего творчества пражанами. Они так полюбили его музыку, что сделали её частью своей жизни.

Проезжая готическими воротами Старомнестской башни, он наклонился к левой стороне берега Влтавы и поприветствовал Мысливечкову мельницу, около неё весело кружились голуби над развесистой липой. Губы прошептали: «Il divino Boemo». Статуи на Каменном мосту, глядя на оживлённое движение повозок, словно пытались бежать вслед за ними.

Святой с пылающим сердцем на ладони смотрел с таким же вдохновением, как и тогда, в январе 1787 года. Моцарт ответил ему ласковым напевом своего сердца, радостным от встречи с любимым городом, который снова призвал своего Амадея, чтобы получить из рук его новый творческий дар.

На Мостецкой улице Моцарт засмеялся, увидев Стейнитцову кофейню, вспомнил весёлые ночи после репетиций и представлений «Дон Жуана», «Арию с шампанским», турецкий кофе. Он всё продолжал улыбаться, заглядывая в эркеры домов, пока его взгляд не упал на красивую девушку, поливающую цветы в окошке. Она улыбнулась незнакомому господину в карете, приняв его улыбку на свой адрес.