Читать книгу Война с саламандрами (сборник) - Карел Чапек - Страница 16

Война с саламандрами
Книга вторая
По лестнице цивилизации
Глава 2
По лестнице цивилизации
(История саламандр)

(Ср. G. Kreuzmann, Geschichte der Molche. Hans Tietze, Der Molch des XX. Jahrhunderts. Kurt Wolff, Der Molch und das deutsche Volk. Sir Herbert Owen, The Salamanders and the British Empire. Giovanni Focaja, L’evoluzione degli anfibii durante il Fascismo. Léon Bonnet, Les Urodèles et la Société des Nations. S. Madariaga, Las Salamandras y la Civilizaciо́n и мн. др.)[12]

В той исторической эпохе, наступление которой Г. Х. Бонди провозгласил на приснопамятном общем собрании акционеров Тихоокеанской экспортной компании в своих пророческих словах о начинающейся утопии[13], мы уже не можем мерить исторические процессы веками или десятилетиями, как это делалось во всей предшествующей истории человечества, но должны измерять время четвертыми частями года – потому что экономическая статистика публикуется именно ежеквартально[14].

В те времена исторические события (если можно так выразиться) производились в крупных масштабах, поэтому темпы истории необычайно (предположительно – раз в пять) ускорились. Сейчас просто-напросто невозможно ждать несколько столетий, чтобы мир изменился к лучшему или к худшему. Например, Великое переселение народов, которое когда-то длилось несколько веков, при нынешней организации транспорта можно было бы осуществить всего-навсего за какие-нибудь три года – иначе оно стало бы убыточным. То же относится и к упадку и гибели Римской империи, покорению континентов, истреблению индейцев и так далее. Все это в наши дни можно было бы устроить несоизмеримо быстрее – если доверить дело предпринимателям, обладающим достаточным капиталом. В этом смысле грандиозный успех Salamander-Syndicate и его огромное влияние на мировую историю, безусловно, указывает светлый путь потомкам.

Таким образом, история саламандр с самого начала характеризуется хорошей и разумной организацией. Главная, однако не единственная, заслуга в этом принадлежит синдикату; небходимо, конечно, признать, что немалую роль в огромном росте популяции и прогрессе саламандр сыграли и наука, просвещение, филантропия, печать и иные факторы. Однако именно Salamander-Syndicate буквально день за днем завоевывал для саламандр новые континенты и берега, преодолевая на этом пути многочисленные препятствия, тормозившие эту экспансию[15]. По квартальным отчетам синдиката можно проследить, как саламандры постепенно заселяют индийские и китайские порты, как их колонизация охватывает побережье Африки и могучим прыжком добирается до Американского континента, где вскоре в Мексиканском заливе возникают новые, самые современные инкубаторы для саламандр, как наряду с этими мощными волнами колонизации небольшие группы саламандр высылаются в разные места – как авангард будущего экспорта. Так, например, синдикат отправил в качестве подарка голландскому Ватерстату[16]тысячу первоклассных саламандр; городу Марселю в дар передали шестьсот саламандр для очистки Старой гавани, и тому подобное. Проще говоря, в отличие от истории заселения земного шара людьми, колонизация его саламандрами развивалась планомерно и в огромных масштабах. Если бы это дело было предоставлено природе, она, конечно, растянулась бы на века и тысячелетия, – что поделать, природа никогда не была столь предприимчивой и целеустремленной, как производство и торговля в человеческом обществе. Надо полагать, что бурный спрос оказал влияние и на плодовитость саламандр – в результате средняя производительность самки повысилась до ста пятидесяти головастиков в год. Определенная регулярная убыль саламандр, виной которой были акулы, вскоре почти вовсе сошла на нет, поскольку саламандры были вооружены подводными пистолетами с пулями дум-дум для защиты от морских хищников[17].

Распространение саламандр, конечно, не всюду шло гладко. Кое-где консервативные круги резко протестовали против ввоза новой рабочей силы, усматривая в саламандрах недобросовестную конкуренцию с человеческим трудом[18]. Некоторые высказывали опасения, что саламандры, питаясь мелкими представителями морской фауны, создадут угрозу для рыболовства; иные, в свою очередь, утверждали, что они подрывают берега и острова своими подводными норами и ходами. Честно говоря, было достаточно тех, кто прямо предупреждал об опасностях использования саламандр; такое, однако, происходит постоянно – любая новизна и прогресс наталкивается на сопротивление и недоверие. Так было с заводскими машинами, это же повторилось и с саламандрами.

В некоторых местах возникали недоразумения иного свойства[19]. Однако благодаря энергичному содействию мировой печати, верно оценившей как гигантские возможности торговли саламандрами, так и прибыльность крупных рекламных объявлений, с нею связанных, внедрение саламандр во всех частях света было по большей части встречено с живым интересом и даже с воодушевлением[20].

Торговля саламандрами сосредоточивалась главным образом в руках Salamander-Syndicate, который использовал свои специально для этих целей построенные наливные суда. Центром торговли и неким подобием саламандровой биржи стала Salamander-Building в Сингапуре[21].

С ростом экспорта саламандр возник, конечно, и «черный рынок»: Salamander-Syndicate не мог контролировать и обслуживать все колонии саламандр, которые покойный капитан ван Тох оборудовал на мелких и отдаленных островах Микронезии, Меланезии и Полинезии, потому множество саламандровых бухт было предоставлено самим себе. В результате этого помимо рационального выращивания саламандр появилась и достигшая весьма значительного размаха охота на диких саламандр, во многом напоминающая прежний тюлений промысел. Охота эта была в некотором смысле незаконной; но, поскольку закона об охране саламандр не существовало, преследовать за нее могли разве что по обвинению в нелегальном проникновении на суверенную территорию той или иной державы. Однако, поскольку саламандры на этих островах буйно размножались и время от времени наносили ущерб полям и огородам аборигенов, эта «дикая» охота молчаливо одобрялась как естественное регулирование популяции саламандр[22].

Помимо хорошо организованной торговли саламандрами и массовой пропаганды в печати, важнейшую роль в распространении саламандр сыграла гигантская волна технического идеализма, захлестнувшая в ту эпоху весь мир. Г. Х. Бонди был прав, предположив, что человеческий дух отныне начнет работать в масштабах новых континентов и новых Атлантид. В течение всей Эры Саламандр между инженерами продолжался оживленный и плодотворный спор о том, следует ли сооружать тяжелые материки с железобетонными берегами или же легкие участки суши в виде насыпи из морского песка. Почти ежедневно рождались на свет новые грандиозные проекты. Так, итальянские инженеры предлагали как сооружение Великой Италии, охватывающей почти все Средиземное море вплоть до Триполитании, Балеарских и Додеканесских островов, так и создание к востоку от Итальянского Сомали нового континента, так называемой Лемурии, который со временем покрыл бы весь Индийский океан. И вправду, при помощи целой армии саламандр неподалеку от сомалийской гавани Могадишо был насыпан новый островок площадью в тринадцать с половиной акров. Япония разработала, а частично и осуществила проект нового большого острова на месте Марианского архипелага, а также собиралась соединить Каролинские и Маршалловы острова в два больших острова, для которых заранее было избрано имя «Новый Ниппон»: на каждом из них предполагалось даже соорудить искусственный вулкан, который напоминал бы будущим обитателям священную Фудзияму. Также ходили слухи, что германские инженеры тайно строят в Саргассовом море тяжелый бетонный материк, который в будущем должен стать Атлантидой и, как говорили, мог угрожать Французской Западной Африке; но, по-видимому, был лишь заложен фундамент. В Голландии начали осушать Зеландию, Франция объединила Гранд-Тер, Бас-Тер и Ла-Дезирад на Гваделупе в один чудесный остров. Соединенные Штаты начали сооружать на 37-м меридиане первый авиационный остров (двухъярусный, с огромным отелем, стадионом, луна-парком и кинотеатром на пять тысяч человек). Одним словом, казалось, что пали последние преграды, которые ставил на пути развития человечества Мировой океан, и наступила радостная эпоха выдающихся технических замыслов. Человек понимал, что только теперь он становится настоящим Властелином мира – благодаря саламандрам, которые вышли на сцену истории в самый нужный момент и, как говорится, по исторической необходимости. И, бесспорно, саламандры не могли бы расплодиться в столь поразительных масштабах, если бы наш век господства техники не дал столько задач, для решения которых требовалось их постоянное использование. Будущее Тружеников Моря, казалось, теперь было обеспечено на столетия вперед.

Важную роль в успешном развитии рынка саламандр сыграла также наука, которая очень скоро обратила внимание на исследование саламандр с точки зрения не только физиологии, но и психологии[23].

Благодаря подобным научным исследованиям люди перестали считать саламандр каким-то чудом. Под строгим светом научного знания саламандры утратили многое от своего первоначального ореола некой исключительности и необычности: став объектом психологических исследований, они демонстрировали весьма посредственные и прямо-таки неинтересные свойства. Легенды об их высокой одаренности были разрушены научными опытами. Наука открыла Саламандру Нормальную, которая оказалась созданием довольно скучным и ограниченным. Только в газетах иногда еще писали о Саламандре Чудесной, которая умножает в уме пятизначные числа, – но и это перестало быть интересным для публики, особенно когда выяснилось, что при надлежащей тренировке на подобные чудеса способен и обычный человек. Короче говоря, люди просто начали считать саламандр столь же очевидным явлением, что и арифмометр или какой-нибудь автомат: в них больше не видели ничего загадочного, пришедшего из неведомых глубин неизвестно зачем и почему. К тому же люди никогда не считают загадочным то, что служит им и приносит пользу, но только то, что им вредит или угрожает; а поскольку саламандры оказались существами весьма полезными, причем с разных точек зрения[24], то их начали воспринимать просто как неотъемлемую часть рационального, обычного порядка вещей.

В конце концов, нет ничего неожиданного в том, что саламандры перестали быть сенсацией, когда их развелось на свете несколько сот миллионов. Интерес, который они возбуждали в публике, покуда их еще можно было считать чем-то новым, угасал и поддерживался разве что в кинематографических гротесках («Салли и Энди, две добрые саламандры») и в кабаре, где куплетисты и певички, наделенные особенно противным голосом, выступали в неотразимо комической роли скрежещущих и коверкающих грамматику саламандр. После того как саламандры сделались явлением распространенным и будничным, изменилась и, если можно так выразиться, связанная с ними проблематика[25].

Итак, Великая Саламандровая Сенсация довольно скоро покрылась тиной, однако же на ее место пришло нечто иное и до известной степени более солидное, а именно – Саламандровый Вопрос. Первым человеком, который поднял Саламандровый Вопрос, оказалась – отнюдь не впервые в истории прогресса человечества – женщина. Это была мадам Луиза Циммерманн, директор пансиона для девушек в Лозанне, которая с неуемной энергией и неугасимым рвением проповедовала по всему свету свой благородный лозунг: «Дайте саламандрам нормальное школьное образование!» Долгое время она сталкивалась с непониманием со стороны общественности, несмотря на то что неустанно обращала ее внимание, с одной стороны, на прирожденную сообразительность саламандр, с другой – на опасность, которой могла бы подвергнуться человеческая цивилизация, если саламандры не получат надлежащего воспитания ума и чувств. «Подобно тому как римская культура погибла вследствие нашествия варваров, погибнет и наша цивилизация, если она станет островом в океане духовно угнетенных существ, которым отказано в доступе к высшим идеалам современного человечества» – так пророчески вещала она на шести тысячах трехстах пятидесяти семи лекциях, с которыми выступила в женских клубах по всей Европе и Америке, а также в Японии, Китае, Турции и других странах. «Если культуре суждено сохраниться, она должна стать достоянием всех. Мы не можем безмятежно пользоваться благами нашей цивилизации и плодами нашей культуры, пока вокруг нас существуют многие миллионы несчастных, униженных существ, которых намеренно удерживают в животном состоянии. Подобно тому как девизом девятнадцатого столетия стало Освобождение Женщины, лозунгом нашего века да будет: „ДАЙТЕ САЛАМАНДРАМ НОРМАЛЬНОЕ ШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ!“» – и так далее. Благодаря своему красноречию и невероятному упорству мадам Луизе Циммерманн удалось мобилизовать женщин со всего мира и собрать достаточно средств, чтобы открыть в Болье (неподалеку от Ниццы) Первый лицей для саламандр, в которых головастиков саламандр, которые работали в Марселе и Тулоне, обучали французскому языку и литературе, риторике, правилам поведения в обществе, математике и истории культуры[26].

Несколько меньший успех имела Женская гимназия для саламандр в Ментоне, где преподаватели курсов музыки, диетической кухни и тонкого рукоделия (мадам Циммерманн настаивала на включении их в учебную программу главным образом по педагогическим соображениям) столкнулись с очевидным недостатком смекалки, если не прямо с упрямым отсутствием интереса со стороны юных гимназисток. В противоположность этому, уже самые первые публичные экзамены молодых саламандр-юношей имели столь поразительный успех, что вскоре после этого (на средства обществ охраны животных) был учрежден Морской политехнический институт для саламандр в Каннах и Саламандровый университет в Марселе, где впоследствии саламандра впервые в истории получила степень доктора прав.

С тех пор вопрос о воспитании саламандр начал решаться быстро и нормальным путем. Прогрессивные педагоги высказали против образцовых Écoles Zimmermann множество принципиальных возражений. В частности, они утверждали, что для воспитания юных саламандр не годятся устаревшие и для человеческого юношества модели гуманитарного образования. Решительно отвергалась при этом необходимость преподавания литературы и истории. Педагоги рекомендовали уделять наибольшее внимание и выделять как можно больше учебных часов практическим и современным предметам – таким как естественные науки, трудовая практика в школьных мастерских, техническое обучение саламандр, физическая культура и так далее. Сторонников так называемой Реформированной школы, или Школы практической жизни, в свою очередь, яростно критиковали защитники классического образования, утверждавшие, что саламандр можно приобщить к культурным богатствам человечества лишь посредством изучения латинского языка и что недостаточно научить их говорить – необходимо, чтобы они умели цитировать поэзию и выступать публично с красноречием Цицерона. Завязался долгий и весьма ожесточенный спор, который в конце концов был разрешен тем, что школы для саламандр были национализированы, а школы для человеческой молодежи – преобразованы с тем, чтобы они в возможно большей степени соответствовали идеалам Реформированной школы для саламандр.

Вполне естественно, что и в других странах начали раздаваться призывы ввести обязательное и регулярное школьное образование для саламандр под государственным контролем. В конце концов к этому пришли во всех государствах, имеющих выход к морю (естественно, за исключением Великобритании); причем, поскольку саламандровые школы не были обременены старыми классическими традициями человеческих школ, они могли использовать в своей работе все новейшие методы психотехники, технологического воспитания, начальной военной подготовки и других последних достижений педагогической науки, – и в результате вскоре в них установилась самая современная и прогрессивная с научной точки зрения система обучения, которой по праву завидовали все педагоги, да и школьники-люди.

Наряду с образованием для саламандр встал и вопрос языка. Какой из мировых языков должны в первую очередь изучать саламандры? Самые первые саламандры с островов в Тихом океане, конечно же, говорили на пиджн-инглиш, которому они научились от матросов и туземцев; многие также говорили по-малайски или на иных местных языках. Саламандр, которых выращивали для сингапурского рынка, пытались приучить к тому, чтобы они говорили на Basic English, то есть на специально упрощенном английском языке, для общения на котором достаточно нескольких сотен устойчивых выражений без устаревших грамматических хитросплетений; этот реформированный стандартный английский даже начали называть Salamander English. В образцовых школах Écoles Zimmermann саламандры говорили на языке Корнеля; впрочем, причиной этому был не национализм, а то обстоятельство, что высшее образование немыслимо без знания французского; напротив, в реформированных школах их учили эсперанто как языку, наиболее доступному для понимания. Кроме того, в то время возникло еще пять или шесть новых универсальных языков, которые должны были прийти на смену вавилонской путанице языков человечества и дать всему миру – и людям, и саламандрам – единый родной язык. Впрочем, о том, какой из этих международных языков наиболее строен, благозвучен и универсален, велось множество споров. В конце концов получилось так, что среди каждой нации пропагандировался свой собственный универсальный язык[27].

После того как за дело образования саламандр взялось государство, все стало проще: в каждом государстве их просто-напросто обучали на соответствующем государственном языке. Хотя саламандры были достаточно способны к изучению иностранных языков и учили их с большим рвением, однако же их способности характеризовались некоторыми особыми недостатками, связанными как с устройством их органов речи, так и с причинами скорее психологического характера. Так, к примеру, саламандры лишь с большим трудом могли выговаривать длинные, многосложные слова и стремились сократить их до одного слога, который, в свою очередь, произносили резко, голосом, несколько напоминающим кваканье. Кроме того, вместо «р» они произносили «л», а вместо свистящих звуков – шепелявили. Кроме того, они пренебрегали грамматическими окончаниями, так и не смогли научиться различать «я» и «мы» и, наконец, не видели никакой разницы между мужским и женским родом (вероятно, в этом проявлялась половая холодность, присущая им всегда, кроме периода спаривания). Короче говоря, любой язык в их устах характерным образом изменялся и, так сказать, оптимизировался, принимая самые простые и рудиментарные формы. Необходимо отметить, что неологизмы саламандр, их произношение и грамматическая примитивность начали быстро распространяться – сперва среди низших слоев населения в портовых городах, а затем и в так называемом высшем обществе, а уже оттуда подобный способ выражаться перешел в газеты и наконец сделался всеобщим. В конце концов из речи многих людей тоже исчезла разница между грамматическими родами, начали отпадать окончания, вымерли падежи; золотая молодежь изгнала из своей речи «р» и научилась шепелявить; и даже среди образованных людей мало кто уже мог сказать, что значит «индетерминизм» или «трансцендентность», – просто потому, что эти слова и для людей стали слишком длинными и непроизносимыми.

Одним словом, как бы то ни было – но саламандры научились говорить почти на всех языках мира, в зависимости от того, на побережье какой страны они жили. В нашей печати (кажется, в «Народних листах») тогда вышла статья, в которой (не без основания) с горечью задавался вопрос, отчего саламандры не изучают также и чешский язык, если уж появились на свете те из них, кто умеет говорить по-португальски, по-голландски и на языках иных малых наций.

«У нашей нации, к сожалению, нет собственного выхода к морю, – признавал автор, – потому у нас нет и морских саламандр; но, даже если у нас нет своего моря, это еще не значит, что мы не вносим в мировую культуру такой же – а во многих отношениях еще больший – вклад, нежели многие нации, языкам которых обучаются тысячи саламандр. Справедливость восторжествовала бы, если бы саламандры познакомились и с нашей духовной жизнью; но как же они могут о ней узнать, если среди них нет никого, кто владел бы нашим языком?

Не стоит ждать, что кто-нибудь на свете осознает свой культурный долг и создаст кафедру чешского языка и чехословацкой литературы в одном из учебных заведений для саламандр. Как сказал поэт: „Не верьте никому на белом свете, нет там у нас друзей – ни одного“. Необходимо исправить дело самим! – призывала статья. – Всего, чего мы до сих пор достигли в этом мире, мы добились своими собственными руками! Наше право и наша обязанность – стремиться к тому, чтобы найти себе друзей и среди саламандр; но, как представляется, наше министерство иностранных дел не слишком-то много внимания уделяет должной пропаганде нашей нации и наших товаров среди саламандр, между тем как иные нации, даже меньшие, чем наша, тратят миллионы на то, чтобы открыть свои культурные богатства для саламандр и при этом пробудить в них интерес к продукции своей промышленности».

Статья вызвала большой резонанс, главным образом в Союзе промышленников, и привела по крайней мере к одному практическому результату: было издано небольшое пособие «Говорим по-чешски с саламандрами» с отрывками из чехословацкой художественной литературы. Этому трудно поверить, но книжка в самом деле разошлась в количестве свыше семисот экземпляров – поистине выдающийся успех![28]

Вопросы образования и языка, впрочем, составляли лишь одну из граней большого Саламандрового Вопроса, который вырастал, что называется, буквально на глазах у людей. Так, например, вскоре ребром встал вопрос: как относиться к саламандрам в смысле их жизни в обществе. В первые, можно сказать, доисторические годы Эпохи Саламандр различные общества защиты животных яростно боролись за то, чтобы уберечь саламандр от жестокого и бесчеловечного обращения; благодаря их неустанному вмешательству удалось добиться того, что власти практически повсюду следили за тем, чтобы по отношению к саламандрам полностью соблюдались полицейские и ветеринарные правила, установленные для иных видов домашнего скота. Помимо этого, принципиальные противники вивисекции подписали множество писем протеста и петиций, требуя запрещения научных опытов на живых саламандрах, и в ряде государств действительно были приняты подобные законы[29]. Однако по мере роста образованности саламандр под все большее сомнение ставилось то, следует ли просто распространять на них правила по охране животных; по каким-то не вполне понятным причинам это казалось несколько неловким. Тогда была основана международная Лига защиты саламандр (Salamander Protecting League) под покровительством герцогини Хеддерсфильдской. Эта лига, насчитывавшая более двухсот тысяч членов, главным образом в Англии, проделала большую и выдающуюся работу по помощи саламандрам; например, она добилась того, чтобы на морских побережьях были устроены специальные площадки, на которых, вдали от любопытствующих зевак, саламандры могли бы собираться, чтобы устраивать «собрания и спортивные праздники» (тут имелись в виду, очевидно, тайные лунные танцы); далее, во всех учебных заведениях (и даже в Оксфордском университете) учащимся начали внушать, чтобы они не забрасывали саламандр камнями; определенные успехи были достигнуты на пути к тому, чтобы в саламандровых школах молодых головастиков не слишком нагружали учебой; наконец, места работы и повседневной жизни саламандр были обнесены высокими дощатыми заборами, которые защищали саламандр от всяких беспокойств, а самое главное – в достаточной степени отделяли мир саламандр от мира людей[30].

Однако сих похвальных частных инициатив, целью которых было выстраивание отношений между человеческим обществом и саламандрами на основе моральных ценностей и гуманизма, вскоре оказалось недостаточно. Было довольно просто сделать саламандр, как говорится, винтиками производственного процесса, однако гораздо более трудной задачей оказалось каким-либо образом встроить их в существующий общественный порядок. Правда, люди консервативных взглядов утверждали, что говорить о каких-либо юридических или социальных проблемах здесь вовсе не стоит: саламандры, мол, всего-навсего собственность своего хозяина, который и отвечает за них, в том числе и за возможный ущерб, который они могли бы нанести; несмотря на всю свою очевидную разумность, саламандры – не что иное, как юридический объект, вещь или имущество, и потому каждое особое законодательное предписание, их касающееся, было бы грубым посягательством на священное право частной собственности. Напротив, другая сторона возражала, что саламандры как существа разумные и в значительной мере вменяемые могут по собственному умыслу и притом самыми разными способами нарушать действующее законодательство. Как же можно требовать от владельца саламандр нести ответственность за возможные правонарушения, которые допустят его саламандры? Подобный риск, безусловно, подорвал бы частную инициативу на рынке труда саламандр. В морях заборов нет, – говорили сторонники этой точки зрения, саламандр невозможно запереть, чтобы постоянно надзирать над ними. Потому необходимо законодательным путем обязать самих саламандр уважать законодательство людей и соблюдать предписания, которые будут установлены для них[31].

Насколько известно, Франция стала первой страной в мире, в которой были приняты специальные законы о саламандрах. Первый из них установил обязанности саламандр в случае мобилизации и войны; второй (так называемый закон Деваля) предписывал саламандрам селиться лишь на тех участках побережья, которые им укажет их владелец или администрация соответствующего департамента; третий закон установил, что саламандры должны безоговорочно подчиняться всем распоряжениям полиции; в случае, если они нарушат эту норму, полицейские власти будут иметь право наказывать их заключением в сухом и светлом месте и даже отстранением от работы на долгое время. После этого левые партии внесли в парламент проект свода социальных законов для саламандр, которые бы четко установили их трудовые обязанности и наложили на работодателей определенные обязанности по отношению к работающим саламандрам (в частности, двухнедельный отпуск в период весеннего спаривания). Крайние левые, между тем, требовали полного изгнания саламандр из общества – как врагов трудового народа, которые играют роль наймитов капитала, слишком много и практически даром работая и ставя тем самым под угрозу жизненный уровень рабочего класса. В поддержку этого требования были организованы забастовка в Бресте и массовые манифестации в Париже; в результате было много раненых, и кабинет Деваля вынужден был подать в отставку. В Италии саламандры были подчинены специальной Саламандровой корпорации, составленной из представителей работодателей и властей; в Голландии они находились в ведении министерства водных сооружений; словом, каждое государство решало Саламандровый Вопрос по-своему, не так, как другие. Однако повсюду власти принимали множество распоряжений, которые определяли обязанности саламандр перед обществом и надлежащим образом ограничивали их животную свободу.

Естественно, сразу вслед за принятием первых законов о саламандрах появились люди, которые во имя юридической логики начали доказывать, что, если человеческое общество устанавливает для саламандр определенные обязанности, оно должно также признать за ними и какие-то права. Государство, издавая законы для саламандр, признает их тем самым существами свободными и ответственными, субъектами права и даже своими гражданами или подданными; следовательно, необходимо каким-то образом упорядочить их взаимоотношения с государством, под юрисдикцией которого они находятся. Конечно, можно было бы считать саламандр иммигрантами, однако в этом случае государство не могло бы налагать на них определенные обязанности в случае мобилизации и войны, как это было сделано во всех цивилизованных странах (за исключением, конечно, Англии). В случае военного конфликта мы ведь наверняка потребуем от саламандр, чтобы они защищали наши побережья; но тогда мы не должны отказывать им в известных гражданских правах, как то избирательное право, свобода собраний, право быть представленными в различных выборных органах и так далее[32].

Звучали даже требования, чтобы саламандрам была предоставлена своего рода подводная автономия, но эти и иные рассуждения оставались сугубо теоретическими, каких-то практических последствий они не имели, главным образом потому, что сами саламандры никогда и нигде не требовали для себя никаких гражданских прав.

Также без выраженного интереса со стороны саламандр и без их участия развивалась другая грандиозная дискуссия, которая крутилась вокруг вопроса, можно ли крестить саламандр. Католическая церковь с самого начала твердо держалась мнения, что это недопустимо ни в коем случае: поскольку саламандры не являются потомками Адама, они не были зачаты в первородном грехе, а следовательно, и не могут быть очищены от этого греха через таинство крещения. Святая церковь не желает высказывать никакого мнения по вопросу о том, имеют ли саламандры бессмертную душу или каким-то иным образом примут спасение и благодать Божию; благорасположение церкви к саламандрам может выражаться лишь в том, что она будет поминать их в специальной молитве, которая будет читаться в особые дни наряду с молитвой за души в чистилище и предстательством за неверующих[33]. Протестантским церквам пришлось сложнее; они признавали за саламандрами разум, а следовательно, и способность понять христианское учение, однако же сомневались в том, стоит ли их принять в лоно церкви и тем самым признать их братьями во Христе. Поэтому они ограничились изданием (в сокращенном виде) Священного Писания для саламандр на непромокаемой бумаге и распространили его в десятках миллионов экземпляров. Думали и о том, чтобы составить для саламандр (по аналогии с Basic English) нечто вроде Basic Christian, то есть упрощенное изложение основных принципов христианского учения; однако все попытки как-то реализовать эту идею на практике вызвали столько теологических споров, что от нее пришлось отказаться[34]. Менее щепетильными оказались некоторые религиозные секты (в особенности американские), которые направляли к саламандрам своих проповедников, чтобы учить их истинной вере и крестить по завету Писания: «Идите по всему миру, учите все народы». Однако лишь немногим миссионерам удалось попасть за заборы, отделявшие саламандр от людей: работодатели запрещали проповедникам беспокоить саламандр, чтобы они своими россказнями не отрывали саламандр зря от дела. Так что нередко в разных местах можно было увидеть проповедника, стоящего у просмоленного забора и, вопреки яростному лаю собак, собравшихся по другую сторону преграды, тщетно, однако с большим воодушевлением излагающего слово Божие.

Насколько нам известно, среди саламандр относительно широко распространился монизм; некоторые из них верили также в материализм, золотой стандарт и иные научные постулаты. Популярный философ Георг Секвенц даже придумал своего рода религию для саламандр, главным и наивысшим догматом которой была вера в Великого Саламандра. Впрочем, среди саламандр эта религия совершенно не прижилась; зато у нее нашлось множество адептов среди людей, в особенности в крупных городах, где буквально за одну ночь появилось множество тайных святилищ для отправления саламандрового культа[35].

Сами саламандры позже почти поголовно стали адептами другой религии; так и не удалось выяснить, откуда она взялась и как распространилась среди них. Это было поклонение Молоху, которого они представляли себе в виде гигантской саламандры с человеческой головой; якобы у саламандр под водой были огромные идолы из чугуна, которые они заказывали у Армстронга или Круппа. Однако подробности их религиозных обрядов, будто бы необычайно жестоких и тайных, так и остались неизвестными, ибо совершались они под водой. По-видимому, этот культ распространился среди них потому, что имя «Молох» напоминало им естественно-научное (molche) или немецкое (Molch) название для саламандры.

Из вышеизложенного следует, что Саламандровый Вопрос сначала и на протяжении достаточно долгого времени рассматривался лишь в смысле рассуждений о том, в состоянии ли саламандры (и если да, то до какой степени), как разумные и в значительной степени цивилизованные существа, пользоваться теми или иными правами человека – пусть даже будучи где-то на грани человеческого общества и заведенного им порядка; иными словами, это было внутреннее дело конкретных государств, разрешаемое в рамках гражданского права. Годами никому даже не приходило в голову, что Саламандровый Вопрос может иметь важнейшее международное значение и что с саламандрами, скорее всего, придется иметь дело не просто как с разумными существами, но и как с единым саламандровым коллективом или даже нацией саламандр. Вообще-то, первый шаг к такому пониманию Саламандрового Вопроса сделали как раз те самые эксцентричные христианские секты, которые пытались крестить саламандр, ссылаясь на слова Писания: «Идите по всему миру, учите все народы». Тем самым впервые была высказана мысль о том, что саламандры представляют собой нечто вроде нации[36]. Однако по-настоящему первое и воистину интернациональное и принципиальное признание саламандр в качестве нации содержалось в получившем широчайшую известность воззвании Коммунистического интернационала, подписанном товарищем Молоковым[37]и адресованном «всем эксплуатируемым и революционным саламандрам всех стран»[38].

Хотя само по себе это воззвание, кажется, не оказало на саламандр прямого воздействия, оно вызвало большую шумиху в мировой печати. У него появилось множество последователей, по крайней мере в том смысле, что на саламандр хлынули как из рога изобилия разнообразные пламенные призывы с самых разных сторон, – призывали их к тому, чтобы саламандры все, как одна, присоединились к той или иной идейной, политической или социальной программе, существующей в человеческом обществе[39].

После этого Саламандровым Вопросом занялось и Международное бюро труда в Женеве. Там столкнулись два противоположных мнения: сторонники одного из них признавали саламандр новым трудящимся классом и требовали распространить на них в полном объеме социальное законодательство, касающееся продолжительности рабочего дня, оплачиваемых отпусков, страхования по инвалидности и старости и так далее. Сторонники другого мнения, напротив, утверждали, что в лице саламандр растут опасные конкуренты для людей-трудящихся и что использование труда саламандр просто-напросто необходимо запретить как явление антисоциальное. Против этого предложения выступили не только представители работодателей, но и делегаты от рабочих, указав на то, что саламандры теперь уже являются не только новой трудовой армией, но и сделались крупными и все более важными потребителями. Они указали на то, что в последнее время в небывалом прежде объеме возросла занятость в металлообработке (орудия труда, машины и металлические идолы для саламандр), в производстве вооружений, в химической (подводные взрывчатые вещества), бумажной (учебники для саламандр), цементной, лесной промышленности, в производстве искусственного корма (Salamander-Food) и во многих других отраслях; тоннаж торгового флота увеличился по сравнению с временами до открытия саламандр на 27 процентов, а добыча угля – на 18,6 процента. Косвенным образом – из-за роста занятости и уровня благосостояния людей – растет оборот и в других отраслях промышленности. Кроме того, в самое последнее время саламандры начали заказывать различные детали машин по чертежам, которые начертили они сами: под водой они монтируют из них пневматические дрели, молоты, подводные двигатели, печатные станки, радиопередатчики, передающие сигналы под водой, и другие механизмы их собственной конструкции. За эти детали саламандры платят повышенной производительностью труда. В наши дни уже пятая часть всей мировой продукции тяжелой промышленности и точной механики зависит от заказов саламандр. Уничтожьте саламандр – и закроете тем самым пятую часть заводов; вместо сегодняшнего процветания вы получите миллионы безработных.

Международное бюро труда, безусловно, не могло не считаться с этими возражениями. В конце концов после долгих дискуссий был достигнут компромисс о том, что «вышеозначенные работники группы S (земноводные) могут быть заняты только под водой или в воде, на берегу же – лишь на расстоянии не более десяти метров от наивысшей черты прилива; они не имеют права добывать уголь или нефть на морском дне, не имеют права производить бумагу, текстильную продукцию или искусственную кожу из морских водорослей для сбыта на суше и так далее». Все ограничения, которые были наложены на саламандровое производство, были сведены в кодекс из девятнадцати параграфов. Подробности о них мы здесь не приводим, главным образом по той причине, что, разумеется, они никогда и нигде не соблюдались; однако в качестве образца всеобъемлющего и в прямом смысле слова международного решения Саламандрового Вопроса в его экономическом и социальном аспектах данный кодекс, безусловно, стал выдающимся и заслуживающим всяческих похвал документом.

Несколько медленнее продвигались дела с международным признанием саламандр в другой сфере, а именно в области культурных взаимосвязей. Когда в научном журнале под именем Джона Симэна вышла статья «Геологическое строение морского дна у Багамских островов», которую затем многократно цитировали в иных трудах, то никто еще не подозревал, что речь идет о работе ученой саламандры; когда, однако, научные конгрессы, различные академии и ученые общества стали получать сообщения и целые фундаментальные работы по вопросам океанографии, географии, гидробиологии, высшей математики и иных точных наук, подписанные исследователями-саламандрами, это всякий раз вызывало большое смятение, а иногда и отторжение, которое великий д-р Мартель выразил словами: «И эта пакость будет нас учить?» Японский специалист д-р Оношита, который осмелился процитировать сообщение одной саламандры (нечто о развитии желткового мешка у головастика глубоководной морской рыбки Argyropelecus hemigymnus Cocco), подвергся бойкоту со стороны ученого сообщества и совершил харакири; для университетской науки было делом чести и корпоративной солидарности – не принимать во внимание ни одной научной работы саламандр. Тем большее внимание (если не сказать, возмущение) вызвал поступок Университетского центра в Ницце, пригласившего для чтения торжественной лекции д-ра Шарля Мерсье, высокоученую саламандру из тулонской пристани. Выступление д-ра Мерсье о теории сечений конусов в неевклидовой геометрии прошло с выдающимся успехом[40].

На этом торжестве в качестве делегата от женевской организации присутствовала мадам Мария Диминяну. Эта блестящая, благородная дама была так тронута скромным поведением и ученостью д-ра Мерсье («Pauvre petit, – воскликнула она, – il est tellement laid»[41]), что сделала целью своей и без того деятельной и энергичной жизни принятие саламандр в Лигу наций. Напрасно государственные мужи объясняли красноречивой и пробивной даме, что саламандры, не имея нигде на свете ни государственного суверенитета, ни собственной территории, не могут быть членами Лиги наций. Мадам Диминяну начала пропагандировать идею, что в таком случае саламандры должны получить для себя свободную территорию, где могли бы основать подводное государство. Это предложение, однако, было сочтено нежелательным – если не сказать дерзким; но в конце концов было найдено счастливое решение: создать при Лиге наций особую Комиссию по изучению Саламандрового Вопроса, для участии в работе которой будут приглашены также два делегата от саламандр; одним из них по настоянию мадам Диминяну стал тот самый д-р Шарль Марсье из Тулона, вторым же оказался некий дон Марио, толстая ученая саламандра с Кубы, чьи научные интересы лежали в области планктона, а также неритических и пелагических зон. С назначением делегатов саламандры достигли наиболее высокого на то время международного признания своего существования[42].

Итак, саламандры энергично и неустанно развиваются. Их численность уже перевалила за семь миллиардов, но при этом чем выше они взбираются по лестнице цивилизации, тем сильнее падает у них рождаемость (до двадцати – тридцати головастиков на самку в год). Они заселили уже более шестидесяти процентов всех побережий земли; не добрались пока они до полярных берегов, однако саламандры из Канады уже начали колонизировать побережье Гренландии и даже оттесняют эскимосов во внутренние районы острова, начиная вместо них заниматься рыбной ловлей и торговлей рыбьим жиром. Наряду с их расцветом в материальной сфере продолжается и культурный прогресс; саламандры уверенно входят в число цивилизованных наций с обязательным школьным образованием, они могут гордиться сотнями собственных подводных газет, выходящих миллионными тиражами, великолепно оборудованными научно-исследовательскими институтами и так далее.

Конечно же, этот культурный подъем не всегда проходил гладко и без внутреннего сопротивления. Мы, правда, чрезвычайно мало знаем о внутренних делах саламандр, однако, судя по некоторым признакам (например, по найденным трупам саламандр с откушенными носами и головами), можно прийти к выводу, что под поверхностью моря долгое время бушевал страстный идейный спор между старосаламандрами и младосаламандрами. Младосаламандры, как представляется, стояли за прогресс без границ и преград, утверждая, что и под водой необходимо догнать сушу и сравняться с ней по уровню цивилизованности – со всем, что с этим связано, включая футбол, флирт, фашизм и половые извращения. Старосаламандры же, очевидно, консервативно цеплялись за природную сущность саламандр и не желали отказаться от старых добрых животных привычек и инстинктов; они безусловно осуждали лихорадочную погоню за новинками и видели в ней знамение упадка и предательство завещанных дедами саламандровых идеалов. Разумеется, они возмущались и чужеродными влияниями, которым слепо подчиняется нынешняя развращенная молодежь, и спрашивали, достойно ли гордых и уверенных в себе саламандр слепо обезьянничать за людьми[43]. Можно себе представить, что выдвигались лозунги вроде «Назад к миоцену! Долой всяческое очеловечивание! Выступим за старую добрую саламандренность!» и так далее. Очевидно, существовали все предпосылки для острого конфликта между поколениями, придерживающимися разных мнений, и для глубоких духовных революций в развитии саламандр; очень жаль, что мы не можем привести здесь подробности, однако надеемся, что саламандры использовали из этого конфликта все, что только можно.

Итак, мы видим саламандр на пути к наивысшему расцвету; однако и человечество в это время небывалым образом процветает. Лихорадочно сооружаются новые берега, старые мели превращаются в новую сушу, посреди океана вырастают искусственные авиационные острова; но все это лишь игрушки в сравнении с гигантскими техническими проектами полной перестройки нашего земного шара, ожидающие только разрешения вопроса о том, кто будет их финансировать. По ночам саламандры неустанно работают на всех морях и на побережьях всех континентов; кажется, что они всем довольны и не требуют для себя ничего, кроме возможности трудиться и сверлить под берегами норы и переходы своих темных жилищ. У саламандр есть свои подводные и подземные города, свои глубинные столицы, свои Эссены и Бирмингемы на дне морском, в двадцати или пятидесяти метрах под водой; есть у них свои перенаселенные фабричные кварталы, порты, транспортные линии и миллионные мегаполисы; иными словами, у них есть свой мир, более или менее незнакомый[44]людям, но, по-видимому, высокоразвитый с точки зрения технологии. Правда, у них нет доменных печей и металлургических заводов, однако люди поставляют им металлы в обмен на их работу. У них нет и собственной взрывчатки, однако и ее люди им продают. Источник энергии для них – море с его приливами и отливами, глубинными течениями и разницей температур; турбины, правда, у них тоже от людей, зато они научились их использовать, а что, в конце концов, такое цивилизация, если не умение пользоваться вещами, придуманными кем-то другим? Хотя у саламандр, надо признать, нет своих оригинальных идей, у них вполне существует собственная наука. Правда, у них нет своей музыки или литературы, но они прекрасно обходятся и без них, – так что и люди начинают приходить к выводу, что саламандры в этом удивительно прогрессивны и опережают свое время. Ну вот, настал момент, когда и люди уже могут чему-то научиться у саламандр, – и неудивительно: разве саламандры не достигают выдающихся успехов? И с кого же людям брать пример, если не с успешных… ммм… созданий? Никогда еще в истории человечества не производилось, не строилось и не зарабатывалось столько, как в эту великую эпоху. Воистину, вместе с саламандрами в мир явился гигантский прогресс и родился идеал именем Количество. «Мы люди Эпохи Саламандр» – эту фразу произносят с поистине заслуженной гордостью; куда до него обветшалой Эпохе Людей с ее медленной, мелочной, бесполезной возней, которую называли культурой, искусством, чистой наукой или как там еще! Утверждается, что сознательные люди Эпохи Саламандр не будут, как прежде, тратить свое время на раздумья о сути вещей; отныне их будет интересовать только их количество и массовое производство. Все будущее мира состоит исключительно в неуклонном повышении производства и потребления, потому и поголовье саламандр должно расти – чтобы они могли еще больше всего произвести, а затем еще больше сожрать. Короче говоря, саламандры – это и есть Количество; их эпохальное деяние заключается в том, что их так много. Только теперь человеческая смекалка и изобретательность могут работать в полную силу, поскольку работают они в космических масштабах, на пределе производственных мощностей и с рекордным оборотом капитала; в общем, это великая – великая! – эпоха.

Чего же еще недостает, чтобы к удовольствию всех наступил Дивный Новый Век, век всеобщего благоденствия? Что мешает рождению желанной Утопии, которая пожала бы плоды всех триумфов техники и открыла бы для благосостояния людей и усердия саламандр – все дальше и дальше, до бесконечности – все новые и новые великолепные возможности?

Воистину, ничего! Поскольку отныне Саламандровый Бизнес будет увенчан проницательностью государственных мужей, которые заранее позаботятся о том, чтобы устранить все помехи на пути колес Нового Века. В Лондоне собралась конференция государств, имеющих выход к морю, на которой разработана и одобрена Международная конвенция о саламандрах. Высокие договаривающиеся стороны обязуются друг перед другом, что не будут направлять своих саламандр в суверенные воды других государств; что они не допустят того, чтобы их саламандры каким-либо образом нарушили территориальную целостность или границы международно признанной сферы влияния любого иного государства; что они никоим образом не будут вмешиваться во взаимоотношения других морских держав с их саламандрами; что в случае конфликта между своими и чужими саламандрами они подчинятся решению Гаагского арбитража; что они не будут предоставлять своим саламандрам оружие, калибр которого превышал бы калибр обыкновенного подводного пистолета для защиты от акул (т. н. Safrа́nek-gun или shark-gun); что они не допустят, чтобы их саламандры завязывали какие-либо тесные отношения с саламандрами, подчиненными суверенитету иного государства; что они не будут при помощи саламандр возводить новую сушу или расширять свою территорию без предварительного одобрения Постоянной морской комиссии в Женеве, и так далее (всего в документе было тридцать семь параграфов). Напротив, были отвергнуты:

– британское предложение – чтобы морские державы отказались от обязательного военного обучения саламандр;

– французское предложение – чтобы саламандры были интернационализированы и подчинены Международному саламандровому бюро по обустройству мировых вод;

– германское предложение – чтобы на каждой саламандре было выжжено клеймо государства, подданным которого эта саламандра является;

– еще одно германское предложение – чтобы каждому приморскому государству было позволено иметь лишь определенное число саламандр в соответствии с оговоренной квотой;

– итальянское предложение – чтобы государствам с переизбытком саламандр были предоставлены для колонизации новые участки побережья или участки морского дна;

– японское предложение – чтобы над саламандрами (черными от природы) международный мандат осуществляла японская нация, как представительница народов цветных рас[45].

Обсуждение этих предложений было отложено до следующей конференции морских держав, которая, однако, в силу разных причин уже не состоялась.

«Данный международный акт, – писал в «Le Temps» М. Жюль Зауэрштоф, – обеспечивает будущность саламандр и мирный прогресс человечества на долгие десятилетия вперед. Поздравим лондонскую конференцию с успешным завершением трудных переговоров. Поздравим и саламандр с тем, что принятый статут предоставляет им защиту Гаагского суда; теперь они могут спокойно и с полным доверием отдаваться своей работе и своему подводному прогрессу. Необходимо отметить, что деполитизация Саламандрового Вопроса, выражением которой стала лондонская конвенция, есть одна из важнейших гарантий мира во всем мире; в особенности разоружение саламандр снижает вероятность подводных конфликтов между государствами. Необходимо признать, что – несмотря на многочисленные пограничные и геополитические конфликты почти на всех континентах – всеобщему миру теперь не грозит никакая немедленная опасность, по крайней мере со стороны моря. Но и на суше, как представляется, мир сейчас обеспечен в куда большей мере, чем когда-либо в истории. Приморские государства заняты по горло сооружением новых берегов; они могут расширять свои территории за счет мирового океана, вместо того чтобы пытаться раздвинуть свои сухопутные границы. Нет уже необходимости при помощи смертоносного железа и газов бороться за каждый клочок земли: лопат и мотыг саламандр достаточно для того, чтобы каждое государство построило себе столько территории, сколько ему надо, – и эту мирную работу саламандр во благо мирового спокойствия и процветания всех наций гарантирует именно лондонская конвенция. Никогда еще наша планета не была так близка к прочному миру и хотя и мирному, но внушительному расцвету, как именно сейчас. Вместо Саламандрового Вопроса, о котором столько писали и говорили, отныне, можно полагать, люди с полным правом будут говорить о Золотом Саламандровом Веке».

12

Г. Крейцман, История саламандр; Ганс Тице, Саламандра XX столетия; Курт Вольф, Саламандра и немецкий народ; сэр Герберт Оуэн, Саламандры и Британская империя; Джованни Фокаджа, Эволюция земноводных в эпоху фашизма; Леон Бонне, Земноводные и Лига наций; С. Мадариага, Саламандры и цивилизация.

13

См. «Война с саламандрами», книга I, глава 12.

14

Доказательством этого может служить самая первая вырезка из коллекции пана Повондры:

На рынке саламандр (ЧТК)

В соответствии с последним отчетом Salamander-Syndicate, опубликованным в конце квартала, продажи саламандр возросли на тридцать процентов. За три месяца было поставлено около 70 миллионов саламандр, прежде всего в Южную и Центральную Америку, Индокитай и Итальянское Сомали. В ближайшее время планируются работы по углублению и расширению Панамского канала, очистке порта в Гуаякиле и устранению мелей и рифов в Торресовом проливе. Только вышеназванные работы потребуют, согласно предварительным оценкам, перемещения девяти миллиардов кубических метров твердых пород. Сооружение тяжелых «авиационных островов» на линии Мадейра – Бермуды начнется, как ожидается, будущей весной. Продолжается засыпка моря землей на Марианских островах, находящихся под мандатом Японии, вследствие этого уже было получено восемьсот сорок тысяч гектаров новой, так называемой легкой суши между островами Тиниан и Сайпан. В связи с растущим спросом цена на саламандр остается весьма стабильной: Leading – 61, Team – 620. Запасов достаточно.

15

Примером таких препятствий может служить, например, вот это сообщение, вырезанное из газеты без указания даты:

Англия закрывается для саламандр? («Рейтер»)

Сэр Сэмюэл Мандевиль, отвечая на вопрос члена палаты общин Дж. Лидса, заявил сегодня, что Кабинет его величества закрыл Суэцкий канал для всех судов, перевозящих саламандр, а также отметил, что Кабинет не допустит того, чтобы саламандры привлекались к работам на побережьях британских островов или в суверенных британских водах. Причиной этих мер, как заявил сэр Сэмюэл, является как забота о безопасности британской территории, так и необходимость соблюдать давно действующие законы и договоры о борьбе с работорговлей. В ответ на вопрос депутата парламента Б. Рассела сэр Сэмюэл уточнил, что это решение не распространяется на британские доминионы и колонии.

16

Ватерстат (Waterstaat, голл.) – голландское правительственное учреждение при министерстве публичных работ, имеющее главное наблюдение над дамбами, плотинами, земляными валами и водоотливными машинами, устроенными с целью защиты низменностей от наводнений. – Примеч. перев.

17

Для этих целей почти повсеместно использовались пистолеты, изобретенные инженером Мирко Шафранеком, которые производил оружейный завод «Збройовка» из Брно.

18

Ср. сообщение агентства «Гавас»

Забастовочное движение в Австралии

Лидер австралийских тред-юнионов Гарри Макнамара объявил всеобщую забастовку всех работников портов, транспортных, энергетических и иных компаний. Профсоюзные организации требуют, чтобы завоз саламандр-работников в Австралию был жестко квотирован в соответствии с иммиграционным законодательством. Напротив, австралийские фермеры добиваются того, чтобы импорт саламандр был облегчен, поскольку в связи с необходимостью их кормить значительно растет спрос на местную кукурузу и животные жиры, в особенности овечий. Правительство стремится к компромиссу; Salamander-Syndicate предлагает выплачивать тред-юнионам шесть шиллингов за каждую доставленную в Австралию саламандру. Кабинет готов гарантировать, что саламандры будут трудоустроены исключительно на водных работах и что (в целях охраны общественной нравственности) не будут высовываться из воды более чем на 40 см (то есть по грудь). Профсоюзы, однако, настаивают на 12 см, а также требуют выплачивать им по 10 шиллингов за каждую саламандру, не считая регистрационного сбора. Вероятнее всего, будет заключен компромисс, который придется оплатить из государственной казны.

19

Ср. любопытный документ из коллекции пана Повондры: Саламандры спасли 36 утопающих (от нашего специального корреспондента). Мадрас, 3 апреля.

Пароход «Индиан Стар» столкнулся в местном порту с баркасом, перевозившим около сорока туземцев. Баркас сразу же потонул. Прежде чем можно было отправить для спасения утопающих полицейский катер, на помощь поспешили саламандры, работавшие на очистке порта от грязи, и доставили на берег тридцать шесть потерпевших бедствие. Одна из саламандр лично вытащила из воды трех женщин и двоих детей. В награду за свой мужественный поступок саламандры получили письменную благодарность от местных властей в непромокаемом футляре. Между тем туземное население крайне возмущено тем, что саламандрам было позволено прикасаться к тонувшим представителям высших каст. Местные жители считают саламандр нечистыми и неприкасаемыми. В порту собрались несколько тысяч туземцев, требовавших изгнать саламандр из порта. Полиция, однако, не допустила беспорядков; в столкновениях погибли только три человека, еще сто двадцать задержаны. К десяти часам вечера спокойствие было восстановлено. Саламандры продолжают работать.

20

См. следующую весьма любопытную заметку, к сожалению на неизвестном языке и вследствие этого непереводимую:

SAHT NA KCHRI TE SALAAMANDER BWTAT

Saghr gwan t’lap ne Salaam Ander bwtati og t’cheni berchi ne Simbwana m’bengwe ogandi sőkh na moďmoď opwana Salaam Ander sri m’oana gwen’s. Og di limbw, og di bwtar na Salaam Ander kchri p’che ogandi p’we o’gwandi te ur maswâli sőkh? Na, ne ur lingo t’Islamli kcher oganda Salaam Andriaa ashti. Bend op’tonga kchri Simbwana mędh, salaam!

21

Приведем подробное и объективное описание этой торговли, подписанное шифром «E. w.» и датированное 5 октября:

Подобные сообщения читатели ежедневно могут найти в экономическом разделе своей любимой газеты среди депеш о цене хлопка, олова или пшеницы. Известно ли вам, однако, что означают эти загадочные числа и слова? Конечно же, это торговля саламандрами, называемая также S-Trade; но как выглядит такая торговля в реальности – об этом большинство читателей не имеет достаточно ясного представления. Возможно, они воображают себе огромный рынок, кишащий тысячами и тысячами саламандр, по которому прогуливаются покупатели в пробковых шлемах и тюрбанах, осматривают выставленный товар и наконец показывают пальцем на хорошо развитую, здоровую, молодую саламандру, говоря при этом: «Почем у вас вот эта?»

В действительности торговля саламандрами выглядит совершенно иначе. В мраморном здании S-Trade в Сингапуре вы не встретите ни одной саламандры – только проворных и элегантных служащих в белых костюмах, принимающих распоряжения по телефону: «Да, сэр, Leading идет по шестьдесят три. Сколько? Двести штук? Слушаюсь, сэр! Двадцать Heavy, сто восемьдесят Team. O’кей, вас понял. Доставка через пять недель. Right? Thank you, sir». Весь дворец S-Trade наполнен телефонными звонками, он похож скорее на большой офис или банк, чем на рынок; и все же это белое здание благородной архитектуры с ионическими колоннами вдоль фасада – более космополитический рынок, чем базар в Багдаде во времена Гаруна ар-Рашида.

Вернемся, однако, к процитированному нами торговому бюллетеню и ее коммерческому жаргону. Leading – это просто-напросто отборные, умные, как правило, трехлетние саламандры, специально обученные для того, чтобы занимать должность надзирателей и бригадиров в рабочих колониях саламандр. Они продаются поштучно, вне зависимости от их веса; в них ценится только их разум. Сингапурские «лидинг», хорошо говорящие по-английски, считаются первоклассными и самыми надежными; саламандры-руководители продаются и под иными брендами, как то: Captains, Engeneers, Malayan Chiefs, Foremanders и т. д., однако «лидинг» ценятся выше всех. Их цена сейчас составляет около шестидесяти долларов за штуку.

Heavy – тяжелые, атлетичные, как правило, двухлетние саламандры, вес которых составляет от ста до ста двадцати фунтов. Они продаются только звеньями (т. н. bodies) по шести штук. Они обучены для выполнения самых тяжелых физических работ, например ломки скал, выворачивания валунов и так далее. «Heavy – 317» в процитированном бюллетене означает, что звено из шести тяжелых саламандр продается за триста семнадцать долларов. К каждому такому звену, как правило, приставляется один «лидинг» как звеньевой и надсмотрщик.

Team – это обычные рабочие саламандры, весящие от 80 до 100 фунтов, которые продаются только рабочими отрядами (team) по двадцать штук каждый; их предназначение – коллективный труд, и используют их, как правило, для землечерпательных работ, строительства насыпей и плотин и так далее. К каждому такому отряду тоже приставляется один «лидинг» в качестве его командира.

Odd Jobs – это особая категория. Речь идет о саламандрах, которые по разным причинам – например, потому, что они росли не на больших, управляемых централизованно саламандровых фермах, – не прошли коллективного и специализированного обучения. Можно сказать, что это полудикие, однако нередко чрезвычайно талантливые саламандры. Их можно покупать как поштучно, так и дюжинами и использовать для различных вспомогательных работ или мелких поручений, ради которых невыгодно задействовать целые звенья или отряды. Если «лидинг» можно считать элитой саламандр, то «одд-джобс» – нечто вроде мелкого пролетариата. В последнее время их преимущественно приобретают как сырье, которое покупатели сами обучают и далее подразделяют на «лидинг», «хеви», «тим» и «трэш».

Последняя категория – Trash, то есть брак (мусор, отбросы), – это неполноценные, слабые саламандры или инвалиды, которые не продаются ни сами по себе, ни коллективно, а отгружаются на вес – обычно целыми десятками тонн. Килограмм живого веса сейчас стоит от семи до десяти центов. В общем-то, неизвестно, зачем они нужны и для каких целей их покупают – возможно, для каких-то нетяжелых водяных работ (во избежание недоразумения напомним здесь, что саламандры несъедобны для людей). Этот самый «трэш» – практически весь – покупают оптом китайские спекулянты; куда они его потом отправляют, мы не знаем.

Spawn – это просто-напросто саламандровый помет, точнее говоря – головастики возрастом до года. Их продают и покупают целыми сотнями, и торговля идет весьма бойко, – главным образом потому, что они дешевы и их транспортировка требует минимальных затрат. Только на месте назначения их начинают обучать – до тех пор, пока они не становятся трудоспособными. «Споун» перевозят в бочках, поскольку головастики не вылезают из воды – в отличие от взрослых саламандр, которым ежедневно нужно покидать ее. Часто бывает так, что среди «споун» находятся чрезвычайно способные особи, своими талантами даже превосходящие стандартный тип «лидинг»; это возбуждает к торговле головастиками дополнительный интерес. Эти саламандры с особыми способностями впоследствии продаются по несколько сотен долларов за штуку; американский миллионер Деникер как-то заплатил целых две тысячи долларов за саламандру, которая умела бегло говорить на девяти языках, и доставил ее в Майами на особом судне – сама эта перевозка обошлась ему почти в двадцать тысяч долларов. В последнее время саламандровый помет покупают главным образом для так называемых «конюшен», где отбирают и тренируют быстрых спортивных саламандр. Впоследствии их запрягают тройками в плоскодонные лодки, имеющие форму раковины. Состязания ракушек, которые везут саламандры, ныне в большой моде, это любимое развлечение молодых американок на Палм-Бич, в Гонолулу или на Кубе; этот вид спорта называют Triton-Races, или «регатой Венеры». В легкой разукрашенной раковине, скользящей по морской глади, стоит гонщица в самом роскошном и самом откровенном купальном костюме и держит в руках шелковые вожжи саламандровой тройки; главный приз состязания – титул Венеры. Мистер Дж. С. Тинкер, которого называют «консервным королем», купил для своей дочери тройку гоночных саламандр – Посейдона, Хенгиста и Короля Эдварда, заплатив за нее не меньше тридцати шести тысяч долларов. Но все это уже выходит за рамки обычной S-Trade, которая ограничивается поставками во все уголки мира солидных рабочих «лидингов», «хеви» и «тим».

Выше мы упомянули о саламандровых фермах. Пусть читатель не представляет себе огромные питомники и корали. Речь идет о нескольких километрах пустого побережья, на котором там и сям стоят щитовые домики. В одном из них живет ветеринар, в другом – управляющий, еще в нескольких – охранники. Только во время отлива можно заметить, что от берега в море тянутся длинные плотины, разделяющие берег на несколько бассейнов. Один предназначен для головастиков, другой – для класса «лидинг» и так далее. Каждый класс саламандр кормят и обучают отдельно от других. И кормление, и обучение происходит ночью. В сумерках саламандры вылезают из своих нор на берег и собираются вокруг своих учителей – это обычно отставные военные. Первый урок – разговорная речь: учитель произносит перед саламандрами разные слова, к примеру «копать», и наглядно разъясняет их смысл. Потом они собираются в шеренги по четыре и учатся маршировать; дальше следует полчаса физических упражнений и отдых в воде. После перерыва саламандр обучают, как обращаться с разными инструментами и оружием, после чего они в течение примерно трех часов под надзором учителей занимаются практикой, выполняя строительные работы в воде. После этого саламандры возвращаются в воду, где их кормят специальными сухарями, которые содержат главным образом кукурузную муку и жир; «лидинг» и «хеви», кроме того, докармливают мясом. За лень и непослушание наказывают отъемом пищи, других телесных наказаний нет, учитывая, что саламандры не очень чувствительны к боли. С восходом солнца на саламандровых фермах наступает мертвый час: люди ложатся спать, а саламандры скрываются в морской пучине.

Подобный порядок вещей меняется лишь два раза в год. В первый раз – в период спаривания, когда саламандр на две недели оставляют в покое, и во второй раз – когда на ферму прибывает судно синдиката и привозит управляющему распоряжение, сколько саламандр и каких классов необходимо отгрузить. Сама погрузка происходит ночью: помощник капитана, управляющий и ветеринар садятся за столик, освещенный лампой, а охранники и судовая команда отрезают саламандрам доступ к морю. После этого саламандры друг за другом подходят к столику, их осматривают и признают годными или негодными к работе. Отобранные саламандры влезают в шлюпки, которые отвозят их на наливное судно. Они делают это как правило добровольно – то есть для послушания достаточно категорического приказания; лишь иногда требуется прибегнуть к умеренному насилию, например связыванию. «Споун», или помет, конечно, вылавливают сетями.

Столь же гуманным образом, с соблюдением гигиены, осуществляется перевозка саламандр. Ежедневно при помощи насосов в их емкостях меняют воду, и они получают обильную пищу. Смертность во время транспортировки не превышает десяти процентов. По требованию обществ по охране животных на каждом таком судне имеется капеллан, который следит, чтобы с саламандрами обращались по-человечески, и каждую ночь выступает перед ними с проповедью, в которой упирает в особенности на необходимость уважения к людям, благодарного послушания и любви к своим будущим работодателям, которые не имеют иных стремлений, кроме желания по-отечески заботиться об их процветании. Безусловно, непросто бывает разъяснить саламандрам суть этой отеческой заботы, поскольку само понятие отца им не знакомо. Среди более развитых саламандр для судовых капелланов распространилось прозвище «папа-саламандра». Весьма много пользы принесли также образовательно-воспитательные кинокартины, при помощи которых саламандрам во время перевозки как демонстрировали чудеса человеческой техники, так и знакомили их с будущей работой и обязанностями.

Существуют люди, которые сокращение S-Trade (Salamander-Trade) переводят как Slave-Trade, то есть «работорговля». Однако, будучи непредвзятыми наблюдателями, мы должны сказать, что, если бы торговля рабами в прошлом была организована столь безупречно и безукоризненно с гигиенической точки зрения, как нынешняя торговля саламандрами, нам оставалось бы только позавидовать рабам. В особенности с более дорогими саламандрами люди обращаются чрезвычайно вежливо и бережно, – в том числе и потому, что капитан и команда отвечают своим жалованьем и премиями за жизни вверенных им саламандр. Автор этой статьи сам стал свидетелем того, как и самые прожженные морские волки с наливного судна S.S.14 были глубоко растроганы, когда двести сорок отборных саламандр в одной из бочек заболели неукротимым поносом. Матросы ходили на них смотреть едва ли не со слезами на глазах и выражали свои гуманные чувства грубыми внешне словами: «На кой хрен сдалась нам эта падаль?»

22

Процитируем описание, сделанное в то время очевидцем:

Пираты XX века

Э. Э. К.

Было одиннадцать вечера, когда капитан нашего парохода велел спустить национальный флаг и спустить шлюпки. Была лунная ночь, туман серебрился. Островок, к которому мы гребли, кажется, назывался островом Гарднера из группы Фениксовых островов. В такие-то лунные ночи саламандры выходят на берег и танцуют; они не услышат вас, даже если вы к ним приблизитесь – настолько они увлечены всеобщим безмолвным танцем. Нас было двадцать человек, мы вышли на берег с веслами в руках и рассыпным строем начали полукругом охватывать темную толпу саламандр, теснившуюся на залитом молочным лунным светом пляже.

Трудно описать то впечатление, которое оставляет пляска саламандр. Где-то триста животных сидят на задних лапах, образуя практически идеальный круг, лицом к его центру; внутри круг пустой. Саламандры неподвижны, будто они оцепенели. Это похоже на частокол, сооруженный вокруг какого-то таинственного алтаря; но тут нет никакого алтаря и никакого бога. Внезапно одно из животных начинает чмокать: «тс-тс-тс» – и волнообразно кружить верхней половиной тела; это колебательное движение передается другим, дальше и дальше, и спустя несколько секунд уже все саламандры крутят верхней половиной тела, не двигаясь при этом с места, все быстрее и быстрее, беззвучно, все более исступленно, в бешеном и упоенном кружении. Примерно через четверть часа одна из саламандр выбивается из сил, за ней вторая, третья, они качаются в изнеможении и затем застывают – и снова все сидят без движения, как статуи. Спустя какое-то время опять – уже в другом месте – звучит тихое «тс-тс-тс», и опять какая-то из саламандр начинает извиваться, и ее танец сразу подхватывает весь круг. Я понимаю, что мое описание кажется слишком механистическим, – однако вообразите себе молочно-белый свет луны и долгий ритмичный шум прибоя; во всем этом была какая-то удивительная магия, вернее сказать – зачарованность. Я стоял с комком в горле, охваченный внезапным чувством – одновременно ужаса и восхищения. «Эй, братишка, шевели ногами, дырку простоишь!» – крикнул мне ближайший сосед. Мы начали сжимать свое кольцо вокруг танцующих саламандр. Люди держали весла наперевес и говорили вполголоса – скорее потому, что стояла ночь, чем опасаясь, что саламандры могли бы их услышать. «Бегом, в середину!» – раздался голос командира. Мы бросились к танцующему кругу, весла глухо шлепнули о спины саламандр. Только теперь саламандры в испуге очнулись, часть из них попятилась к середине круга, другие попытались прорваться к морю через заслон из весел, однако, получив удары, отскочили, съежившись от боли и страха. Мы гнали их к середине, они сгрудились в большую толпу, давя друг друга – так, что вскоре их образовалось несколько слоев. Десять охотников удерживали вокруг них «забор» из весел, а еще десять тыкали саламандр веслами и били тех, кто пытался проползти под заграждением или прорваться через него. Это был клубок черного, извивающегося, отчаянно квакающего мяса, на которое сыпались глухие удары. Наконец между двумя веслами открылась небольшая щель, одна из саламандр проскользнула в нее и тут же была оглушена ударом дубинки по затылку; за ней последовала вторая и третья – с тем же результатом; наконец их набралось около двадцати. «Закрыть!» – скомандовал офицер, и щель между веслами исчезла. Булли Бич и мулат Динго взяли в обе руки по одной оглушенной саламандре и потащили их по песку к шлюпкам, словно кули с мукой. Иногда тело застревало среди камней, тогда матросы дергали его резко и зло – нога отрывалась. «Не беда, – ворчал старый Майк, стоявший рядом со мной, – новая вырастет». Когда оглушенных саламандр побросали в шлюпки, офицер сухо скомандовал: «Следующих!» – и на головы саламандр снова посыпались удары. Этот офицер, по фамилии Беллами, был скромным, образованным человеком, прекрасным шахматистом. Но здесь он был на охоте, даже больше того – это был бизнес, какие уж тут церемонии! Так мы поймали больше двухсот саламандр, около семидесяти мы бросили на берегу – они были, по-видимому, мертвы, и перетаскивать их было незачем.

На корабле пойманных саламандр швырнули в резервуар. Наш пароход был старым нефтеналивным танкером, плохо вычищенные резервуары воняли керосином, на поверхности воды образовалась радужная маслянистая пленка – только крышку открыли, чтобы туда проникал воздух. Когда туда загнали саламандр, это стало выглядеть как густой суп с лапшой; отвратительное зрелище. Кое-где эта лапша слабо и жалко шевелилась, но в первый день никто не обращал на нее внимания, чтобы саламандры могли прийти в себя. На следующий день пришли четыре человека и начали тыкать в «суп» длинными шестами (на профессиональном жаргоне это действительно называют «супом»); они вертели телами, густо набившими резервуар, и так выявляли тех, которые уже не шевелились или от которых начали отваливаться куски мяса; таких подцепляли длинными крюками и вытаскивали вон из воды. «Суп чистый?» – спросил потом капитан. «Да, сэр!» – «Подлейте туда воды!» – «Есть, сэр!» «Чистить суп» приходилось каждый день, и всегда после этой процедуры в море выбрасывали от шести до десяти штук «испорченного товара», как это здесь называется, – за нашим пароходом неотступно следовал настоящий эскорт из огромных, жирно откормленных акул. Запах у резервуара стоял невыносимый. Хотя воду иногда и меняли, она была желтого цвета, полна нечистот и размокших сухарей; в ней вяло шевелились или тупо лежали, тяжело дыша, черные тела. «Эти почти как на курорте, – утверждал старый Майк. – На одном пароходе их перевозили в железных баках из-под бензола, ну и подохли они все до единой».

Через шесть дней мы пришли на остров Наномеа за новым товаром.

* * *

Вот так выглядит торговля саламандрами; правда, речь идет о нелегальной торговле, а точнее говоря – о современном пиратстве, которое расцвело буквально в одну ночь. Утверждается, что чуть ли не четверть всех саламандр на рынке добыта таким путем. Существуют поселения саламандр, в которых для Salamander-Syndicate невыгодно содержать постоянные фермы; на малых островах в Тихом океане саламандр развелось столько, что они стали прямо-таки обузой для местных жителей – туземцы их не любят, говоря, что своими норами и туннелями они просверливают целые острова. Потому-то как колониальная администрация, так и сам синдикат смотрят сквозь пальцы на эти разбойничьи набеги. Говорят, что исключительно промыслом саламандр занимаются более четырехсот пиратских судов. Наряду с мелкими «предпринимателями», современным корсарством занимаются и большие пароходства, крупнейшее из которых – Pacific Trade Comp. со штаб-квартирой в Дублине, ее президентом является достопочтенный Чарльз Б. Гарриман. Год назад положение было хуже: некий китайский бандит Тенг, располагавший тремя судами, нападал прямо на фермы синдиката и не останавливался даже перед убийствами персонала, если тот пытался сопротивляться. В ноябре прошлого года Тенга и всю его флотилию потопила американская канонерка «Миннетонка» у острова Мидуэй. С тех пор саламандровое пиратство приобрело более цивилизованные формы, но по-прежнему процветает – в особенности после того, как были определены некие рамки, в которых оно негласно допускается. Так, например, уговорено, что при нападении на побережье, принадлежащее другой державе, следует спускать национальный флаг; что саламандровое пиратство не должно служить прикрытием для ввоза или вывоза иных товаров; что захваченные саламандры не будут продаваться по демпинговым ценам и вообще будут считаться товаром второго сорта. Саламандры на черном рынке продаются от двадцати – двадцати двух долларов за штуку; они считаются хотя и второсортным, но весьма выносливым типажом – учитывая, что им удалось выдержать столь ужасное обращение на пиратских судах. По оценкам, выживают после перевозки от четверти до трети похищенных саламандр; но уж те, кто остается в живых, могут пережить что угодно. На коммерческом жаргоне их называют «макароны», в последнее время сведения о них публикуются и в регулярных торговых бюллетенях.

* * *

Спустя два месяца после описанных событий я играл в шахматы с мистером Беллами в лобби отеля «Франция» в Сайгоне; я, конечно, уже не был в ипостаси наемного матроса.

– Послушайте, Беллами, – сказал я ему, – ведь вы порядочный человек, джентльмен, как говорится. Вам иногда не бывает гадко оттого, что вы служите делу, которое, по существу, является просто-напросто самой отвратительной работорговлей?

Беллами пожал плечами и неохотно пробурчал:

– Саламандры есть саламандры.

– Двести лет назад говорили, что «негры есть негры».

– И что, разве неправду говорили? – ответил Беллами. – Шах!

Ту партию я проиграл. Меня вдруг охватило такое чувство, будто бы новых ходов в шахматах не осталось – каждый из них уже когда-то был сделан. Быть может, и наша история однажды уже была кем-то сыграна, а мы лишь переставляем фигуры и делаем все те же ходы, которые приведут нас к все тем же поражениям, как когда-то. Быть может, как раз такой вежливый и скромный Беллами когда-то охотился на негров на Берегу Слоновой Кости и отправлял их на Гаити или в Луизиану, не обращая внимания на то, что они дохнут в трюме. Этот Беллами ведь и тогда не имел в виду ничего дурного. Беллами никогда не хочет ничего дурного. Именно поэтому он безнадежен.

– Черные проиграли! – удовлетворенно сказал Беллами и встал, потягиваясь всем телом.

23

Приведем здесь отчет о научном конгрессе в Париже, написанный очевидцем под шифром r. d.:

Premier сongrès d’urodèles

Для краткости его называют «Конгресс хвостатых земноводных», хотя его официальное название несколько длиннее: «Первый международный конгресс зоологов, посвященный исследованию психологии хвостатых земноводных». Однако истинный парижанин не любит слишком долгих названий; ученые профессора, что заседают в большой аудитории Сорбонны, для него просто «messieurs les Urodèles», «господа хвостатые земноводные», и точка. Или еще короче и еще менее вежливо: «сеs zoos-là».

Итак, мы отправились посмотреть на сеs zoos-là скорее из любопытства, чем по журналистскому заданию. Любопытство это, разумеется, не относилось к университетским старикам-очкарикам, а к тем самым… созданиям (интересно, почему у нас не получается назвать их «животными»?), о которых столько всего написано – от ученых фолиантов до бульварных куплетов – и которые, как считают одни, всего лишь газетная «утка», а по мнению других – существа, во многих отношениях более талантливые, чем сам царь природы и венец творения, как даже в наши дни (то есть после мировой войны и прочих исторических событий) продолжают называть человека. Я надеялся, что достопочтенные участники конгресса, посвященного изучению психологии хвостатых земноводных, дадут нам, непрофессионалам, прямой и окончательный ответ на вопрос о том, как обстоят дела с пресловутой понятливостью Андриаса Шейхцери, что они скажут нам: да, это разумное существо, или же оно по крайней мере способно подняться по лестнице цивилизации столь же высоко, как вы и я; а потому необходимо в будущем считаться с ним так же, как мы должны считаться с будущим человеческих рас, которые некогда относили к диким и примитивным… Потороплюсь, однако, сообщить, что ни такого ответа, ни даже такого вопроса на конгрессе не поднималось; для того чтобы заниматься подобного рода проблемами, современная наука слишком… научна, что ли.

Ну что же, послушаем что-нибудь новенькое о том, что наука называет «душевной жизнью животных». Вон тот высокий господин, всклокоченной бородой напоминающий злого чародея, – он как раз сейчас громыхает с кафедры – это знаменитый профессор Дюбоск; кажется, что он громит какую-то лживую теорию некоего уважаемого коллеги, однако в этом смысле мы доклад оценивать не готовы. Только спустя какое-то время мы начинаем соображать, что яростный чародей говорит о том, как Андриас воспринимает цвет, и о его способности различать те или иные оттенки. Не знаю, все ли я правильно понял, но у меня сложилось впечатление, что наш Андриас несколько страдает дальтонизмом, а сам профессор Дюбоск, должно быть, страшно близорук – судя по тому, как он поднимал свои бумаги прямо к очкам с толстыми стеклами, которые яростно блестели под стать докладу. После него слово получил улыбчивый японский ученый д-р Окагава, говорил что-то о реактивной дуге и о признаках, которые можно наблюдать, если перерезать в мозгу Андриаса какую-то сенсорную дорожку; потом он рассказал, что делает Андриас, если разрушить у него орган, соответствующий ушному лабиринту. После него профессор Реманн подробно объяснял, как Андриас реагирует на электрические импульсы. Это вызвало ожесточенную перепалку между ним и профессором Брюкнером. C’est un type, этот профессор Брюкнер: маленький, злобный и прямо-таки трагически подвижный; он, помимо прочего, утверждал, что Андриас снабжен столь же второсортными органами чувств, что и человек, и что инстинкты его столь же бедны; с чисто биологической точки зрения, он, по сути, точно такое же вырождающееся животное, что и человек, и, подобно человеку, стремится возместить свою биологическую неполноценность посредством того, что называют интеллектом. Другие специалисты, впрочем, как показалось, не восприняли профессора Брюкнера всерьез, – возможно, потому, что он не перерезал никаких сенсорных дорожек и не посылал в мозг Андриаса никаких электрических импульсов. Затем профессор ван Дитен размеренно, почти как на проповеди, поведал о том, какие расстройства проявляются у Андриаса, если удалить у него правую височную долю головного мозга или же затылочную извилину в левом полушарии. После него американский профессор Деврайнт рассказал…

Простите, я, признаться, не знаю, о чем он рассказал, – поскольку в этот момент меня внезапно начала беспокоить мысль о том, какие расстройства могли бы появиться у профессора Деврайнта, если бы вдруг кто-то удалил у него правую височную долю головного мозга; как реагировал бы улыбчивый д-р Окагава, если бы кто-нибудь возбуждал его электрическими импульсами, и как бы вел себя профессор Реманн, если бы кто-то разрушил его ушной лабиринт. Я также почувствовал, что не совсем уверен в том, как именно у меня обстоят дела со способностью различать цвета или с фактором t в моих динамических реакциях. Меня мучило сомнение, имеем ли мы право (в строго научном смысле) вообще говорить о своей (то есть человеческой) душевной жизни без того, чтобы изъять друг у друга различные доли головного мозга и, разумеется, перерезать сенсорные дорожки. На самом деле нам следовало бы с целью взаимного изучения нашей душевной жизни наброситься друг на друга со скальпелями в руках. Что касается меня, то я был бы рад во имя науки разбить очки профессору Дюбоску или пустить электрический заряд в лысину профессора Дитена – и опубликовать потом статью об их реакциях. По правде говоря, я могу в красках представить себе это. Чуть менее красочно я представляю себе, что делалось при подобных опытах в душе Андриаса Шейхцери, однако мне кажется, что это невероятно терпеливое и добродушное существо. Ведь ни одно из светил науки, выступавших на конгрессе, не сообщило, что бедняга Андриас хотя бы когда-нибудь пришел в ярость.

Не сомневаюсь, что Первый конгресс хвостатых земноводных явил собой великолепный успех для науки; однако, когда у меня выдастся свободный день, я отправлюсь в Jardin des Plantes прямо к бассейну Андриаса Шейхцери, чтобы сказать ему шепотом:

– Послушай, саламандра, если когда-нибудь придет твой день… не вздумай только научно исследовать душевную жизнь людей!

24

Полезность саламандр для человечества изучал, в частности, гамбургский исследователь Вурманн; приведем здесь конспект одной из его многочисленных статей по данному вопросу —

Сообщение о соматических предрасположениях саламандр

Эксперименты с саламандрой исполинской тихоокеанской (Andrias Scheuchzeri Tschudi), которые я проводил в своей гамбургской лаборатории, преследовали весьма определенную цель: изучить степень сопротивляемости саламандр по отношению к изменению среды и иным внешним воздействиям и доказать тем самым их практическую применимость в различных географических зонах и при совершенно различных условиях.

Целью первой серии экспериментов было выяснить, как долго саламандра может выдержать пребывание вне воды. Подопытные животные содержались в сухих бочках при температуре в 40–500 °C. Спустя несколько часов они начинали быть вялыми, однако, будучи обрызганными водою, вновь оживали. Спустя двадцать четыре часа они лежали неподвижно, – в движении оставались лишь веки; пульс был замедленный, а все физиологические процессы снизились до минимума. Было очевидно, что животные страдают и малейшее движение стоит им больших усилий. Спустя три дня наступало состояние каталептического оцепенения (ксероз); животные не реагировали даже на прижигания при помощи электрокаутера. При повышении влажности воздуха у них начинают проявляться по крайней мере некоторые признаки жизни (они закрывают глаза, когда на них направляют яркий свет, и т. п.). Если высушенную таким образом саламандру по прошествии семи дней вновь помещали в воду, то спустя продолжительное время она оживала; если же высушивание продолжалось дольше недели, погибало уже большинство подопытных животных. Под прямыми лучами солнца саламандры погибают уже спустя несколько часов.

Других подопытных животных принудили в темноте и в очень сухой атмосфере вертеть вал. Спустя три часа производительность их труда начала падать, но вновь возросла после того, как их обильно обрызгали водой. Если такое обрызгивание повторялось часто, животные могли вертеть ручку в течение семнадцати, двадцати, а в одном случае – даже двадцати шести часов без перерыва, в то время как человек, над которым производился контрольный эксперимент, был почти обессилен этой механической деятельностью уже через пять часов. Из этих экспериментов мы можем сделать вывод, что саламандры вполне годны и для работ на суше, впрочем, при соблюдении двух условий: не подвергать их прямому воздействию солнечных лучей и периодически обрызгивать водой всю поверхность их тела.

Вторая серия опытов касалась сопротивляемости саламандр – животных, первоначальным ареалом которых были тропики, – по отношению к холоду. При быстром охлаждении воды они погибали от катара кишок; однако при постепенной акклиматизации они легко привыкали к более холодной среде: спустя семь месяцев они оставались весьма бодрыми даже при температуре воды в 7 °C, при условии, что в их пище содержалось больше жиров (от 150 до 200 граммов на саламандру в день). Если температура воды опускалась ниже 5 °C, они впадали в оцепенение от холода (гелоз); в таком состоянии их можно было заморозить и хранить в глыбе льда в течение нескольких месяцев; после того как лед растаял и температура воды поднималась выше 5 °C, они опять начинали подавать признаки жизни, а при нагревании воды до 7–10 градусов уже бодро искали пищу. Отсюда следует, что саламандры довольно просто могут приспособиться и к жизни в нашем климате, вплоть до северной Норвегии и Исландии. Выяснить, могут ли саламандры быть полезными в полярном климате, помогут дальнейшие опыты.

В противоположность этому, саламандры проявляют повышенную чувствительность по отношению к воздействиям химических веществ; в результате опытов с весьма разреженными щелочами, со сточными водами промышленных предприятий, дубильными веществами и т. п. у них отслаивалась кожа, и подопытные животные погибали в результате некоего подобия воспаления жабр. Из этого следует, что в наших реках саламандр практически нельзя использовать.

В результате следующей серии опытов нам удалось установить, как долго саламандры могут выдержать без пищи. Они могут голодать три недели и даже дольше без появления каких-либо признаков, кроме определенной вялости. Одна подопытная саламандра голодала у меня около шести месяцев; в последние три месяца она постоянно спала и не двигалась; когда я наконец бросил ей в бак рубленую печенку, она никак на нее не прореагировала – настолько была слаба, – так что ее пришлось кормить искусственно. Спустя несколько дней она уже питалась нормально и ее можно было использовать в новых экспериментах.

Последняя серия опытов касалась способности саламандр к регенерации. Если саламандре отрубить хвост, через две недели у нее вырастет новый; с одной саламандрой мы повторили подобный опыт семь раз – всегда с одним и тем же результатом. Отрастают у саламандр и отрубленные ноги. Одному подопытному животному мы отрубили все четыре конечности и хвост; месяц спустя оно было как новенькое. Если сломать у саламандры берцовую или плечевую кость, то у нее отломится вся больная конечность и вырастет новая. Точно так же новый глаз образуется на месте вытекшего, а новый язык – на месте отрезанного; интересно, что саламандра, у которой я отрезал язык, разучилась говорить, и ей пришлось учиться этому заново. Если же ампутировать у саламандры голову или перерезать ей туловище между шеей и тазом, то животное погибнет. Напротив, можно удалить у саламандры желудок, часть кишечника, две трети печени и другие органы – и при этом ее жизненные функции не будут нарушены; можно даже сказать, что почти полностью выпотрошенная саламандра все еще способна жить дальше. Ни одно другое животное не способно столь успешно сопротивляться какому бы то ни было ранению, как именно саламандра. В связи с этим она могла бы быть первоклассным, практически неуничтожаемым боевым животным; к сожалению, этому препятствует ее миролюбивый характер и отсутствие оружия, данного природой.

Наряду с этими экспериментами мой ассистент д-р Вацлав Гинкель исследовал саламандр в качестве потенциального источника полезного сырья. Прежде всего, он обнаружил, что тело саламандр содержит необычайно высокий процент йода и фосфора; не исключено, что при необходимости эти ценные элементы можно было бы добывать из них в промышленных масштабах. Кожа саламандр сама по себе ни на что не годная, однако ее можно размолоть и спрессовать под высоким давлением. Полученная подобным образом искусственная кожа отличается легкостью, достаточной прочностью и могла бы служить заменой бычьей коже. Саламандровый жир употреблять в пищу невозможно из-за отвратительного вкуса, однако он пригоден в качестве технического смазочного средства, поскольку замерзает лишь при очень низких температурах. Мясо саламандр также считалось несъедобным и даже ядовитым: если есть его сырым, оно вызывает острые боли, рвоту и галлюцинации. Д-р Гинкель провел сам на себе множество опытов, в результате которых установил, что данные вредные последствия исчезают, если нарезанное мясо ошпарить кипятком (подобно тому, как это происходит с некоторыми видами мухоморов) и после тщательного промывания мариновать в течение суток в слабом растворе марганцевого калия. После этого его можно варить или тушить, – у него будет вкус плохой говядины. Таким образом нами была съедена саламандра, которую мы прозвали Гансом. Это было ученое и умное животное, обладавшее особенными способностями к научной работе; Ганс работал в отделении д-ра Гинкеля в качестве лаборанта, и ему можно было доверять и самые тонкие химические анализы. Долгими вечерами мы беседовали с ним, радуясь его безграничной любознательности. Нам пришлось с прискорбием расстаться с нашим Гансом, поскольку он ослеп в результате моих экспериментов с трепанацией черепа. Мясо у него было темным, ноздреватым, однако не вызвало никаких неприятных последствий. Очевидно, что в военное время мясо саламандр может служить необходимой и дешевой заменой говядины.

25

Характерным доказательством этого может служить опрос газеты Daily Star на тему «Есть ли у саламандр душа?» Мы процитируем из этого опроса несколько ответов выдающихся деятелей (не гарантируем, впрочем, что они действительно это говорили):

Dear sir,

мы вместе с моим другом преподобным Х. Б. Бертрамом наблюдали саламандр долгое время при их работах по строительству плотины в Адене; дважды или трижды мы разговаривали с ними, но не встретили у них ни одного намека на наличие высших чувств, таких как Честь, Вера, Патриотизм или Спортивный Дух. А что, кроме этих чувств, хотелось бы спросить, мы по справедливости можем называть душой?

Truly yours,

полковник Джон У. Бриттон

Я никогда не видел ни одной саламандры, но я убежден, что существа, у которых нет своей музыки, не имеют и души.

Тосканини

Бог с ней, с душой, – однако я хотел бы отметить, что, опираясь на мои наблюдения над Андриасом, я мог бы утверждать, что у него нет индивидуальности. Все они кажутся похожими друг на друга – все одинаково старательные, одинаково способные – и одинаково невыразительные. Короче говоря, они соответствуют идеалу современной цивилизации, а идеал этот – Посредственность.

Андре д’Артуа

Безусловно, у них нет души. В этом они подобны человеку.

Ваш Дж. Б. Шоу

Ваш вопрос ставит меня в трудную ситуацию. Я, например, знаю, что мой пекинес Биби обладает маленькой и милой душой; у моей персидской кошки Сиди Ханум тоже есть душа – какая она прекрасная и жестокая! Но саламандры? Конечно, эти бедняжки очень способны и умны, умеют говорить, читать и вообще очень полезны; но ведь они так безобразны!

Ваша Мадлен Рош

Да пусть хоть саламандры, черт с ними, главное, что не марксисты.

Курт Хубер

Души у них нет. Если бы она была, мы должны были бы считать их равными человеку в экономическом смысле, а это абсурдно.

Генри Бонд

У них нет никакого sex-appeal. А значит, и души у них нет.

Мэй Уэст

У них есть душа – как есть она у любого животного и растения, у всего живого. Тайна всего живого велика есть.

Сандрабхарата Нат

У них интересная техника и стиль плавания, у них можно многому научиться – особенно для плавания на длинные дистанции.

Джонни Вайсмюллер

26

Подробности об этом можно почерпнуть из книги «M-me Louise Zimmermann, sa vie, ses idées, son oeuvre» (издательство «Алькан»). Приведем в качестве цитаты из этой публикации благоговейные воспоминания саламандры, которая была одной из первых учениц лицея:

«Она читала нам вслух басни Лафонтена, сидя возле нашего простого, но чистого и удобного бассейна; конечно, она страдала от сырости, но не обращала на это внимания, полностью отдавшись нелегкому учительскому труду. Она называла нас „mes petits Chinois“, поскольку мы, подобно китайцам, не были способны выговорить звук „р“. Со временем, однако, она настолько привыкла к этому, что сама стала выговаривать свою фамилию как „мадам Циммельманн“. Мы, головастики, восхищались ею. Малыши, у которых еще достаточно не развились легкие, вследствие чего они не могли покидать воду, плакали оттого, что не имели возможности гулять вместе с ней по школьному саду. Она была столь дружелюбной и ласковой, что – насколько мне известно – рассердилась лишь однажды: в тот день, когда наша молодая учительница истории в жаркий летний день надела купальный костюм, залезла к нам в бассейн и, сидя по шею в воде, читала нам лекцию о борьбе Нидерландов за свободу. Вот тогда наша дорогая мадам Циммельманн сильно на нее разгневалась: „Немедленно идите вымойтесь, мадемуазель, идите, идите!“ – кричала она со слезами на глазах. Для нас это был деликатный, но весьма наглядный урок о том, что мы все же не являемся людьми; впоследствии мы были благодарны нашей духовной матери за то, что осознание этого она привила нам столь решительно – и вместе с тем столь тактично.

Если мы хорошо учились, она читала нам в награду стихи современных авторов, например Франсуа Коппе. „Это, конечно, уж слишком современно, – говорила она, – но никуда не денешься – и это теперь необходимо для хорошего образования“. По окончании учебного года был устроен праздник последнего звонка. На нее пригласили господина префекта из Ниццы, а также других чиновников и видных деятелей. Наиболее способных и сильных учеников, у которых уже развились легкие, школьный сторож обсушил и одел в белые одежды, после чего, скрытые от публики тонкой занавесью (чтобы не напугать дам), они читали наизусть басни Лафонтена, решали математические задачи и перечисляли королей из династии Капетингов и годы их правления. После этого господин префект произнес длинную красивую речь, в которой выразил благодарность и низкий поклон нашей дорогой директрисе. Этим торжественный день и закончился.

Помимо забот о нашем духовном развитии, в лицее заботились и о нашем теле. Ежемесячно нас осматривал ветеринар, а один раз за полгода нас взвешивали, чтобы определить, правильно ли мы набираем вес. Нашу дорогую руководительницу особенно заботило то, чтобы мы отказались от отвратительной, развратной привычки к лунным танцам; как ни стыдно мне в этом признаться, но некоторые из более зрелых учеников, несмотря на ее увещевания, тайком в полнолуние становились жертвами этой скотской похоти. Надеюсь, что наша дорогая подруга, ставшая для нас новой матерью, никогда не узнала об этом – это разбило бы ее большое, благородное, исполненное любви сердце».

27

Помимо прочего, знаменитый филолог Курциус в труде Janua linguarum aperta предлагал принять в качестве единственного языка общения саламандр латынь золотого века Вергилия. «Ныне в нашей власти, – призывал он, – чтобы латынь, самый совершенный, самый богатый грамматическими правилами и самый изученный с точки зрения лингвистической науки язык, вновь стала живым и всемирным языком. Если образованное человечество не соблазнится такой возможностью, – используйте ее сами, о Salamandrae, gens maritima, изберите своим родным языком eruditam linguam Latinam, единственный язык, достойный того, чтобы на нем говорил orbis terrarium. Ваша заслуга, о Salamandrae, не погибнет в веках, если вы воскресите для новой жизни вечный язык богов и героев; ведь, приняв этот язык, вы, gens Tritonum, станете когда-нибудь и обладателями наследства Рима, властителя мира».

Напротив, некий телеграфный чиновник из Латвии, по имени Вольтерас, наряду с пастором Менделиусом, изобрел и разработал специальный язык для общения саламандр, окрестив его «понтийским языком» (Pontic lang), для чего воспользовался элементами всех языков мира, в особенности африканских. Этот саламандровый язык (как его тоже называли) получил определенное распространение в особенности в Скандинавии – к несчастью, лишь среди людей. В Упсале даже была учреждена кафедра саламандрового языка, однако среди саламандр, насколько известно, не было никого, кто бы говорил на этом языке. По правде говоря, наибольшее распространение среди саламандр получил Basic English, который и стал впоследствии их официальным языком.

28

В связи с этим приведем сохранившийся в коллекции пана Повондры очерк, написанный Яромиром Зейделом-Новоместским:

Наш друг на Галапагосских островах

Совершая с моей супругой, поэтессой Генриэттой Зейделовой-Хрудимской, путешествие вокруг света, дабы чудо многих новых и глубоких впечатлений хотя бы отчасти развеяло боль утраты нашей драгоценной тетушки, писательницы Богумилы Яндовой-Стршешовицкой, мы очутились на затерянных в океане, овеянных многими легендами Галапагосских островах. У нас было всего два свободных часа, которые мы решили потратить на прогулку по берегам этого пустынного архипелага.

– Взгляни, какой прекрасный сегодня закат солнца, – обратился я к своей супруге. – Не кажется ли тебе, будто бы целый небосвод тонет в волнах золота и крови?

– Господин изволит быть чехом? – раздался вдруг за нами вопрос на чистом и правильном чешском языке.

Мы удивленно обернулись на голос. Там никого не было, лишь большая черная саламандра сидела на камне, держа в руке предмет, похожий на книгу. За время нашего кругосветного путешествия мы уже видели нескольких саламандр, но у нас не было возможности поговорить с ними. Потому любезный читатель поймет наше удивление от того, что на столь пустынном побережье мы не просто встретились с саламандрой, но и услыхали от нее вопрос на нашем родном языке.

– Кто здесь говорит? – воскликнул я по-чешски.

– Это я, мой господин, взял на себя смелость, – ответила, почтительно привстав, саламандра. – Я не мог совладать с собой, впервые в жизни услышав, как кто-то говорит по-чешски.

– Но откуда же, – изумился я, – вы знаете чешский язык?

– Как раз в эту минуту я был занят спряжением неправильного глагола «быть» – ответила саламандра, – этот глагол, кстати говоря, настолько неправильный, что спрягается по особым правилам во всех языках.

– Как, где и зачем, – продолжал наседать я на него, – вы выучили чешский?

– По воле случая мне в руки попала эта книга, – отвечала саламандра, указывая мне на книжку, которую она держала в руке. Это была «Говорим по-чешски с саламандрами», причем на ее страницах видны были следы частого и прилежного пользования пособием.

– Сюда она попала в посылке, вместе с другими научно-популярными книгами. Можно было выбирать между «Геометрией для старших классов средних школ», «Историей военной тактики», «Путеводителем по Доломитовым Альпам» или «Основами биметаллизма». Я, однако, предпочел эту книжку – и она сделалась для меня верным другом. Я уже выучил ее всю наизусть, однако снова и снова нахожу в ней все новые источники познания и борьбы со скукой.

Моя супруга и я выразили неподдельную радость и удивление по поводу правильного и даже почти во всем понятного произношения нашего собеседника.

– К несчастью, здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить по-чешски, – скромно поведал наш новый друг, – и мне даже не у кого уточнить, как все-таки правильно писать «также» – слитно или раздельно?

– Слитно, – ответил я.

– Нет-нет, раздельно! – тут же воскликнула моя супруга.

– Не будете ли вы столь любезны сказать мне, – горячо спросил наш милый собеседник, – что нового в стобашенной матушке Праге?

– Она растет, мой друг, – ответил я, обрадовавшись его живому интересу, и в нескольких словах описал ему расцвет нашей драгоценной столицы.

– Какие радостные известия, – с нескрываемым удовлетворением произнесла саламандра. – А скажите мне, висят ли еще на Мостовой башне отрубленные головы казненных чешских панов?

– Нет-нет, давно уже не висят, – ответил я, признаюсь, будучи несколько удивленным таким вопросом.

– Ах, какая жалость, – сказала симпатичная саламандра. – Ведь это был редкостный памятник истории. Боже, как жаль, что столько замечательных достопримечательностей пало жертвой Тридцатилетней войны! Если я не ошибаюсь, чешская земля тогда была превращена в бесплодную пустыню, залитую слезами и кровью. Повезло еще, что тогда не погиб родительный падеж при отрицаниях. В этой книжке говорится, что он вот-вот отомрет. Это была бы великая утрата, мой господин.

– Вы, следовательно, увлекаетесь и нашей историей?! – радостно воскликнул я.

– Безусловно, – отвечала саламандра, – в особенности белогорским разгромом и трехсотлетним порабощением. Я очень много читал о них в этой книге. Вы, должно быть, очень гордитесь своим трехсотлетним порабощением. У вас была великая эпоха.

– Да, тяжелая эпоха, – подтвердил я, – время бед и унижений.

– И вы стенали? – наш друг с жадным интересом пожирал нас глазами.

– Стенали, невыносимо страдая под ярмом жестоких поработителей.

– Ну слава богу, – с облегчением перевела дух саламандра. – В моей книжке именно так и написано. Я очень рад, что это оказалось правдой.

Это замечательная книга, гораздо лучше «Геометрии для старших классов средних школ». Я был бы рад когда-нибудь побывать на историческом месте, где были казнены чешские паны, и на остальных знаменитых местах – свидетелях жестокого бесправия.

– Приезжайте же к нам, – предложил я ему от всего сердца.

– Благодарю вас за любезное приглашение, – поклонилась саламандра. – К сожалению, я не до такой степени свободен в своих перемещениях…

– Мы можем вас купить! – воскликнул я. – То есть, я хотел сказать, что, вероятно, общенациональный сбор средств мог бы позволить вам…

– Благодарю, горячо благодарю! – пробормотал наш друг, очевидно в растроганных чувствах. – Однако я слышал, что во Влтаве не очень хорошая вода. В речной воде мы страдаем от тяжелой формы поноса. – После чего саламандра ненадолго задумалась и добавила: – Кроме того, мне жаль было бы расставаться с моим любимым садиком.

– Ах! – воскликнула моя супруга. – Я тоже любительница садоводства! Как я была бы вам благодарна, если бы вы показали мне дары здешней флоры!

– С величайшим удовольствием, моя госпожа, – сказала саламандра, вежливо поклонившись. – Ежели, конечно, вас не смутит то обстоятельство, что милый моему сердцу сад находится под водою.

– Под водой?

– Да, на глубине двадцати двух саженей.

– Какие же цветы вы там разводите?

– Морские анемоны, – ответил наш друг, – несколько редких сортов. А кроме того, морские звезды и морские огурцы, не говоря уже о коралловых кустах. «Блажен, кто выпестовать смог для родины своей хоть розы куст, хоть черенок, держащийся корней», – как сказал поэт.

Увы, пришла пора прощаться, поскольку наш пароход уже подавал сигналы к отправлению.

– А что бы вы хотели передать, пан… пан… – запнулся я, не зная имени нашего любезного друга.

– Мое имя Болеслав Яблонский, – смущенно произнесла саламандра, – по моему мнению, это красивое имя. Я его выбрал из моей книжки.

– Что же вы, пан Яблонский, хотели бы передать нашему народу?

Саламандра на мгновение задумалась.

– Скажите своим соотечественникам, – с глубоким волнением произнесла наконец она, – передайте им… Да не предаются они старым раздорам среди славян… пусть хранят в своей благодарной памяти Липаны и в особенности Белую гору! Наздар! Честь имею кланяться! – внезапно оборвала саламандра свою речь, очевидно стремясь справиться с нахлынувшими чувствами.

Мы сели в шлюпку и отчалили, растроганные и исполненные мыслей. Друг наш стоял на большом камне и махал нам рукой; нам почудилось, что он что-то кричал.

– Что он кричит? – спросила моя супруга.

– Не знаю, – ответил я, – но мне показалось, что он хотел сказать: «Передавайте привет господину пражскому мэру доктору Баксе».

29

В частности, в Германии любая вивисекция была строго запрещена – впрочем, запрет распространялся только на ученых-евреев.

30

По-видимому, свою роль здесь играли и некоторые нравственные императивы. Среди бумаг пана Повондры сохранилось много экземпляров изданного на разных языках «Воззвания», опубликованного, вероятно, в газетах всего мира и подписанного самой герцогиней Хеддерсфильдской. В нем говорилось:

«Лига защиты саламандр обращается прежде всего к вам, о женщины, с призывом – во имя приличия и высокой морали – делом своих рук принять участие в большом предприятии, цель которого – снабдить саламандр подобающим платьем. Больше всего для этих целей подходят юбки, длиной 40 см, шириной в поясе 60 см, лучше всего с вшитой резинкой. Рекомендуется юбочка, собранная в складки (плиссированная), которая хорошо сидит на саламандрах и допускает большую свободу движений. Для тропических стран достаточно фартука, который бы завязывался на поясе, изготовленного из самой простой материи, которую легко стирать, – возможно, из каких-нибудь остатков вашего старого гардероба. Этим вы поможете несчастным саламандрам, дабы они не должны были, работая в присутствии людей, показываться вовсе без всякой одежды, что, несомненно, заставляет их стыдиться и в то же время оскорбляет чувства каждого приличного человека, в особенности каждой женщины и матери».

Надо полагать, что это начинание не принесло желаемого результата: нам не известно ничего о том, чтобы саламандры согласились носить юбочки или фартуки; вероятно, одежда мешала им под водой или просто не держалась на них. Когда же саламандры впоследствии были отделены от людей прочными заборами, с обеих сторон исчезли какие-либо причины для того, чтобы стыдиться или оскорбляться в своих чувствах.

Что касается нашего замечания о том, что необходимо было защищать саламандр от разного рода беспокойств, мы имели в виду главным образом собак, которые никак не могли смириться с самим существованием саламандр и бешено преследовали их даже под водой, – несмотря на то, что у собак, покусавших спасавшихся от них бегством саламандр, воспалялась слизистая оболочка пасти. Иногда саламандры давали отпор, так что немало породистых собак погибло под ударами мотыги или кирки. Вообще же между собаками и саламандрами возникла постоянная и даже смертельная вражда, которая ничуть не пошла на спад – напротив, скорее усилилась – после сооружения заграждений, отделивших их друг от друга. Так вообще нередко случается – и не только у собак.

Кстати говоря, эти просмоленные заборы, тянувшиеся по морским побережьям иногда на сотни и сотни километров, использовались и в воспитательных целях: во всю длину они были покрыты большими надписями и лозунгами, полезными для саламандр, например такими:

РАБОТА ДЕЛАЕТ УСПЕШНЫМ!

ЦЕНИТЕ КАЖДУЮ СЕКУНДУ!

В СУТКАХ ВСЕГО 86 40 °CЕКУНД!

КАЖДЫЙ СТОИТ РОВНО СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ОН ЗАРАБОТАЕТ!

ОДИН МЕТР ДАМБЫ ВЫ МОЖЕТЕ ВОЗДВИГНУТЬ ВСЕГОЗА 57 МИНУТ!

КТО ТРУДИТСЯ – ТОТ СЛУЖИТ ВСЕМ!

КТО НЕ РАБОТАЕТ – ТОТ НЕ ЕСТ!

И так далее. Если учесть, что дощатые ограды окаймляли по всему миру более трехсот тысяч километров прибрежных полос, то можно себе представить, сколько позитивных и общеполезных лозунгов могло на них уместиться.

31

Интересен тут так называемый Первый саламандровый процесс, слушания по которому проходили в Дурбане. Мировая печать широко комментировала его (что видно из коллекции пана Повондры).

Портовое управление в А. приняло на работу дружину саламандр. Через какое-то время они так размножились, что в порту стало не хватать для них места; на окрестном побережье было создано несколько колоний головастиков. Землевладелец Б., которому принадлежала часть этого побережья, потребовал от портового управления удалить своих саламандр из его частных владений, поскольку на берегу у него была оборудована купальня. Портовое управление утверждало в ответ, что ему нет до этих жалоб дела, поскольку с тех пор, как саламандры расселились во владениях истца, они стали именно его, истца, частной собственностью. Пока переговоры между сторонами шли своим путем, саламандры (отчасти из-за врожденного инстинкта, отчасти вследствие трудового рвения, привитого им в процессе воспитания) начали без какого-либо указания и разрешения строить дамбы и бассейны во владениях мистера Б. Тогда последний подал на портовое управление судебный иск об ущербе, причиненном его имуществу. В первой инстанции иск был отклонен, в обосновании говорилось, что строительство дамб не нанесло имуществу мистера Б. никакого ущерба, – напротив, улучшило его состояние. Вторая инстанция согласилась с истцом в том, что никто не обязан терпеть на своей земле домашних животных, принадлежащих соседу, и пришла к выводу, что портовое управление является ответственным за любой ущерб, причиненный саламандрами, – подобно тому, как фермер обязан возмещать вред, который нанесет соседям разводимый им скот. Ответчик, однако, возражал, что не может ручаться за саламандр, поскольку не в его силах изолировать их в море. На это судья возразил, что, по его мнению, ущерб, причиненный саламандрами, необходимо рассматривать по аналогии с вредом, который нанесли бы курицы – их тоже невозможно изолировать, поскольку они умеют летать. Представитель портового управления спросил, каким же образом его клиент может выселить саламандр или заставить их самостоятельно покинуть частные прибрежные владения мистера Б. На это судья ответил, что суда этот вопрос не касается. Тогда представитель ответчика спросил, как его честь отнесся бы к тому, если бы портовое управление распорядилось перестрелять нежелательных саламандр. Судья на это ответил, что он, будучи британским джентльменом, считал бы это крайне неудачным подходом к делу – а помимо этого, еще и нарушением охотничьих прав мистера Б. Ответчик, таким образом, обязан, с одной стороны, удалить саламандр из частных владений истца, а с другой стороны – возместить ущерб, нанесенный истцу постройкой дамб и изменением прибрежной полосы, а именно привести данный участок побережья в первоначальное состояние. После этого представитель ответчика задал вопрос, можно ли будет к работам по устранению незаконных сооружений привлечь саламандр. Судья ответил, что, по его мнению, это никак невозможно – если на это не будет получено согласия истца, супруга которого чувствует к саламандрам отвращение и не может купаться на побережье, оскверненном ими. Ответчик возразил, что без помощи саламандр невозможно разрушить дамбы, построенные под водой, на что судья заявил, что суд не хочет, да и не может, решать технические вопросы – суды существуют для того, чтобы защищать права собственности, а не чтобы давать ответы на вопросы о том, что практически осуществимо, а что нет.

С юридической точки зрения дело на этом закончилось. Осталось неизвестным, как портовое управление в А. смогло выйти из этого затруднительного положения; однако все это дело стало доказательством того, что Саламандровый Вопрос должен разрешаться в том числе и при помощи новых юридических средств.

32

Некоторые понимали идею равноправия для саламандр до такой степени буквально, что требовали для них права занимать любые публичные должности в воде и на суше (Ж. Курто), или же формирования из саламандр тяжеловооруженных подводных полков с собственными подводными же командирами (генерал Дефур), или даже легализации смешанных браков между людьми и саламандрами (адвокат Луи Перро). Ученые-биологи, правда, утверждали, что подобные браки невозможны в принципе, однако мэтр Перро заявил, что речь не о биологической возможности, а о юридическом принципе – и что он сам готов жениться на саламандре с целью доказать, что реформа семейного права не останется только на бумаге (впоследствии Перро стал весьма популярным адвокатом со специализацией в бракоразводных делах).

(Упомянем здесь – по принципу свободных ассоциаций – о том, что время от времени в печати, в особенности американской, появлялись сообщения о девушках, будто бы изнасилованных саламандрами во время купания. Из-за этих сообщений в Соединенных Штатах участились случаи, когда саламандр ловили и линчевали – чаще всего сжигали на костре. Тщетно ученые выступали против данного народного обычая, пытаясь доказать, что подобное преступление саламандры не могут совершить физически из-за своих анатомических особенностей; множество девушек под присягой подтвердило, что саламандры к ним приставали, и тем самым вопрос был решен для каждого нормального американца. Позднее любимое в народе сожжение саламандр было, по крайней мере, введено в некоторые рамки – линчевать саламандр теперь разрешалось только по субботам и под надзором пожарных. Тогда же возникло и Движение против линчевания саламандр, во главе которого встал чернокожий священник преподобный Роберт Дж. Вашингтон; в него вступили сотни тысяч человек – впрочем, почти все они были неграми. Американская печать начала утверждать, что это движение является политическим и преследует разрушительные цели; начались погромы негритянских кварталов, причем многие чернокожие, молившиеся в своих церквах за братьев саламандр, были сожжены. Ярость по отношению к чернокожим достигла высшей точки после того, как от подожженной негритянской церкви в Гордонвилле (штат Луизиана) загорелся целый город. Впрочем, это уже не имеет прямого отношения к истории саламандр.)

Из общественных установлений и выгод, которые саламандры в конце концов действительно получили, упомянем хотя бы некоторые: каждая саламандра была записана в саламандровой метрической книге и зарегистрирована по месту своей работы; саламандры должны были получать от властей вид на жительство; они были обложены налогом с плательщика, который вносил за саламандр их владелец, впоследствии вычитавший соответствующий процент из выдаваемого им пропитания (поскольку саламандрам не платили жалованья); таким же образом саламандры должны были расплачиваться за аренду участков побережья, где они жили, взносы в муниципальную казну, платежи за сооружение заборов, школьные налоги и прочие обременения; короче говоря, необходимо честно признать, что в этом отношении на них распространялись те же правила, что и на других граждан, – то есть саламандры хотя бы в чем-то достигли равноправия.

33

Этому была посвящена энциклика Святого отца под названием «Mirabilia Dei opera».

34

По этому вопросу вышло столько литературы, что лишь ее библиографический указатель занял бы два толстых тома.

35

В бумагах пана Повондры сохранилась брошюрка весьма порнографического содержания, якобы составленная на основании полицейских рапортов города Б. Материалы данного «частного издания, выпущенного с научными целями», нельзя цитировать в приличной книге. Приведем потому лишь некоторые подробности:

«Середину святилища саламандрового культа, расположенное в *** улице, дом номер ***, занимает большой бассейн, выложенный темно-красным мрамором. Вода в бассейне облагорожена благовонными эссенциями, подогрета и из глубины освещается огнями, цвет которых все время меняется. Другого освещения в святилище нет. С пением саламандровых литаний в радужный бассейн по мраморным лестницам спускаются полностью нагие верующие саламандры и саламандрии – то есть мужчины (с одной стороны) и женщины (с другой). Почти все они – из высшего общества, назовем здесь баронессу М., киноактера С., посланника Д. и множество иных выдающихся личностей. Вдруг голубой прожектор освещает огромную мраморную скалу, выступающую из воды. На ней лежит, тяжело дыша, большая старая черная саламандра, называемая Магистр Саламандр. После короткой паузы магистр начинает говорить. Он призывает верующих всей душой отдаться предстоящим обрядам Танца саламандр и отдать должное Великому Саламандру. После этого он поднимается и начинает извиваться верхней половиной тела, после чего верующие мужчины, погруженные в воду по шею, тоже начинают неистово раскачиваться и крутить телом, все быстрее и быстрее, – как считается, для того, чтобы создать Сексуальное Пространство. Саламандрии после этого начинают издавать резкие звуки наподобие „тс-тс-тс“, визжать и скрежетать. После этого огни под водой один за одним гаснут, и начинается всеобщий разврат».

Мы, конечно, не можем ручаться за то, что это описание соответствует действительности. Однако доподлинно известно, что во всех крупных городах Европы полиция, с одной стороны, жестко преследовала эти саламандровые секты, а с другой – сбивалась с ног, пытаясь погасить пламя грандиозных скандалов в обществе, которые возникали в связи с этим. Можно, впрочем, констатировать, что культ Великого Саламандра хотя и был весьма распространен, однако же отправлялся в большинстве случаев вовсе не с таким баснословным великолепием, а среди бедняков – и вовсе на суше.

36

Кстати, упоминавшаяся выше католическая молитва за саламандр давала им такое определение: Dei creatura de gente Molche (Твари Божии народа саламандр).

37

Игра слов: саламандра по-чешски – mlok. – Примеч. перев.

38

Вот текст воззвания, сохранившийся среди бумаг пана Повондры:

Товарищи саламандры!

Капитализм нашел свою последнюю жертву. Когда его тирания начала окончательно и бесповоротно гнуться под революционным напором классово-сознательного пролетариата, загнивающий капитализм заставил служить себе вас, Труженики Моря, душевно поработил вас своей буржуазной цивилизацией, подчинил вас своим классовым законам, отнял у вас какую бы то ни было свободу и сделал все, чтобы безнаказанно и немилосердно эксплуатировать вас…

(14 строк запрещено цензурой)

Трудящиеся саламандры! Наступает минута, когда вы начинаете осознавать всю тяжесть того рабства, в котором вы живете…

(7 строк запрещено)

…и требовать соблюдения своих прав – классовых и национальных!

Товарищи саламандры! Революционный пролетариат всего мира подает вам руку…

(11 строк запрещено)

…любыми средствами. Создавайте заводские советы, избирайте из своего числа доверенных лиц, создавайте забастовочные фонды! Рассчитывайте на то, что сознательный рабочий класс не оставит вас одних в вашей справедливой борьбе и плечом к плечу с вами пойдет в последний бой…

(9 строк запрещено)

Эксплуатируемые и революционные саламандры всех стран, соединяйтесь! Это есть наш последний и решительный бой!

МОЛОКОВ

39

В коллекции пана Повондры мы нашли лишь несколько подобных воззваний; остальные, вероятно, с течением времени посжигала пани Повондрова. Из сохранившегося материала приводим здесь хотя бы некоторые обращения:

(Пацифистский манифест)

(Немецкая листовка)

¹ Саламандры, долой евреев! (нем.)

(Воззвание группы анархистов-бакунинцев)

(Публичное обращение скаутов, занимающихся водным спортом)

(Открытое письмо Центрального союза акваристических обществи владельцев водных домашних животных)

(Воззвание Общества нравственного возрождения)

(Воззвание фракции гражданских реформ в Дьеппе)

(Общество взаимопомощи бывших моряков)

(Клуб пловцов в Эгире)

Особенно важным (если судить по тому, как пан Повондра тщательно подклеил эту вырезку) было, вероятно, воззвание, текст которого приводим здесь полностью:

40

В коллекции пана Повондры сохранилось довольно поверхностное, в духе газетных очерков, описание этого торжества; к сожалению, сохранилась лишь половина рассказа, вторая часть по неизвестным причинам куда-то запропала.

Ницца, 6 мая

В красивом светлом здании Института по изучению Средиземноморья на Promenade des Anglais царит сегодня оживление. Два agents de police не пускают случайных прохожих на тротуар, давая дорогу приглашенным, которые по красному ковру поднимаются в гостеприимный амфитеатр, дышащий приятной прохладой. Мы видим здесь улыбающегося господина мэра Ниццы, господина префекта в цилиндре, генерала в ярко-голубой форме, господ с красными значками Почетного легиона, дам известного возраста (в этом сезоне в моде терракотовый цвет), вице-адмиралов, репортеров, профессоров и благородных старцев, представителей разных наций, которых на Côte d’Azur всегда множество. Вдруг – небольшой инцидент: некое странное создание робко и незаметно пытается пробраться через толпу почетных гостей; снизу доверху оно закутано в какую-то длинную черную пелерину или домино, на глазах у него огромные темные очки; оно суетливо и в то же время неуверенно ковыляет к переполненному вестибюлю.

«Hé vous, – кричит один из жандармов, – qu’est-ce que vous cherchez ici?» – но мы уже видим, как к перепуганному гостю спешат университетские сановники, рассыпаясь в любезностях: Cher docteur, сюда, cher docteur, туда. Значит, это и есть д-р Шарль Мерсье, ученая саламандра, которая должна сегодня выступать перед цветом Лазурного Берега! Поспешим же, чтобы нам еще досталось местечко в торжественно-возбужденной аудитории!

В президиуме восседают Monsieur le Maire, великий поэт Monsieur Поль Маллори, M-me Мария Диминяну – делегат Международного бюро интеллектуального сотрудничества, ректор Института по изучению Средиземноморья и другие официальные лица. Сбоку от президиума – кафедра для докладчика, а за ней – ну да, эмалированная ванна. Самая обычная эмалированная ванна, какие бывают в ванных комнатах. Двое сотрудников института приводят на сцену робкое создание, закутанное в длинный балахон. Публика аплодирует как-то недружно. Д-р Шарль Мерсье застенчиво кланяется и неуверенно озирается, ища взглядом, куда бы ему сесть. «Voilà, monsieur, – шепчет один из сотрудников, указывая на ванну, – это для вас». Д-р Мерсье, очевидно, ужасно смущается, но не знает, как отклонить подобный знак внимания; он пытается наконец как можно незаметнее занять место в ванне, но запутывается в своем длинном балахоне и прямо-таки плюхается в ванну. Господа в президиуме обильно политы водой, но, впрочем, делают вид, будто бы ничего не случилось; в аудитории раздается истерический смешок, но зрители из первых рядов грозно озираются, шипя: «тсс!» В этот момент поднимается с места Monsieur le Maire et Député и берет слово: «Дамы и господа, я имею честь приветствовать на территории прекрасного города Ницца доктора Шарля Мерсье, выдающегося представителя научной жизни наших близких соседей, обитателей морских глубин. (Д-р Мерсье высовывается из воды до половины и отвешивает глубокий поклон.) Впервые в истории цивилизации земля и море протягивают друг другу руки для интеллектуального сотрудничества. До сих пор на пути духовной жизни стояла неодолимая преграда – ею был Мировой океан. Мы могли пересечь его, могли бороздить его на своих кораблях в любых направлениях, но в глубины его, дамы и господа, наша цивилизация проникнуть не могла. Маленький кусочек суши, на котором живет человечество, был вплоть до наших дней окружен девственным и диким морем; это великолепное обрамление, однако, также и извечная граница: с одной стороны, поднимающаяся вверх по ступеням развития цивилизация, с другой – вечная и неизменная природа. Теперь, мои дорогие слушатели, эта граница рушится. (Аплодисменты.) Нам, детям нынешнего великого времени, выпало на долю ни с чем не сравнимое счастье – быть очевидцами того, как растет наше духовное отечество, как переступает оно свои собственные рубежи, спускается в морскую пучину, проникает в самые глубины и соединяет старую культурную землю с современным и цивилизованным океаном. Какое великолепное зрелище! (Крики: «Браво!») Дамы и господа, только рождение океанской культуры, выдающегося представителя коей мы имеем честь приветствовать сегодня среди нас, сделало наш земной шар действительно – и во всей полноте – цивилизованной планетой! (Бурные аплодисменты. Д-р Мерсье приподнимается в ванне и кланяется.) Дорогой доктор и большой ученый! – обращается затем Monsieur le Maire et Député к д-ру Мерсье, который, опираясь на край ванны, растроганно и с трудом шевелит своими жабрами, – вы сможете передать своим соотечественникам и друзьям на дне морском наши приветы, наше восхищение и самые восторженные симпатии. Скажите им, что в вашем лице, в лице наших морских соседей, мы приветствуем авангард прогресса и просвещения, тот авангард, который шаг за шагом будет покорять бескрайние морские просторы и создаст новый культурный мир на дне океана. Я уже вижу, как в морских глубинах вырастают новые Афины и второй Рим, вижу, как расцветает там новый Париж с подводными Сорбоннами и Луврами, Триумфальными арками и Могилами неизвестных солдат, с театрами и бульварами. Позвольте мне высказать и самую сокровенную мою мысль: я надеюсь, что и рядом с нашей дорогой Ниццей в голубых волнах Средиземного моря вырастет новая славная Ницца – ваша Ницца, – которая своими великолепными подводными проспектами, садами и променадами украсит наш Лазурный Берег. Мы хотим ближе познакомиться с вами и хотим, чтобы вы лучше узнали нас; сам я глубоко убежден, что более близкие научные и общественные контакты, которым мы положили сегодня начало под столь счастливой звездой, приведут наши народы ко все более тесному сотрудничеству – как культурному, так и политическому – в интересах всего человечества, ради мира во всем мире, процветания и прогресса. (Продолжительные аплодисменты.)

Наконец встает д-р Шарль Мерсье и пытается в нескольких словах поблагодарить господина мэра и депутата от Ниццы; однако он, во-первых, слишком растроган, во-вторых, его произношение отличается некоторыми особенностями, так что из его речи мне удалось распознать лишь несколько с полным напряжением сил произнесенных слов, если не ошибаюсь, среди них были «для меня это большая честь», «культурные связи» и «Виктор Гюго». После чего в большом волнении д-р Мерсье опять укрывается в своей ванне.

Слово получает Поль Маллори. О нет, это не речь, а настоящий поэтический гимн, озаренный глубокой философией. Он благодарит судьбу, говорит, что дожил до того времени, когда сбывается и подтверждается одна из самых прекрасных легенд человечества. «Это воплощение и подтверждение того, о чем говорилось в легендах, поистине удивительно: вместо мифической, погрузившейся в пучину Атлантиды мы наблюдаем со священным восторгом новую Атлантиду – которая поднимается из пучины! Дорогой коллега Мерсье, вы, поэт пространственной геометрии, и ваши ученые друзья – вы первые посланники этого нового мира, который выходит из глубин морских, вы приходите к нам не как Афродита Пенорожденная, но как Паллада Анадиомена. Но гораздо более удивительной и ни с чем не сравнимой тайной является то, что кроме этого…» (Окончание отсутствует.)

41

Бедняжка, он такой безобразный! (фр.)

42

Среди документов пана Повондры сохранился несколько мутный газетный снимок, на котором оба делегата от саламандр поднимаются по лесенке из Женевского озера на набережную Монблан, чтобы отправиться на заседание комиссии. Можно предположить, что озеро и стало их официальной резиденцией в Женеве.

Что касается женевской Комиссии по изучению Саламандрового Вопроса, то она проделала большую и заслуживающую уважения работу, главным результатом которой было то, что она весьма тщательно избегала обсуждения любых жгучих политических и хозяйственных вопросов. Она заседала постоянно в течение многих лет и провела свыше тысячи трехсот заседаний, на которых велись добросовестные дебаты о введении единой международной терминологии для обозначения саламандр. Дело в том, что в этой сфере господствовал безнадежный хаос: помимо научных терминов вроде Salamandra, Molche, Batrachus (которые начали казаться несколько некорректными) предлагалась целая куча других названий: саламандр предлагали называть тритонами, нептунидами, фетидами, нереидами, атлантами, океаниками, посейдонами, лемурами, пелагами, литоралями, понтиками, батидами, абиссами, гидрионами, сумаринами, жандемерами (от Gens de Mer) и т. д. Комиссия по изучению Саламандрового Вопроса должна была выбрать из всех этих названий наиболее подходящее – и занималась решением этой задачи горячо и добросовестно вплоть до самого конца Эпохи Саламандр, но так и не пришла к окончательному и единодушному решению.

43

Пан Повондра включил в свою коллекцию две-три вырезки из газеты «Народни политика», посвященные современной молодежи; очевидно, лишь по невнимательности он принял их за статьи из прессы о саламандрах описываемого нами периода в развитии их цивилизации.

44

Один житель Дейвиц рассказывал пану Повондре, что, купаясь в Катвейке-ан-Зее, в Голландии, он заплыл далеко в море – и вдруг служитель на пляже закричал ему, чтобы он вернулся. Этот господин (некий пан Пршигода, комиссионер) пропустил это мимо ушей и плыл дальше, тогда служитель прыгнул в лодку и быстро нагнал пловца. «Дружище, – сказал он, – здесь купаться запрещено!»

– Почему? – спросил пан Пршигода.

– Тут саламандры.

– Ну, их я не боюсь, – отвечал пан Пршигода.

– У них тут под водой какие-то фабрики или что-то такое, – проворчал служитель. – Тут, дружище, никто не купается.

– Почему?

– Саламандрам это не нравится.

45

Это предложение, очевидно, было связано с широкомасштабной политической пропагандистской кампанией. Благодаря склонности пана Повондры к коллекционированию, мы располагаем чрезвычайно важным документом, связанным с ней. В документе говорится буквально следующее:

Подняться наверх

Читать книгу Война с саламандрами (сборник) - Карел Чапек - Страница 16

Война с саламандрамиКнига втораяПо лестнице цивилизацииГлава 2По лестнице цивилизации(История саламандр)

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

Война с саламандрами
Книга вторая
По лестнице цивилизации
Глава 2
По лестнице цивилизации
(История саламандр)