Читать книгу Искупление кровью - Карин Жибель - Страница 18

Дверь открылась, пропуская Дельбек, а за ней – арестантку, развозящую завтрак.

– Доброе утро, дамы!

Пока мамочка ставила тарелки, Моника подошла к Марианне, простертой у стены.

– С вами все в порядке, мадемуазель де Гревиль?

Марианна глянула на нее ошалело. Будто одержимая.

– Вы не спали? Вы плохо себя чувствуете?

– Нет. Как раз очень хорошо.

– А… Тем не менее ночью у вас был неважный вид.

Марианна поднялась, держась за стену, пряча руки за спиной. Ее все еще шатало.

– Это пройдет, надзиратель, уверяю вас! Но спасибо, что беспокоитесь.

– Так положено, мадемуазель…

Мадам Фантом очнулась от грез, навеянных транксеном; охранница перешла в следующую камеру, а Марианна рухнула на пол. Эмманюэль выбралась из своего логова и склонилась над ней.

– Марианна?

– Отстань…

– Что с тобой было вчера вечером?

– Сказала, отцепись!

– Не стоило бы говорить со мной таким тоном!

Марианна вскочила на ноги, сама удивившись стремительности движения. Мадам Фантом мгновенно попятилась.

– Ты со мной не заговариваешь, ты даже не глядишь на меня! Если подойдешь, я набью тебе морду…

– Но… Что это с тобой такое?

– Заглохни!

Марианна толкнула створку, вцепилась в раковину, лицом к лицу со своим отражением. Ужасающе. Хорошо еще, что она хоть с трудом, но узнала себя. Быстро залатать маску. Вооружиться. Наточить сабли, зарядить стволы. Пробудить в себе монстра! Он недалеко ушел, все время здесь, в своей норе, зализывает раны. Она наполнила раковину холодной водой, погрузила туда голову. Держала там, пока не начала задыхаться. Ночью ей даже не достало сил подмыться. Теперь она растирала промежность яростно, до крови.

– Мне нужно пописать! – раздался за перегородкой умоляющий голосок.

– Отзынь! Сходишь под себя!

Марианна оделась, медленно, в такой-то тесноте. Потом снова уставилась на себя в зеркало, глаза в глаза. Почему я все еще здесь? За что сражаюсь?

Расплачиваюсь. За тех, у кого больше нет ничего. Тех, у кого я отняла жизнь. Или желание жить.

Чувствуя, как многотонный груз наваливается ей на плечи, она стукнула кулаком в стену и снова посмотрелась в зеркало. Мне не оставили ни малейшего шанса, вычеркнули из списка. Из их мира… Но я все еще существую. Я – Марианна. Никто не может меня победить. Слишком много радости им доставит, если я прекращу бой, поддамся, не дождавшись конца! Нет, я не доставлю им такого удовольствия. Меня заточили потому, что боятся меня, того, что есть во мне. И я продолжу внушать им страх. Пока живу, буду угрозой, колючкой в ноге, неизлечимой болезнью.

Она наконец улыбнулась. Маска будто влитая. Монстр опять на ногах, одетый в броню. Готовый наносить удары.

Марианна вышла из туалета, Эмманюэль ринулась туда.

Сев за стол, перед своей тарелкой, Марианна закурила. Желудок скручивало от одного вида хлеба. Но она выпила эрзац-кофе: хотелось чего-то горячего. Она окоченела, и холод шел изнутри.

Мадам Фантом подхватила свой завтрак и поднялась наверх, в укрытие, а Марианна спокойно курила. Но вдруг подскочила, бросилась в уборную. Как раз вовремя: ее тут же вывернуло наизнанку.

Эмманюэль заткнула уши, чтобы не слышать. Ей ни за что не выжить в этом аду. Она оглядела стены, ее окружавшие. Такие тесные. Решетки, колючая проволока. На вышке – часовой с ружьем. И разноцветные пилюли под подушкой. Избавление. Но она вспомнила слова Марианны. Ты не имеешь права, ты нужна твоему сыну. Тома. Первые слезы этого утра пролились, пока Марианна корчилась над унитазом.

Над тюрьмой вставало солнце.

Даниэль открыл глаза. Позже, чем следовало по графику. Схватился за пачку сигарет. Пустая. Дерьмо! Он встал, удрученный. То же бремя, что и накануне, было легче сносить, поскольку он отдохнул ночью. Даниэль спустился в раздевалку. Там его ждала непочатая пачка сигарет, а также горячий душ, без ограничений, вволю. Он простоял под душем двадцать минут. С полотенцем вокруг талии встал перед рядом умывальников. Пощупал подбородок, прикинул, не побриться ли. Нет, женщины не должны видеть следы побоев у него на лице. Жене не понравится, да и ладно. Через неделю он сбреет щетину.

В раздевалку вошел молодой охранник. Недавно поступил в мужской блок. Двадцать пять лет, бакалавриат, диплом пятого уровня. Обречен пожизненно трудиться за зарплату чуть выше минимальной.

– Доброе утро, шеф!

– Привет, Людо…

– Бороду отращиваете?

– Ага… Хочется чего-то нового… А у тебя как дела?

– Неплохо, неплохо…

Он не умел врать. И не подходил для такой работы, Даниэль это сразу понял. Слишком ранимый, легкая добыча для хищников.

– Справляешься?

– Да… бывают трудные дни, но…

– Как-то надо зарабатывать на хлеб, верно?

– Именно так! – подтвердил парень, печально улыбаясь. – Но, надо признаться, к этому трудно привыкнуть… Там такая скученность… Они буквально друг у друга на головах!

– Ну, это старая песня!

Новым как раз было то, что салаги проходили подготовку четыре месяца вместо восьми. Шестнадцать коротких недель перед тем, как их выведут на арену, на съедение львам. Тем, кто переполнял клетки. А также тем, кто имел от этих клеток ключи.

– Вчера была свалка в коридоре, после прогулки… Все набросились на какого-то беднягу. Он был не в себе, знаете ли… Даже не понимаю, почему он сидит в тюрьме… Его место в психушке.

– Как и многим из наших парней! Что ему сделали?

Людо хлопнул дверцей своего шкафчика.

– Пытались отрезать яйца… Пришлось его отправить в больничку.

– Паршивое зрелище, а? – заметил Даниэль.

– Да уж, что говорить… С девчонками, должно быть, легче…

– Не обольщайся! Они бесятся не хуже мужиков, знаешь ли… В целом ведут себя поспокойнее, это правда. Но если закусят удила – берегись! Их труднее призвать к порядку. Когда мужик видит, как подходят три вооруженных охранника, он, как правило, унимается. А девчонка, если разойдется, не боится ничего!

– Неужели? – изумился молодой надзиратель.

– Говорю тебе! Вот вызовут тебя для подкрепления в женский блок, сам убедишься.

– Особенно если нужно будет усмирить Марианну де Гревиль! – рассмеялся Людо.

– Ты уже наслышан о Марианне?

– О да! Говорят, если она заведется, ее можно удержать только вчетвером! Говорят даже, что директор выдал вам электрическую дубинку специально для нее! Она что, атлетка?

– На вид не такая и мощная! – отвечал Даниэль с улыбкой. – Даже не скажешь, что она была когда-то чемпионкой по карате. Крутая девчонка! Круче большинства парней… Даже сорок дней в карцере ей нипочем.

– Вот это да… Она хорошенькая?

– Недурна…

Почистив зубы, Даниэль надел чистую униформу. Наконец-то почувствовал себя в силах встретить новый день в тюрьме. Попрощался с молодым коллегой, про себя пожелав ему как можно скорее сменить работу. Поднимаясь наверх, столкнулся с первой группой женщин, которые спешили к душевым в сопровождении Жюстины.

Он поздоровался с арестантками, те ответили хором:

– Доброе утро, начальник! Не хотите пойти с нами в душ?

Он улыбнулся и продолжил свой путь. Проходя мимо сто девятнадцатой, отвернулся. Срочно требовалось выпить кофе. Чтобы смыть последние следы.

8:30 – камера 119

Эмманюэль удалилась в «ванную комнату класса люкс».

Марианна, растянувшись на койке, наслаждалась краткими мгновениями одиночества. Она себя чувствовала лучше. Более чистой. Снова в броне. Дверь камеры открылась, ее охватил страх.

Но это была всего лишь Жюстина.

– Доброе утро, Марианна. Как ты?

– Хорошо.

– Я принесла тебе кое-что, – шепнула охранница, протягивая пластиковый пакет.

Марианна трепетала, как ребенок, разворачивающий подарок на Рождество. Дезодорант, душистое мыло, крем для депиляции, черная футболка и несколько пробников с духами.

– Класс! – обрадовалась она.

– Всегда пожалуйста.

Жюстина рисковала местом. Марианна об этом знала. Она чмокнула охранницу в щеку, с несколько чрезмерным пылом. Жюстина рассмеялась, чтобы скрыть неловкость.

– Как твои болячки?

– Очень хорошо, к несчастью.

– Пойдешь сейчас на прогулку?

– Да. Пожалуй, пойду…

Эмманюэль вылезла из своей норы, Марианна спрятала пакет под матрас.

– Здравствуйте, мадам Оберже. Как вы себя чувствуете?

Мадам Фантом пожала плечами и снова залезла на койку, досыпать после антидепрессантов.

– Марианна, ты не выйдешь со мной на минутку? Нужно поговорить…

Заинтригованная, та вышла следом за надзирательницей в коридор.

– Уверена, что с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросила Жюстина. – Моника говорит, ты проплакала всю ночь, а вечером у тебя был припадок…

– Со мной все в порядке, – отрезала Марианна безапелляционным тоном.

– Но что все-таки произошло?

– Ничего особенного, не стоит и говорить.

– Ладно, как хочешь… Я… А как дела с сокамерницей?

– С сокамерницей?

– Надеюсь, ты не станешь и впредь изводить ее…

Марианна закусила губу, понурила голову. Какой стыд, опять. И фраза, навсегда запечатлевшаяся в мозгу. Маленькая дрянь, которая рада измываться над бедной беззащитной женщиной… Думаю, это называется трусость. Худшее из оскорблений. Марианна знала за собой множество недостатков. Но трусость…

– Я тебя разочаровала, да? – сконфуженно прошептала она.

– Ну… Я от тебя такого не ожидала, надо признаться.

– Просто… Просто мне трудно снова находиться с кем-то в одной камере… Невыносимо.

– Это я могу понять. Но мадам Оберже тут ни при чем.

– Да уж…

Жюстина вздохнула:

– Еще я хотела сказать, что занялась твоей записью.

– И что? – спросила Марианна с надеждой.

Она попросила Жюстину записать себя в разные программы: карате, бодибилдинг, живопись. Она никогда не рисовала, но выбор был ограниченный. Акварель или шитье. Она все же предпочитала иголке кисточку! Еще она ходатайствовала о предоставлении ей возможности работать внутри тюрьмы. Так она могла бы приобретать по паре-тройке вещичек в месяц. Она уже видела у себя плеер, диски. Или маленькую электрическую плитку, готовить чай. Или даже какие-то обновки. И дурь… Конец поставкам.

– Ты в листе ожидания, – объявила Жюстина.

Марианна не сумела скрыть разочарования. Мгновенно развеялись мечты.

– Ерунда все это! Просто они не хотят меня, только и всего!

– Нет, Марианна. На всех заключенных не хватает работы, и в мастерских немного мест… Но твоя очередь придет, потерпи.

– Ты права! Куда мне спешить! Времени у меня хоть отбавляй!

– Я не это хотела сказать… Я буду только рада, если тебе дадут работу, сама знаешь. Даже если за нее платят гроши, тебе будет чем заняться. И ты сможешь купить себе какой-то минимум вещей, даже питаться получше!

– Похоже, к тому времени я помру с голодухи.

– Твой черед наступит, поверь. Кого-то выпускают, и место освобождается…

– Ага, я и забыла, что отсюда кого-то выпускают… Во всяком случае, спасибо, что занялась этим.

10:30

Стадо сбилось в коридоре, готовое идти на выпас. Марианна вышла из камеры, чтобы влиться в когорту. И с изумлением заметила, что следом идет Эмманюэль. Робкое, растерянное животное прибилось к ней.

– Не липни ко мне! – рявкнула Марианна.

Жюстина с Моникой открывали последние двери, женщины пускались в разговоры. Одни болтали громко, другие вполголоса. Радовались, что снова собрались все вместе. Группа постояла еще несколько минут, потом прозвучал приказ двинуться к псевдосвободе.

Яркое, щедрое солнце встретило их у выхода: толпа рассеялась по асфальтированной площадке. Марианна присела на последнюю ступеньку, сразу же закурила. Эмманюэль сделала попытку приблизиться, но сокамерница повернулась к ней спиной. Та, смирившись, осмелилась ступить на незнакомую почву. Марианна смотрела, как она совершает свой первый круг по двору, и все внимательно за ней следят. Охранники, заключенные. Все говорят о ней. Не сводят с нее глаз. Люто ненавидят.

Ты огребешь, мадам Фантом…

Даниэль показался на верху лестницы. Спустился, пристроился рядом с Марианной, которая тут же собралась сбежать. Но он крепко схватил ее за руку, грубо усадил обратно.

– Почему бежишь от меня? Как ты вообще?

– Прекрасно!

– Тем лучше… Мадам Оберже вышла?

– Она перед тобой… Ослеп ты, что ли?

– Вижу, ты в отличной форме, красавица! – тихо рассмеялся он. – Хотя мне известно, что ты не так-то много спала…

Он закурил, она растоптала окурок. Вдавила его в асфальт.

– Не спалось. Бывает, знаешь ли, бессонница!

Он хотел признаться, что сожалеет, что не хотел причинить ей боль. Что и сам страдал тоже. И все-таки лучше не выказывать чувств. Не признаваться. Держать эту горечь при себе. Он добился победы, не стоит давать слабину, выставлять напоказ угрызения совести. Но таким триумфом лучше не гордиться чрезмерно.

Не слишком давить, оставить ворота открытыми для почетного отступления.

– Ты сама во всем виновата, – продолжил он. – Я о вчерашнем вечере.

Будто электрический ток пропустили через каждую мышцу – вот что ощутила она. В плоть ее словно вонзились сотни рыболовных крючков, раздирая нервы при малейшем движении. Болезненно до крайности.

– Не произошло ничего особенного, – ответила она, ни разу не запнувшись.

– Произошло. И я бы хотел, чтобы все случилось по-другому. Предпочел бы не причинять тебе боль.

Он продолжал следить взглядом за Эмманюэль, а та продолжала разглядывать колючую проволоку на стене. Грязь, скопившаяся внутри, понемногу рассасывалась. Но возникало странное, давящее ощущение.

– Ты не причинил мне боли. Это был торг, вот и все. Никто не в состоянии причинить мне боль.

Она снова попыталась встать, Даниэль не позволил. Удержал за пояс джинсов. Не вырвешься.

– Надеюсь, это не повторится, – заключил он. – Надеюсь, ты все поняла.

Она взглянула ему прямо в глаза. Почему всегда такое впечатление, будто перед ней расстилается горизонт? На ярком солнце голубизна просто светилась волшебным светом.

Ему нелегко было скрыть волнение. Такие черные и в то же время такие выразительные…

– Я видел.

– Видел? Что? Когда?

– Этой ночью. Видел, как ты плакала. Видел, как опустилась на пол.

Она мгновенно отвернулась:

– И что? Ты доволен? Увидел Марианну плачущей… Ощутил, надеюсь, свое превосходство.

– Нет. Только не в тот момент…

Слова вонзались стальными крючьями в кожу. Не поддавайся, Марианна.

– Что ты мне хочешь сказать, в конце-то концов?

– Повторяю: я сожалею о том, что все вот так получилось. Что я причинил тебе боль…

– На хрен твои сожаления! И я вовсе не из-за тебя пустила слезу. А теперь отстань. Я хочу немного пройтись.

Он послушался, она тотчас вскочила. Он смотрел, как она с кошачьей грацией уходит прочь. Нет, она не то что другие. Хотел бы он сам быть таким сильным.

Марианне хотелось бегать. Наносить удары. Когда весь двор был в ее полном распоряжении, она себе доставляла такое удовольствие. Но сейчас, среди толпы, она предпочитала затеряться, не высовываться. Сунув руки в карманы, она всего лишь шла, любуясь на ВМ, которая делала отжимания, ни на кого не глядя. Пока Джованна со своей бандой не преградила ей путь.

– Привет, Гревиль! Что это с тобой случилось? Взбучку задали, да?

Марианна попыталась уклониться, но круг сужался. Уже как будто не хватало кислорода. Она разглядела Джованну, подумала вдруг, что та похожа на гиену.

– Не хочешь поболтать, милочка?

– С тобой не хочу.

– Да ну? Это твоя соседка тебя разукрасила?

Свора загоготала: в самом деле гиены, ни дать ни взять.

– А по-твоему, кто? – спросила Марианна, презрительно улыбаясь.

– По-моему, это надзиратели тебе напомнили, как следует себя вести!

– А по-моему, так шла бы ты в задницу.

– Эй, погоди, милочка, не ерепенься! Хочу предупредить, что мы скоро займемся твоей маленькой подружкой…

Марианна вздохнула. Закурила, пустила дым прямо в лицо сопернице.

– Нет у меня здесь никаких подружек.

– Как же нет! Ты с ней живешь бок о бок круглые сутки! С той помешанной, знаешь ли, которая поубивала своих малышей… Раз ты побоялась сама ею заняться, мы это исправим.

– Мне-то до этого какое дело?

– Ее прищучат на обратном пути. Ты с нами?

– На меня не рассчитывайте!

– Кишка тонка, да? Обделалась со страху?

– Что такое страх, я не знаю, милочка. Увы!

Джованна грубо, зловеще расхохоталась. Потом сплюнула:

– Да неужели! Ты боишься, что начальник снова задаст тебе жару!

– Больше боюсь помереть со скуки, слушая тебя…

Гиену обескураживало хладнокровие, выбивали из колеи меткие ответы соперницы.

– Раз ты не с нами, значит на ее стороне! – заключила она.

– Это всего лишь значит что я не люблю, когда вдесятером бьют одного.

– Ну а мы не любим мерзавок вроде нее!

– Это ваша проблема, не моя.

Марианна оттолкнула одну из стаи и наконец продолжила путь. Разглядела мадам Фантом на другом конце двора, и у нее как-то странно засосало под ложечкой. Ее прибьют, она не сможет сопротивляться… Ну и что? Не моя проблема.

Марианна подошла к ВМ, которая сворачивала свою одиннадцатичасовую папиросу. Уселась рядом с ней по-турецки, откинула голову на решетку.

– Чего хотели от тебя эти стервозы?

– На понт брали.

– Думаю, они собираются напасть на ту женщину, которая ходит одна, вон там. Худая, словно только что из концлагеря…

– Да. Они хотели, чтобы я посодействовала.

ВМ вопросительно взглянула на нее.

– Я отказалась, конечно, – разъяснила Марианна. – Мы с ней сидим в одной камере.

– А… Ты поэтому отказалась?

– Нет! Суд Линча не по мне. Если мне нужно с кем-то свести счеты, я бьюсь один на один.

– Хорошо сказано! У нее нет шансов. Почему они на нее взъелись?

– Она убила своих детей.

– Понятно! – откликнулась ВМ, с наслаждением делая первую затяжку.

– Она мне все рассказала. Бедная женщина, знаешь. Вовсе никакое не чудище… Она хотела забрать их с собой на небо! Бедная дурочка…

– Ты будешь ее защищать?

– Еще чего! Пусть подыхает, мне все равно! К тому же и камера опять достанется мне одной!

– К тебе незамедлительно подселят другую! – рассмеялась ВМ.

– Верно, ты права. Эта, по крайней мере, все время дрыхнет!

– Таблетки?

– Ага. Лошадиные дозы! Я зову ее Зомби! Правда, она похожа на зомби?

ВМ кивнула, улыбаясь.

– Взгляни на них, – продолжала она серьезным тоном. – Подстерегают добычу. Как дикие звери…

Марианна вгляделась в толпу. В воздухе чувствовались электрические разряды. Как перед грозой.

– Я нахожу это мерзким, – добавила ВМ. – Все в курсе того, что бедная женщина станет жертвой, и все заранее ликуют! Только она одна до сих пор ни о чем не подозревает… Тупоголовое, слепое стадо… меня всегда тошнило от этого.

Они смотрели, как мадам Фантом понуро ходит по двору, одна среди толпы.

– Это ключники избили тебя? – вдруг спросила ВМ.

Марианна покачала головой:

– Я немного помяла Зомби и врезала начальнику… Им это не понравилось!

Незачем уточнять, что Даниэль один поколотил ее. Лучше распустить слух, будто против нее выставили целый эскадрон. Сберечь репутацию.

– Тебя когда переводят?

– Не знаю. Думаю, директор из кожи вон лезет, чтобы поскорее от меня отделаться. Гревиль и я в одной тюрьме – это не дает ему спокойно спать!

Марианна развеселилась. Снова почувствовала себя сильной. Минуты проходили за разговором, никто не приближался к ним, никто не осмеливался. Разве что костлявая фигура Эмманюэль замаячила перед глазами.

– Ты нам солнце загораживаешь! – буркнула Марианна.

– Сигаретки не найдется?

Марианна испепелила ее взглядом. Зомби еще и курит?

– Размечталась! Хочешь сигаретку – плати!

Эмманюэль продолжала смотреть на нее глазами побитой собаки, но Марианна отвернулась. Тогда ВМ свернула папиросу, раскурила ее и протянула Эмманюэль.

– Спасибо! Меня зовут Эмманюэль Оберже…

– Я – ВМ.

– Еще раз спасибо.

– Не за что. Береги себя, Эмманюэль.

Мадам Фантом удалилась. Марианна с облегчением вздохнула:

– Почему ты ей дала папиросу?

– Разве ты не знаешь старый обычай, Марианна? – удивилась ВМ и как-то странно улыбнулась. – Последняя папироса приговоренного…

Заключенные поднимались по высоченной железной лестнице. Шествие открывала Жюстина, Даниэль был замыкающим. Марианна и ВМ шагали бок о бок под оглушительный грохот сотен ног, топающих по металлу. Эмманюэль шла в трех метрах от них. Ее, хотя она этого и не знала, уже окружали ее будущие истязатели. Спектакль вот-вот должен был начаться, некоторые даже проталкивались в первые ряды.

Джованна перешла в атаку. Подойдя к Эмманюэль сзади, надела ей на голову черный пластиковый мешок, стиснула затылок и толкнула вперед. Тесный круг тотчас же накрыл ее, словно свинцовой крышкой. Гиена оттянулась по полной. Била ногами в живот, по ребрам, пока другая из банды прижимала жертву к ступеньке размозженным лицом. Каблуками по позвоночнику. По ногам, между ног. Толкотня, крики. Ликующие возгласы. Джованна взялась за голову Эмманюэль обеими руками и трижды со всей силы приложила лицом о стальную ступеньку, после чего наконец выпустила добычу.

Гиены снова заняли свое место в шеренге. Все произошло очень быстро. За минуту с небольшим. Даниэль, поняв, что наверху творится неладное, работал локтями, расталкивая толпу, прыгал через три ступеньки. Слишком поздно.

– Черт! – крикнул он, склоняясь над Эмманюэль.

Он перевернул тело, осторожно стянул мешок, обнажая красноватую массу, посреди которой виднелись глаза, и в них запечатлелась дикая боль, недоумение и страх. Может быть, навсегда. Она не плакала, не стонала. Лежала в луже собственной крови, скрестив на груди руки. В мертвой тишине.

Моника, чуть не задохнувшись, прибежала на место преступления.

– Разведите всех по камерам! – громко приказал он.

Жюстина тоже спустилась помочь коллеге, а начальник тем временем звонил в санчасть, требовал носилки и врача.

Марианна, вернувшись в стодевятнадцатую, закурила сигарету. Она улыбалась, наслаждаясь моментом. Как хорошо снова остаться одной…

Камера 119 – 15:00

Проснувшись по какому-то наитию, Марианна быстро повернулась и увидела перед собой Даниэля, который сидел у стола. Не сводил с нее глаз, светящихся лазурью.

С каким-то стальным оттенком в данный момент.

– Я тебя напугал? Ты так хорошо спала, что будить не хотелось…

– Давно ты здесь?

– Добрых десять минут.

– Зачем пожаловал?

Он встал под окном, как всегда, открытым.

– Пришел сообщить новости о мадам Оберже…

– Мне не интересно! – буркнула Марианна, снова опускаясь на подушку.

Даниэль вдруг схватил ее за руку и без церемоний стянул с койки. Марианна вскрикнула от боли, он же силой усадил ее на стул. Сам встал позади.

– Кто? – осведомился сухо.

Марианна расхохоталась:

– Так ты для этого пришел? Ошибся дверью, амбал!

Даниэль надавил ей на плечи, склонился к ней и тихо сказал на ушко:

– Не называй меня так.

– О’кей, амбал!

Он надавил сильнее.

– Эй! Мне больно! Прекрати!

– «Прекрати» – кто?

– Начальник…

Он ослабил хватку, но рук не убрал.

– Кто это сделал, Марианна?

– Не знаю!

– Ты шла на расстоянии трех метров, когда это случилось… Ты не могла не видеть, кто напал на мадам Оберже.

Он уселся напротив, вытащил сигарету из пачки. Марианна окрысилась:

– Эй! Это мои сигареты!

– Помолчи! Если ты мне не поможешь, я в конце концов поверю, что это ты избила бедную женщину…

Марианна выкатила глаза:

– Ни в какие ворота не лезет! Ты прекрасно знаешь, что это не я!

– Да, знаю. Это не в твоем стиле. Но у тебя очевидный мотив, ведь ты уже набрасывалась на нее и не хотела делить с ней камеру… Дисциплинарный совет не замедлит признать тебя виновной, – холодно заверил он. – Тем более что некоторые заключенные тебя обвиняют…

– Что?! Да мне это снится!

– Нет, красавица, не снится! Я уже получил на тебя три свидетельских показания. Сам-то я уверен, что ты здесь ни при чем, Марианна. Но если ты не поможешь…

– Вот гадины! Какая подлянка!

– Тебя могут отправить в карцер на сорок пять дней, а потом ты предстанешь перед судьей. За такой фокус тебе прибавят как минимум год. Учитывая состояние мадам Оберже… Ты знаешь, кто это сделал, и я тоже. Но мне нужны свидетельские показания.

Марианна встала, покружила по камере. Держа в карманах сжатые кулаки.

– Почему я? А? На лестнице было много народу!

– Другие слишком боятся Джованны. Ты – нет.

Марианна горько усмехнулась:

– Вот оно что! Если меня поколотят в душевой, будет не так жаль!

– Ты умеешь защищаться…

Она положила руки на стол. Поглядела ему в глаза:

– Все верно: той скотины я не боюсь. Но я не стукачка. Ты ошибся адресом, шеф! Я никогда не дам показаний для суда. Ты зря теряешь время.

– Тогда ты сама окажешься на скамье подсудимых. Санчес требует найти виновного.

– Виновные – вы! Вы знали, что на нее идет охота, и ничего не сделали, чтобы ее защитить! Все пустили на самотек, позволили ее, безответную, измочалить, даже мизинцем не пошевелив!

– А ты? Ты пошевелила мизинцем?

– Я не нанималась. Мне не платят за то, чтобы я за вас делала вашу работу!

На девяти квадратных метрах надолго установилось молчание.

– Что с ней, с Эмманюэль? – вдруг спросила Марианна.

– Ее отвезли в больницу. Множественные переломы: носа, нижней челюсти, надбровной дуги. Нескольких ребер… Черепная травма. Почти все зубы выбиты. Можешь пока жить спокойно…

Марианна закрыла глаза.

– Раз у тебя с ней контры, почему не дать показания?

– Нет ничего такого! – соврала Марианна.

– Неправда! Я начинаю тебя узнавать, видишь ли.

Даниэль подошел. Они стояли рядом под окном.

– Ты не можешь так со мной поступить, – прошептала Марианна. – Повесить на меня это дело, когда я ни сном ни духом…

– Ошибаешься. Мне ничего не стоит.

– Неправда! Я тоже начинаю тебя узнавать…

Даниэль вздохнул, сознавая свое поражение. Вообще-то, направляясь сюда, он и не питал особых надежд. Просто хотел попробовать.

– Я не стану помогать тебе, Даниэль. Иначе моя жизнь превратится в ад. Они и меня отправят в больничку. Хоть я и умею драться, меня в конце концов прижмут. Всей толпой пойдут на меня одну, если надо. Стукачей мочат в первую очередь…

Марианна повернулась к нему:

– Мне очень жалко Эмманюэль. Но здесь каждый сам за себя. У меня пожизненное. Это и так тяжело. Я не хочу, чтобы меня вдобавок считали сукой. Издевались надо мной, вымещали на мне свои обиды. Позорили… Надеюсь, ты не сыграешь со мной такую шутку. А если и сыграешь, я буду молчать. Не выдам никого. Разве только поквитаюсь с девками, которые дали против меня показания. Но ты это тоже знаешь… Иногда ты можешь быть жестоким. Но ты справедлив. Я тебе доверяю.

Эту похвалу он воспринял всем сердцем. Взглянул на Марианну: та глаз не сводила с пустой койки Эмманюэль. Так близко. Слишком близко. Даниэль прижал ее к себе, она вся напряглась в его объятиях. Но он не отпускал, и Марианна смирилась, положила голову ему на плечо.

– Ты и правда начинаешь узнавать меня, красавица… Сам не знаю, зачем я это затеял. Наверное, просто хотел увидеть тебя… Ты была так красива во сне…

Марианна улыбалась, хотя ей и было страшно. Страшно начинать снова. В его объятиях так хорошо. Дать себе волю, вдыхать этот мужественный запах. Позволить себя утешить. Знать, что ты желанна.

Она проклинала себя. Ненавидела свою слабость, напрасно звала на выручку монстра. Даниэль коснулся губами ее шеи, и она утратила власть над собой. Закрыла глаза, сдалась без боя. Приняла очевидное.

– Я тебя хочу…

Эти слова громко отдавались в ушах. Звучали громко-громко. Ей бы хотелось, чтобы Даниэль их повторял до бесконечности. Он запустил руки под футболку, сладкий ожог по спине, раздирающий призыв в лоне. Они вот-вот поддадутся. Снова забудутся, в очередной раз.

Ключ в замочной скважине – словно холодный душ. Они едва успели разомкнуть объятия. Жюстине показалось, что она помешала. Даниэль предупредил, что пойдет колоть Марианну. Жюстина могла подождать, пока он вернется, но что-то заставило ее нарушить их тет-а-тет. Ее обуревали сомнения. Вдруг Даниэль снова применит насилие? Он был в ярости после утреннего инцидента… Она успокоилась, увидев Марианну стоящей посреди камеры с вытянутым лицом.

– Извините… Я за тобой, Даниэль.

– Что случилось?

Он держался за стойку кровати; Марианна с наслаждением воображала, как припекает ему между ног неутоленное желание.

– Только что звонили из больницы… У мадам Оберже была остановка сердца. Внутреннее кровотечение.

– Черт! – пробормотал начальник.

– Она… Она умерла? – робко спросила Марианна.

– Нет, – отвечала Жюстина. – Ее удалось вернуть…

Удивительно: Марианна почувствовала облегчение.

– Тебе нужно идти, Даниэль. Санчес только что приехал, он нас ждет…

Жюстина исчезла. Даниэль взял в ладони лицо Марианны.

– Придется потерпеть, но ты ничего не потеряешь! – шепнул он тоном настоящего мачо, так что Марианна расхохоталась.

Даниэль перед уходом поцеловал ее. Она вернулась под одеяло продолжать сиесту. Но перед тем как заснуть, позволила себе одинокое наслаждение. Достигла вершины в тот момент, когда поезд 15:25 прогрохотал за колючей проволокой.

Войдя в комнату надзирателей, Даниэль испепелил Монику взглядом.

– Я приготовила кофе, хочешь? – предложила Жюстина.

Он покачал головой и сел напротив Дельбек. С самого утра у него не было случая с ней переговорить. Теперь он пытался обуздать гнев.

– Можете объяснить, где вы были во время нападения на Оберже?

Радиомолчание. Он грохнул кулаком по столу, обе надзирательницы подскочили. Чашка с кофе опрокинулась.

– Где вы были? – заорал шеф.

– Я зашла в раздевалку, – призналась Дельбек с удрученным видом. – Мне нужно было кое-что забрать из шкафчика. Меня не было тридцать секунд…

– Тридцать секунд? Этого хватило, чтобы Джованна и ее банда забили до полусмерти мадам Оберже! – заревел он, вставая.

Его стул опрокинулся, загрохотал по плиточному полу. Моника вновь подскочила.

– Я рассчитывал, что вы идете посередине колонны! – продолжал он. – Ведь именно это предполагалось?

Она не посмела ответить.

– Я вам задал вопрос, мадам Дельбек!

– Да. Именно это предполагалось.

Шеф закурил сигарету, но кашлять она остереглась. Даниэль заметил, что у нее дрожат руки, а глаза полны слез.

– Что вам так срочно понадобилось забрать из раздевалки?

– Мой… мой сын болеет. Я забыла мобильник в шкафчике…

– Вы могли бы сходить за ним через десять минут, не так ли?

– Да, но… Пришлось бы опять спускаться. Потом сразу развозить обед. Я думала выгадать время.

Шеф вздохнул.

– И что прикажете с вами делать? – спросил он уже не таким зверским тоном. – Составить рапорт о профессиональном нарушении?.. Санчес потребует от нас отчета.

– Знаю, – прошептала Моника, ломая руки.

Даниэль на несколько мгновений задумался, потом обернулся к другой надзирательнице:

– Ты готова соврать, Жюстина?

Та кивнула.

– Хорошо, тогда давайте договоримся, – продолжал он. – Жюстина, ты шла впереди, слишком далеко, чтобы что-то заметить. Вы, Моника, были в конце колонны. Понятно? Меня там вообще не было. Я припозднился, заглянул в раздевалку. Вышел на лестницу, когда избиение уже началось. И не успел его предотвратить. Хотя должен был глаз не спускать с мадам Оберже.

– Нет! – Моника возмущенно затрясла головой. – Я не могу допустить, чтобы вы взяли мою вину на себя!

– Санчес ничего мне не сделает. А вас не пощадит. Так что будет лучше все свалить на меня.

– Нет! – упорствовала Моника. – Я отказываюсь…

– Он прав, – вмешалась Жюстина. – Санчес тебя уволит. А на Даниэля не ополчится. В конце концов, в его обязанности не входит сопровождать заключенных. Это наша обязанность. Он просто помогает нам.

– Ну что, договорились? – перебил ее Даниэль. – Так где вы были, Моника?

– Я… Я была в конце колонны. Я… Я думала, вы где-то выше.

– Превосходно, – заключил он, раздавливая окурок в пепельнице. – Тогда идемте к Санчесу. И перестаньте плакать, Моника. Иначе он что-то заподозрит.

21:45 – камера 119

Марианна, вцепившись в оконную решетку, с улыбкой на губах терпеливо ждала. Отсюда, между двумя строениями тюрьмы, она могла различить краешки светящихся окон и людей за ними. Бегло, едва на несколько секунд. Но все равно это здорово. Она думала об Эмманюэль, которая лежит на больничной койке, пронизанная болью. Эти звери наверняка приковали ее. Одна надежда, что ей скормили обычную дозу таблеток.

А ей, ей самой заполучить бы свою дозу порошка. Но придется ждать до вечера понедельника. Ждать, пока начальник явится урвать себе капельку наслаждения. Снова странное ощущение внизу живота.

Но если ему довольно этой демонстрации силы, а обо мне он и вовсе не думает? Так все и должно закончиться. Главное, не начинать снова.

Однако все ее тело отказывалось подчиняться рассудку.

Что это на меня нашло? Я хуже, чем всякая…

Поезд 21:52 вывел ее из задумчивости. Она перестала бранить себя. Главное – не портить удовольствие, подбирать каждую его кроху.

Состав мчался прямо перед ней, ведать не ведая о темных глазах, умолявших его замедлить ход. Марианну опьянял этот сильный, сладостный грохот. Музыка странствий, приключений. Локомотив как символ свободы. Свободы ездить туда и сюда, которой люди даже не замечают, настолько та от них неотторжима. Марианна различила несколько далеких силуэтов. Смутные формы, не более. Наделенная богатым воображением, она развлекалась, придумывая им лица. Переполняла образами внешний мир, чтобы облегчить одиночество внутри.

Она спустилась на твердую землю, потом свернулась клубком на койке. Закрыла глаза. Вслушивалась в далекий гул, продлевала наслаждение. Поезд все-таки уходил. Но ей удалось зацепиться, проникнуть в вагон. Жаль, что нечего вколоть в вену. Было бы слышно лучше. Дольше.

Пусть они придут, Марианна. Из тенистого сада воспоминаний случай старательно выкопал одно. Марианна не выбирала. Оно навязывалось само.

Централ Р., затерянный среди полей.

Целая камера для нее одной. Клетка, весь день открытая: у нее даже были ключи. Можно выйти во двор, когда заблагорассудится. Никакого сравнения с арестным домом.

Дикие звери на полусвободном положении.

Только внешние стены их отделяли от мира. Воображаемая свобода. Библиотека, спортзал, кафетерий. У Марианны снова перед глазами каждый квадратный метр этой тюрьмы для отбывающих длительный срок. Будто прокручивается старый фильм, немного поблекший. Она взяла сигарету и погрузилась в прошлое.

Лицо. Сцена. Былая рана, еще не затянувшаяся…

…Она во дворе болтает со своей подружкой Виржини. Виржини – классная девчонка. Всегда готова любому помочь. Искренняя улыбка, капелька грусти в глазах. Она убила из-за любви. Парня, которого слишком любила или который недостаточно ее любил. Это точило Виржини изнутри, но она никогда ни о чем таком не говорила. Двенадцать лет, чтобы искупить вину. Вся жизнь, чтобы примириться с собой.

Они хихикают, словно две школьницы. Воображают, будто расположились позагорать на мостике корабля. Посреди безбурного океана. День выдался солнечный. Такие выпадают редко, и они пользуются вовсю. Греются, будто ящерицы на камне. Им почти хорошо, они забывают, где на самом деле находятся. Можно убежать далеко, слыша хрустальный смех Виржини. Способный расколоть даже мрачные стены тюрьмы… Все это длится, пока не является та, другая. Другая – это Франсуаза. Дрянь, одной породы с Маркизой. Служить палачом – ее истинное призвание. Она не щадит себя, не жалеет сил, всю душу вкладывает в то, чтобы сделать участь заключенных еще более тяжкой. Неприятное лицо, источающее злобу крупными каплями.

– Вам что тут, пляж?

Все потому, что Виржини подняла футболку до середины живота. Чтобы, как она говорит, поймать побольше ультрафиолета. Виржини, глазом не моргнув, оправляет одежду. Отпускает одно-единственное замечание. Шутливое, немного насмешливое по поводу болезненной бледности Франсуазы. Марианна точно не помнит слов. Но в них явно не было злобы. Однако вертухайка оставила свое чувство юмора в раздевалке. Или в материнской утробе. Вся вспыхнула, подскочила, будто оса ее укусила под хвост. Поносит Виржини, угрожает ей. Карцером, одиночкой. Размазывает ее по стенке. Не унимается, всемогущая в своей униформе исправительного заведения, толкает ее, трясет. Вгоняет в ужас. Напугать Виржини нетрудно. Она – послушная девочка, умудренная, раненая. Насквозь пронзенная своей виной. Марианна присутствует при пытке, видит, как ее подружка опускает глаза, разражается наконец слезами, не выдержав нападок скотины в униформе. Тогда у Марианны что-то вызревает внутри. Как тогда, в поезде. Что-то вроде паразита, который пожирает печень, пускает корни в животе и добирается до мозга. Целиком овладевает ею.

Она отстраняет Виржини, становится перед надзирательницей, которая орет с пеной у рта, словно взбесившийся зверь.

– Кончила капать нам на мозги?

Вертухайка попятилась, остановленная в своем порыве. Марианна – это вам не Виржини, это чистой воды угроза. Заклятый враг. Ведь она и на Виржини нападает, чтобы задеть Марианну. Изводит ее без конца. Без малейшей передышки. Девяносто дней карцера за год. Благодаря ей, Франсуазе. Месяц за месяцем она преследует одну цель: укротить Марианну. Сломить ее, уничтожить. Преследования, бесконечные досмотры. Она часами стоит нагишом, выпятив зад. Все, чтобы унизить ее. Каждодневные придирки, на первый взгляд незаметные, которые накапливаются неделя за неделей. Оскорбления, взгляды. Зажигающийся ночью свет. Иногда каждые десять минут. Просто чтобы не дать ей спать. Чтобы свести с ума.

Она неглупа, Франсуаза. Никто не подозревает о том, как она истязает заключенных. Она умеет манипулировать людьми, ее любит начальство и уважают подобные ей.

Стоит прекрасная погода. Ярко светит солнце. Не зря Виржини хотела подставить свою кожу под его лучи. Прекрасный день для того, чтобы все это прекратить. Освободиться. Забыть обо всем, рискнуть. Не думать о последствиях.

– Весь год ты доставала меня, гадина… И на этот раз достала…

Виржини пытается удержать ее, заставить отступиться. Даже не узнает свою подругу. Марианна отталкивает ее, та валится с ног. Наступает на Франсуазу, которая продолжает пятиться. Зовет на помощь. Марианна хватает ее за грудки, наносит мощный удар головой. Такой, что и у барана треснет башка. Потом все происходит мгновенно.

Отыграться за все, что она заставила испытать. Убить ее. За все пакости. За месяцы ежедневных мучений.

Франсуаза валится на землю, под ноги Марианне, из носа фонтаном хлещет гемоглобин.

Она, Франсуаза, думала, что у нее есть власть. Она ошибалась. Нет у нее такой власти, как у Марианны. Которой нечего терять.

Марианна поднимает ее, швыряет о стену. Затылок разбит. Заключенные присутствуют при казни безмолвно, не шевелясь: как долго они надеялись, что кто-нибудь когда-нибудь предъявит счет, пожертвует собой, чтобы избавить их всех от истязательницы; будет настолько безумен, чтобы совершить непоправимое.

Подкрепление запаздывает, Франсуаза пытается защититься. Разбивает фаланги пальцев о бетонный блок. Несгибаемый, нечувствительный к боли. Марианны уже нет. В нее вселился монстр, занял ее место. Она бьет по лицу. Только по лицу. Будто хочет уничтожить его, стереть. Охранница держится на ногах единственно потому, что Марианна не дает ей упасть. Марианна, которая чувствует, как ломаются кости, как под сокрушительными ударами один за другим поддаются зубы. Как ноют и кровоточат ее собственные пальцы.

Ну вот, кавалерия прискакала. Но Марианна успевает закончить начатое. Удар по затылку, позвонки разрываются, входят в спинной мозг, как в масло. Она наконец разжимает челюсти, смотрит, как валится жертва. Испытывает сильное чувство, близкое к оргазму. И разворачивается, чтобы встретить новых бойцов. Те, ошеломленные, молча взирают на развороченное лицо своей коллеги и на улыбку Марианны. Их много, у них оружие. У нее нет ни малейшего шанса. Она даже и не пытается сопротивляться. Позволяет себя увести. Не подозревая, что ее ожидает.

…Марианна открыла глаза. Дальнейшее слишком жестоко. Ее тело всегда об этом помнит. Долгие дни средневековых пыток. В самых глухих застенках.

Они ей ничего не спустили. Даже не пытались простить. Или понять. Просто заставили заплатить за содеянное. В ослеплении местью. Но так и не сумели ее сломать. Хотя их было много и они старались изо всех сил. От всей души. Со всей ненавистью.

Она так и не попросила пощады. Не раскаялась.

Так и не выказала перед ними ничего другого, кроме своей нечеловеческой отваги.

Она осталась в живых благодаря вмешательству директрисы заведения. Марианна до сих пор помнила эту женщину, напудренное лицо, склоненное над ней, умирающей. Она ужаснулась, добрая дама. Увидев, на что способны люди, почувствовав в ком-то опасность для себя. Назвав по имени свои страдания, найдя причину всех своих проблем. И разделив между собой ответственность за свои деяния. Не оказавшись один на один со своим преступлением.

Если бы не она, Марианна погибла бы в той дыре. Какая там жалость! Ее спасли, чтобы избежать проблем. Заключенная, которую линчевала свора вертухаев, – источник административных неприятностей. Бумажная волокита, рапорты и прочее.

Она больше не увидела улыбки Виржини. Ни своей камеры. Ни двора. Ее перевели сюда, как только она чуть-чуть оправилась. Как только смогла держаться на ногах, снова обрела человеческое лицо. Как только исчезли последние следы.

Внешне. Потому что внутри…

Марианна взяла сигарету. Ее мысли продолжали стремиться туда, куда она не хотела идти.

…Суд. Второй. Франсуаза как потерпевшая. В инвалидном кресле. Изуродованная. Она больше никогда не сможет ходить. Никто никогда не взглянет на нее, не испытав позыва к рвоте.

Еще десять лет.

Пожизненное плюс десять лет. В этом нет смысла! У меня только одна жизнь, чтобы искупить мои преступления. Или они воскресят меня, чтобы я отсидела эти добавочные десять лет!

Заслужила ли это Франсуаза? Больше никогда не ходить? Лишиться лица? По крайней мере, она больше никого не заставит страдать. Потеряв дар речи, больше не оскорбит никого. Ей остались только глаза, чтобы плакать.

Но поняла ли она, за что принимает муку? Осознала ли свой грех?

Марианна силилась стереть ее образ. Снова и снова, еще раз. Даже искалеченная, Франсуаза все равно находила способ портить ей жизнь. А я? Мне и не светит свобода – разве я заслужила это?

Мне всего двадцать лет. Двадцать лет бывает только раз в жизни, больше не будет никогда.

Горло перехватило, показались слезы. Она пыталась найти забвение во сне. Но ею овладело смятение. Впридачу к отчаянию. Отличное сочетание для бессонницы…

Она вернулась в централ. В последний раз услышала смех Виржини. Держись, моя Виржини. Ты выйдешь раньше, чем мне исполнится тридцать лет. Ты сможешь снова полюбить, загорать сколько захочется, голышом, если приспичит! Сможешь сесть на корабль, о котором мы так мечтали, и дремать на мостике, под ярким солнцем. Я никогда ничего этого не смогу. Я ничего в мире не видела. Ничего. И никогда ничего не увижу. Только сумрак будет окружать меня.

Виржини удалилась со звонким смехом. Растворилась вдали. Другие заняли ее место. Даниэль, Эмманюэль. Трое полицейских из комнаты свиданий.

Их пустые обещания лучше забыть. Они не вернутся. Да и вообще, то была ловушка, в которую не стоило попадаться.

Мадам Фантом жаждала смерти, она на верном пути.

Оставалась проблема с Даниэлем. То, что произошло между ними, не должно повториться. Это ослабляет меня, а меня ничто не должно ослаблять. Прошлой ночью этот тип, этот грязный тип обошелся со мной как с последней тварью. А я попалась, несчастная дура. Как ты можешь так быстро ему простить? Забыть боль, которую он тебе причинил? Только оскорбляя себя.

Да и боль ощущалась живо. Свернулась в животе ядовитой змеей. Тогда почему? Почему я не могу просто его ненавидеть?

Поезд 22:13 набирал скорость. Пел единственную колыбельную, несущую избавление. Она наконец забылась. Тихо заснула. Одну руку положив на живот, другой вцепившись в подушку.

Даже среди ночи она боялась утонуть. В прошлом или в будущем.

Когда-нибудь я сяду на поезд. Может быть, в другой жизни.