Читать книгу На краю одиночества - Карина Демина - Страница 9

Проснулась Анна ближе к полудню.

Потянулась. Перевернулась на живот. Улыбнулась самой себе, провела пальцами по лицу, стирая эту улыбку. Ни к чему…

Солнце проникало сквозь полог листвы, заставляя ветви тянуться к свету. Стекла оранжереи дробили его на осколки, и казалось, сам песок светился. Впрочем, температуру пришлось понизить и открыть духовые окна, впуская поток прохладного воздуха.

Она смахнула испарину со лба.

Проверила воду в искусственном ручейке, из которого поднимались тяжелые ветви коряг. Присаженный на них мох разросся, и в нем скрывались темные бусины бульбофиллумов. Над самой водой раскрылись треугольные цветы масдеваллий. Они покачивались, словно перешептывались. Анна убрала несколько отмерших листьев, отметив, что в принципе пару растений можно будет разделить без особых проблем. А вот дракулам было явно жарковато, хотя лето только-только началось.

Движение она ощутила спиной.

– Арвис? – Анна убрала сухие плети сребролистника в корзину. – Доброе утро. Вернее день. Сбежал?

Мальчишка дернул плечами.

– Сбежал. Люди злые, – сказал он, усаживаясь на тропинку, и, протянув руку к плевроталлису, что обжил россыпь камней, замер, будто задумался. – Убить хотят.

– Тебя?

Он ткнул пальцем в иглообразный лист и вздохнул:

– Всех. Боятся. Почему, когда люди боятся, они хотят убить?

– Понятия не имею. – Анна вытерла руки. – Но быть может, вам и вправду стоит уехать? У меня есть дом, там хватит места для всех.

– И они боятся. Меня. Я слышал. Илья говорит, что меня надо кончить, пока я пасть не открыл.

Анна зажмурилась.

Никуда не делось солнце. И свет не исчез. Только легкость пропала.

– Но его не слушают. Пока. Я молчу. Они думают, я все еще дикий и говорить не умею. Я думаю, что пусть они думают. Я умею говорить, но не стану. Я понимаю.

Он склонил голову набок и продолжил:

– Они думают, что их секреты плохие. Но я знаю, что есть очень плохие секреты. Такие, которые… когда то существо сидело внутри, я видел… всякое. У тебя кровь нехорошая.

– И не только кровь. – Анна поднялась и отряхнула брюки. – Идем к лилиям? Я давно к ним не заглядывала.

Арвис тут же вскочил. Кажется, к лилиям он готов был бежать. И от шубы отказался. Только остановился на пороге, закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Замерзнешь, – заметила Анна.

– Нет. Хорошо.

Снег захрустел под ногами. Арвис остановился. Присел. Сунул пальцы в припорошенный снегом куст. Вытащил руку и облизал белую взвесь.

– Смотри, простынешь – лечить не стану.

– Станешь. Ты хорошая. Только кровь плохая. Очень-очень. Не знаю. Я видел. Плохо помню. Он не все показал. Только чтобы других злить. Тебя не было. Он знал бы, что тебе показать. А я только кровь запомнил.

Арвис сел и стянул ботинки, пошевелил пальцами.

– Может, все-таки…

Его кожа побелела, сравнявшись по цвету со снегом, но, кажется, особых неудобств мальчишка не испытывал. Напротив, он выглядел весьма и весьма довольным. И еще сосредоточенным.

– Я забыл. – Он сам выбрал дорогу. – Сейчас увидел тебя и вспомнил. Вчера увидел то и тоже вспомнил. Но до того – забыл. Я думаю, я видел больше, но как сделать, чтобы вспомнил?

Анна шла рядом.

Из-под снега выглядывали острые рожки красного мха, который мхом был лишь по названию. На концах вспухли розовые капли сока, и его стоило бы собрать до того, как он заледенеет и утратит часть свойств. Но и в основной оранжерее хватало работы, не говоря уже о саде.

– Я думаю. Скажу. Но я не хочу, чтобы в меня опять влезла тварь. Она вредная. Она не скажет правду, только запутает. – Арвис сморщил нос.

Лилии стали крупнее, и полупрозрачные лепестки их разошлись, открывая темное горло. К лилейным отнести эти цветы можно было лишь условно.

– Я не хочу, чтобы ты умерла. Или я. Или еще кто. Смерть – это плохо. – Арвис протянул руку, и над пыльниками поднялись темные облачка пыльцы. Она кружилась, словно ощущая чуждое ледяному миру тепло, чтобы опуститься на завиток пестика.

Неужели получится?

– Но я не знаю, что мне сделать, чтобы ты не умерла. И чтобы остальные. – Пыльца осела на растопыренной ладони. – Хотя про остальных я еще не уверен. Илья злой.

– Ты пробовал поговорить с ним?

Он покачал головой:

– Не поверят. Только больше обозлятся. А еще эта женщина… мастер на нее смотрит, но не видит. А я вижу. Она злая. Она говорит, что я тварь. И другие тоже. И еще думает, что, если бы мы все сдохли, было бы хорошо.

Анна не нашлась что ответить.

* * *

С приглашениями получилось неожиданно легко. Правда, обошлись они без малого в шестьсот рублей.

– Я тоже полагаю, что цена неоправданно завышена, но матушка уверена и сумела убедить прочих, что лучше продать меньше, но дороже. Этакий… ценз. – Ольга, которая, собственно, и принесла приглашения, выглядела раздраженной. – Иногда ее снобизм удручает. Впрочем, даже ей далеко до моего братца. Представляешь, заявил, что ты неподходящая компания.

Ольга была в темно-зеленом и вновь же брючном костюме, отделанном тонким золотым шнуром. За шнур этот, свисавший с коротенького жакета, она и дергала, вымещая раздражение.

– Он мне цветы прислал, – зачем-то сказала Анна.

Она наконец занялась садом. Следовало бы расчеренковать гортензии, особенно метельчатые, о которых ей писали, что испытывают в них большую нужду. И тот новый сорт с темно-вишневым окрасом весьма желали видеть, предлагая за него двадцать рублей. Правда, материнский куст был не так чтобы и велик, но пару веток снять получится.

– Можно? – Ольга потянулась к секатору. – Я осторожно… очень хочется кого-нибудь порезать. А цветами не обольщайтесь. Вы ему глянулись, но я искренне сочувствую той женщине, которая решит связать свою жизнь с моим братом.

– Я не решу.

– И хорошо. Как резать? Тут?

– Чуть больше, чтобы было несколько узлов с листьями. Да, вот так… – Анна помогла выбрать место.

– У него в каждом городе по любовнице. Ему так удобней. Выбирает кого-нибудь, кого полагает достойным своей высочайшей особы…

Анна подбирала тонкие веточки.

– Хватит, – сказала она, принимая растение. Толика силы, чтобы стабилизировать. Грамотная обрезка только на пользу, еще несколько недель – и ее «закат» разрастется пуще прежнего.

– Некоторых он годами мучает. И конечно, он ничего не обещает, он слишком продуман, чтобы что-то обещать, но вы же знаете, что можно вести себя по-разному. Он и ведет так, что становится понятно, что еще немного – и он сделает предложение. Нет, он щедрый, а слышали бы вы, как он играет… он когда скрипку берет, то вообще кажется, что это другой человек. Куда более… приятный. Жаль, мама не хочет этого понимать. Она злится, когда Олег берет скрипку, вот он и становится сволочью. А вообще он меня достал. Решил замуж выдать.

Ольга отбросила прядь волос.

– А ты не хочешь?

– Не хочу. Не то слово… я взрослый человек и сама способна решить, что мне делать и как жить. И нужно ли мне замуж или нет. Я знаю, что на самом деле ему плевать, а деньги нужны. Раньше матушка помалкивала, а тут заявила, что он прав. Достали!

Ольга вскочила. И села:

– Не поддавайся ему! Все цветы и прочее – такая же ложь, как и с остальными.

– И часто он ездит?

Ольга обернулась на этот голос, а в руке ее вспыхнуло белое пламя, правда, тотчас погасло.

– Добрый день, Анна. – Алексей выглядел потрепанным и несчастным, впрочем, сейчас Анна была почти уверена, что это обычный его вид. – Добрый день…

– Ольга, – представилась Ольга, спрятав обе руки за спину. – Извините.

– Это вы меня извините. – Алексей изобразил поклон, который почему-то показался Анне издевательским. – Мне не следовало подкрадываться вот так и уж тем более подслушивать чужие разговоры. Однако, как показывает опыт, чужие разговоры иногда содержат много крайне полезной информации.

Ольга только и смогла, что кивнуть.

Она разглядывала Земляного с живым интересом, не собираясь его скрывать. И кажется, мастер смутился. Определенно смутился.

Взгляд отвел. И дернул крупную медную пуговицу, которыми была украшена нелепая его куртка.

– Там, – Анна указала на угол. – Вы не могли бы постоять вот там? Гортензии не слишком любят темную энергию.

Земляной послушно отступил в указанный угол, а после и вовсе сел. На землю. Шевельнул хвостом Аргус, приветствуя создателя, правда, на всякий случай оскалился, словно показывая, что благодарность благодарностью, а долг долгом.

– Вам, может, воды принести? Или лимонада? – Ольга поспешно пригладила волосы руками, правда, тут же вспомнила, что руки эти не слишком чисты, и вновь спрятала их за спину. – Я схожу, я помню, где кухня.

– Сходите, – согласился Земляной, тоже разглядывая ее, правда, исподтишка, изо всех сил пытаясь выглядеть безучастным.

– Так воду? Или лимонад?

– Воду. И лимонад. И молока, если можно.

– Молоко в леднике. – Анна занялась пересадкой. Горшочки со смесью она заготовила загодя, оставалось лишь воткнуть веточку и поделиться с ней силой, инициируя рост корневой системы. Несколько дней в зоне высокой влажности – и растения можно будет перенести в обычные условия. А к осени будут готовы на высадку.

Ольга убежала.

– С Глебом все… – странное беспокойство мешало сосредоточиться на работе, – в порядке?

– В порядке, – согласился Земляной. – В полнейшем. Спит. Ночь тяжелая. Утро тоже. Вот и прилег. Не волнуйтесь, для нас обычное дело. Я вот выспался и решил вас навестить.

Он вновь крутанул пуговицу, а Анне подумалось, что с этакой привычкой пуговицы надо пришивать особенно прочно.

– Охрану я не потревожил. Не смотрите так, для большинства ее вполне хватит, но у меня особые таланты. Родовые, чтоб их… – Земляной почесал переносицу. – Вам еще долго? Хотелось бы, знаете ли, еще раз взглянуть на проклятие. Имеется ощущение, что я что-то да упускаю, да… А эта ваша знакомая, как давно она знакомая?

– Недавно.

Земляной кивнул.

– Светлая, – сказал он с непонятным раздражением. – Вы знаете, что светлым настоятельно рекомендуется выбирать в пару человека с аналогичным даром. А вот темным – с противоположным. Темные пары тяжело уживаются. Характер у нас большей частью сложный. И дар в детях если и появляется, то слабый. Темной вообще тяжело беременеть… Потому ведьм еще меньше, чем нас. А вот в паре темного и светлой чаще всего появятся одаренные дети. Правда, характер наследования непредсказуем, но точно установлено, что сила дара в большинстве случаев возрастает. Если же речь об обыкновенном человеке, то дар просто передается. И поэтому многие темные предпочитают связывать жизнь именно с обыкновенными людьми.

– Теперь буду знать. – Анна перебирала тонкие плети. Этот разговор был совсем не о том, о чем принято говорить.

– Мне запрещено вступать в брак с обыкновенным человеком. И с темной. А вот светлые… У моего деда есть список подходящих невест.

– Сочувствую.

– Хоть кто-то правильно понял, – проворчал Земляной, отпустив пуговицу. – Скажите вашей подруге, что я – плохой вариант. Очень плохой вариант… мы все не совсем нормальны. Тьма оставляет отпечаток. На ком-то едва заметный, который проявляется лишь в дурном нраве, кому-то везет меньше. Иногда она сводит с ума.

Это Земляной произнес задумчиво.

– Моего отца свела. И не только его. Я в принципе не хочу жениться. Не хочу заводить детей, потому что наш семейный дар – это скорее проклятие, а кому хочется, чтобы дети были прокляты. Правда, я не уверен, что мне позволят быть свободным, но если уж так, то лучше выбрать ту женщину, с которой можно договориться.

– Это как?

– Обыкновенно. Я уже и проект составил, – Алексей явно оживился. – О встречах. И о том, что как только появится наследник, я добьюсь права с раздельным проживанием. Хотелось бы развод, но мне его не дадут. А так я определю содержание, и неплохое, чтобы она ни в чем не нуждалась. И если вдруг у нее кто-то появится, то препятствовать не стану. Я даже готов признать тех, других детей, хотя и без права наследования. Но это не от меня зависит, оно уровнем дара определяется. Как-то вот так… Так что ваша подруга не подходит.

– Почему? – раздался возмущенный голос Ольги.

– Слишком эмоциональна.

– Я?!

– Вы.

Он смотрел на Ольгу снизу вверх, но при всем том снисходительно, всем видом показывая, что понимает ее неспособность принять столь простые и очевидные вещи.

– Болван. – Ольга протянула кувшин с молоком: – Пейте, окажите любезность…

– С превеликим удовольствием… Вам нужен супруг, который с пониманием отнесется к этой вашей чрезмерной эмоциональности.

– Нет у меня никакой чрезмерной эмоциональности!

– Это вам так только кажется.

– Кажется?!

– Именно. Вот зачем вы на меня кричите?

– Я кричу?!

– Вы!

– Я не кричу! – Ольга топнула ножкой. – Просто вы… вы… с этими вашими договорами… прямо как мой братец. Тот тоже думает, что все можно запихнуть в рамки договора. Да… А на самом деле… на самом деле сердцу ведь не прикажешь!

– Вы просто не пробовали.

Алексей прижал кувшин к груди. Он держал его нежно, трепетно даже, будто и не кувшин, а величайшую драгоценность.

– А зачем? Вот зачем все это?! Пробовать… запирать. Заслоняться от мира договорами? Зачем притворяться, будто чувств не существует? Придумывать что-то… и мучиться. Думаете, я молода и глупа? Ничего не понимаю? В том-то и дело, что я все вижу и все понимаю. Сначала договор, который по сути ложь и притворство, потому что является сделкой. Потом лжи становится больше и больше… ненужный брак. Надоевший муж. Дети, которые появились на свет, потому как положено, чтобы были наследники. А на деле никому-то до них дела нет. Или наоборот, их начинают подгонять под эти самые правила, готовить к тому, что, когда они вырастут, должны будут продолжить семейную традицию быть несчастными. Знаете, сколько я повидала таких семей? О, маменька и в изгнании вела весьма активную светскую жизнь. Я видела все. И лицо, и изнанку. Женщин, которые пьют и спят с прислугой только потому, что больше заняться нечем. Мужчин, которые их ненавидят… Это отвратительно!

– А что не отвратительно? – тихо поинтересовался Алексей. – Большая любовь? У обоих и сразу? Редко бывает, да и все равно кто-то любит больше. Один жертвует, всегда жертвует, а другой принимает жертвы. Сначала небольшие, но постепенно… Власть над кем-то развращает, ее всегда мало. И хочется больше и еще больше, и вот уже любовь ушла, а власть осталась.

Губы Ольги задрожали.

– И эта власть… кто-то сумеет остановиться, но чаще всего нет. Просто это величайшее искушение. Моя мать любила моего отца, а он пользовался ее любовью. Он ее уничтожил. Сначала как личность, потом… Дед, конечно, был не рад, что я добрался до тех документов, но я должен был знать. Хотите, расскажу, как он ее убивал?

– Хватит, – жестко сказала Анна.

И Алексей замолчал. Он открыл было рот, но во взгляде его появилось удивление. Искреннее такое удивление.

– А вы знаете, у вас вон та штука прет, – сказал он, ткнув пальцем в черенок, который Анна держала в руке. – Это нормально?