Читать книгу Различные миры моей души - Карина Василь - Страница 5

Предисловие

Прежде всего хочу сказать, что, не являясь химиком, я представляю, как получается вещество, упомянутое в повести. Возможно, я слишком смело и вольно обращалась с некоторыми научными терминами и медицинскими фактами. Однако упор я делала не на науку, а на характеры людей. Поэтому приношу извинения сведущим людям и прошу читать эту повесть как мою фантазию, как выдумку, а не как научный трактат. Представьте, что в действительности подобное вещество можно было создать самому, что достать или произвести его было не очень сложно и что оно действовало так, как я упомянула. Всего знать невозможно. И я не претендую.

Автор

Чужая душа не потёмки, а совершенно другой мир.

(афоризм)

Я родилась более шестидесяти лет назад в трущобах Лондона у рыбного рынка. Возможно именно из-за того, что первые десять лет своей жизни я прожила в тесноте и вони рабочих кварталов, куда полиция заглядывала только чтобы собрать дань с проституток и мелких жуликов, я всю остальную жизнь стремилась выбрать места, если выбор был, подальше от городов и поближе к поместьям, расположенным среди лесов и полей.

Я очень рано научилась перевязывать раны, слышать дыхание и мерить температуру, поскольку врачи и медицинские инструменты вместе с ними, были нечаянными гостями в нашем убогом жилище. Тогда как подвижность и неуёмная жажда знаний четверых моих братьев разорили бы и более богатого эсквайра. Самым бесшабашным был старший, Том. Ему было всё равно, с какого дерева падать, в какой луже тонуть и какие порошки поджигать. Как старшему ему больше всех влетало от отца, когда он бывал относительно трезв. Мать же, вечно занятая стиркой и штопкой, пытаясь этим заработать на пропитание семье, вообще редко когда отвлекалась на нас. Второй брат, Джон, был полной противоположностью старшему. У него никогда не было идей, планов и своего мнения. Но он охотно принимал участие в проделках своего брата. Теперь, когда дни мои подходят к концу, мне уже нечего стыдиться моих братьев, умерших на каторге почти в одно время. Их жизнь была коротка, не чета моей. Отсутствие в злосчастный момент ума третьего брата, Джереми, который заранее просчитывал каверзы и возможность наказания за них, а так же непомерное самомнение старшего брата, считавшего оскорблением каждый раз прислушиваться к здравому смыслу своего младшего брата, привели его и Джона в суд, а потом и в могилу в возрасте двадцати трёх и двадцати одного года. Что же до Джереми, то он стал первоклассным аферистом. И, благодаря своему изощрённому уму, попадался весьма редко и отделывался весьма легко. Лет двадцать пять назад до меня дошли слухи, что он умудрился затесаться в высший свет и каким-то образом доказал одинокому баронету, что он его племянник. А поскольку баронет был одинок и богат, то по смерти своё состояние и титул он передал Джереми. Не бог весть что по меркам высшего света, но с тех пор Джереми стал вести приличествующий титулу образ жизни, ибо баронет, оправдывая надежды, не заставил долго ждать своей смерти.

Что же до четвёртого брата, Джека, который был младше меня на три года, то с детства он составлял мне компанию в обучении. Мы вместе учились читать по рваным газетам, вместе учились считать по редким грошам, перепадавшим матери. Когда же при разгрузке очередного яла с рыбой здоровый ящик упал отцу на ногу и сломал её так неудачно, что полупьяный костоправ-мясник решил её вообще отрезать, мы вместе учились философии жизни. Благодаря вечно детской наивной физиономии Джека и всегдашним его распахнутым глазам он милостыней зарабатывал больше, чем мать своим тяжким трудом. А когда настоятель какой-то католической церкви услышал на улице его голос, его взяли петь в церковный хор, против чего активно восставал отец, считая католичество религией дьявола, а монахов – развращёнными слугами сатаны. В конце концов, устав от пьяных скандалов, Джек ушёл жить в сторожку при церкви. Через некоторое время он упросил взять меня сиделкой в лазарет при церкви. По прошествии трёх лет он выразил желание стать монахом ордена, к которому принадлежала церковь. Теперь он настоятель небольшого монастыря на юге Англии.

Что же до меня, Ненси Рест, то я стала образцовой сиделкой. Мои медицинские познания и полное отсутствие любопытства и страсти к сплетням снискали мне славу сурового и непреклонного человека, однако, знатока своего дела. Что ж, возможно люди и правы. Однако, я считала, и до сих пор считаю, что вмешиваться в чужую жизнь с советами, любопытством и сочувствием тогда, когда тебя никто не просил, это только давать повод считать себя глупым, недалёким и болтливым человеком. У каждого своя роль в этой жизни. И, как мне кажется, я свою сыграла достаточно хорошо, чтобы со спокойной совестью встретить свой конец.

Лишь один эпизод из моей жизни не даёт мне покоя. Возможно, в тот момент мне следовало отказаться от своей сдержанности. Но, несмотря на то, что, благодаря рассказам мистера Дойла, полиция стала восприниматься как сборище глупцов, я так не считала. И, думала, что, в конце концов, виновный будет найден. К сожалению, этого не произошло. Все действующие лица этой истории уже умерли, кроме меня и инспектора Питера Джонсона, который тогда вёл это дело. Но даже он не знает всего до конца. А я не могу заставить себя сказать правду до сих пор. И именно двойственность такого положения удерживает меня от принятия предложения инспектора Джонсона. Хотя, в нашем возрасте и в нынешнее время освященный церковью брак – это формальность, и может восприниматься как старомодный пережиток. Но инспектор, несмотря на профессию, верующий и весьма набожный человек. Тогда как я, повидавшая жестокие смерти детей, жуткие смерти продажных женщин, нелепые смерти умных людей и несправедливые смерти людей хороших, побывав на ужасах войны в Индии, где выявляются лучшие качества врагов, и в аду тыла, где вылезают на свет пороки соотечественников и друзей, я перестала верить в милосердие бога. Но я не хочу расстраивать инспектора, и поэтому за всё время нашего знакомства я никогда не смеялась и не критиковала его веру. Человеку нужна мечта, из которой он черпает силы жить в современном мире зла и пороков. Когда меня одолевает грязь современности, я беру отпуск и еду в свой маленький домик с садом, где растут яблони с самыми вкусными яблоками. А так же вишни, крыжовник, сливы и смородина. В этом моём раю я отдыхаю. И мне не нужен ладан церкви, чтобы получить умиротворение и спокойствие или понять свою близость к богу. Это мне заменяют розы и пейзаж вокруг. Я не считаю, что при общении с ним нужны посредники. Но, если другим они нужны – это их дело.

История, которая не даёт мне покоя, произошла незадолго до смерти королевы Виктории. Весь мир был охвачен мистикой и стремлением к познанию мира через науку. Электричество и аэропланы и вместе с тем столоверчение и духи. Меня это никогда не привлекало. Всю жизнь у меня было много других забот, более приземлённых и реалистичных. Но глупость человеческая – во что бы то ни стало подёргать бога за бороду – давала мне работу. Немногие знатные люди хотели шумихи с помещением своих дядюшек или кузин в сумасшедшие дома. Немногие сердобольные из отчаявшихся родственников лелеяли надежды, что при благожелательном уходе, свежем воздухе и здоровом питании рассудок их спиритически настроенных родственников придёт в норму. Я общалась со всеми видами душевнобольных или просто физически увечных. На основании своего опыта, а также, помня одну историю, вокруг которой я и веду рассказ, всё не решаясь приступить к нему, я могу уверенно сказать, что, как бы ни был здоров разум, но, если тело увечно, первый шаг на пути к безумию уже сделан.

Однако, я увлеклась вступлением. Сдержанному человеку моего возраста тоже хочется иногда облегчить душу, совесть и память. Со временем я, возможно, пожалею об этом. Но сейчас, раз начав, я должна закончить свои воспоминания.

После довольно хлопотного пациента, родственники которого устали от его излишне эксцентричных выходок, после ряда бессонных ночей и не менее суматошных дней, когда я и ещё две сиделки сменяли друг друга, я решила дать себе отдохнуть. Этому способствовало и то обстоятельство, что в поисках истины и ответов с того света бывший блестящий коммерсант настолько утратил человеческий облик, что лечащий врач семьи категорически рекомендовал его изолировать. Иначе, как сказал он, он не даст гарантий, что его подопечный не перережет сиделок и не подожжёт дом со всеми обитателями. Скрепя сердце и не торопясь развязывать кошелёк, семья всё же последовала совету врача. В результате я смогла позволить себе небольшой праздник. Я предупредила агентство, которое подыскивало мне недужных, за которыми я должна была ходить, и отправилась к морю. Тишина, покой, уединение и солёный воздух привели меня в равновесие, слегка утраченное бессонными ночами.

По возвращении меня ждал новый подопечный. На мои расспросы меня уверили, что юноша, за которым я должна ухаживать, в здравом рассудке. Однако его нельзя оставлять одного по причине его физического недуга. Отец очень переживает за его хрупкое здоровье. Лишний раз даже запрещает ему выходить из комнаты, чтобы сын, не дай бог, себе что-то не сломал или вывихнул. Я весьма была удивлена такой мнительностью отца. Однако мнение, что сиделка нужна скорее ему, чем его сыну, я оставила при себе. Мне было сказано, что поместье упомянутого беспокойного отца находится не слишком далеко от того места, где я недавно отдыхала. Ещё меня поставили в известность, что у этого отца есть младший сын, весьма здоровый и подвижный молодой человек. Мать старшего сына умерла много лет тому назад, а мать младшего предпочитает отдыхать на континенте – в Италии, Франции, Греции, Испании, словом, там, где есть солнце и цивилизация. Хотя, о Греции я бы так не сказала. При семье есть собственный врач, фамилию которого я неоднократно слышала ещё будучи юной девушкой. Единственное, что меня удивляло, зачем такому хорошему врачу с богатой в недавнем прошлом лондонской практикой понадобилось ехать в глушь всего-то к одному пациенту, поскольку, как мне сказали в агентстве, в семействе этом, а, равно как и среди слуг и соседей, все отличались исключительным здоровьем. Впрочем, определение «соседи» весьма условно – ближайшие из них жили в нескольких десятках миль. Подобные подробности меня интересовали мало. Что же до работы и оплаты, то подробности и детали первой мне расскажет врач на месте, а вторая была более чем щедра. Поэтому без лишних вопросов я собрала нужные мне вещи и тем же вечером выехала.

Характеристика заболевания, данная мне в агентстве со слов отца моего будущего пациента, мне показалась странной. Однако за неимением информации я не стала делать предположений и выводов. Хотя мысль о нездоровом рассудке папаши снова мелькнула у меня в мозгу. Но там был ещё младший сын, в опеке которого отец не принимал таких строгих мер. Решив оставить размышления на потом, я наслаждалась дорогой.

Через несколько дней пути я подъехала к владениям своего нынешнего работодателя. Однако, я не назвала его имени. Его звали сэр Томас Мейпл. Его сыновей Френсис и Стивен. Френсис являлся моим подопечным.

Владения сэра Томаса и впрямь были велики: обширные поля, ограниченные густым лесом, небольшой пруд невдалеке от дома и речка с пологими берегами, которая питала этот пруд. Перед фасадом здания была великолепная подъездная аллея, окаймлённая невысокими тщательно подстриженными кустами. Само здание производило впечатление красивого уютного и маленького дворца. Что огорчало, так это то, что его стены не были увиты плющом. Во-первых, плющ хранит в своих ветках и листьях тепло дождливыми и сырыми вечерами. Во-вторых, это красиво – создаётся впечатление, что ты живёшь в комфортабельном лесу. Ну, а в-третьих, плющ скрывает облупившуюся краску или потемневшее дерево. Очевидно, хозяин поместья был очень богат, поскольку стены дома сверкали первозданной белизной.

Я приехала днём в экипаже, который сэр Томас заблаговременно подал к моему поезду. Чему я была необычайно рада. Это избавляло меня нанимать пролётку самой или тащиться с вещами пешком по незнакомой местности. Я не преминула поблагодарить сэра Томаса за его любезность, едва он вышел меня встречать по приезде. Чем снова меня удивил: обычно к сиделкам относятся как к прислуге, нередко поручая им какие-то мелкие дела по дому. На мои сдержанные слова благодарности он лишь отмахнулся:

– Мисс Рест, вы войдёте в нашу семью, и скоро будете знать много больше, чем сами её члены. Так к чему церемонии? Вы и мисс Райт оказываете неоценимую услугу этому дому. Так стоит ли благодарить меня за мелочи, которые мне ничего не стоят?

Я умолчала о том, что не он сам ездил меня встречать, а его кучер. И поэтому ему действительно это ничего не стоило. Вместо этого я спросила:

– А кто такая мисс Райт, сэр?

Сэр Томас остановился посреди лестницы, по которой сопровождал меня наверх к моей комнате и, повернувшись, ответил:

– Мисс Райт – здешняя служанка. Она и миссис Стоун будут вам помогать. Миссис Стоун – кормилица Френсиса. Она будет наблюдать за ним по ночам, если понадобится.

Он повернулся продолжить подъем.

– Вы не могли бы мне объяснить характер заболевания мистера Френсиса, сэр? На что я должна обратить внимание?

Не снижая темпа, сэр Томас ответил:

– Вы должны обратить внимание на одно: чтобы он не перенапрягался, чтобы он не брал в руки что-то острое и тяжёлое, чтобы он не был в подавленном состоянии. О заболевании вам расскажет доктор Уильям Пити, когда придёт. А смотреть за Френсисом легко – он передвигается в кресле на колёсах.

– Он парализован? – спросила я, поскольку мы приближались к третьему этажу дома. А, насколько я могу судить, не являясь врачом, подавленного состояния трудно избежать, не находясь на свежем воздухе. Что в свою очередь трудно проделывать, постоянно спуская и поднимая кресло на третий этаж.

– Как вам сказать? – Сэр Томас смущённо сбавил темп. – Как такового сильного паралича у него нет. Но любое физическое перенапряжение ему противопоказано.

– А что до вашего запрета на тяжёлое и острое, сэр? Тяжёлое – я ещё могу понять. Вы опасаетесь перенапряжения. Но острое?

– У него очень слабые мышцы и часто бывают судороги, – не глядя на меня, произнёс сэр Томас, открывая передо мной дверь. – Я боюсь, что он просто себя покалечит.

Я вошла в комнату. Просторная, светлая, рядом гардеробная с принадлежностями для умывания – словом, больше похоже на комнату дочери, чем сиделки.

– Через ту дверь, мисс, – он показал на противоположную входной полускрытую дверь. – Вы можете выйти в коридор. Там есть ещё одна комнатка – проходная. Она выходит на винтовую лестницу для слуг. В этой комнате вы можете обедать, если не хотите разделить трапезу с нами.

– Вы очень любезны, сударь, – сдержанно ответила я. – Но мисс Райт и миссис Стоун, по всей вероятности, будут питаться со слугами…

– Конечно.

– …Поэтому я предпочла бы находиться там же, сэр.

– Об этом не может быть и речи. – Сэр Томас решительно взмахнул руками. – Видите ли, мисс Рест, я собираюсь платить вам жалование выше обычного в расчете, что вы будете компаньонкой моему сыну. О, ничего эдакого. – Он вскинул руки, защищаясь, увидев моё лицо. – Просто вы должны будете читать ему, рисовать, музицировать – в его комнате стоит инструмент. Вы можете спорить с ним, сочинять пьесы или памфлеты. Словом, попытаться стать ему, если не другом, то добрым соседом. Теперь пойдёмте, я познакомлю вас с обоими сыновьями. Стивен должен быть сейчас у Френсиса.

Прикрыв за мной дверь, он повёл меня по широкому коридору дальше. Следующая дверь вела в комнату кормилицы, как мне объяснил сэр Томас. Миссис Стоун служила ещё первой леди Мейпл, вместе с ней переехав из отчего дома последней. Вместе с ней пережила позор потери девственности с одним из слуг, и была безмерно благодарна хозяйке, когда та стала на её сторону, да ещё потребовала рассчитать соблазнителя. Сэра Томаса тогда эта ситуация позабавила и, наплевав на мнение соседей, он последовал совету жены, снабдив, однако, проштрафившегося юнца щедрым выходным пособием и лестными рекомендациями. Не выказывая желания жениться на забеременевшей от него служанке, тот предпочёл исчезнуть из этих мест. Через какое-то время беременной оказалась и сама леди. Теперь молодые женщины ещё более сблизились, переживая тяготы утренней тошноты, обмороков, отёкших ног и странностей аппетита. Запершись в комнате леди, они вместе собирали приданное для новорожденных, вместе строили планы и гадали о поле своих детей. Однако всё случилось не так лучезарно: первой от бремени разрешилась служанка – прибывший врач принял мёртвую девочку. Горю матери не было предела. Однако, через несколько дней схватки начались у госпожи, и после десятичасовых мучений родился бледный и хилый мальчик, отняв жизнь у своей матери: леди Мейпл прожила всего два часа после родов, метаясь в горячке по кровати.

Похоронив жену, сэр Томас окрестил сына, миссис Стоун стала его кормилицей. Через несколько лет вдовец женился на красивой, но пустоголовой девушке с небольшим приданным, а миссис Стоун вышла замуж за мистера Стоуна – старого камердинера хозяина. Даже, став замужней дамой, миссис Стоун не оставила дом сэра Томаса. Похоронив свою дочь и не мечтая больше стать матерью по причине медицинского характера, связанного с родами, миссис Стоун любила маленького Френсиса как сына. Он же относился к ней не совсем как к служанке.

Всё это я узнала гораздо позже из слов самой миссис Стоун и скупых фраз сэра Томаса. А тогда я ограничивалась наблюдениями и выводами, как делала всегда.

Следующая за моей дверью была, как я сказала, дверь в комнату миссис Стоун. Подойдя к ней, мы услышали смех и громкий мужской голос, что-то кому-то рассказывавший.

– Как я и сказал, Стивен в комнате Френсиса, – улыбнулся сэр Томас. Не оставалось сомнений в том, кто из сыновей являлся его любимцем. Он открыл передо мной дверь, и мы вошли.

Первое моё впечатление было, что в комнате немного сумрачно. Возможно это от того, что в ней было много антикварной мебели: столы, стулья, шкафы, комоды, кровать у дальней стены, большой рояль и даже рамы картин и зеркала были из потемневшего от времени дерева. Посреди всего этого в большом деревянном кресле на колёсах сидел бледный молодой человек с чёрной шевелюрой, которая падала ему на глаза, и несколько замкнутым выражением лица. Насколько я могла судить, он был худощав и невысок ростом. Хотя, в последнем я не уверена: трудно угадать рост, когда человек сидит. За его креслом на стуле с прямой спинкой сидела женщина и вязала. При нашем приходе она встала, и я увидела внушительную и монументальную фигуру крестьянки, которой, наверно, миссис Стоун была по сути. Её крупные руки ловко управлялись со спицами, а суровое и непреклонное выражение лица говорило об упрямстве характера. И в центре всего этого находился молодой человек крепкого телосложения, приятной, но простоватой наружности с короткими каштановыми волосами. Он что-то вдохновенно рассказывал брату и его кормилице, что явно не вызывало у них восторга, а на лице мистера Френсиса было написано откровенное недовольство. Открытая дверь, как будто, пробудила в нём надежду на избавление от неинтересного ему рассказа. Но, увидев своего отца вместе со мной, он снова замкнулся, не произнеся ни слова.

– Стивен, – ласково сказал сэр Томас сыну, прерванному на полуслове. – Разреши и другим вставить слово.

Вдохновенный рассказчик порывисто повернулся к отцу. На его лице попеременно сменялись выражения обиды, радости и любопытства. Для физиономиста это лицо было бы находкой: на нём отражались все мысли и чувства. Я перевела взгляд на его брата. Его лицо ничего не выражало. Миссис Стоун подошла к его креслу и вцепилась в спинку, гордо вскинув голову и неприязненно глядя на меня. Не надо быть умником, чтобы понять, что во мне она видит угрозу своему авторитету и положению в доме, но без боя не сдаст свои позиции.

– Стивен, Френсис, – начал сэр Томас. – Миссис Стоун, – добавил он. – Разрешите представить вам мисс Ненси Рест. Какое-то время она погостит у нас.

– В качестве кого? – подал голос мистер Френсис. Его вопрос несколько смутил сэра Томаса.

– Откровенно говоря, – начал он, – я не ожидал от тебя такой прямоты. Это, скорее, в стиле Стивена. Насколько я помню, ты предпочитаешь таиться и действовать втихомолку.

– Ты не ответил на вопрос, папа, – безжалостно сказал мистер Френсис.

– Я ваша сиделка, мистер Френсис, – сказала я. Прямой вопрос требует прямого ответа. Мне самой не по душе недомолвки и околичности. А словесная шелуха просто заставляет терять время и уводит от сути. – Правда, ваш отец надеется, что мы подружимся. «В чём я не уверена», – добавила я про себя.

– Сиделка, значит. – Он внимательно оглядел меня с ног до головы, остановившись на моём лице. Его глаза, как будто, ощупывали его – неприятное впечатление. Однако меня пронзали глаза и попристальнее. Так что я не опустила взгляда. По его лицу я не смогла прочитать – доволен он этим или нет. Миссис Стоун за его креслом ещё более посуровела и сильнее вцепилась в спинку. Мне даже показалось, что я слышала, как скрипнули ее зубы.

Стивен же вскочил со стула, на который присел пару минут назад, и забегал по комнате, восклицая:

– Сиделка? Отец, зачем ему сиделка? Миссис Стоун сама неплохо справляется. А мисс Райт ей успешно помогает!

– Мисс Райт – служанка. А миссис Стоун, хоть и считается членом нашей семьи, но она давно не молода и не может находиться при Френсисе непрерывно. Ей тоже нужен отдых. Не спорьте, – поднял руку сэр Томас, заставляя замолчать возмущённо открывшую рот миссис Стоун. – Вам же будет проще. У вас будет время отдохнуть. Не вы ли жаловались кухаре на усталость недавно?

– Чёртова девка, – буркнула миссис Стоун. – Ну я ей задам!

– Вы никому и ничего не зададите, миссис Стоун, – сурово сказал сэр Томас. – Я уже всё решил. Мисс Рест останется у нас. Мне скоро уезжать в Лондон, Стивен едет учиться во Францию, и Френсис будет здесь совсем один. Вас одной на всё это может не хватить.

– Но раньше я справлялась! – упорствовала миссис Стоун.

– Раньше был жив мистер Стоун. И леди Мейпл была тут – приглашала гостей, устраивала пикники…

– На которых я чувствовал себя чужим, – вставил мистер Френсис. – Боже, почему вы не оставите меня в покое? – Он слегка стукнул по ручкам кресла.

– Думаю, вам лучше уйти,. – Монументальная фигура оторвалась от кресла и надвинулась на нас с сэром Томасом.

– Я думаю, она права, – произнесла я. – Мистера Френсиса нужно оставить одного, – Я особенно выделила последнее слово, метнув взгляд на миссис Стоун и посмотрев на мистера Френсиса. В его глазах, как будто, мелькнуло удивление. – Пойдёмте. Вы мне покажете другие части дома. Он у вас интересно построен.

Я направилась к двери. Я прямо спиной чувствовала его удивление моей решительностью – не в правилах сиделок диктовать хозяевам, что им делать и просить демонстрировать свой дом. За мной последовал сэр Томас. Через некоторое время за ним вышел мистер Стивен с видом незаслуженно обиженной собаки. Он всё бормотал и размахивал руками. При выходе из коридора, он направился по лестнице вниз.

– Чем занимается мистер Стивен, сэр? – расспрашивала я сэра Томаса, который показывал мне потемневшие портреты своих предков.

– Он любит рисовать, – улыбнулся сэр Томас. – А в Женеве он будет изучать медицину.

– Но вы же говорили, что он едет во Францию? – удивилась я, разглядывая тучного господина в брыжах и огромном парике.

– Франция ближе к Англии, чем Швейцария. Пусть он привыкнет, что уезжает из дома на континент.

– А вы, сэр?

– Что я?

– Зачем вы едете в Лондон? Почему не хотите остаться с сыном?

– Видите ли, мисс Рест, – Сэр Томас остановился посреди коридора рядом с портретом худощавого, затянутого во всё чёрное мужчины с непреклонным выражением лица. – Я не понимаю его. Он иногда говорит вещи, о которых я не смыслю. Его рассуждения так глубоки и запутанны, что я теряюсь. Про вас мне говорили, что вы довольно умны, неболтливы и вместе с тем прекрасная сиделка. Возможно, вы сможете понять душу моего сына и облегчить страдания его тела.

«А ещё тебя гнетёт чувство вины, что ты дал жизнь ребёнку, который страдает недугом. Интересно, каким же именно, в конце концов?» – подумала я, наблюдая за сэром Томасом.

– А ещё у меня в Лондоне дела, – с улыбкой добавил он. – Я деловой человек, заключаю договора на поставку своего леса и пеньки. Но вам это не может быть интересно. Если говорить коротко, меня в Лондоне ждут несколько коммерсантов и кораблей. И пока я не скажу своего слова, дело не пойдёт.

– Так вы коммерсант, сэр?

– Именно так. Хотя некоторые предпочитают называть меня торговцем. Конечно, коммерция – не дело для порядочного джентльмена. Однако мне нравится то, что я делаю. К тому же, это приносит доход. А болезнь Френсиса обходится недёшево.

– Кстати, о мистере Френсисе, – начала я. – Почему вы поселили его так высоко? Ему нужен свежий воздух, прогулки в саду. Пусть даже и в кресле. А спускать и поднимать мистера Френсиса вместе с креслом очень тяжело и хлопотно, как я понимаю.

– Френсис легко подхватывает простуду, – помрачнев, сказал сэр Томас. – Даже, когда мы проветриваем его комнату, мы туда позволяем ему заходить только через час-два, пока её протопят.

– А летом?

– Летом окна закрыты, – отрезал сэр Томас. – Однако комната проветривается чаще.

– Это вам посоветовал врач, сэр? – Я была безмерно удивлена такой мнительности. И мне ещё больше захотелось узнать, что же за недуг такой у мистера Френсиса.

– Я лучше всякого врача знаю, что нужно для выздоровления моего сына! – надменно сказал сэр Томас. – От врачей же требуется только поставить его на ноги, – несколько непоследовательно добавил он. – Но, увы, это невозможно.

– А что у него за болезнь? В агентстве на эту тему высказались очень невнятно.

– Это я там наговорил, – смущаясь, сказал сэр Томас. – Напустил туману, так сказать. Побоялся, что обычная сиделка не станет заниматься Френсисом.

– Итак, что с ним, сэр?

– У него гемофилия, – помрачнев, сказал сэр Томас. – И частичный паралич нижних конечностей. Он может умереть в любой момент.

– Он это знает?

– Да. Поэтому энтузиазма в его лечении не ждите.

– Как несправедливо.

– Это божья воля, мисс. Нам остаётся только смириться.

– И чем же провинился ребёнок, что его бог с рождения наказал? – саркастически спросила я.

– Не богохульствуйте, мисс, – серьёзно сказал сэр Томас.

– Как же врач советует его лечить, сэр? – Я решила оставить в стороне теологические споры – бесполезная трата времени.

– Охранять от перенапряжения и от всего, чем бы он мог случайно пораниться. В случае же, если такое произойдёт, не дай бог, он прописал специальную микстуру для промывания ран и примочки для свёртываемости крови. Потому я так тревожусь о его здоровье…

– Что посадили его в кресло и заточили в высокой башне без возможности выхода, как Рапунтцель?

– У неё не было гемофилии, – сурово сказал сэр Томас. – И вас я пригласил не критиковать лечение, назначенное уважаемым врачом, и не осуждать методов, к которым прибегает отец.

– Слушаюсь, сэр. – Я сделала книксен и смиренно сложила перед собой руки, опустив голову. Кто меня за язык тянул высказывать своё мнение? Моё дело – ходить за больными. А снисходительность, несвойственная по отношению к сиделкам, видимо, притупила мою всегдашнюю осторожность и нелюбопытство. Меня поставили на место. Что ж, постараюсь не забывать, где оно находится. Но ведь, в конце концов, чтобы эффективно ухаживать за больным, нужно знать его болезнь. А то можно, по незнанию, навредить.

– Если бы у вас были дети, вы бы меня поняли, – устало сказал сэр Томас. – Прошу вас, не обижайтесь на меня. Мой сын очень мне дорог. Оба моих сына, – добавил он.

Я постаралась не выказывать удивления, продолжая стоять всё в той же смиренной позе. Воистину, странный работодатель: джентльмен, а занимается торговлей; хозяин, а беспокоится, что бы его прислуга не обиделась; отец, а носится с сыном, как курица-наседка. Хорошо. Дело его. Мне вовсе не зачем ломать голову над странностями его характера. Мне надо расположить к себе своего подопечного и его цербера, не говоря об остальной прислуге в доме. По опыту знаю, что мелкие пакости служанок, распространяемые слухи и злоба могут осложнить и без того нелёгкую мою работу. Потому, первым делом, наутро я постараюсь наладить контакт на кухне, что, признаюсь, мне показалось делом нелёгким. Но, надеюсь, моё спокойствие и скромность, а также брошенный вскользь намёк о моей временной работе, успокоят, хотя бы отчасти, миссис Стоун. Что до мисс Райт, то с ней бы я была бы неизменно вежлива, догадываясь, что за слугами в этом доме приглядывает она.

Моя первая встреча наедине с моим подопечным произошла, как мне думается, вполне удовлетворительно. Поскольку я встала рано и уже успела наскоро перекусить, то направилась к нему в комнату в то время, как слуги собрались в людской, а сэр Томас и мистер Стивен – в столовой.

Войдя, я, к моему удивлению, застала мистера Френсиса в его кресле. Правда, одет он был в коричневую шёлковую пижаму и ночной колпак. Не выказывая эмоций, я поздоровалась и попросила разрешения раздвинуть шторы на его окнах. Он буркнул что-то вроде «будьте любезны». Я прошла через комнату, подняв по дороге потёртый томик Аристотеля, и раздвинула тяжёлые и, как оказалось, пыльные шторы.

– Вы читали Аристотеля? – вдруг спросил он, наблюдая за моими манипуляциями.

– Нет, сэр, – спокойно сказала я.

– Ну, ясно, – пробормотал он, как бы говоря, что от человека моего сословия и тем более от женщины нечего ожидать понимания философии древнего грека.

– Но я читала Геродота и Плиния, – спокойно добавила я, взбивая подушки. – А «Жизнь двенадцати цезарей» меня позабавила.

– Позабавила?

– Его описания несколько… поверхностны. И пристрастны, сэр.

– И где же такая женщина, как вы, находит время и место для столь странного времяпровождения? – язвительно спросил он, пока я снимала с него пижаму и катила его к ванной комнате. Я не сомневаюсь, он просто хотел вывести меня из себя намеренными оскорблениями. А может просто проверял меня. Признаться, книгу эту я прочитала не полностью, пока пациент, которому её принесли родственники, спал или был на процедурах.

– Такую женщину, как я, – спокойно отвечала я. – учит улица и сама жизнь. А время для удовольствий находится само. Если всё время жаловаться и стенать, то не хватит времени даже поспать или поесть.

Он насуплено замолчал. Я тоже не горела желанием разговаривать. Я молча обтирала его губкой, затем аккуратно расчесала. После этого помогла ему одеться.

– Ваш отец выказал надежду, что мы подружимся, – произнесла я, зашнуровывая ему ботинки. – Однако мне так не кажется. Дружба не возникает из одного повеления дружить. И деньги её не привлекают. Потому, для спокойствия вашей семьи, сэр, давайте будем вести себя вежливо. А вне её – как вам угодно.

Я встала, наблюдая недоверчивое выражение на его лице.

– Так вы не будете лезть ко мне с разговорами про моё здоровье и причитать по всякому поводу?

– За вашим здоровьем смотрит врач, сэр. А причитаний мисс Райт и миссис Стоун, пожалуй, будет достаточно. Если вам угодно, я могу вообще молчать – мне нетрудно.

Тут он впервые улыбнулся. Странная это была улыба: нижняя часть его лица словно озарилась светом, в то время как серьёзные глаза с нависшей надо лбом чёлкой как бы оставались в тени.

– И вы мне позволите заниматься, чем хочу?

– Если при этом вы себя не пораните.

– Тогда принесите из библиотеки мне гомеровскую «Трою».

– «Иллиаду», вы хотели сказать?

Он хмыкнул.

– Нет. Лучше германские мифы о Перуне.

– Перун был славянским языческим богом. Не германским сэр, – спокойно сказала я.

Он снова хмыкнул.

– Тогда жизнеописание Генриха Восьмого и девяти его жён.

– У Генриха Восьмого было шесть жён.

Он хмыкнул в третий раз.

– Ладно. Проверку вы прошли. Аристотеля мне пока хватает.

– Как вам угодно, сэр, – произнесла я, и направилась к столику у окна. Я не знала, как и когда завтракает мой подопечный. Миссис Стоун сама разрешила этот вопрос, внеся поднос с завтраком.

– А, мистер Френсис, вы уже встали, – удивлённо произнесла она, метнув на меня подозрительный взгляд.

– Конечно. И мисс Рест развлекла меня своими глубокими познаниями в греческой философии, – язвительно сказал мистер Френсис, ехидно поглядывая на меня.

Миссис Стоун непонимающе переводила взгляд с него на меня. Я же спокойно раскладывала книги и бумаги на столе. Если выпадет свободная минутка, я могу отдаться своей страсти рисовать. Я была неплохой художницей, могущей двумя-тремя штрихами изобразить человеческое лицо. Рисовала я только карандашом, потому как краски долго сохнут, масло пачкается, а с холстами одна морока.

– Мери, – обратился мистер Френсис к миссис Стоун. – Что ты думаешь о Ганнибале?

– Я не знаю этого господина, – сурово сказала миссис Стоун. – Когда познакомлюсь, тогда и выскажу своё мнение.

– Ты дура, Мери. Ганнибал уже больше двух тысяч лет сгорел на погребальном огне.

– Я принесу вам чай, сэр, – сказала миссис Стоун и вышла.

– Это было жестоко с вашей стороны, – безразлично сказала я.

– Переживёт. Её постоянное сюсюкание и навязчивая опёка мне надоели. Я не старик, одной ногой в могиле, чёрт подери! – Он сделал движение, словно хотел встать. Но снова откинулся на спинку кресла и стукнул по ручкам кулаками.

– Она просто вас любит, – сказала я, с тревогой наблюдая, как на глазах краснеют его ладони. – И, чтобы вы ни говорили, вы нездоровы, сэр.

– Об этом я давно догадался, – сказал он, потрясая ручками кресла.

– Потому не ведите себя как капризный ребёнок.

– Да что вы знаете? – прошипел он.

– Очень мало, – спокойно согласилась я. – Но и вы о моей жизни ничего не знаете.

– Что ваша жизнь? Вот сидеть в четырёх стенах, когда вокруг большой мир – вот мучение!

– Вы мало знаете о мире, сэр.

И я спокойно рассказала ему о своей работе в госпитале инвалидов, где молодой парень без обеих ног считал свою жизнь конченной и пытался выброситься из окна. Я рассказала о бессонных ночах наедине с сумасшедшим, готовым каждую минуту перерезать тебе горло. О женщинах, умиравших от последствий абортов, о стариках, умиравших от голода, о восьмилетних девочках с венерическими болезнями. Всё это я говорила отстранённо, скупыми словами и краткими фразами. Он смотрел на меня, насупившись.

– И всё же у вас есть ноги и свобода передвижения, – упрямо сказал он.

– Этого я не отрицаю и не спорю с вами, – сказала я и замолчала. Первый контакт получился слишком содержательным и эмоциональным. Больше я не выказывала желания рассказывать о своей жизни. Что до мистера Френсиса, то он вяло ковырял ложкой в яичнице с беконом.

По прошествии получаса он отодвинул развороченный завтрак и потребовал отвезти его в библиотеку. Насколько я помнила из вчерашней экскурсии, библиотека была большой и высокой. Но она находилась на первом этаже. Мы же – на третьем. Направляя меня, мы с мистером Френсисом дошли до одной из дверей, ведущей в маленькую каморку. Как я могла сообразить, это была кладовка для белья или что-то похожее. Там даже сохранился допотопный деревянный лифт. Перепоручив мистера Френсиса подоспевшей миссис Стоун, которая, однако, появилась без обещанного чая, я вышла из комнаты и спустилась вниз за книгами. Разнообразие выбранной литературы удивляло, но не шокировало.

Отправив книги на лифте наверх, я поднялась в каморку и увидела мистера Френсиса, что-то увлечённо пишущего за небольшим столом. Миссис Стоун выгружала книги из лифта и относила их на тумбочку у стола. Я со своим листом и карандашом пристроилась в уголке и начала набрасывать эту картину. Мистер Френсис был так увлечён, что не видел ничего вокруг.

Наконец он закончил и отложил перо, потягиваясь в кресле.

– Принеси мне чаю, – не оборачиваясь, сказал он миссис Стоун. Та сложила своё вязание и вышла, не поинтересовавшись, хочу ли чаю и я. Мистер Френсис потянулся за большим и тяжёлым томом, столкнув по пути стопку исписанных листов. Досадливо воскликнув, он попытался до них дотянуться, но безуспешно. Я встала и собрала листы с пола. Протягивая листы ему, я заметила недовольство на его лице. Без слов я положила бумагу на стол, подала ему книгу, за которой он тянулся, и вернулась к своему рисунку.

– Что вы делаете? – спросил мистер Френсис, теребя бумаги на своём столе.

– Рисую, сэр.

– Дайте посмотреть, – требовательно сказал он и протянул руку, уверенный, что я тут же исполню его приказ.

– Нет, сэр, – спокойно сказала я.

– Это ещё почему? – Он был явно недоволен.

– Не хочу.

– Зачем же вы тогда рисуете?

– Мне это нравится.

– А я хочу посмотреть.

– Что ж, сэр, а я не хочу показывать.

Он насуплено замолчал. Потом вдруг невесело усмехнулся.

– А если я скажу «пожалуйста» – дадите посмотреть?

– Я подумаю, – серьёзно сказала я.

– Хорошо. Мисс, пожалуйста, дайте мне посмотреть на ваши рисунки.

Я молча смотрела на него. Худое лицо, тонкие губы, чёрные глаза и чёрные длинные волосы, тонкая шея выглядывает из рубашки, длинные и тонкие пальцы пианиста, нервно сжимавшие и разжимавшие ручки кресла, напряжённая поза – обычный человек, только очень одинок. Несомненно умён, только проявить свои способности тут нет возможности. Я – новый человек в его ограниченной вселенной. И, естественно, он изучает меня, не зная, что от меня ждать. Ему неприятна зависимость от кого-то. Вся его грубость от того, что он сам не может делать простых вещей, и вынужден обращаться к посторонним. Ему невыносима мысль, что миссис Стоун нянчит его, как младенца. Что всё внимание отца отдано его недалёкому младшему брату, помешанному на лошадях, эполетах и оружии, который рисует какие-то дурацкие нелепые картинки, которые его отец считает искусством – сэр Томас показывал мне вчера эту мазню. Что отец не воспринимает его, Френсиса, всерьёз, считая обузой. И, возможно, его раздражает то, что он не может здесь найти себе собеседника по интеллекту. Я не обольщалась на свой счёт. Гомер, Перун и Генрих Восьмой – это знания для школьника. Если бы он заговорил со мной о философии Аристотеля или Софокла, он бы понял, что для меня это только имена. Как и Данте с Петраркой, про которых я знала только, что они писали талантливые стихи. Однако, в этом доме много книг. Возможно, у меня ещё будет время восполнить пробелы моего образования.

Это и многое другое я поняла уже гораздо позже. Пока же я только смотрела и слушала. И старалась не лезть не в своё дело.

– Вы подумали? – спросил мистер Френсис.

– Пожалуйста, сэр. – Я подала свой рисунок, который почти закончила. На нём я нарисовала мистера Френсиса в профиль за столом в кресле с пером в одной руке и листом бумаги в другой. Перед ним я нарисовала свечу в простом подсвечнике и двумя-тремя штрихами попыталась наложить тени. Рисунок, как я сказала, был незакончен. Поэтому лицо было слишком белым для предполагаемого света свечи.

– Неужели я так выгляжу? – пробормотал он, разглядывая суровую физиономию на моём рисунке. – Вы рисуете только портреты? – спросил он, оборачиваясь ко мне.

– Нет, сэр. Что придёт в голову.

– Пожалуйста, покажите.

– Хорошо. Только я дождусь для вас чая с миссис Стоун.

– Ах да, миссис Стоун. Конечно, вам она чаю не предложила?

– Нет, сэр. Но это и не обязательно.

– Как хотите.

Вошла миссис Стоун с подносом, на котором стояла всего одна чашка и всё, что требуется к чаю: сахарница, молочник, розетка с джемом, вазочка с печеньем и нарезанный хлеб. Всё это она несла с царственным достоинством, как королевские регалии, и столь же торжественно водрузила поднос на стол перед мистером Френсисом прямо поверх его бумаг.

– Убери это! – вскричал мистер Френсис, пытаясь вытащить свои бумаги из-под подноса.

Миссис Стоун испуганно схватила поднос.

– Ты не видишь, что ли, что я тут ещё и работаю!

Я встала и убрала бумаги из-под подноса в стопку в сторону. Миссис Стоун поставила поднос.

– Вы могли бы и сами убрать свои бумаги, сэр – руки же у вас не парализованы, – спокойно сказала я, убирая в стопку и книги.

– Не вам меня учить, мисс, – прошипел он. – Займитесь своим делом.

– Чем я и занимаюсь, сэр. В обязанности сиделки входит наблюдать за пациентом. Я за вами наблюдаю, сэр. И наблюдаю, что вы очень избалованный пациент.

– Наблюдайте молча. Я не нуждаюсь в ваших комментариях и советах.

Он демонстративно смахнул мною уложенную стопку бумаг. Я пожала плечами.

– Миссис Стоун, я ещё не завтракала. Поэтому я вас оставлю.

Я взяла из рук мистера Френсиса свой рисунок и вышла.

– Она не завтракала? – услышала я, закрывая дверь, вопрос мистера Френсиса.

– К нам она не спускалась, по крайней мере.

– Какого чёрта?

Я улыбнулась: что-то хорошее в душе этого капризного мальчишки сохранилось. Однако не стоит терять времени: завтрак уже закончен, и мне может вообще ничего не достаться. То яблоко с печеньем, что я успела съесть, не слишком насытили меня.

Пригладив волосы и оправив платье, я спустилась на кухню. Там я застала немногочисленную прислугу: кухарка что-то помешивала в большой кастрюле, а дворецкий (или кем он здесь служил) чистил серебро. Я вежливо поздоровалась, получив в ответ настороженные взгляды. Не дождавшись ответа, я столь же вежливо спросила, не осталось ли чего от завтрака.

– У нас принято есть в одно время, – неприязненно сказала кухарка, ставя на полку коробку со специями. – Здесь никого не ждут.

– Прошу прощения, но с утра мистер Френсис хотел поработать в комнате над библиотекой.

– Так миссис Стоун только ему завтрак и чай носила? – недоверчиво спросила кухарка.

– А будто ты не знаешь, – встрял дворецкий. – Помнишь, как она встретила здесь Райт? Тоже мне, хозяйка дома. Думает, если была личной служанкой первой миссис Мейпл, то имеет право всеми командовать?

– Она старшего сына вырастила, – буркнула кухарка.

– А что его растить? Посадила его в кресло и скачет вокруг него, как белка.

– Цыц, ты! – шикнула кухарка, стреляя в меня глазами. Я сделала вид, что ничего не заметила. Взяв буханку хлеба, я стала нарезать себе бутерброды. Затем сама налила себе чая, пока эти двое о чём-то яростно перешёптывались.

– Не будет ли вам трудно сварить мне яйцо? – спросила я.

Кухарка и дворецкий замолчали.

– Сэр Томас велел вам оставить завтрак, – нехотя сказала кухарка, раскрывая буфет. – Только разогревать вам я ничего не буду.

Она со стуком поставила тарелку на стол.

– Я и не смела вас просить об этом, – вежливо сказала я и спокойно села за стол.

Быстро съев холодный завтрак, я поблагодарила кухарку и вышла.

Вернувшись в комнату мистера Френсиса, я застала там миссис Стоун, убирающую постель.

– Мистер Френсис остался над библиотекой? – спросила я.

– Он называет этот чулан кабинетом, – буркнула миссис Стоун. – С ним сейчас Райт.

– Очень хорошо, – сказала я. Некоторое время я наблюдала за её яростными манипуляциями. – Миссис Стоун, я не знаю, зачем именно сэру Мейплу понадобилось нанимать меня, имея в доме вас и миссис Райт. Так же я не собираюсь оставаться здесь сверх срока, оговорённого контрактом. Равно как и не считаю себя мудрее или лучше вас. Прошу это запомнить и не видеть во мне врага.

Всю фразу я сказала неторопливо и спокойно, безо всякого желания понравиться. В конце концов, я в этом доме не для того.

Миссис Стоун замерла, подозрительно глядя на меня.

– Я тоже не знаю, зачем сэру Томасу пришла в голову блажь приглашать вас. Тем более, что для сидели вы слишком равнодушны, безжалостны, смелы и дерзки. Не знаю, как вас работодатели терпят? – Она критично оглядела меня. Я постаралась сохранить спокойное лицо при её выпаде. Худой мир лучше хорошей войны. А мне по контракту тут работать полгода. – Вижу, вы благоразумная женщина. – Миссис Стоун снизошла до комплимента. – Слушайтесь меня, и всё будет хорошо, – самоуверенно добавила она.

– Да, миссис Стоун. – Я не стала говорить о своём привилегированном положении, которое пожелал мне предоставить сэр Томас. К чему? Пусть тешит своё тщеславие. Мне же спокойнее будет.

Я ещё несколько минут постояла с миссис Стоун, обмениваясь общими, ничего не значащими фразами. Затем направилась в свою комнату за папкой со своими рисунками. Вспомнит ли о них мистер Френсис – другой вопрос.

Подойдя к «кабинету» мистера Френсиса, я услышала, как он монотонно отчитывает мисс Райт. Похоже, та что-то уронила или рассыпала. Вдруг дверь отворилась, и на пороге показалась сама мисс Райт, красная и всклокоченная.

– Невозможный человек, – со злостью сказала она. – капризный, как королевская мимоза, чтоб его… А, вы здесь, – сказала она, заметив меня. – Идите. Может, вам повезёт.

Она тряхнула головой так, что её чепец съехал на бок, и быстрым шагом удалилась. Я вошла.

Мистер Френсис сидел перед своим столом, на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, перья и карандаши. Он кое-как пытался собрать всё это в стопки, но что-то постоянно падало на пол. На коленях у него, ко всему прочему, лежала шахматная доска и несколько фигурок. Доска норовила съехать на пол, мистер Френсис её ловил и упускал, при этом, вещи со стола. Хорошо было слышно его сопение и ругательства.

Наконец он ударил ладонью по ручке кресла и смахнул с коленей доску и фигурки. Я кашлянула. Он резко дёрнулся в кресле и обернулся ко мне.

– Что вы стоите? – рявкнул он. – Помогите же! Или вы ждёте, что я встану и приберу тут всё сам?

– У меня есть такое подозрение, сэр, – спокойно сказала я, и начала собирать его бумаги.

– Для сиделки вы слишком дерзки, – прошипел он, и наклонился ко мне, когда я подбирала бумаги у его кресла. Он схватил меня за плечо. Я подняла голову и спокойно подала ему бумаги.

– А вы слишком капризны для истинно больного, – сказала я. – Ваш отец уверен, что лечение назначил вам врач, а не он сам?

– Доктор Пити приедет через два дня. Спросите его сами.

– Непременно, – сказала я, поднимаясь. – Сиделка должна знать назначения врача, чтобы лучше выполнять свои обязанности.

– Вы считаете, миссис Стоун плохо выполняет свои обязанности?

– Она ваша кормилица. И она потакает вам. Что, на мой взгляд, не способствует вашему лечению и выздоровлению.

– Не ваше дело назначать лечение.

– Это вы верно заметили, сэр. – Я положила книги на стол.

– Мисс Рест – вы круглая дура, – зло улыбаясь, сказал он.

– Может и так. Но вы считаете, что можете судить о моих способностях?

– Я имею на это основания – я умнее вас.

– Что ж, может тогда вы знаете, что делать при лечении сифилиса, сэр?

Он удивлённо замолчал. Нервно сглотнул и не своим голосом спросил:

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Знаю, как применять купорос или йод. Возможно, я не знаю подробностей философии Канта, но я знаю, как сделать, чтобы сломанные кости срослись более или менее ровно. – Я хотела добавить ещё про жгуты при кровотечениях, но прикусила язык.

Он заметно расслабился и насуплено замолчал.

– Однако вы имели в виду что-то другое, не так ли, сэр?

– Не ваше дело, – буркнул он.

Я пожала плечами, и в молчании продолжала собирать его вещи. Самым трудным было найти шахматные фигурки. Я не играла в шахматы и плохо представляла, какими именно они должны быть и сколько.

Наконец, оглядев пол и стол, я больше не увидела ничего лишнего. Мистер Френсис достал из кармана халата ещё две фигурки и положил их на стол.

– Вы играли когда-нибудь в шахматы? – внезапно спросил он.

– Не было возможности, сэр, – сказала я, затачивая карандаши. Интересно, кто точит ему карандаши и чинит перья?

– А хотите научиться?

– Сделайте одолжение, сэр – удивлённо сказала я.

Он разложил на столе доску и расставил фигурки. Следующий час он с упоением объяснял мне названия фигур и принцип игры. Признаться, мне было довольно сложно понять, почему одни фигуры ходят так или иначе. Однако, игра меня заинтересовала. Как я поняла, суть игры была в том, чтобы предугадывать ходы противника и не дать ему догадаться о своих собственных. Когда нас стала звать к обеду недовольная миссис Стоун, я была сильно захвачена игрой.

Отвезя мистера Френсиса к нему в комнату, где миссис Стоун суетилась с обедом для него, я спустилась на кухню. По дороге меня перехватил мистер Стивен и недовольно сказал, что меня ждут в столовой. Я вежливо поблагодарила и присоединилась к нему и сэру Томасу.

Следующие несколько дней были для меня как сиделки весьма странными в этом доме. Несмотря на убеждённость мистера Френсиса, доктор Пити не приехал через два дня. И противоречивый характер моего подопечного требовал от меня всех моих душевных сил, чтобы быть неизменно вежливой и спокойной и не дать ему по голове при очередной его грубости или унижении.

Впрочем, натыкаясь всегда на мою холодность к его колкостям, он вскоре оставил попытки вывести меня из себя. Чему я была чрезвычайно рада. Он вдруг ударился в другую крайность: во что бы то ни стало решил заняться моим образованием. Однако делал он этим в соответствии со своим характером: перескакивая с предмета на предмет, нетерпеливо требуя ответа недоразъяснённого урока. Так же он читал и книги: сегодня мы говорили об Аристотеле, а назавтра он требовал моего ответа о теориях доктора Фрейда, которого я знала только по скандальным публикациям в прессе. И если бы не моя крепкая память и умение сопоставлять и анализировать, у меня в голове была бы форменная каша. Больше хлопот, однако, мне доставляла шахматная игра. Мало знать, как ходит офицер или конь. Нужно уметь заставить их ходить так, чтобы противник, который тоже знает, как они ходят, был запутан и побеждён. Пока же каждый раз побеждённой оказывалась я. Хотя, возможно, это было от того, что раньше я никогда не играла в шахматы.