Читать книгу Приключение. Свобода. Путеводитель по шатким временам. Цивилизованное презрение. Как нам защитить свою свободу. Руководство к действию - Карло Штренгер - Страница 4

К концу XIX века западный мир охватило настроение неуверенности: расползался страх перед декадансом, принимавшим форму то ли «заката», то ли утопания в роскоши и расточительстве. Целая когорта французских авторов била тревогу по поводу упадка французской «расы» (как тогда выражались): численность населения страны впервые после XVII столетия стала падать. В Австрии художники, архитекторы, прочие интеллектуалы говорили себе, что двуединая Австро-Венгерская монархия, укрывшаяся за роскошными фасадами Венского бульварного кольца, насквозь прогнила. И действительно, в 1918 году, после одной из самых безумных и ужасных войн в истории человечества, рухнула политическая конструкция, созданная на Европейском континенте едва столетие назад. Понятно и то, что выпущенная в том же году книга доселе никому не известного ученого-одиночки по имени Освальд Шпенглер «Закат Европы» за короткое время была распродана в количестве ста тысяч экземпляров. Триумфальное историческое шествие столь высоко вознесшегося Запада, который еще пару десятилетий назад великодушно «одаривал» принципами своей цивилизации другие страны и континенты, теперь, казалось, сошло на нет. Версальский договор никоим образом не помог Германии оправиться от поражения и унижения. Вплоть до захвата власти национал-социалистами в 1933 году ей не удалось установить устойчивого политического порядка, а затем она ввергла весь европейский континент в самое чудовищное 12-летие за всю его историю. В Италии фашисты пришли к власти уже в 20-е годы, в Испании войска Франко одержали победу после долгой и кровопролитной гражданской войны. Многие в Европе усомнились в превосходстве либерального общественного порядка: стало казаться, что фашизм вполне может установиться как третья форма государственной власти наряду с либерализмом и коммунизмом. Без вмешательства Соединенных Штатов во Вторую мировую войну та Европа, которую мы сегодня знаем, возможно, не смогла бы состояться.

Но даже и после конца Второй мировой войны, во время торжества демократии, неуверенность не исчезла. Как на Западе, так и среди его культурных и политических оппонентов росла антипатия к западной культуре. В Европе и Северной Америке она принимала форму критики капитализма и империализма. Последний многими – с основанием или без такового – рассматривался как неустранимый эпифеномен капитализма. В прошедшие десятилетия антипатия лишь усиливалась. Целый ряд авторов снова усматривает в культуре Запада упадническую, больше того, обреченную исчезнуть форму жизни. Дэвид Фостер Уоллес описывает США как общество, где люди развлекаются до самой смерти, так и не сумев побороть скуку8. Не далее как десять лет назад политический теоретик Бенджамин Барбер высказал опасение, что американцы вот-вот начнут потреблять детские головы9. А французский писатель Эрик Земмур совсем недавно заявил, что Франция стоит на грани самоубийства10; это написано через пару лет после выхода книги Тило Саррацина, в которой автор предрекает и Германии скорую самоликвидацию.

Сегодня один из самых интересных (и, возможно, самых читаемых) авторов, диагностов нашего времени, – француз Мишель Уэльбек. В нескольких своих романах он рисует картину французского общества как вконец разложившегося и дезориентированного, погрязшего в нигилизме. Многие критики уничижительно отзываются об Уэльбеке, чей роман «Элементарные частицы» (1998) стал мировым бестселлером, как о цинике, женоненавистнике и даже порнографе. Но, думаю, они сильно упрощают. Его демонстративное отвращение к Западу имеет в своей основе проницательную мысль, которую он чеканно сформулировал в пространном интервью газете Die Welt: «На философии Просвещения можно теперь поставить крест: она покойница»11. Наиболее радикальное выражение эта мысль нашла в его последнем на сегодняшний день романе «Покорность». Книга издана 7 января 2015 года при трагических обстоятельствах. В этот день было совершено нападение на редакцию журнала Charlie Hebdo, унесшее жизни 12 человек. И хотя Уэльбек отказался от публичных презентаций во Франции, успех книги превзошел ожидания: за несколько дней было продано более 120 тысяч экземпляров. Атака на сатирический журнал невероятно обострила актуальность книги, в которой автор набросал мрачный сценарий будущего: в 2022 году в острой борьбе за президентское кресло во Франции левые и умеренные правые поддержали Мухаммеда бен Аббеса, кандидата исламистской партии «Мусульманское братство», тем воспрепятствовав победе Марин Ле Пен. «Покорность» пронизана страхом перед исламизацией, который цинично и в высшей степени эффективно эксплуатируют в своих целях отнюдь не только французские популисты. На Уэльбека со всех сторон обрушились обвинения в исламофобии, но упреки эти слишком поверхностны: тема Уэльбека не страх перед нашествием мусульман на Францию, а предположительный крах Просвещения.

В «Покорности» Уэльбек развивает эту тему, которую разрабатывал и в предыдущих своих романах, очень интересным образом. Франсуа, антигерой романа, – профессор французской литературы в Сорбонне, специализирующийся на творчестве Жориса-Карла Гюисманса. Начав как писатель-натуралист, Гюисманс все глубже вовлекался в католицизм и наконец с 1892 года стал почти все свое время проводить в монастыре на юго-западе Франции. Именно в этот монастырь спасается бегством Франсуа в день окончательных выборов с участием Бен Аббеса и Ле Пен: французская столица в этот день буквально кипит от беспорядков. Франсуа взыскует религиозного просветления, но в этот момент, оформленный Уэльбеком как ключевой, он, глядя на знаменитое скульптурное изваяние Марии, внезапно теряет всякую связь с верой и покидает монастырь. Первоначально Уэльбек планировал назвать свой роман «Обращение»: Франсуа должен был обратиться в католичество, но, как и сам Уэльбек, его герой оказался к этому не способен. Он возвращается в Париж и тут узнает, что уволен из университета. В итоге Франсуа начинает сотрудничать с новым режимом и, чтобы вернуть себе профессорскую кафедру, принимает ислам.

«Покорность» – это реквием по европейской культуре. Франсуа преподает в одном из старейших знаменитых университетов Европы. Он представитель и создатель элитарной французской культуры – во всяком случае, должен бы претендовать на эту роль, – и вот он чувствует, что само его бытие невыносимо оскудело. Он с горечью констатирует, что годы, когда он работал над диссертацией о Гюисмансе, остались лучшими в его жизни. С тех пор все пошло на убыль: его связи с другими людьми свелись теперь к коротким и утомительным интрижкам со студентками. Он одинок, пишет мало, пьет слишком много, питается фастфудом из супермаркета (причем – красноречивая деталь – блюдами нефранцузского производства). В бессмысленности его существования – как он сам понимает – находит отражение культура, которую сам Гюисманс считал обреченной. В разговоре со своей любовницей, студенткой-еврейкой Мириам, которая позже из страха перед надвигающимся исламизмом бежит в Израиль, Франсуа замечает, что патриархат – единственно жизнеспособная модель общества. Он, по крайней мере, издавна воспроизводит себя и смог создать связную социальную структуру. Подобные рассуждения создали Уэльбеку репутацию женоненавистника, однако эти обвинения бьют мимо основной мысли писателя. Суть же в том, что Уэльбек ратует за смену нынешних хаотических межполовых отношений патриархальными структурами исламской полигамии не потому, что держится мнения, будто женщина должна быть подчинена мужчине, а потому, что считает либеральное западное общество обреченным на вымирание, так как оно как минимум из-за низкой рождаемости не в состоянии обеспечить свое биологическое выживание. Уэльбек при этом вовсе не оплакивает ни либерализм, ни Европу. Как он хорошо дал понять уже в своих ранних романах, ему просто-напросто внушают отвращение предсмертные судороги древнего континента. В циническом присоединении Франсуа к исламу Уэльбек видит возможный выход из пустоты и скудости последних дней Европы.

Творчество Уэльбека – это вызов прежде всего тем, кто (как и я) ценит Просвещение и западное общество модерна не только из-за отсутствия привлекательных альтернатив, но и потому, что видит в них величайшие достижения человечества. Его сатирические картины Франции новейшего времени суть зеркало нашего общества. Пусть образ односторонен, но он наводит на размышление. Он являет общество, в котором царствуют популизм, потребительство, дешевая развлекательность и отчужденный секс. Уэльбек интересен тем, что за его внешним цинизмом проглядывают тоска и склонность к культурному консерватизму, притом, однако, что это пока не привело его в стан политических или религиозных консерваторов.

Нам стоит понять роман Уэльбека как серьезное предупреждение: если от Европы не осталось ничего, кроме административной эффективности, заботе о финансовой стабильности и своем культурном прошлом, зримо представленном лишь в музее, значит, Европу в скором будущем ожидает нечто новое – но уж никак не благоприятное. Если Уэльбек прав, то либерализм настолько ослаб, что остается недолго ждать, пока он сменится некоей формой авторитаризма, причем исламизация тут выглядит скорее жупелом, чем реальной демографической перспективой.

Похоронная риторика Уэльбека сразу вызывает возражение – ведь миллионы людей во всем мире ничего так не жаждут, как эмигрировать в Европу или Соединенные Штаты. Многие рискуют жизнью, пытаясь перебраться в Германию, Англию или США. Так может быть, отвращение к Западу – это случайное и наносное явление? и тогда бесконечные жалобы на мнимый духовный кризис Запада – всего лишь навязчивая рутина? Что, если Уэльбек, непрестанно повторяющий, что родители-хиппи совсем не уделяли ему внимания, просто не в состоянии посмотреть на Запад непредвзято?

Я считаю, что картина, нарисованная Уэльбеком, действительно весьма односторонняя, и все же он – пусть в гиперболизированном виде – указал на явление, к которому надлежит отнестись со всей серьезностью. В западных обществах благосостояния, по всему судя, многие люди не знают, как осмысленно распорядиться своей свободой. И по большей части отмахиваются от нее и по возможности заглушают в себе ее ощущение.