Читать книгу Последние часы. Книга II. Железная цепь - Кассандра Клэр, Sarah Rees Brennan - Страница 12

К неимоверному облегчению Корделии, ни назавтра, ни в последующие дни Джеймс не заговаривал об эпизоде с платьем. Теперь Райза помогала ей одеваться, и она могла продолжать жить как прежде, словно ничего не произошло.

Она обнаружила, что жить в одном доме с Джеймсом в качестве его жены проще, чем ей представлялось до свадьбы. В день бракосочетания она была уверена, что ей предстоит целый год существовать в состоянии постоянного напряжения и невыносимой неловкости. Но, к ее удивлению, в течение следующих двух недель она ни разу не очутилась в неловкой ситуации. Ничто не напоминало ей о Грейс; напротив, иногда она на несколько часов забывала, что сердце Джеймса принадлежит другой. Быть вместе в обществе посторонних людей было легко, даже приятно: они с Джеймсом ездили в гости, ужинали с друзьями, с его родственниками в Институте, хотя до сих пор не получили приглашения на обед в дом на Корнуолл-гарденс. Магнус все еще отсутствовал; от Анны они узнали о том, что у мага и Джема возникли проблемы с библиотекой Корнуоллского Института, и им пришлось доставить кое-какие книги в Спиральный Лабиринт для дальнейшего изучения. Пока было неизвестно, когда они вернутся.

Однако «Веселые Разбойники» почти каждый вечер приходили, чтобы выпить и отведать стряпню Райзы. Уилл, Тесса и Люси тоже довольно часто навещали молодоженов. Анна заглядывала по вечерам; однажды они с Джеймсом на протяжении четырех часов обсуждали шторы, так что Корделия успела задремать на диване.

К немалому удивлению Корделии, находиться наедине с Джеймсом тоже было легко.

Разумеется, так произошло не сразу. Они привыкали друг к другу постепенно: часто читали вместе, сидя друг напротив друга у камина в гостиной. Иногда ужинали в кабинете и играли в шашки, шахматы или нарды. Корделия не умела играть в карты, и Джеймс предложил научить ее, но она отказалась, потому что предпочитала настольные игры с реальными фигурами, которых можно касаться. Ей нравилось, как они с Джеймсом сражаются, словно на поле боя.

Каждый вечер, после того как один из них выигрывал, победитель задавал свой вопрос. Так Корделия узнала, что Джеймс не любит пастернак, что иногда ему хочется быть выше ростом (несмотря на то, что, как она ему напомнила, рост его составлял вполне приличные шесть футов) и что он всегда мечтал увидеть Константинополь. А она в свою очередь рассказала ему о том, что боится змей, хотя и знает, что это глупо, мечтает научиться играть на виолончели и считает своим главным достоинством длинные волосы. (Джеймс, услышав это, лишь улыбнулся, и когда она попыталась выяснить, о чем же он думает, он заговорил о другом). Потом они смеялись и дразнили друг друга, и это были, наверное, лучшие минуты за день. Она ждала их с самого утра. Ведь прежде, чем полюбить Джеймса как мужчину, Корделия полюбила его как друга. В такие вечера она вспоминала, что он прежде всего ее друг.

Ей нравилось то, как постепенно смех стихал, реплики становились короткими, как они оба начинали клевать носом, но в то же время не хотели расставаться, им хотелось сидеть всю ночь, говорить о чем угодно. Она рассказывала Джеймсу о своих путешествиях, о том, что ей довелось увидеть: описывала ручных берберских обезьян, которых показывали на базаре в Марракеше, лимонные рощи Ментоны, Неаполитанский залив после шторма, процессию слонов у Красного форта в Дели. Джеймс говорил о путешествиях с тоской: в детстве у него в комнате на стене висела карта мира, и на ней он булавками отмечал места, которые однажды надеялся посетить. Поскольку Корделия тоже никогда не бывала в Константинополе, они однажды провели целый вечер за книгами и картами, читая друг другу рассказы путешественников. Потом они обсуждали, какие достопримечательности им хотелось бы увидеть – минареты, подсвеченные фонарями, собор Святой Софии, древний порт города, стоящего на двух континентах. Джеймс лежал на ковре, закинув руки за голову, а Корделия вслух читала отрывок из старой книги, принадлежавшей перу известной британской путешественницы:

– «Царь всех городов раскинулся передо мной; он восседал, словно на троне, на холмах, застроенных многочисленными домами, и серебряная лента Босфора, украшенная роскошными дворцами, простиралась у его ног»[20].

Джеймс хмыкнул, и она заметила, как под темными ресницами блеснули золотые радужные оболочки.

– Слушать тебя интереснее, чем читать путеводитель, – сказал он. – Что ж, продолжай.

И Корделия продолжала читать до тех пор, пока огонь в камине не догорел; стало холодно, и ей пришлось настоять, чтобы Джеймс поднялся с пола, а потом они на ощупь поднялись на третий этаж и расстались у двери ее спальни. Он пожелал ей доброй ночи и целомудренно поцеловал в щеку. Иногда в такие моменты ей казалось, что ему не хочется отнимать руку от ее плеча.

Когда-то она мечтала обо всем этом, почему-то чувствуя себя виноватой, – о том, как будет жить с ним в одном доме, видеться с ним ежедневно, о том, как между ними возникнет близость. Но она только сейчас до конца поняла, что такое близость между двумя людьми, дружба, нежность, взаимопонимание, возникающие между любящими мужем и женой. Раньше она не представляла, что такое возможно между ними: что он будет за завтраком объяснять ей некоторые фразы, предположительно, неизвестные дамам (оказалось, что словосочетание «завтрак осла» означает соломенную шляпку, а «залить за воротник» – значит сильно напиться). И что, слушая его, она будет смущенно хихикать. Что она случайно зайдет в ванную, пока он будет бриться, без рубашки, с полотенцем на плечах. Однажды так и случилось, и она поспешно отступила к двери, но он лишь дружелюбно махнул рукой и завел разговор о том, следует ли им идти на бал по случаю помолвки Розамунды Уэнтворт.

– О, думаю, можно и пойти, – сказала она. – Люси там будет, да и Мэтью тоже.

Он начал смывать пену с лица, и она смотрела, как мышцы ходят под кожей его спины, плеч, рук. Она никогда не видела обнаженного мужчину – пусть даже лишь до пояса, – и у нее закружилась голова от странного, незнакомого чувства. Она быстро подняла взгляд и заметила светлые веснушки на плечах Джеймса; они выделялись на бледной коже, подобно золотым звездам. До сих пор она не видела в его внешности ничего, что не казалось бы ей прекрасным, совершенным. Это было почти… несправедливо.

В конце концов Корделия решила, что он прекраснее всего в движении. Она пришла к такому выводу, когда они тренировались вместе – еще одна часть супружеской жизни, о которой она не подумала раньше, но которая ей очень нравилась. Джеймс устроил комнату для тренировок на верхнем этаже; она была небольшой, но удобной, с достаточно высоким потолком, чтобы свободно действовать мечом, с канатом и платформами для сооружения препятствий. Здесь они с Джеймсом сражались и повторяли движения и выпады, и она видела его, настоящего, видела красоту его движений, его стройное, длинное тело, вытянутое в броске, видела, как изящно он выполняет самые сложные упражнения. Ей так хотелось верить, что он тайком смотрит на нее, когда она не видит, – так же, как она тайком любовалась им. Но она никогда не замечала ничего подобного с его стороны и строго приказывала себе прекратить выдумывать глупости.

Иногда Корделия представляла себе, что неразделенная любовь стала чем-то вроде третьего члена их маленькой семьи, она присутствует в доме даже тогда, когда там нет ее самой, Корделии. Что она следует за Джеймсом по пятам, обнимает его невидимыми призрачными руками, когда он завязывает галстук перед зеркалом, прижимается к нему бесплотным телом, когда он спит. Но если он и чувствовал нечто подобное, то, естественно, не подавал вида.

– Маргаритка, – окликнул Джеймс жену.

Он стоял в коридоре, за приоткрытой дверью спальни Корделии. Райза заканчивала помогать молодой хозяйке с одеванием.

– Можно войти?

– Минутку, – крикнула в ответ Корделия. Райза как раз застегивала последние пуговицы на ее платье.

– Bebin ke mesle maah mimooni, – произнесла Райза, отступая назад, и Корделия бросила быстрый взгляд в зеркало. «Взгляни на себя, ты прекрасна, как луна».

Корделия с неприятным чувством подумала, что Райза, возможно, намекала на смелое декольте, открывавшее верхнюю часть груди – соблазнительные белые полумесяцы над темно-зеленым шелком. Она, конечно, знала, что замужняя женщина вправе одеваться более откровенно, чем юная девушка из хорошей семьи. Это платье было скроено таким образом, чтобы подчеркнуть все изгибы ее фигуры; искусно вшитые в нужных местах кружевные вставки словно предлагали полюбоваться обнаженным телом, хотя это была всего лишь иллюзия. Когда Анна выбирала материал, она объяснила, зачем это делается: даже самые придирчивые матроны не смогут найти ничего непристойного в покрое ее платья, но тайный обожатель без труда вообразит себе то, что скрывается под ним.

«Но возникнут ли подобные мысли у Джеймса? – услышала Корделия тоненький лукавый голосок, не оставлявший ее в покое. – Заметит ли он твое платье? Сделает ли тебе комплимент?»

Она не знала. Прошло две недели после свадьбы, но иногда Джеймс казался Корделии совершенно чужим человеком; она не могла понять, о чем он думает, что чувствует. Но, несмотря ни на что, в течение этих двух недель она сама испытывала безграничное счастье и иногда поражалась самой себе. Может быть, она не зря затеяла это безумие? Нет, не зря. Все пройдет, но у нее останутся воспоминания; она будет лелеять их, когда станет старой, костлявой, скрюченной, как древнее иссохшее дерево. Воспоминания о двенадцати месяцах счастливой замужней жизни с мальчишкой, которого она боготворила. Некоторые люди лишены даже этого, думала она.

– Мне не по себе в этом туалете, слишком он вызывающий, – пробормотала Корделия, пытаясь натянуть край платья повыше.

– Negaran nabash, – отрезала Райза и решительно убрала ее руку. – Не волнуйся. Это первый твой настоящий бал после замужества, там будет весь Лондон. Покажи им, что ты гордая. Покажи, что никому не под силу тебя унизить и заставить почувствовать себя маленькой девочкой. Покажи им, что ты – Джаханшах. – Она кивнула в сторону двери и хитро подмигнула. – А сейчас мне пора. Нельзя заставлять Alijenab[21] Джеймса ждать.

И Райза выскользнула из спальни, оставив хозяйку перед зеркалом. Корделия чувствовала себя довольно глупо. Джеймс редко заходил к ней в комнату; она догадывалась, что он не хочет нарушать ее уединение, мешать ей. Он снова постучал, прежде чем войти, потом закрыл за собой дверь.

Она постаралась не разглядывать его во все глаза, как влюбленная девчонка. Он был одет в черный фрак и белый жилет. Сумасшедший оборотень, портной его отца, в очередной раз постарался на славу: одежда была безупречно подогнана по фигуре, тонкое сукно облегало широкие плечи и мускулистые руки, под белой сорочкой угадывалось стройное тело. Взгляд Джеймса упал на Корделию, и он застыл. На скулах его выступил едва заметный румянец.

– Маргаритка, – заговорил он. – Ты выглядишь… – Он смолк, тряхнул головой и сунул руку в карман. Рука слегка дрожала, и у него не сразу получилось вытащить небольшую коробочку, оклеенную черным бархатом. Он протянул коробочку Корделии, и она не без удивления взяла ее.

– У нас юбилей, две недели, – объяснил Джеймс, отвечая на ее недоуменный взгляд.

– Но… Я тебе ничего не купила… – Корделия машинально погладила бархатную крышку. – Ведь я не знала, что через две недели принято обмениваться подарками.

– Не принято, – успокоил ее Джеймс. – Просто у меня свои причуды. И это – одна из них. – Он усмехнулся. – Открой.

Корделия открыла футляр и увидела на черном бархате сверкающий золотой кулон с цепочкой. Она достала украшение и восхищенно ахнула. Кулон представлял собой миниатюрный глобус – крошечный шарик с выгравированными на нем очертаниями континентов.

– Мы столько говорили с тобой о путешествиях, – с некоторым смущением продолжал Джеймс. – И вот мне захотелось подарить тебе весь мир.

– Как это чудесно. – Корделии казалось, что ее сердце готово разорваться от волнения. – Подожди… я сейчас ее надену…

– Не надо, не надо, – рассмеялся Джеймс, обходя ее. – Там очень маленький замок. Я тебе помогу.

Он ловко расстегнул замочек и надел ожерелье на шею Корделии. Она застыла. Пальцы его едва касались нежной кожи, чуть выше края платья. Она чувствовала его чудесный аромат – смесь запахов лавра и чистой кожи молодого мужчины. Послышался щелчок застежки; Джеймс сделал глубокий вдох, коснулся цепочки, чтобы расправить ее, и Корделия почувствовала это, почувствовала, как поднимается его грудь при дыхании, почувствовала прикосновение ткани его сорочки, от которого встали дыбом крошечные волоски у нее на затылке. Его руки на миг застыли в нескольких дюймах от зеленого шелка и обнаженной кожи.

В следующий миг Джеймс отступил и откашлялся. Она обернулась, чтобы взглянуть на него. Он снова надел свою Маску, и она ничего не могла прочесть на его лице, кроме обычного дружелюбия.

– Очень мило, – произнес он, вытаскивая из кармана сложенную в несколько раз бумажку. – Кстати, я чуть не забыл. Недди принес письма от Люси для нас обоих. Твое я не стал читать, несмотря на сжигавшее меня любопытство.

«Дорогая Корделия! – было написано на бумажке знакомым размашистым почерком Люси. – Мне ужасно, ужасно жаль, но я вынуждена пропустить сегодняшний бал и бросить тебя на растерзание представителям высшего общества. К сожалению, мне нездоровится. Если кто-нибудь попробует тебя задеть, держи голову высоко и помни, что сказала бы в таком случае Прекрасная Корделия: “Я не склонюсь перед вами, и никто не сможет меня заставить!” Завтра с нетерпением жду подробного описания приема, особенно нарядов, и еще мне ужасно хочется узнать, не отрастил ли Тоби дверной молоток. С любовью, Люси».

Пока они спускались по лестнице, Корделия подала Джеймсу записку, чтобы он мог прочесть. Карета уже стояла у дверей. Морозный воздух обжигал лицо; днем снег начал таять, но к вечеру снова похолодало, и теперь тонкий лед трещал и ломался под ногами, как стекло. В карете их ждали тяжелые меховые полости и покрывала для ног. Корделия со вздохом облегчения закуталась в меха.

– Дверной молоток? – переспросил Джеймс, когда карета тронулась, хрустя льдом.

– Это такая борода, – с улыбкой объяснила Корделия. – Я тебе покажу, если увижу.

Сумеречные охотники редко носили бороды; подобно воинам Древнего Рима, нефилимы издревле считали, что борода мешает в сражении, поскольку противник может за нее схватить. Однако для женщин не существовало ограничений относительно длины волос: возможно, потому, что ни римляне, ни средневековые нефилимы не могли представить себе женщину на поле боя.

– Ну что ж, если Тоби отрастил бороду, у меня есть выбор, – сказал Джеймс. – Либо вызвать его на дуэль, либо отрастить бороду в два раза длиннее.

– Надеюсь, ты не сделаешь ни того ни другого, – поморщилась Корделия.

– Думаю, ты, в качестве моей супруги, имеешь право голоса в вопросах, касающихся моей внешности, – ответил Джеймс. Корделия взглянула на него из-под полуопущенных ресниц, но он равнодушно смотрел в окно, на черно-белые ночные улицы. – Уэнтворты редко устраивают большие приемы. С нетерпением жду момента, когда ты увидишь Торт.

– Какой торт? – удивилась она.

– Сейчас приедем, и ты поймешь.

Как только они въехали в ворота, она сразу поняла, что имел в виду Джеймс. Особняк Уэнтвортов представлял собой абсолютно безвкусное сооружение, утыканное множеством башенок с зубцами и бойницами – видимо, архитектор вдохновлялся образами средневековых замков. Стены и башни были покрыты штукатуркой цвета слоновой кости, и здание действительно являло собой некий чудовищный гибрид Тадж-Махала и кремового свадебного торта. Ослепительный свет, лившийся из огромных окон, падал на заснеженную лужайку перед домом, и вся эта варварская роскошь производила довольно нелепое впечатление.

Карета остановилась у зеленого ковра, призванного изображать лесную тропу; ковер вел к сверкающим мраморным ступеням и массивной двери в средневековом стиле. На каждой ступени стояло по два лакея в ливреях цвета слоновой кости, бедняги вытянулись по стойке смирно, когда Джеймс и Корделия проходили мимо. Она невольно прыснула со смеху, войдя в холл, больше напоминавший тронный зал императорского дворца. Пол был отделан розовым и белым мрамором. Да, дом действительно напоминал гигантский торт.

Джеймс подмигнул жене, когда они ступили в бальный зал, просторное, как крытый рынок, помещение с расписными потолками. Среди обильной позолоты и облаков, похожих на взбитые сливки, порхали десятки пухлых розовощеких херувимов. У стен группами собирались гости, и в толпе Корделия среди прочих заметила Уилла и Тессу, которые оживленно беседовали с Габриэлем и Сесили Лайтвуд. «Веселые Разбойники» тоже были здесь в полном составе; они заняли целый столик в углу в компании Анны. Мэтью, заметив новобрачных, поднял бокал шампанского, а Анна лениво помахала рукой. Танцы еще не начались; люди бродили вокруг длинного стола, ломившегося под тяжестью закусок – здесь было достаточно еды, чтобы накормить всех жителей небольшого города. Чудовищные окорока в глазури и лососи размером с новорожденного ребенка, залитые блестящим желе, покоились на серебряных блюдах в окружении гор сэндвичей и пирожных с кремом; рыбы и поросята злобно пялились невидящими глазами на голодных гостей.

Хозяева, Мартин Уэнтворт и его жена Глэдис, стояли в центре зала и с восхищением рассматривали огромную ледяную скульптуру, изображавшую Розамунду и Тоби в развевающихся античных одеждах. На плече Розамунды сидел голубь. Джеймс уставился на скульптуру, не скрывая удивления.

– Может быть, это намек на то, что сегодняшнее мероприятие следует называть «Холодным Приемом»? – прошептал он на ухо Корделии. Она плотно сжала губы, но не могла совладать с собой и затряслась от беззвучного смеха. Джеймс с невинным видом продолжал разглядывать купидонов на потолке, и в это время к ним приблизились Розамунда и Тоби, так сказать, во плоти.

– О, вы оба чудесно выглядите, такая прекрасная пара, я всегда это говорила, правда, Тоби? – бросилась в атаку Розамунда.

Тоби вздрогнул. У него был такой вид, словно его только что разбудили.

– Да? Когда? – пролепетал он.

Розамунда бросила на Джеймса голодный взгляд, как будто он был восхитительным, аппетитным свежим кексом, который ей не терпелось намазать черничным джемом. Чувствуя, что мужа необходимо спасать, Корделия в свою очередь воскликнула с дурацким лицемерным восторгом:

– О, здесь так чудесно, я вижу, весь Лондон пришел вас поздравить! Джеймс, мы должны поздороваться с твоими родителями…

– Не весь, – тяжело вздохнула Розамунда. – Как назло, убили Амоса Гладстона, и кое-кто решил, что праздновать сейчас неуместно. А я считаю, это несправедливо, потому что мы планировали этот вечер еще до его смерти. Конечно, мы бы отменили прием, если бы не ледяная скульптура. Она заранее заказана и оплачена.

– Превосходная речь, Розамунда, – сказал Джеймс.

– Благодарю, – лучезарно улыбнулась Розамунда. – Вы же понимаете, ну как мы могли заранее узнать, что его убьют во время патрулирования?

– Когда это случилось? – спросила Корделия и покосилась на Джеймса. Тот пожал плечами. – Мы еще не слышали…

– О, позапрошлой ночью, – промямлил Тоби, высокий молодой человек с безвольным подбородком и очень светлыми волосами.

– Это было нападение демонов? – продолжал Джеймс.

– Очевидно, да, – сказала Розамунда. – А что еще это могло быть? А теперь, Тоби, будь так добр, покажи Джеймсу бильярдную. Она только что заново обставлена. – Невеста смущенно захихикала и вцепилась в руку Корделии. – Нам, дамам, нужно сейчас в другое место.

Тоби увел Джеймса прочь, а Розамунда с Корделией направились к группе женщин, собравшихся у стола с напитками и закусками. Среди них Корделия заметила Евгению, сестру Томаса, худую девицу в бледно-желтом платье и перчатках.

– Тебе сюда, – с удовлетворением в голосе произнесла Розамунда. Волосы ее были высоко подобраны и украшены огромным количеством живых цветов. Когда она поворачивала голову, на плечи ей дождем сыпались лепестки. – Именно здесь собираются замужние женщины, – театральным шепотом добавила она.

Разумеется, запоздало сообразила Корделия. Замужние женщины во время танцев держались обособленно; в конце концов, им больше не нужно искать себе мужей. Она с надеждой посмотрела на Евгению, но Розамунда уже набросилась на нее:

– Евгения! А ты что здесь делаешь? Пойдем к девицам – там целая толпа молодых джентльменов, и все они просто жаждут потанцевать…

– Не пойду, – упрямо произнесла Евгения, но спорить с Розамундой ей было не под силу. Пару секунд спустя желтое платье исчезло в толпе.

– Корделия Эрондейл, если я не ошибаюсь? – заговорила высокая, угловатая женщина в шелковом платье абрикосового цвета. Корделия вспомнила ее имя – Юнис Паунсби, мать Огастеса Паунсби. Судя по всему, Розамунда оставила ее не просто с замужними дамами, но среди матрон, которые годились ей в матери и бабки. – Вы выглядите усталой.

Дамы коварно засмеялись. Корделия, ничего не понимая, смотрела в лицо своей собеседнице.

– Юнис вас дразнит, – заговорила Веспасия Гринмантл, женщина с приветливым лицом, облаченная в пурпур. – Новобрачные рано спать не ложатся, верно?

Кровь бросилась Корделии в лицо.

– Радуйтесь, пока можете, – продолжала Юнис. – Не пройдет и нескольких месяцев, как вы будете подбирать мебель для детской.

– Маленькие дети – это так скучно, Юнис, – вмешалась Лилиан Хайсмит. Корделия подумала, что в своем старомодном синем платье и сапфировых украшениях она выглядит, словно царица. – А вот оружие, напротив, весьма интересный предмет. – Она протянула руку к Кортане. – Я, например, давно восхищаюсь вашим клинком, дорогая. Можно?

Корделия кивнула, и Лилиан, задумчиво улыбаясь, прикоснулась к эфесу Кортаны.

– Когда я была маленькой, у меня было одно-единственное желание: получить какое-нибудь оружие, выкованное кузнецом Велундом. В двенадцать лет я сбежала из дома, и родители обнаружили меня на Риджуэйской дороге[22]. Я искала курган кузнеца. Я взяла с собой пенни, поскольку знала из легенд, что кузнецу нужно заплатить, и была совершенно уверена, что получу взамен меч! – Она усмехнулась. – Ваш меч прекрасен.

– Благодарю вас, – произнесла Корделия.

Дамы без всякого стеснения перешептывались у нее за спиной. Кто-то вслух интересовался, почему они с мужем не отправились в свадебное путешествие; другая женщина, скорее всего Юнис, ответила, что Джеймс и Корделия не могли позволить себе такую роскошь, как год помолвки, тщательная подготовка и свадьба следующим летом. «Необходимо было срочно спасать то, что осталось от ее репутации, вы же понимаете».

Нет, это было совершенно невыносимо. Музыканты готовились играть танцевальные мелодии; скоро все друзья будут заняты, в отчаянии думала Корделия, и никто не сможет избавить ее от этих мегер. Она заметила, что Джеймс некоторое время назад вернулся в бальный зал, но родители перехватили его, отвели в сторону и затеяли какой-то серьезный разговор. В любом случае он не может пригласить ее на танец, напомнила она себе. Это не принято. Джентльмены никогда не танцуют на балах со своими женами.

– Не окажете мне честь, миссис Эрондейл?

Дамы в недоумении начали оглядываться, закачались цветы в прическах, зашуршали юбки и веера. Корделия подняла голову, услышав хорошо знакомый ленивый, тягучий голос: перед ней стоял Мэтью и смотрел на нее сверху вниз с вопросительным выражением лица. При взгляде на него можно было ослепнуть; его жилет был расшит павлинами, светлые волосы ярко блестели в свете люстр. Мысленно поблагодарив судьбу, Корделия позволила ему увести себя в центр зала.

– Ну что ж, могу тебя уверить, что за последние сто лет с этими леди не происходило ничего более захватывающего, – рассмеялась она. – О боже, наверное, я ляпнула что-то не то? Ведь теперь я тоже замужняя женщина и не имею права считать скучными тех, кто состоит в браке.

– Большинство людей невыносимо скучны, – пожал плечами Мэтью. – Брак не имеет к этому никакого отношения.

Первым танцем оказался полонез; пары со всего зала присоединялись к «колонне», которая следовала за ведущими. Здесь были Сесили и Гидеон, Кэтрин Таунсенд и Огастес Паунсби; Филомена ди Анджело – Корделия вспомнила, что эта темноволосая итальянка присутствовала на ее свадьбе, – шла рядом с Альбертом Брейкспиром. Кристофер пригласил на танец Евгению, Алистер с церемонным видом вел за руку Ариадну.

– Зачем же тогда ты ходишь на балы и приемы? – удивилась Корделия. – Если ты находишь все и вся такими скучными.

– Люди скучны. А сплетничать о них мне никогда не скучно. Смотри: Тоби и Розамунда спорят о чем-то, как всегда. Интересно знать, о чем? А недавно Лилиан Хайсмит стукнула Огастеса Паунсби зонтиком: как ты думаешь, за что? Неужели он оскорбил ее? Эсме Хардкасл надоедает Пирсу Уэнтворту бесконечными рассказами о своей книге, посвященной истории Лондонского Анклава; но он ее даже не слушает и глаз не сводит с Кэтрин Таунсенд. А прекрасная Евгения отказывает всем, кто пытается пригласить ее на танец. Вероятно, сказывается отрицательный опыт.

– А что произошло с Евгенией?

– Огастес Паунсби. – Мэтью нахмурился. – Он вел себя так, словно между ними существовало понимание.

Корделия удивилась; «понимание» могло означать вполне серьезные вещи. Например, полную уверенность девушки в скором предложении руки и сердца.

– Ну, и она вела себя достаточно свободно: встречалась и гуляла с ним без компаньонки и тому подобное. Конечно, все было совершенно невинно, но… неожиданно он взял и сделал предложение Кэтрин Таунсенд, а та ему отказала. И Евгения в результате сделалась посмешищем всего Анклава. Она уехала в Идрис, чтобы избежать местных сплетен.

– Как это мерзко с его стороны! – с отвращением воскликнула Корделия. – Но неужели ни у кого из гостей не найдется более страшной тайны? Скелеты в шкафах и тому подобное?

– Ты спрашиваешь меня, нет ли в этом зале убийц? – Мэтью быстро закрутил ее в танце, и перед глазами у нее стремительно пронеслись огненные ленты, в которые слилось пламя множества свечей. – Есть. Например, я.

Корделия принужденно рассмеялась и украдкой начала оглядываться. Они очутились в дальней части бального зала. Джеймс по-прежнему был занят разговором с Уиллом и Тессой.

– А что, если я скажу, что умею читать по губам? – продолжал Мэтью, проследив за ее взглядом. – Что я понимаю каждое слово, которое говорят друг другу Джеймс и его родители? И что новость, которую они ему сообщили, потрясет тебя до глубины души?

– Я бы велела тебе прекратить подслушивать чужие разговоры. Кроме того, я тебе не верю. Научиться читать по губам не так просто. Еще я бы сказала, что ты врешь и нарочно пугаешь меня, чтобы показаться более интересным. А правда состоит в том, что если и существует какая-то шокирующая новость, то ты просто-напросто узнал ее от своей матушки.

Мэтью сделал трагическое лицо и прижал руку к груди с таким видом, словно его ударили ножом в сердце.

– Меня оскорбили! Усомнились в моем мужестве! О женщины, вам имя – жестокость![23] – И он, прищурившись, уставился на Корделию. – Означает ли это, что ты не хочешь узнать, о чем они разговаривают?

– Конечно же хочу, болван. – И она легко стукнула Мэтью веером по плечу. Полонез не предполагал такой интимности между партнерами, как вальс, и все же она находилась достаточно близко к Мэтью и заметила тонкие линии, появлявшиеся у его глаз, когда он по-настоящему улыбался. А это случалось очень редко. Она чувствовала его запах: пахло бренди, сигарами и цветами франжипани.

– Ну что ж, – он понизил голос. – Тебе известно, что Чарльз уже несколько месяцев работает в Парижском Институте.

– Я слышала, что глава Института заболел, и Чарльзу пришлось выполнять обязанности его заместителя.

– И он справился с ними превосходно, как всегда, – едко заметил Мэтью. – У них там было намечено важное совещание с вампирскими кланами Франции, и Чарльз почему-то пригласил всех, кроме вампиров Марселя. Скорее всего, просто по рассеянности, но они восприняли это как смертельное оскорбление.

– А разве он не мог извиниться и все объяснить?

Мэтью презрительно фыркнул.

– Ты что, не знаешь Чарльза? Он никогда не извиняется. А кроме того, вампиры ему не доверяют. Они подозревают – и заметь, не без причины, – что в случае серьезных разногласий Консул встанет на сторону своего сына. И поэтому дядя Уилл и тетя Тесса должны завтра отправиться с ним в Париж, чтобы помочь все уладить без потерь. – Мэтью бросил быстрый взгляд на Джеймса и его родителей. – Существа Нижнего Мира склонны доверять им, поскольку Тесса сама принадлежит к их народу, а Уилл счел нужным защищать ее перед Конклавом и даже женился на ней.

Сейчас полагалось взяться за руки. Когда их пальцы сплелись, черная руна Ясновидения на тыльной стороне ладони Корделии слегка замерцала.

– Ну что ж, могу сказать, что они отправили в Париж не того брата, какого следовало бы, – заметила она.

Держась за руки, они начали медленно описывать круг.

– Что ты имеешь в виду?

– Ведь это ты любишь Францию. Ты постоянно говоришь о Париже, – ответила она. – Помимо всего прочего, ты обладаешь дьявольским шармом – и прекрасно знаешь об этом. Из тебя получился бы отличный посол, ты справился бы гораздо лучше Чарльза.

Мэтью выглядел… так, словно его поразил удар молнии, и это было еще мягко сказано. У Корделии возникло чувство, будто его редко сравнивали с братом в положительном смысле, когда речь шла об их профессиональных качествах. Следующий круг они сделали в молчании. Без непринужденного светского разговора танец вдруг показался Корделии более интимным, чем прежде. Она, не глядя, угадывала движения своего партнера, чувствовала тепло его руки, прикосновение холодного металла его печатки. Кольца, которое подарил ему Джеймс.

Ей доводилось прежде видеть, как танцуют влюбленные пары: в полном молчании они пожирали друг друга глазами, пользуясь редкой возможностью под благовидным предлогом побыть рядом, прикоснуться друг к другу. Нет, конечно, между ней и Мэтью не могло быть ничего подобного: ее фраза всего лишь смутила его, только и всего. «Что ж, очень плохо, – подумала она. – Ему уже давно следовало это услышать».

Он стоил тысячи таких, как Чарльз.

Музыка смолкла. Танцующие расходились, Мэтью и Корделия опустили руки.

– Увы, – произнес он знакомым легкомысленным тоном, – боюсь, мне придется отвести тебя обратно к нашим злоязычным дамам. Я бы пригласил тебя на следующий танец, но ты же знаешь, что холостым мужчинам не очень прилично танцевать несколько раз подряд с замужними женщинами. Предполагается, что мы должны увиваться вокруг юных девушек.

Корделия усмехнулась.

– Ничего страшного. Ты на целых десять минут избавил меня от их глупой болтовни. Мне уже от отчаяния хотелось зарыться лицом в блюдо с заварным кремом.

– Это была бы напрасная трата крема, – произнес знакомый голос, и Корделия, вздрогнув, увидела рядом Джеймса. В золотом свете множества свечей глаза его горели каким-то странным огнем.

– Неужели ты наконец вырвался из когтей родителей? – произнес Мэтью слегка неприязненным тоном. В следующий миг на губах его появилась обычная лукавая ухмылка, и Корделия решила, будто ей просто показалось. – Слышал насчет Чарльза?

Джеймс беззвучно присвистнул.

– Да уж. По этому поводу я мог бы много чего сказать, но сейчас… – Он повернулся к Корделии. – Миссис Эрондейл, могу ли я попросить вас пройтись со мной в первом туре вальса?

Корделия смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– Но мужьям нельзя… то есть обычно мужья не танцуют с женами.

– А этот муж танцует, – ответил Джеймс и увлек ее прочь.