Читать книгу Последние часы. Книга II. Железная цепь - Кассандра Клэр, Sarah Rees Brennan - Страница 13

Джесс умирал долго и мучительно. Агония началась посреди ночи, и Грейс, ворвавшись в комнату брата, увидела жуткое зрелище: он метался среди окровавленных простыней и кричал, кричал, точнее, издавал какой-то дикий, звериный вой, выражавший невыносимое страдание. Грейс криками звала мать. Она знала, что существуют исцеляющие руны, что магия Сумеречных охотников могла бы им помочь, но она не умела чертить такие руны. Кроме того, у нее не было стило.

Она прижала брата к себе, его кровь пропитала ее сорочку… а когда она осторожно опустила его на подушки, он был уже мертв. Какая-то часть ее сознания отметила, что пришла Татьяна. Мать, содрогаясь от рыданий, поднесла к губам сына маленький золотой медальон. Грейс тогда не поняла, что это за вещь, но ей предстояло вскоре это узнать.

Грейс хотела, чтобы мать пришла, помогла ей, но почему-то почувствовала себя в ее присутствии еще более одинокой. У Татьяны началась истерика: она пронзительно вопила, выла, рвала на себе одежду, выкрикивала отчаянные молитвы и проклятия, обращенные к существам, неизвестным Грейс, молила спасти его, спасти ее мальчика. А когда его не стало, она рухнула на пол, долго сидела в нелепой позе обиженной маленькой девочки и жалобно хныкала. Все это время она словно не замечала присутствия Грейс.

В следующие дни слабые надежды Грейс на утешение в обществе матери окончательно развеялись. После смерти Джесса мать совсем ушла в себя; неделями не обращала внимания на Грейс, не смотрела на нее, не реагировала, когда дочь заговаривала с ней. Пока Грейс пыталась понять, как жить дальше после такой потери, мать разражалась проклятьями в адрес Сумеречных охотников, брызгала слюной, уверяя, что их единственная цель – разрушить ее жизнь, уничтожить ее, повторяла, что не намерена сдаваться без боя. Она почему-то обвиняла во всех своих несчастьях семью Эрондейл, хотя Грейс не видела никакой связи между этими людьми и смертью Джесса.

По правде говоря, ей и самой хотелось бы возложить на кого-нибудь вину за гибель брата, но она знала, что иногда Сумеречные охотники не выдерживали рун и гибли, если им пытались наносить Метки. Это было кошмарно, несправедливо, бессмысленно – но так случалось, и с этим ничего нельзя было поделать. И поэтому Грейс не могла найти утешения, обвиняя других в смерти Джесса.

Не лучше стало, когда мать начала надолго исчезать в подвале особняка и появлялась оттуда лишь под утро, бормоча какие-то заклинания на незнакомом языке. От ее одежды и волос несло серой. Татьяна разговаривала с Грейс только о коварстве и злобе нефилимов. Эти монологи начинались и заканчивались совершенно неожиданно; проходило несколько дней, и женщина, заметив в комнате Грейс, начинала предложение с середины, как будто читала ей одну бесконечную лекцию.

Грейс не считала Сумеречных охотников в целом каким-то «злом» – в конце концов, она провела среди них большую часть жизни, – но Татьяна иллюстрировала свои «лекции» живописными примерами. Она шарила в самых темных уголках Блэкторн-Мэнора и вытаскивала на свет божий всевозможные доказательства жестокости нефилимов. В подвале, в каком-то пыльном сундуке она нашла целую «коллекцию» трофеев, добытых у существ Нижнего Мира: зубы вампира, высохшую лапу оборотня, нечто, напоминавшее гигантское крыло бабочки, плававшее в прозрачной вязкой жидкости. Татьяна признала, что тридцать лет назад приняли закон, запрещавший брать подобные трофеи, но до этого, на протяжении девятисотлетней истории нефилимов, убивать и калечить существа других рас считалось нормальным. Она показала дочери запись в дневнике, где подробно описывалось лишение Меток какого-то непослушного младшего сына.

«Они вышвырнули его в мир простых людей», – вслух читала Татьяна, – «ради блага его семьи и Конклава».

Но жемчужиной ее коллекции, спрятанной в кабинете Блэкторн-Мэнора, был кристалл алетейя, магический камень с множеством граней, который использовали для хранения воспоминаний. Естественно было предположить, что семьи держали в таких камнях воспоминания о счастливых событиях, но в этом камне содержалась лишь одна короткая кровавая сцена, произошедшая сто лет назад. Инквизитор подвергал нестерпимым пыткам некую Аннабель Блэкторн, чье преступление заключалось в любовной связи с существом Нижнего Мира. В конце концов женщину приговорили к пожизненному заключению в Адамантовой Цитадели.

– Вот каковы они, нефилимы, – говорила Татьяна, убирая кристалл в тайник, – вот те, кто жаждет нас раздавить и уничтожить. Это они убили нашего Джесса.

Она снова разразилась рыданиями и бессильно опустилась на пол, а Грейс, догадавшись, что мать забыла о ней, осторожно выскользнула из кабинета и скрылась в своей комнате. Но она еще много часов не могла уснуть: как только она закрывала глаза, перед нею вставало лицо той девушки, которая умерла в темнице много лет назад. Ее беспомощность. Ее ужас. Аннабель приняла одно-единственное роковое решение и поплатилась свободой, потеряла все, что имела. И тогда Грейс пришло в голову: может быть, показывая Грейс злосчастный кристалл, мать хотела преподать ей некий особенный урок? Может быть, она хотела намекнуть, что саму Грейс ждет страшная участь, если она покинет Татьяну и ее мрачный особняк?

Однажды поздно вечером, через несколько дней после смерти Джесса, к особняку подкатила черная карета, и Грейс было приказано открыть ворота. Хлестал дождь, под ногами хлюпала грязь, но она повиновалась, прошла по покрытой лужами гравийной дорожке и с трудом распахнула тяжелые железные ворота. Ворота жалобно скрежетали – их открывали очень редко. Карета въехала в поместье, и Грейс пошла следом к крыльцу, с любопытством разглядывая экипаж. На стенках кареты были вырезаны странные символы – это не были руны Сумеречных охотников, она никогда в жизни не видела подобных знаков.

Карета остановилась у дверей дома, и когда Грейс догнала ее, пассажир спрыгнул на землю. Это был мужчина. Она помнила, что он был очень высокого роста, хотя, возможно, впечатление было обманчивым, ведь она была еще ребенком. На нем был черный плащ с капюшоном, скрывавшим лицо.

– Мне нужна Татьяна Блэкторн.

– Это моя мать, – быстро ответила Грейс. – Я сейчас найду ее. Как мне вас представить…

– В этом нет нужды, – перебил ее неизвестный хриплым, неприятным голосом. – Она меня ждет.

Отстранив Грейс, он вошел в дом и свернул в первый из боковых коридоров, как будто хорошо здесь ориентировался.

Грейс сначала хотела последовать за черным человеком, но обнаружила, что дрожит всем телом и не может сделать ни шага. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться, но у нее зуб на зуб не попадал. Лишь через несколько минут она обнаружила, что в состоянии идти, и поднялась в свою комнату. Огонь почти догорел, и она подбросила в камин еще поленьев, но так и не смогла согреться до самого утра.

После смерти Джесса время текло иначе, прежняя жизнь утратила смысл. Грейс просыпалась по утрам, занималась обычными делами, как автомат, а вечером погружалась в глубокий сон без сновидений. Деревья в парке пожелтели, колючки разрослись. Татьяна блуждала по дому, погруженному во мрак; теперь она постоянно молчала и часто бесцельно и подолгу смотрела на сломанные часы – их было множество и все они показывали без двадцати девять.

Они не утешали друг друга. Грейс знала, что отныне всегда будет одинока, совершенно одна на всем белом свете, поэтому не удивилась, когда у нее начались галлюцинации. Она видела Джесса. Однажды она проснулась посреди ночи, судорожно хватая ртом воздух. Он был в ее комнате, в той самой одежде, которая была на нем в ночь смерти. Он парил над полом где-то на краю ее поля зрения, в дальнем углу комнаты. Внезапно он очутился рядом с ней – призрак, до мельчайших деталей походивший на ее умершего брата; от него исходило едва заметное свечение, и он улыбался, так же, как улыбался ей при жизни.

Это было уже слишком, это было невыносимо; сначала судьба жестоко посмеялась над ней, отняв единственного друга, а теперь она сходит с ума. Она закричала.

– Грейс! – услышала она встревоженный голос брата. – Грейс, не бойся! Это я. Это я, поверь мне.

– Это сон, видение, ты не настоящий, – ошеломленно пробормотала Грейс. Потом заставила себя посмотреть ему в глаза.

– Почему же не настоящий, – несколько обиженным тоном ответил Джесс. – Я призрак. Разве ты не знаешь, что призраки существуют? И это были не галлюцинации, когда ты видела того дядьку, пьющего кровь. Он был вампиром.

Грейс издала какой-то звук, похожий не то на смех, не то на всхлип.

– Во имя Ангела, – вырвалось у нее. Татьяна строго запрещала детям употреблять это выражение, но сейчас она совершенно забыла о Татьяне. – Ты настоящий. Только настоящий Джесс может меня так дразнить.

– Прошу прощения. Наверное, мне трудно сочувствовать твоему горю, потому что я здесь, собственной персоной.

– Ты здесь, но в виде призрака, – возразила Грейс. Она помолчала, пытаясь осмыслить этот факт, и через несколько мгновений, когда в голове немного прояснилось, она с любопытством оглядела привидение. – Так ты был призраком все это время? Почему же ты не пришел ко мне сразу?

Джесс помрачнел.

– Я не мог. Я пытался, но… ты не слышала и не видела меня. До сегодняшнего дня. – Он с несколько озадаченным видом покачал головой. – Может быть, когда человек умирает, его призрак не сразу получает возможность вернуться. Может быть, где-то там, в какой-то канцелярии, надо заполнить соответствующие бумаги.

Грейс помолчала.

– Может быть, – прошептала она. – Знаешь, Джесс… Мама что-то затевает. Что-то нехорошее. Я не знаю, что у нее на уме, но она ищет черные книги в подвале и во всех углах, и еще какой-то человек приезжал, чтобы… помочь ей. Кто это был?

– Я не знаю, – задумчиво ответил Джесс. Потом рассеянно протянул руку и погладил Грейс по лицу, волосам. Его прикосновение было реальным, но едва ощутимым – как будто его руки были сотканы из паутины. Она подвинулась к нему, желая, чтобы он обнял ее, утешил.

– Но я это выясню, Грейс, – пообещал он. – Теперь я могу приходить и уходить, когда мне заблагорассудится.

– И маму мы больше не разбудим, – грустно сказала Грейс. – Возвращайся поскорее, Джесс. Я по тебе очень скучаю.

Проснувшись на следующее утро и вспоминая эту встречу, она подумала, что, скорее всего, это был сон, порожденный ее больным рассудком, сломленным горем. Но с наступлением сумерек Джесс вернулся, пришел он и на следующую ночь. Однако он приходил только после захода солнца. Наконец, явившись к Грейс в пятый раз, он кое-что объяснил.

– Матушка теперь тоже может видеть меня, – произнес он странным голосом, лишенным какого бы то ни было выражения. – Она намерена вернуть меня из царства мертвых.

Сердце Грейс переполняли противоречивые эмоции. Она прекрасно понимала, почему ее мать решилась на такой опасный шаг: ведь мысль о возвращении Джесса переполняла ее саму невыносимым счастьем и надеждой. И все же…

– Тот человек, который приезжал сюда… это был некромант?

– Да, это чародей, искусный в черной магии, – мрачно ответил Джесс. – Мое тело… сохранили при помощи некромантии, чтобы уберечь от тления, – произнес он с отвращением. – Для этого она и наняла его. В подвале стоит стеклянный гроб, там лежит мое тело, точно такое, как при жизни, как будто я… вампир. На груди у трупа… у меня… лежит медальон, в котором заключен мой последний вздох.

Грейс не знала, что должна сейчас испытывать, облегчение или тревогу.

– Итак, у нее впереди много лет, чтобы… попытаться вернуть тебя в наш мир.

– Да, – подтвердил он. – А тем временем я остаюсь в неопределенном состоянии, на пороге между жизнью и смертью, между светом и тьмой. По ночам я просыпаюсь и брожу по дому, а с восходом солнца исчезаю. После заката я снова открываю глаза и обнаруживаю, что весь день спал в гробу.

Грейс даже не могла себе представить, как это жутко, отвратительно – проснуться в гробу, еженощно видеть собственное безжизненное тело.

– Я пребываю в этом состоянии только благодаря черной магии. Рано или поздно чары утратят силу, и тогда… Я уйду. Навеки.

Она знала, что Джесс прав. Но все равно ее сердце дрогнуло от счастья, смешанного с чувством вины. Видеть Джесса, хотя бы по ночам, хотя бы в качестве бесплотного духа, было намного лучше, чем вечно оставаться одной. Одной с безумной матерью в темном, холодном доме.