Читать книгу Леди полночь - Кассандра Клэр, Sarah Rees Brennan - Страница 4

– Джулиан называет это моей Стеной Безумия, – сказала Эмма.

Они с Кристиной стояли на пороге кладовой в комнате Эммы.

Одежды внутри не было. Вещи Эммы, по большей части винтажные платья и старые джинсы, которые она покупала в комиссионках Сильвер-Лейк и Санта-Моники, либо висели в шкафу, либо лежали в комоде. Все стенки гардеробной, выкрашенные в синий цвет (на одной из стен в комнате Эммы красовалась роспись, которую Джулиан сделал, когда она поселилась в Институте, – ласточки в полете над башнями замка, дань уважения семейству Карстерсов), были обклеены фотографиями, газетными вырезками и клейкими листочками, исписанными неровным почерком Эммы.

– Все организовано по цветам, – пояснила она, указывая на клейкие листочки. – Статьи из газет простецов, сведения о чарах, сведения о демонических языках, все, что я смогла за эти годы выпытать у Дианы… В общем, здесь все, что мне удалось раскопать о гибели родителей.

Кристина подошла ближе, чтобы рассмотреть стены, а затем вдруг повернулась на каблуках и удивленно посмотрела на Эмму.

– Кое-что напоминает официальные документы Конклава!

– Так и есть, – призналась Эмма. – Я стащила их из кабинета Консула в Идрисе, когда мне было двенадцать.

– Ты украла их у Джии Пенхоллоу? – ужаснулась Кристина.

Эмма не могла винить ее за такую реакцию. Консул был высшим выборным должностным лицом Конклава, сравниться с ним по положению и влиянию мог только Инквизитор.

– А как еще мне было получить фотографии тел родителей? – спросила Эмма, стягивая куртку и бросая ее на кровать. Оставшись в тонкой майке, она почувствовала, как ветерок холодит руки.

– И куда же ты повесишь сегодняшние снимки?

Кристина передала их Эмме. Бумага была еще влажной от краски – вернувшись в Институт, девушки первым делом распечатали с телефона Кристины две самых четких фотографии найденного в переулке тела. Эмма прикрепила их на стену рядом со снимками тел родителей, сделанных представителями Конклава. От времени они уже поблекли и немного помялись.

Отстранившись, она сравнила снимки. На эти жуткие, угловатые руны сложно было смотреть долго. Им как будто не нравилось, когда на них смотрят. Они не относились ни к одному известному демоническому языку, но казалось, человеческий разум не мог создать такое.

– И что теперь? – поинтересовалась Кристина. – Какой у тебя план?

– Посмотрим, что скажет завтра Диана, – ответила Эмма. – Если ей удастся что-нибудь разузнать. Интересно, Безмолвные Братья уже знают о тех убийствах, о которых говорил Грач? Если нет, я снова пойду на Сумеречный базар. Отдам все деньги или задолжаю Джонни Грачу – неважно. Раз кто-то сейчас убивает людей и покрывает их тела такими письменами, значит… значит, Себастьян Моргенштерн не убивал моих родителей. А следовательно, я права, и пять лет назад они погибли по другой причине.

– Эмма, может, все не совсем так, – осторожно начала Кристина.

– Я – одна из немногих оставшихся в живых, кто видел, как Себастьян Моргенштерн напал на Институт, – сказала Эмма.

Воспоминания были очень яркими, но в то же время как будто окутанными туманом: Эмма помнила, как она схватила малыша Тавви и как Дрю побежала следом, как они бежали по Институту, который осаждали темные воины Себастьяна; помнила самого Себастьяна, его белые волосы и черные демонические глаза; помнила кровь и Марка; помнила, как Джулиан ее ждал.

– Я его видела. Видела его лицо, его глаза. Он смотрел на меня. Нет, я вовсе не считаю, что он не мог убить родителей. Он убил бы любого, кто встал у него на пути. И все же мне кажется, он не стал бы себя этим утруждать. – Она сверкнула глазами. – Мне нужны доказательства, чтобы убедить Конклав. Ведь пока во всем винят Себастьяна, настоящий убийца, настоящий преступник остается на свободе. У меня нет сил это терпеть.

– Эмма. – Кристина легко коснулась руки подруги. – Ты ведь знаешь, я думаю, у Ангела есть на всех нас планы. И есть план на тебя. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе.

Эмма и так это понимала. Многим Сумеречным охотникам ангел Разиэль, создавший расу нефилимов, представлялся далеким и отстраненным. Кристина же постоянно чувствовала его присутствие. Она носила медальон, посвященный Ангелу: спереди на нем было изображение Разиэля, а сзади – латинская фраза: «Благословен Ангел, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани».

Кристина часто прикасалась к медальону, чтобы набраться сил перед экзаменом или перед битвой. Эмма частенько завидовала ее вере. Порою ей казалось, что сама она верила лишь в мщение и в Джулиана.

Эмма прислонилась к стене. Газетные вырезки и клейкие листочки защекотали кожу.

– Даже если придется нарушать правила? Я знаю, ты этого терпеть не можешь.

– Не такая уж я зануда! – Притворно оскорбившись, Кристина легонько ударила Эмму по плечу. – В любом случае сегодня нам уже ничего не сделать. Как тебя отвлечь? Глупые фильмы? Мороженое?

– Лучше я познакомлю тебя с Блэкторнами, – сказала Эмма, выходя из гардеробной.

– Но их ведь здесь нет. – Кристина недоуменно посмотрела на Эмму, словно опасаясь, что та ударилась головой.

– В каком-то смысле есть, – возразила Эмма и выставила перед собой руку. – Пойдем.

Эмма повела Кристину по коридору. Повсюду были дерево и стекло, из окон открывался вид на морские просторы и песчаные пляжи. Когда Эмма только переехала в Институт, она подумала, что однажды привыкнет к этой красоте и уже не будет каждое утро поражаться синеве океана, сливающегося с небом. Но этого не произошло. Море все так же очаровывало ее своими беспокойными волнами, а пустыня – игрой теней и удивительными красками.

Сейчас за окном светила луна, и черный океан сверкал серебром.

Девушки спустились в холл. Эмма задержалась на верхней площадке широкой лестницы, которая вела к парадному входу в Институт. Она располагалась в самом центре здания и делила его на два крыла – северное и южное. Много лет назад Эмма специально выбрала себе комнату как можно дальше от спален Блэкторнов, в другом крыле. Так она безмолвно провозгласила, что не изменит роду Карстерсов.

Теперь она перегнулась через перила и посмотрела вниз. Кристина стояла рядом. Высокие двери вели в квадратный холл, выложенный черно-белым мрамором. Вдоль стен стояла неудобная на вид мебель, которой никто никогда не пользовался. Холл Института напоминал фойе музея.

С площадки второго этажа было видно, что черные и белые мраморные плитки, которыми был выложен пол, вместе составляли изображение ангела Разиэля, выходящего из вод озера Лин в Идрисе с Орудиями Смерти – сияющим мечом и инкрустированной золотом чашей – в руках.

Эта картина была знакома любому Сумеречному охотнику с пеленок. Тысячу лет назад Сумеречный охотник Джонатан призвал ангела Разиэля, отца всех нефилимов, чтобы тот наслал чуму на демонов. Разиэль даровал Джонатану Орудия Смерти и Серую Книгу, в которой были начертаны все руны. А еще он также смешал свою кровь с человеческой и велел Джонатану и его последователям испить ее. Так их кожа стала устойчивой к рунам – и так появились первые нефилимы. Образ выходящего из воды Разиэля был священен для любого нефилима. Его называли Триптихом и изображали там, где Сумеречные охотники собирались вместе, и там, где они умирали.

Образ на полу Института служил мемориалом. Когда Себастьян Моргенштерн вместе с армией фэйри напал на Институт, этой картины еще не было. Вернувшись в Институт после Темной войны, дети Блэкторнов обнаружили, что холл, где многие расстались с жизнью, уже перестроен. Все камни, на которых Сумеречные охотники истекали кровью, заменили новыми и выложили мозаику в память о тех, кто пал в боях.

Всякий раз, когда Эмма проходила по этим плитам, она вспоминала родителей и отца Джулиана. Ей это нравилось: она не хотела никого забывать.

– Когда ты сказала «в каком-то смысле есть», ты ведь не имела в виду Артура? – спросила Кристина, задумчиво глядя на Ангела.

– Конечно, нет.

Артур Блэкторн был главой Лос-Анджелесского Института. По крайней мере, номинально. Он был увлечен классической историей и одержим мифологией Древней Греции и Рима и вечно сидел в мансарде в окружении старинной керамики, полуистлевших книг, бесконечных эссе и монографий. Пожалуй, Эмма ни разу не видела, чтобы он заинтересовался проблемами Сумеречных охотников. Количество встреч с Артуром после прибытия Кристины в Институт можно было пересчитать по пальцам одной руки.

– Поразительно, что ты вообще о нем помнишь.

Кристина закатила глаза.

– Не закатывай глаза. Это портит торжественный момент.

– Что еще за торжественный момент? – удивилась Кристина. – Зачем ты меня сюда притащила? Я хочу в душ, хочу переодеться… К тому же, мне просто необходимо выпить кофе.

– Тебе вечно необходимо выпить кофе, – отмахнулась Эмма, устремившись по коридору в противоположное крыло здания. – Это ужасная зависимость.

Кристина что-то едва слышно пробурчала по-испански, но все равно поспешила за Эммой. Любопытство явно побеждало. Эмма развернулась, и пошла спиной вперед, приняв на себя роль экскурсовода.

– Итак, почти вся семья живет в южном крыле, – сказала она. – Первая остановка, комната Тавви.

Дверь в спальню Октавиана Блэкторна была открыта. Ему было всего семь, и он не слишком беспокоился о защите личного пространства. Эмма заглянула внутрь, и озадаченная Кристина последовала ее примеру.

В комнате стояла небольшая кровать, застеленная ярким полосатым покрывалом, игрушечный дом высотой с Эмму и заваленный книгами и игрушками шатер.

– Тавви мучают кошмары, – объяснила Эмма. – Иногда Джулиан спит вместе с ним в шатре.

– Мама так же поступала, когда я была маленькой, – улыбнулась Кристина.

Следующая комната принадлежала Друзилле. Дрю было тринадцать, и она обожала фильмы ужасов. На полу валялись книги о жутком кино и серийных убийцах. Стены были выкрашены в черный цвет, на окнах висели плакаты с героями старых кинокартин.

– Дрю любит ужастики, – сказала Эмма. – Все, где есть слова «кровь», «страх» и «18+».

– Близнецы живут друг напротив друга. – Продолжая экскурсию, Эмма показала на две закрытые двери. – Здесь обитает Ливви.

Она распахнула дверь, и перед девушками оказалась чистая, красиво обставленная спальня. Изголовье кровати было прелестно задрапировано тканью с причудливым узором из чайных чашек. На стенах висела яркая бижутерия. Возле кровати ровными стопками были сложены книги о компьютерах и языках программирования.

– Языки программирования! – воскликнула Кристина. – Она любит компьютеры?

– Да, как и Тай, – кивнула Эмма. – Тай обожает компьютеры, ему нравится, как они организуют информацию для анализа, но математика ему не очень-то дается. Зато Ливви щелкает задачки как орехи. Они работают в паре.

Затем они заглянули в комнату Тая.

– Тиберий Нерон Блэкторн, – объявила Эмма. – По-моему, родители слегка перестарались с именем. Все равно, что назвать ребенка Блистательным Негодяем.

Кристина хихикнула. В комнате было чисто. Книги были расставлены не по алфавиту, а по цветам. В передней части комнаты и возле кровати были цвета, которые нравились Таю больше всего: синий, золотой и зеленый. Нелюбимые цвета – оранжевый и фиолетовый – ютились в углах и возле окна. Человеку со стороны могло показаться, что здесь царит полный бардак, но Эмма прекрасно знала, что Тай всегда в курсе, где лежит нужная вещь.

Тумбочку он отвел под любимые книги – рассказы о Шерлоке Холмсе Артура Конан Дойля. Рядом располагалась целая коллекция миниатюрных игрушек. Джулиан много лет назад смастерил их для брата, обратив внимание, что Тай чувствует себя спокойнее, когда держит что-нибудь в руке. Еще на тумбочке лежали клубок гибкой проволоки и черный пластиковый кубик, составленный из отдельных деталей, которые можно было двигать в любом направлении.

Взглянув на гордую своими друзьями Эмму, Кристина заметила:

– Ты уже рассказывала о Тае. Он любит животных.

Эмма кивнула.

– Он вечно где-то пропадает, следит за белками и ящерицами. – Она махнула рукой в сторону пустыни, раскинувшейся за Институтом и тянувшейся до подножия гор, что отделяли побережье от долины, – девственный край без единого дома и безо всяких следов человека. – Надеюсь, ему хорошо в Англии – он наверняка ловит всяких головастиков и лягушачьи лапки…

– Лягушачьи лапки – это еда!

– Не может быть! – отмахнулась Эмма и пошла дальше.

– Французское блюдо! – настаивала Кристина.

Эмма открыла следующую дверь. Комната была выкрашена точно в такой же оттенок синего, который днем заливал безоблачное небо. По утрам стены сливались с заоконным пейзажем и казалось, будто спальня парит в бесконечной синеве. На стенах красовались причудливые узоры, а на той, что смотрела на пустыню, был нарисован замок, окруженный высокой стеной терновых деревьев. К нему, наклонив голову, скакал принц со сломанным мечом в руке.

– Спящая красавица! – догадалась Кристина. – Правда, мне эта сказка не казалась такой печальной, да и принц не терял надежд. – Она посмотрела на Эмму. – Джулиан часто грустит?

– Нет, – ответила Эмма, едва расслышав ее вопрос.

Она не заходила в комнату Джулиана со дня его отъезда. Похоже, он не успел прибраться: на полу валялась одежда, на столе – неоконченные наброски. На тумбочке даже осталась кофейная чашка, содержимое которой давно покрылось плесенью.

– По крайней мере, депрессивным его не назовешь.

– Депрессивный и печальный – не одно и то же, – заметила Кристина.

Но Эмме не хотелось думать о том, как Джулиан грустит. Момент был неподходящий. Скоро он вернется домой. Уже перевалило за полночь, поэтому, формально говоря, он приедет уже завтра. Эмма почувствовала, как по коже от радости пробежали мурашки.

– Пойдем.

Она вышла из комнаты и пересекла коридор. Кристина не отставала. Эмма прикоснулась к закрытой двери. Та была деревянной, как и все остальные, но слегка потемнела, будто ее давно не протирали.

– Здесь жил Марк, – сообщила Эмма.

Имя Марка Блэкторна было известно любому Сумеречному охотнику. Он был наполовину фэйри, наполовину Сумеречным охотником, и во время Темной войны его забрали и заставили присоединиться к Дикой Охоте, к самым свирепым и необузданным фэйри. Раз в месяц они пролетали по небу на своих колесницах – охотились на людей, посещали поля сражений и питались страхом и смертью, словно кровожадные ястребы.

Марк был очень кротким. Интересно, жив ли он еще?

– Во многом я приехала сюда из-за Марка Блэкторна, – немного застенчиво призналась Кристина. – Я всегда надеялась, что однажды помогу создать новый договор, который будет лучше Холодного перемирия. Справедливее по отношению к обитателям Нижнего мира и к тем Сумеречным охотникам, которые их любят.

Глаза Эммы округлились.

– Я не знала. Ты мне никогда об этом не рассказывала.

Кристина обвела рукой коридор.

– Ты поделилась со мной тем, что тебе дорого, – объяснила она. – Ты поделилась Блэкторнами. И я решила, что я тоже могу кое-чем поделиться с тобой.

– Как я рада, что ты приехала! – порывисто воскликнула Эмма, и Кристина покраснела. – Даже если во многом из-за Марка. И даже если ты не хочешь раскрывать другие причины.

Кристина пожала плечами.

– Мне нравится Лос-Анджелес. – Она слегка улыбнулась. – А ты уверена, что не хочешь посмотреть глупые фильмы и поесть мороженого?

Эмма глубоко вздохнула. Джулиан однажды признался, что, когда ему становится слишком тяжело, он мысленно откладывает некоторые проблемы и чувства в долгий ящик. «Стоит закрыть их в этом ящике, – сказал он, – и они больше тебя не беспокоят. Их просто нет».

Она представила, как запирает в ящик воспоминания о найденном в переулке теле, о Себастьяне Моргенштерне и Конклаве и о разрыве с Кэмероном, как отправляет туда же свое стремление найти ответы, и свою злобу на этот мир за гибель родителей, и жажду встречи с Джулианом и всеми остальными. А потом – как убирает этот ящик с глаз долой, туда, где его не найти и откуда уже не достать.

– Эмма? – тревожно окликнула ее Кристина. – С тобой все в порядке? Такое впечатление, что тебя сейчас стошнит.

Замок на ящике щелкнул, и Эмма забыла о нем. И тут же улыбнулась Кристине.

– Я за мороженое и глупые фильмы, – сказала она. – Вперед!

Небо над океаном озарилось розоватыми лучами заходящего солнца. Эмма перешла с быстрого бега на бег трусцой. Она тяжело дышала. Сердце гулко колотилось в груди.

Обычно Эмма тренировалась с оружием по утрам и вечерам, а бегала на рассвете, но после бессонной ночи, проведенной с Кристиной, она проснулась очень поздно. Весь день она лихорадочно перебирала свои документы, звонила Джонни Грачу, чтобы выведать у него все об убийствах, делала заметки для стены и не могла дождаться, когда появится Диана.

В отличие от большинства наставников, Диана не жила в Институте с Блэкторнами: у нее был собственный дом в Санта-Монике. Вообще-то Диане сегодня нечего было делать в Институте, но Эмма уже послала ей шесть сообщений. Или даже семь. Кристина отговорила ее посылать восьмое и предложила вместо этого отправиться на пробежку, чтобы успокоить нервы.

Эмма наклонилась, уперлась руками в колени и попыталась восстановить дыхание. На пляже почти никого не было, не считая нескольких парочек простецов, которые возвращались к машинам, припаркованным на шоссе, после вечерней прогулки.

Интересно, сколько километров Эмма пробежала по этому пляжу за годы, проведенные в Институте? Каждый день – по восемь. И еще как минимум три часа тренировок в классе. Половину шрамов на своем теле Эмма заработала сама, приучаясь правильно падать с высоченных стропил или сражаться босиком, стоя на битом стекле.

Самый жуткий шрам красовался на предплечье, и в каком-то смысле Эмма тоже была виновата в его появлении. Он был оставлен Кортаной в тот день, когда погибли родители. Джулиан вложил меч ей в руки, и она сжала его, несмотря на боль и хлынувшую кровь, и по щекам ее покатились слезы. На предплечье осталась длинная белая линия, из-за которой Эмма порой стеснялась носить платья без рукавов и спортивные майки. Ей казалось, что даже другие Сумеречные охотники будут глазеть на ее шрам и гадать, откуда он взялся.

Но Джулиан никогда не глазел.

Эмма выпрямилась. Стоя у линии прибоя, она видела на холме Институт, выстроенный из стекла и камня. Она видела мезонин Артура и даже темное окно собственной спальни. Этой ночью она спала беспокойно, и во снах ей то и дело являлся этот простец, и руны у него на коже, и руны на коже родителей. Она пыталась понять, что сделает, когда найдет убийцу. Разве есть на свете такая боль, которая сможет хоть как-то возместить все то, что она потеряла?

Ей снился и Джулиан. Этот сон она толком не запомнила, но проснулась с образом друга перед глазами – высокого, стройного, с волнистыми темно-каштановыми волосами и блестящими сине-зелеными глазами. Темные ресницы и светлая кожа, привычка грызть ногти в минуты волнения, уверенное владение оружием и еще более уверенное – кистью и красками. Джулиан был перед ней как на ладони.

Тот самый Джулиан, который возвращался завтра. Тот самый Джулиан, который понял бы все ее чувства. Она так долго ждала зацепки в деле о гибели родителей, что теперь, когда та наконец-то нашлась, мир вдруг наполнился путающими возможностями. И Джулиан смог бы это понять. Эмма вспомнила слова, которые Джем, в прошлом Безмолвный Брат, помогавший с церемонией парабатаев, сказал о месте Джулиана в ее жизни: он сказал, что в китайском языке, который был для него родным, есть выражение «чжи инь», означающее «тот, кто понимает твою музыку».

Эмма не умела играть ни на одном инструменте, но Джулиан действительно понимал ее музыку. Даже музыку мести.

С океана надвигались темные облака. Накрапывал дождь. Попытавшись выбросить Джулиана из головы, Эмма побежала по грунтовой дороге к Институту. Почти достигнув цели, она замедлила шаг и пригляделась. По ступенькам спускался какой-то мужчина. Высокий, худощавый, с седыми волосами, в длинном плаще цвета воронова крыла. Он почти всегда носил черное, и Эмма подозревала, что за это его и прозвали Грачом. Джонни не был колдуном, хоть и носил колдовское имя. Но кем же он был?

Он заметил ее, и его светло-карие глаза округлились. Эмма бросилась ему наперерез, пока он не успел скрыться за углом.

Она остановилась прямо перед Джонни, загородив проход.

– Что ты здесь делаешь?

Глаза Джонни забегали, он явно искал способ улизнуть.

– Ничего. Просто мимо проходил.

– Ты рассказал Диане, что я приходила на Сумеречный базар? Если да…

Он вскинул голову. Было в его лице и глазах что-то странное: казалось, в юности с ним случилось несчастье, которое исчертило его кожу глубокими морщинами и навсегда оставило на ней печаток опустошения.

– Ты не глава Института, Эмма Карстерс, – сказал он. – Я предоставил тебе отличную информацию.

– Но ты сказал, что будешь помалкивать!

– Эмма.

Имя прозвучало резко, с нажимом. Повернувшись, Эмма с ужасом поняла, что Диана наблюдает за происходящим с верхней площадки лестницы. Вечерний ветер играл ее волнистыми волосами. На ней было новое длинное и элегантное платье, в котором она казалась выше и еще привлекательнее. И при этом была разгневана как никогда.

– Похоже, вы получили мои сообщения, – сказала Эмма.

Диана пропустила это мимо ушей.

– Оставь мистера Грача в покое. Нам надо поговорить. Жду тебя в своем кабинете ровно через десять минут.

Диана зашла обратно в Институт. Эмма пронзила Грача полным ненависти взглядом.

– Сделки с тобой держатся в секрете, – прошипела она, пригрозив ему пальцем. – Может, ты и не обещаешь хранить тайну, но этого ожидают все твои клиенты. Это даже не обсуждается.

Губы Джонни слегка изогнулись в улыбке.

– Эмма, тебе меня не напугать.

– Уверен?

– Забавные вы, нефилимы, – бросил Грач. – Знаете столько о Нижнем мире, но не живете в нем. – Он приблизился губами к уху Эммы, и ей стало не по себе. По шее поползли мурашки от его дыхания. – В этом мире есть вещи гораздо страшнее тебя, Эмма Карстерс.

Эмма отпрянула от него, развернулась и взбежала по ступенькам.

Через десять минут она уже стояла перед Дианой. С мокрых после душа волос на пол капала вода.

Хотя Диана и не жила в Институте, у нее был свой кабинет – уютная угловая комната с видом на горы. Эмма видела, как вздымаются в сумерках их голубоватые склоны, поросшие кустарниками. Первые капли дождя ударили по стеклу.

Кабинет был обставлен очень скромно. На столе разместилась фотография высокого мужчины, который обнимал маленькую девочку, похожую на Диану. Они стояли перед магазином, который назывался «Стрела Дианы».

На подоконнике красовались цветы, которые Диана принесла сюда, чтобы немного оживить кабинет. Сейчас она сидела за столом, скрестив руки, и строго смотрела на Эмму.

– Ты соврала мне вчера, – сказала она.

– Вовсе нет, – возразила Эмма. – Точнее, не совсем. Я…

– Только не говори, что ты просто кое-что утаила, – перебила ее Диана. – Придумай объяснение получше.

– Что вам сказал Джонни Грач? – спросила Эмма и тут же прикусила язычок. Лицо Дианы помрачнело.

– Почему ты мне ничего не сказала? Предлагаю тебе самой во всем признаться и определить для себя наказание. Справедливо?

Эмма насупилась и скрестила на груди руки. Она терпеть не могла, когда ее выводили на чистую воду, а у Дианы это неплохо получалось. Диана была умна, и Эмма часто восхищалась этим, но только не тогда, когда наставница на нее сердилась.

Сейчас у нее был выбор: можно было рассказать Диане обо всем том, что ее разозлило, и, вероятно, выдать больше, чем та уже знала, а можно – промолчать и тем еще сильнее распалить ее. После минутного раздумья Эмма сказала:

– Нужно было позаботиться о котятах. Знаете, котята бывают очень жестокие – острые коготки, дурное поведение…

– Кстати о дурном поведении, – зацепилась за ее слова Диана, задумчиво вертевшая в руках карандаш. – Ты нарушила особое указание и пошла на Сумеречный базар. Говорила там с Джонни Грачом. Он подсказал тебе, что в бар «Саркофаг» подбросят тело, которое может быть связано с гибелью твоих родителей. Ты оказалась там не случайно. Ты сидела в засаде.

– Я заплатила Грачу за молчание, – пробурчала Эмма. – Я ему доверилась!

Диана отбросила карандаш.

– Эмма, да ведь его не случайно прозвали Рвачом! Если уж на то пошло, он входит в список особого контроля, составленный Конклавом: ведь он без разрешения работает с фэйри. Любому обитателю Нижнего мира или простецу, который тайком ведет дела с фэйри, запрещается взаимодействовать с Сумеречными охотниками и просить их о защите. Ты ведь и сама это знаешь!

Эмма всплеснула руками.

– Но это самые нужные люди! Глупо запрещать им вести свои дела, это ничем не помогает Конклаву и очень мешает Сумеречным охотникам!

Диана покачала головой.

– Правила придуманы не просто так. Быть хорошим Сумеречным охотником – это не только тренироваться по четырнадцать часов в день и владеть шестьюдесятью пятью способами убийства салатной ложкой!

– Вообще-то их шестьдесят семь, – автоматически поправила ее Эмма. – Диана, мне очень жаль. Правда. Прошу прощения, что я втянула в это Кристину. Ее вины здесь нет.

– О, в этом я и не сомневалась.

Диана все еще хмурилась. Эмма пошла ва-банк.

– Вчера вечером, – начала она, – вы сказали, что верите мне. Вы сказали, что верите, что Себастьян не убивал моих родителей. Что за их гибелью кроется нечто иное. Они погибли не потому, что Себастьян вырезал всех без разбору. Кто-то желал им смерти. Их гибель что-то значит…

– Так можно сказать о любом погибшем, – сухо заметила Диана и провела рукой по глазам. – Вчера я поговорила с Безмолвными Братьями. Узнала, что им известно. Боже, я все убеждала себя, что нужно тебе солгать, я мучилась целый день…

– Прошу вас, – прошептала Эмма. – Прошу, не надо лжи.

– Я не смогу солгать. Я помню, как впервые приехала сюда, когда ты была совсем маленькой. Тебе было всего двенадцать, но ты уже пережила невероятное потрясение. Ты цеплялась лишь за Джулиана и за свое стремление отомстить. Ты не могла смириться с тем, что твоих родителей убил Себастьян, ведь в таком случае ты лишалась возможности наказать его. – Диана глубоко вздохнула. – Как я поняла, Джонни Грач рассказал тебе о серии убийств. Его сведения верны. Всего двенадцать человек, включая того, которого обнаружили накануне. Никаких улик. Ни одну из жертв не опознали. Зубы сломаны, кожа с пальцев срезана, кошельки украдены.

– И Безмолвные Братья об этом не знали? Конклав, Консул?..

– Они знали. И дальнейшее тебе не понравится. – Диана постучала пальцами по столу. – Несколько погибших – фэйри. Поэтому дело переходит в ведение Схоломанта, Центурионов и Безмолвных Братьев. Институты не будут принимать участие в расследовании. Безмолвные Братья обо всем знали. И Конклав тоже. Нам не сказали специально, потому что никто не хотел нашего вмешательства.

– Схоломанта?!

Схоломант был ожившей историей. Мрачный замок с башнями и длинными коридорами, прорубленными в скалах Карпатских гор, веками служил местом, где самые способные Сумеречные охотники учились противостоять двойной угрозе демонов и обитателей Нижнего мира. Его закрыли до того, как было подписано первое Соглашение – в знак того, что война между Нижним миром и Сумеречными охотниками окончена.

После Холодного перемирия его открыли вновь. Для поступления нужно было сдать уйму сложных экзаменов, а все, чему учили в школе, полагалось держать в секрете. Выпускников Схоломанта называли Центурионами, они становились учеными и воинами. Эмма ни разу не встречала никого из них лично.

– Может, это и несправедливо, но такова правда.

– А как же письмена? Они согласны, что письмена такие же, как на телах моих родителей?

– Они не сказали, – ответила Диана. – Лишь обещали выяснить это. Они велели не вмешиваться в ход расследования и сказали, что это распоряжение самого Консула.

– А тела? – спросила Эмма. – Тела испарялись, когда их пытались переместить? Как тела родителей?

– Эмма! – Диана поднялась на ноги. Кудрявые волосы милым темным облаком обрамляли ее лицо. – Мы больше не вмешиваемся в дела фэйри. Так велит нам Холодное перемирие. Конклав не просто посоветовал нам держаться от Волшебного народа подальше, а полностью запретил взаимодействовать с ним. Если ты нарушишь этот запрет, последствия могут затронуть не только тебя, но и Джулиана.

Это был удар ниже пояса.

– Джулиана?

– Что он делает каждый год? В годовщину Холодного перемирия?

Эмма представила себе Джулиана, который с двенадцати лет из года в год сидел в этом кабинете и строчил письма Конклаву, требуя возвращения своей сестры Хелен с острова Врангеля. Еще совсем мальчишка, с разодранными в кровь локтями и коленками, он упорно не выпускал ручки из рук.

На острове Врангеля – огромной плавучей льдине, затерянной в Северном Ледовитом океане, – были сосредоточены все щиты мира. Тысячу лет назад на него наложили мощные чары, которые должны были оградить землю от многих демонов. После Холодного перемирия Конклав отправил Хелен на этот остров – под предлогом того, что ей необходимо изучить устройство щитов. Но все понимали, что на самом деле это просто изгнание.

С тех пор ее несколько раз отпускали домой, и в один из своих визитов в Идрис она женилась на дочери Консула Алиной Пенхоллоу, но даже это не поспособствовало ее освобождению. Джулиан писал каждый год. И каждый год ему отказывали.

Голос Дианы смягчился.

– Каждый год Конклав отказывает ему из опасения, что Хелен стоит на стороне Волшебного народа. Что там подумают, узнав, что мы ослушались приказа и расследуем убийства фэйри? Останется ли у нее хоть один шанс выйти на свободу?

– Но Джулиан хотел бы… – начала Эмма.

– Джулиан и руку себе отрубит, если ты попросишь. Но разве это повод просить? – Диана потерла виски, как будто у нее болела голова. – Месть – это не семья, Эмма. Это даже не друг, и сердце она не согреет. – Она подошла к окну и взглянула на Эмму через плечо. – Знаешь, почему я согласилась работать в Институте? Только не нужно шуток.

Эмма опустила глаза. Пол был выложен белыми и голубыми плитками, причем на каждой белой плитке было что-то нарисовано: роза, замок, шпиль церкви, крыло ангела, стая птиц – все картинки разные.

– Потому что ты была в Аликанте во время Темной войны, – дрогнувшим голосом ответила Эмма. – Ты была там, когда Джулиану пришлось… остановить отца. Ты видела нас в битве. Ты решила, что в нас достаточно смелости, и захотела помочь. Так ты всегда говорила.

– В юности я встретила одного человека, который помог мне стать той, кто я есть, – сказала Диана.

Эмма навострила уши. Диана редко говорила о своей жизни. Род Рейбернов был довольно старым, но на Диане он обрывался. Она никогда не рассказывала ни о детстве, ни о семье. Складывалось впечатление, что ее жизнь началась, когда к ней перешел отцовский оружейный магазин в Аликанте.

– Я хочу помочь и тебе стать той, кто ты есть.

– И кто же я?

– Лучший Сумеречный охотник в своем поколении, – ответила Диана. – Я никогда не видела, чтобы кто-то так тренировался и сражался, как ты. Поэтому я и не хочу, чтобы ты растратила свой потенциал в стремлении за тем, что не залечит твои раны.

«Растратила свой потенциал?» Диана не знала, не понимала ее. Никто из ее семьи не погиб на Темной войне. А родители Эммы погибли даже не в бою – их убили, их пытали и калечили. Возможно, они даже звали ее в те ужасные минуты – краткие ли, долгие ли или бесконечные – на границе жизни и смерти.

В дверь громко постучали. На пороге стояла Кристина, одетая в джинсы и свитер. Щеки ее горели, как будто ей было неловко прерывать их беседу.

– Блэкторны, – объявила она. – Они вернулись домой.

Эмма напрочь забыла, что собиралась сказать к Диане, и резко повернулась к двери.

– Что? – воскликнула она. – Они же возвращаются завтра?

Кристина беспомощно пожала плечами.

– Только что из портала в холле вышла большая семья.

Эмма прижала руку к груди. Кристина не ошибалась. Эмма почувствовала, как боль, пронзавшая ее сердце с момента отъезда Джулиана, вдруг стала легче и одновременно сильней – теперь казалось, что в груди порхает огромная бабочка.

Эмма выбежала из офиса, скользя босыми ногами по гладкому деревянному полу, и помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки зараз. Теперь и она услышала голоса. Кажется, Дрю что-то тихо спросила, а Ливви ответила ей.

Еще миг – и Эмма уже стояла на площадке второго этажа. Весь холл был у нее как на ладони, залитый светом миллионов искр, оставшихся от исчезающего портала. Посреди холла стояли Блэкторны: Джулиан выше всех, рядом с ним пятнадцатилетние близнецы Ливви и Тай. Друзилла держала за руку маленького Тавви. Он, казалось, спал на ходу, закрыв глаза и уткнувшись кудрявой головой сестре в бок.

– Вы вернулись! – воскликнула Эмма.

Все посмотрели на нее. Блэкторны были очень похожи друг на друга: у всех волнистые темно-каштановые волосы цвета горького шоколада и сине-зеленые глаза. Сероглазый и худощавый Тай с зачесанными назад черными волосами сильно выделялся на их фоне, как будто происходил из другой ветви рода.

Дрю и Ливви заулыбались, Тай приветливо кивнул, но Эмма смотрела только на Джулиана. Руна парабатая у нее на плече вспыхнула, стоило ему взглянуть на нее.

Эмма устремилась вниз. Джулиан наклонился и сказал что-то Дрю, а потом повернулся и сделал несколько шагов навстречу Эмме. Он занял все поле ее зрения, она не видела больше ничего вокруг. Перед ней был не только тот Джулиан, который здесь и сейчас простирал к ней свои объятия, но и тот Джулиан, что сражался с клинком серафимов в руке, тот Джулиан, что всегда накрывал ее одеялом, тот Джулиан, что стоял напротив нее в Безмолвном Городе и приносил свою клятву парабатая, наблюдая, как вздымаются между ними языки белого и золотого пламени.

Они столкнулись посреди холла, и Эмма обхватила Джулиана руками.

– Джулс! – выдохнула она, уткнувшись ему в плечо.

В голове зазвучали слова клятвы парабатаев, а в ноздри ударил знакомый запах: гвоздика, мыло, соль.

«Куда ты пойдешь, туда и я пойду».

На миг Джулиан обнял ее так крепко, что Эмма едва не задохнулась. Затем он отпустил ее и отстранился.

Эмма чуть не упала. То ли она не ожидала столь сильного объятия, то ли не могла смириться с таким неожиданным его окончанием.

Джулиан изменился, но разум Эммы никак не мог это осмыслить.

– Я думала, вы возвращаетесь завтра утром, – сказала она и попыталась поймать взгляд Джулиана и улыбнуться ему. Но он смотрел на братьев и сестер, словно пересчитывая их и проверяя, все ли добрались.

– Малкольм появился раньше, – пожал плечами Джулиан. – Возник на кухне у тетушки Марджори откуда ни возьмись. Прямо в пижаме! Сказал, что забыл о разнице во времени. Тетушка так завопила, что мы все чуть не оглохли.

Эмме перевела дух. Верховный колдун Лос-Анджелеса Малкольм Фейд был давним другом их семьи. Они с Джулианом частенько подшучивали над его чудачествами.

– А потом он случайно перенес нас в Лондон, – добавила Ливви, обнимая Эмму. – Пришлось искать кого-нибудь, чтобы нам открыли новый портал… Диана!

Отскочив от Эммы, Ливви побежала поздороваться с наставницей. В холле воцарилась приятная суета: вопросы, приветствия, объятия. Тавви встрепенулся и сонно бродил вокруг, дергая всех за рукава. Эмма взъерошила ему волосы.

«Народ твой будет моим народом». Когда Джулиан и Эмма связали себя клятвой парабатаев, семья Джулиана стала ей практически родной. В некотором роде это было похоже на брак.

Эмма посмотрела на Джулиана. Тот не спускал глаз со своего семейства и как будто забыл о ее существовании. Только теперь она смогла спокойно разглядеть его и подметить все перемены.

Джулиан всегда стриг волосы коротко, чтобы лишний раз не возиться с ними, но в Англии, похоже, совсем забыл об этом: они отросли и лежали густыми, блестящими волнами, столь типичными для Блэкторнов. За ними не было видно даже ушей. Кожа покрылась загаром, а глаза стали ярче и темнее – теперь в них бушевала синева глубокого океана. Изменилась и форма лица: потеряв детскую мягкость, оно постепенно становилось лицом взрослого юноши – высокие скулы, острый подбородок. Из ворота футболки выглядывали изящные очертания ключиц.

Эмма отвела глаза. К ее удивлению, сердце билось так часто, словно она не могла унять волнение. Смутившись, она встала на колени, чтобы обнять Тавви.

– Да у тебя зубов не хватает! – заметила она, когда он улыбнулся. – И как это тебя угораздило?

– Дрю сказала, что фэйри крадут зубы, пока ты спишь, – объяснил Тавви.

– Это я ей так сказала, – призналась Эмма, поднимаясь на ноги.

В это мгновение кто-то коснулся ее руки.

Джулиан. Он принялся пальцем рисовать буквы у нее на коже – они занимались этим всю жизнь, используя безмолвный язык для общения на скучных занятиях и в присутствии взрослых. «Т-Ы В П-О-Р-Я-Д-К-Е?»

Эмма кивнула. Он заботливо посмотрел на нее, и она едва сдержала вздох облегчения. Взгляд его был очень знакомым. Неужели он и правда так изменился? Джулиан стал крепче, под кожей появились мускулы, но они не лишили его мальчишеской стройности. Он походил на пловцов, фигуры которых всегда казались Эмме удивительно красивыми. Но на запястьях у него болтался все тот же набор браслетов из кожи, ракушек и морских стеклышек. Руки все так же были заляпаны краской. Он по-прежнему был Джулианом.

– Вы так загорели! – воскликнула Диана. – Как вам удалось? Я думала, дождь в Англии не перестает ни на минуту!

– Я не загорел, – заметил Тиберий.

И правда, он казался бледным. Тай ненавидел солнце. Когда все семейство отправлялось на пляж, он обычно усаживался под чудовищно огромным зонтиком и читал очередной детективный роман.

– Тетушка Марджори заставляла нас гулять целыми днями, – объяснила Ливви. – Всех, кроме Тавви. Его она оставляла дома и кормила ежевичным желе.

– А Тиберий прятался, – добавила Друзилла. – В сарае.

– Не прятался я, – буркнул Тай. – Я стратегически перебазировался с одного места на другое.

– Прятался-прятался, – не уступала Дрю.

На ее круглом лице отразилось недовольство. Две косички торчали в разные стороны, как у Пеппи Длинный-чулок. Эмма в шутку дернула за одну.

– Не спорь с братом, – сказал Джулиан и повернулся к Таю. – Не спорь с сестрой. Вы оба устали.

– А как усталость связана со спорами? – спросил Тай.

– Джулиан имеет в виду, что вам пора в постель, – объяснила Диана.

– Но сейчас всего восемь, – запротестовала Эмма. – Они ведь только вернулись!

Диана показала на Тавви, который свернулся калачиком на полу и заснул под лампой, прямо как кот.

– В Англии уже совсем поздно.

Ливви осторожно подняла Тавви на руки. Его голова безвольно свесилась назад.

– Отнесу его в кровать.

Джулиан переглянулся с Дианой.

– Спасибо, Ливви, – сказал он. – Пойду скажу дяде Артуру, что мы вернулись. – Он осмотрелся по сторонам и вздохнул. – С багажом разберемся утром. Всем спать!

Ливви проворчала что-то себе под нос, но Эмма ее не расслышала. Она была озадачена, даже более того. Хотя Джулиан и отвечал на ее сообщения и звонки кратко и нейтрально, она не готова была встретить такого Джулиана, который выглядел иначе и казался совсем другим. Ей хотелось, чтобы он опять посмотрел на нее как обычно и улыбнулся той улыбкой, которой, казалось, улыбался только ей.

Диана взяла ключи от машины и сумочку и стала прощаться, желая всем спокойной ночи. Воспользовавшись моментом, Эмма коснулась руки Джулиана.

«М-Н-Е Н-У-Ж-Н-О С Т-О-Б-О-Й П-О-Г-О-В-О-Р-И-Т-Ь», – написала она.

Не глядя на нее, Джулиан ответил: «О Ч-Е-М?»

Входная дверь открылась и закрылась снова за спиной у Дианы, в холл ворвался прохладный, пропитанный дождем ветерок. Капли попали Эмме на щеку, и она повернулась к Джулиану.

– Это важно, – сказала она.

Неужели Джулиан за это время изменился настолько? Она никогда прежде не признавалась ему, что ей важно о чем-то поговорить. Если она просила о разговоре, он сразу понимал, что дело не терпит отлагательств.

– Просто… – Она понизила голос. – Приходи ко мне, когда закончишь с Артуром.

Джулиан не отвечал. Он убрал со лба растрепавшиеся волосы, и браслеты у него на руке тихонько забренчали. Ливви уже поднималась наверх с Тавви на руках, остальные шли следом. Досада Эммы тут же сменилась чувством вины. Джулиан просто валился с ног от усталости. Вот и все.

– Если ты не слишком устал, – добавила она.

Он покачал головой. Его лицо было непроницаемо – а Эмма привыкла видеть Джулиана насквозь.

– Я приду, – сказал он и положил руку ей на плечо. Этот жест был таким простым, таким обыденным, как будто они и не провели два месяца по разные стороны океана. – Рад снова тебя видеть.

Отвернувшись от нее, он пошел вверх по лестнице.

Само собой, ему нужно было зайти к Артуру, подумала Эмма. Кто-то ведь должен сообщить их чудаку-руководителю, что все Блэкторны вернулись домой. И, само собой, он устал. И вполне естественно, что он казался совсем другим: так всегда происходит, когда встречаешься после долгой разлуки. Проходит день-другой, и люди снова становятся прежними. Знакомыми. Неразлучными. Надежными.

Эмма приложила руку к груди. Хотя та жуткая тянущая боль, которую она чувствовала, пока Джулиан был в Англии, пропала, теперь сердце защемило как-то иначе.