Читать книгу DELETED - Катерина Кюне - Страница 5

Увы, исчезнуть из квартиры – это ещё не всё. Вечером накануне поездки за вещами я отключила телефон. А на следующее утро, даже не посмотрев кто мне звонил и оставлял сообщения (точнее, не кто, а сколько сотен раз), сменила старую симкарту на свежекупленную. Я сделала это по настойчивому совету Инны. Но Алекс стал писать мне письма. Об этом я Инне не сказала, иначе пришлось бы признаться, что я их, эти чёртовы письма, исправно читаю. Точнее, читала первые несколько недель. Потом что-то в моей голове щёлкнуло, и я открыла для себя почтовые фильтры. Как будто раньше я о них не знала.

Зачем я их читала, объяснить не могу. Но стоило мне увидеть письмо в ящике, как внутри меня всё сжималось до размеров воробья. И пыталось сжаться ещё плотнее. Чтобы обернуться чёрной дырой и наконец исчезнуть из этого мира, вывернувшись наизнанку в мире ином. Происходило это под воздействием непонятных мне исполинских сил. Я чувствовала себя незначительным беззубым зверьком, вроде того же воробья. Зверёк попал в капкан, сломал лапу, обессилел в попытках вырваться, а теперь появился ловец, охотник, который неумолимо приближается. И воробей заходится в неконтролируемой панике, калеча себя, ломаясь в кровь, и единственное, что он видит, это надвигающееся на него лицо, искажённое хищной торжествующей улыбкой. Я нажимала кнопку «открыть» и до самой подписи не могла оторваться от экрана.

Корреспонденция от Алекса делились на четыре типа. Точнее, сперва он присылал послания трёх типов: увещевательные, жалобные и угрожающие, но позже к ним присоединились помоечные. Как раз на этом этапе письма стали прямиком улетать в загробный мир удалённых сообщений, минуя папку «Входящие».

Увещевательные выглядели примерно так:

«Мы строили наши отношения несколько лет. Это был тяжёлый труд. И я надеюсь, он не пропадёт даром. Да, у нас бывали и бывают разногласия и ссоры. Иногда, признаю, я срывался и перегибал палку. Но это не отменяет моего добрейшего к тебе отношения. И как твой друг, как человек, который желает тебе только хорошего, я вынужден тебя предостеречь. Поверь мне, ты совершаешь большую ошибку, о которой потом будешь жалеть. Обязательно будешь. Мне казалось, что ты серьёзный взрослый человек, а ты снова ведёшь себя как пятнадцатилетняя. Увы.

Сейчас ты находишься под влиянием порыва, скоротечной эмоции, гормонов. Возможно, у тебя временный психологический кризис. Для этого есть объективные причины. Во-первых, нереализованность профессиональная. Во-вторых, нереализованность женская (тебе ребёнка рожать давно пора). В-третьих, нереализованность человеческая.

Возможно, масла в огонь добавляют советы твоих «друзей». Я беру друзей в кавычки, потому что настоящие друзья – не те, кто всегда и во всём тебе поддакивают, а те, кто говорит правду, даже если она неприятная. И когда ты совершаешь очевидно неправильное действие с вредными для тебя последствиями, когда ты рушишь семью, когда забираешь у другого человека всё самое дорогое, что у него в жизни есть, настоящие друзья говорят тебе об этом прямо. Они говорят: «Так нельзя!» Даже если это не соответствует твоим настроениям, даже если это может стать причиной вашей ссоры. Хотя мне почему-то кажется, что когда ты описываешь наши отношения другим людям, ты, как тебе свойственно, всё сильно преувеличиваешь. И будучи человеком творческим, ты увлекаешься, добавляя к истории всё новые жуткие подробности, и одновременно сама начинаешь верить в то, что говоришь. В результате я перерождаюсь в этакого страшного монстра, от которого нужно бежать немедленно, иначе он отожрёт тебе пятки. Но поверь мне, Стасенька, всё это только в твоём воображении! Да, я не идеальный, как и все люди, иногда ошибаюсь, но потом горько сожалею о сделанном. Я не ем людей и даже не кусаю их за пятки (смайлик). Я миролюбивый и заботливый, я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты была счастлива.

Поэтому прошу тебя, подумай хорошенько прежде чем принимать окончательное решение!

Я твёрдо уверен, что у нас есть будущее. И оно может быть прекрасным и солнечным. Тебе надо только сделать один шаг в правильном направлении…»

Письма жалобные были другими, вроде такого:

«Не спал всю ночь, пальцы дрожат так, что тяжело попадать по клавишам (прости за опечатки), всего колотит. Думал, думал, думал. Чувства, как раскалённые угли, катались в груди, прожигая насквозь. К утру понял с болезненной ясностью, что я не смогу без тебя жить. Просто не смогу и всё. Не надо меня жалеть. Я не ищу сочувствия. Нет, это не жалоба, а простая констатация факта…»

Или такого:

«Я вот что подумал. Я же верю в карму, хоть и на свой лад. И вот я всё думаю: за что мне это? Что я такого учинил, что теперь расплачиваюсь так тяжело и горько? Пару раз я жён чужих к прелюбодеянию склонял. Было дело, на кладбище, прямо на могильной плите совокупление имел. Уж не за это ли наказание меня постигло? Хотя карма, она ведь не всегда работает прямолинейно во времени. Времени, его же, на самом деле, как бы и нет, всё происходит одномоментно. Уж не значит ли это, что события из прошлого могут быть отголосками событий из будущего? Может, на самом деле, я и не сделал ещё того, за что меня наказывают? Что же мне такое предстоит натворить ужасное, что ты меня так мучаешь? Такие вот мысли меня посещают посреди нестерпимой многодневной бессонницы…»

Правда, такое письмо имело совсем не жалобную вторую часть, посланную вдогонку:

«Я всё про карму размышляю. Думал вот об истории ужасной о ребёночке, что ты мне рассказывала. Было тебе девятнадцать лет, и ты ещё ничего не успела плохого совершить. Ужас. И тут всё у меня сложилось, точно озарение какое, и понял я с болью, что видно нет у меня шансов тебя от злого отговорить сейчас. Видно суждено тебе всё-таки злое совершить. И стало мне от этого так тоскливо, ты себе и представить не можешь… Видать ты и вправду уже всё решила, и незачем дальше тебя тревожить. Посему остается сказать “прощай”…»

Эта не жалобная часть была настолько грубо сработана, что поначалу вызвала у меня только возмущение. Я даже успела обрадоваться, что наконец-таки отреагировала так, как всегда хотела. Но возмущение, увы, было недолгим. За ним проросла робкая, дрожащая надежда, бледная, как первая стрелка нарцисса, проклюнувшаяся на подоконнике в пасмурном феврале. «Выходит… это всё? – неуверенно спросила она. – Зима окончилась, и холодов больше не будет? Неужели впереди только покой и свобода?»

(Это надо же быть такой доверчивой дурой, просто уму непостижимо…)

Письма-угрозы были прямолинейны и производили самое сильное впечатление. Из них сквозило чем-то нечеловеческим. Такое всегда пугало меня в Алексе больше всего. Это был какой-то очень древний страх перед потусторонним существом, захватившим человеческое тело и притворившимся, что оно твой друг или родственник.

Иногда он просто писал, что переломает ноги тому, кто меня прячет, искалечит всех моих «дружков». Что терять ему нечего, и тюрьмы он не боится. Или что до конца моих дней не оставит меня в покое и устроит мне такую жизнь, что я ещё на коленях приползу обратно.

Приличное количество раз он кончал жизнь самоубийством. В таких письмах Алекс напоминал мне, что знает какие лекарства пить – ведь он работал в больнице медбратом. Затем он сообщал, что уже выпил целый пузырёк «правильных» таблеток, что сейчас усердно запивает их водкой и что жить ему незачем.

В следующем письме, словно в очень плохом сериале, он забывал, что убил себя в прошлом сезоне, и как ни в чём не бывало продолжал увещевать или жалобить.

Помоечные письма были слишком скучны, чтобы их тут приводить. Иногда они содержали в себе ссылку на блог Алекса. Заподозрив, что я не просто демонстративно отписалась от его блога, но и на самом деле туда не заглядываю, Алекс стал присылать ссылки на записи, в которых «рассказывал обо мне правду».

«Вот написал тут заметульку про одну нашу, хе-хе, общую знакомую. Всю правду рассказал, ничего не соврал…»