Читать книгу Бешеные души - Катерина Рэйкир - Страница 1

На межконтинентальные поезда не пускали без керали. Нет денег на неё – иди пешком, держись подальше от других, потому что кераль равно безопасность. С тех пор как это началось цены на неё начали расти в геометрической прогрессии. Людям без керали было запрещено пользоваться транспортом, запрещено появляться в людных местах. Так происходило на Маэре, на Грине, на Линделе, только с Дэнхиммел не было вестей. Ходили слухи, что именно оттуда все началось, но подтверждения или опровержения этим слухам не было.

Межконтинентальный был единственным способом выбраться из Айха. Город небоскребов, которых теперь больше, чем людей. Айх богат обилием техники, что следила за ним, а теперь разваливается. Богат чересчур широкими улицами, по которым теперь редко кто ходит. Он стал таким после этой проклятой катастрофы. Люди отдавали за кераль последние деньги, лишь бы защитить себя и своих близких. Проклятая катастрофа и этот проклятый металл будто появились вместе. Пророки Новой Церкви кричали на каждом углу, что это великий дар человечеству, призывали отказаться от керали и принять Связь.

– Примите! Не отказывайтесь! Выбрасывайте проклятый металл! Примите дар! Бог послал его вам! – кричал седовласый человек в драном бежевом пальто, то и дело закидывая серый замызганный шарф обратно за плечо. Он так активно жестикулировал, что шарф постоянно слетал. – Бог сделал это с вами!

Я остановилась.

– Люди сделали это, – заметила я хрипло, в горле запершило от холодного утреннего воздуха.

Мужчина обернулся ко мне, улыбнулся, оголив на удивление ровные и белые зубы.

– Бог создал людей, чтобы люди создали дар, – ответил он.

– Связь убила моего сына, убила мою сестру. Как можно называть это даром? Это проклятие! – я пыталась сдержать гнев, но за меня говорил алкоголь. Он еще не выветрился за ночь.

Мне хотелось нарваться на кого-то, наорать, выместить на нем раздражение. Но пророк Новой Церкви, видимо, был не намерен со мной ругаться. Сукин сын! Он, мягко улыбаясь, спустился со своего импровизированного помоста, сделанного из двух больших пластиковых контейнеров, и подошел ко мне.

– Там есть бар за углом, хотите выпить? – неожиданно заявил он. Я нахмурилась и прокашлялась, горло саднило.

– Мне туда нельзя. Я там уже бывала как-то раз…

– Ну, можно найти другой.

– Что тебе надо от меня? Ты спускаешься с этих коробок каждый раз, когда кто-то орет на тебя в ответ?

Он продолжал улыбаться. Его лицо показалось мне на удивление приятным, что даже противно. Лет ему, на мой взгляд, около пятидесяти, не больше.

– Я спускаюсь, когда вижу, что человеку плохо и ему нужна помощь.

Я хохотнула, вот ведь!

– А ты типа думаешь, что никто тут никому не пытается помочь? Сегодня ты болтаешь о мире и спокойствии, о даре, а завтра превратишься в лужу, облако пара или сгоришь в собственном огне. Или ты собираешься дать мне денег на кераль? Сколько она нынче стоит? Пятьсот, шестьсот за грамм? Или уже до тысячи доползло?

– Вам не нужна кераль, – он попытался тронуть меня за плечо, но я отстранилась.

– Где ты там выпить предлагал?

– Есть еще одно место, но туда придется ехать на метро.

– У меня нет денег на метро. Я хожу пешком. И у меня дела, некогда мне пить с тобой.

– Ну, – он пожал плечами и забрался обратно на помост. – По четвергам и пятницам я здесь, а с понедельника по среду – у верхнего парка, с северной стороны, ближе к закусочной «Синее море».

– Да мне без разницы, – бросила я через плечо, спешно удаляясь.

Бог. Какой еще бог? О каком из миллиона придуманных и привезенных из старого мира боге он говорил?

Голова была мутной, слегка кружилась, в горле саднило. Там, где я ночевала последнее время, было не очень тепло. На Маэре вообще было не слишком комфортно. Раньше терраформисты обещали нам теплое лето, но с приходом катастрофы лето так и не наступило, программы терраформации то ли забросили, то ли законсервировали. Все говорили разное, а с отключенной сетью стало совсем плохо с новостями. Поэтому я сейчас мерзла и, кажется, заболела, а вытертый пуховик с каждым днем грел всё меньше. То ли температура падала, то ли я стала совсем мерзлячкой.

В Айхе, да и на всей планете властвовали дети богачей. Президенты былых многомиллиардных компаний, можно сказать, собрались и купили всех нас с потрохами. Планета заселялась и благоустраивалась на частные деньги. А теперь, когда Связи плевать на то, сколько у тебя денег, богачи скупили всю кераль, до которой могли дотянуться. Поэтому для меня, бездомной нищенки, кераль была просто маленькой мечтой. Однажды я тоже умру, как Август, как Марго. Однажды моя Связь тоже обернется против меня и убьет.

Свернув с 1096, я вышла на 1153. Эта улица была не такой вонючей, как 1096, где гоняли грузовые беспилотники с ужасным выхлопом. 1153 была пешеходной, и я мгновенно влилась в небольшой поток спешащих куда-то, уставших людей. Редким этот поток был, потому что все сторонились друг друга, такая уж у нас появилась привычка. Если кто-то вдруг загорится, лучше держаться от него подальше, иначе заденет и тебя. Страшно было прижиматься в толпе к соседу, страшно ездить на общественном транспорте, в закрытом глухом метро. Но в метро и так пускали очень выборочно, это транспорт для чуть более зажиточных.

Мне некогда было тащиться со скоростью трусов, и я просачивалась сквозь поток. Кафе, бары, магазины, улица 1153 – улица покупок, подвалов, укромных мест на огромных подземных парковках. Раньше полиция пыталась ставить камеры, контролировать всех, а потом забросила это дело. Потому что такие камеры неплохо стоили на черном рынке, и их постоянно снимали, их разбирали на детали, вытаскивали остатки драгоценных металлов из плат, снимали линзы или просто переоборудовали для защиты собственного жилища. Люди старались заработать на всем. Улица черных рынков, грязных сделок и незаконной работы. Такие появлялись в каждом районе.

Айх был сосредоточением небоскребов и странных домов вычурной архитектуры. На новых планетах архитекторы позволяли себе многое, зачастую слишком. Но огромные стеклянные основания небоскребов, их фасады были испещрены вмятинами, сколами, трещинами, там, куда удавалось добросить камень или шарик с краской. Кое-где висели самодельные плакаты и растяжки с призывами к революции, которые еще не успели снять. Где-то лозунги были совершенно абсурдны, вроде: «Сбросьте оковы воздуха! Дышите угарным газом!» Везде попадалась подобная чушь. Сумасшествие или призыв к самоубийствам? Понятия не имею.

Улица была невероятно широка, редкая река людей среди огромных стеклянных и металлопластиковых монстров. Многие стали ходить пешком. Без керали запрещалось пользоваться даже автомобилями. Мало ли что случится, когда ты будешь им управлять, помимо себя, можешь убить еще до черта людей. Конечно, можешь превратить себя и машину в воду и просто стать лужей на скоростном шоссе, но это в лучшем случае.

Я свернула в подъезд огромного черного небоскреба. Он был полностью обесточен и, вроде как законсервирован, но вот парковка под ним была свободна и люди с радостью ею воспользовались. Я прошла через одну из десяти крутящихся, изрисованных краской дверей. Раньше тут стояли автоматические двери, но их постоянно ломали, вынимая датчики. Старые добрые механические двери проявили себя лучше. В холле лежала дешевая пластиковая зеленая плитка с рисунком под мрамор и пыталась прикинуться змеевиком. По плитке в разные стороны тянулись протоптанные толпами людей тропки. Я нырнула в боковой, единственный работающий здесь лифт и поехала вниз. Кабина бессовестно воняла, хорошо, что ехать от силы минуты две. Я попала на огромную, плохо освещенную подземную парковку. Правда, это скорее напоминало некий подземный город. Брошенные одноместные машины неплохо подходили под временное жилье. В них селились те, кто потерял свой дом либо продал его в обмен на кераль. Запах тут был не такой сильный, как в лифте. Люди старались, чтобы вентиляция и вытяжка работали бесперебойно. Тут за этим следили.

Когда-то дорогие машины стояли с заглушенными двигателями. Теперь на них были навешаны тряпки, сушилось белье, рядом на газовых горелках готовилась еда. Из разных концов импровизированного пристанища доносились музыка, разговоры, крики, детский плач. Здесь люди нарушали все мыслимые предосторожности – они жались друг к другу, и это было крайне опасно. Именно поэтому я не любила находиться здесь.

Кое-где между машин бегали дети в поношенной одежде, им было весело, и они играли в догонялки среди всей этой кутерьмы. Мне было дико видеть это. Как можно заводить детей, когда вокруг конец света?

– Анна! – меня окликнули. Между машин я увидела человека, с которым знакома всю жизнь.

Черная борода, всегда аккуратная, растрепалась во все стороны, некогда одетый с иголочки, сейчас он смахивал на бомжа. Лицо осунулось, вид уставший. Но вот былой след сияющей улыбки еще остался. Это был мой бывший начальник. Его жена растворилась в воде, принимая ванну. От нее осталась только кисть руки. Он не смог это пережить. Прямо как я.

– Анна, – он будто с облегчением выдохнул мое имя.

– Давид, – я улыбнулась ему, в какой-то мере мне было приятно его видеть. Но я старалась особо не разжимать губ, от меня наверняка несло перегаром.

– Как поживаешь?

– Живу, пью, сплю и снова живу, – отрезала я, шмыгнув носом.

– Болеешь? У меня есть тут…– он смущенно указал на машину в дальнем углу, с открытой дверью, завешанной рваной простыней.

– Не надо, Давид. Прости, – я заторопилась. – Извини, мне надо идти.

И я просто сбежала. Стало вдруг мучительно больно видеть его и эту его машину, где он жил. Видимо, он поселился недавно, я помню, что раньше там жила старуха с маленьким внуком, ее никто не трогал, все ждали, когда освободится место. Только вот где теперь её внук?

Я шла через этот город брошенных. «Дом» Дюка располагался в самом центре. Он был хирургом когда-то, но бросил это дело. Не говорил мне почему. Просто однажды не пошел на работу. Так мне рассказывала его сестра. Дюк продал все, что у него было, и купил ей кераль. А затем выслал ее из города, в Эйм, где больше шансов найти работу, и кераль практически у каждого.

У Дюка был фургон, и он жил там со своей девушкой Альмой. Они так и не успели пожениться. Фургон ему презентовали, когда узнали, что он врач. Он, правда, совершенно не хотел этого, но пришлось согласиться работать. За еду, подарки, за разное барахло, которое он потом пытался продать на черном рынке. Он еще рассчитывал поехать вслед за сестрой в Эйм.

Дюк сидел на подножке фургона в старой синей футболке и стриг ногти.

– Ну и опустился же ты, – хмыкнула я.

– Чего? А ты дома разве ходила в строгом костюме и никогда не позволяла себе подстричь ногти? – отгрызнулся он.

– Это не дом. И вот именно ходила. Теперь там, где я сплю, я стараюсь держаться за свои вещи покрепче и получше укутываться в пуховик.

– Ну да, точно. Ты же бомжиха, – усмехнулся Дюк.

– Там нормально. Меня устраивает. Зато не в конуре под землей.

– И кому только они строили все эти небоскребы? Кому нужны пустующие коробки? – Дюк продолжил свое занятие.

– Они надеялись на размножение.

– Ну да, – отозвался он. Отложил ножницы. – Преумножили население в два раза. А потом нас осталась лишь добрая четверть. А теперь законсервировали все этажи, сволочи.

– Нас все еще много. Выйди на улицу, глянь.

– Жаль, что больше нельзя путешествовать, – вздохнул Дюк.

– Ты хотел меня видеть.

Дюк вздохнул еще раз. Закрыл глаза, открыл, будто собираясь с мыслями. А потом заговорил вполголоса.

– Анна. Твое право меня сдать или отказаться от дела. Но дело того стоит.

– Что за дело? – подошла поближе, присела возле него.

– Я помню, у тебя были завязки в одном не очень хорошем месте. В «Аранте».

У меня округлились глаза. Я замотала головой. «Арант» – название небоскреба, куда я не сунусь никогда в жизни.

– Нет, я туда не пойду, Дюк. Никогда больше.

– Тише, – шикнул он. – Послушай, до меня дошли слухи: Кроу вывез из Айха большую часть запаса керали. Говорят, что на межконтинентальный грузили целые ящики со слитками. Представь, сколько ее! Они специально создают ажиотаж! В городе осталось совсем немного, нужно успеть сейчас, иначе мы никогда отсюда не выберемся, ни ты, ни я.

– А как же Альма?

– Да к черту Альму. Она съехала с катушек и бросила меня. Пропала в итоге, и я теперь понятия не имею, где она. Наверное, нашла себе мужика с кералью…

– Так что ты хочешь успеть?

– У меня есть кое-что, что Кроу захочет купить. Очень захочет.

– Что?

– Кого, – Дюк посмотрел на меня в упор. – Видела бородача у входа? На его месте жила старуха с мальчиком. Так вот, она умерла недавно. Ребенок у меня.

Дюк нагнулся поближе ко мне.

– Он может исцелять, – прошептал он практически беззвучно, одними губами.

Я отстранилась.

– Чего? Да как это? Сказки.

– Нет. Связь такая, клянусь тебе. У старухи были сращены кости, криво, но сращены, для ее возраста она жила очень долго, даже слишком. Потому что он исцелял ее. Он лечил ее, сколько мог.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам мне сказал. Он сам пришел и попросил продать его богатым. Он хочет свалить своим путем, а нам перепадут денежки и кераль. Все в выигрыше. Главное, чтобы никто не прознал, кто он. Они его порвут, у них нет денег даже на мои услуги, а его заставят бесплатно.

– Кроу – опасный богач. Ребенка ему не отдам. Хочешь – иди сам. Не лучшего «богача» ты нашел для мальчика, – заметила я.

– Я нашел того, кто имеет кераль. А это залог жизни в здешней помойке.

Я закрыла лицо руками. Ну до чего докатились. Ребенок просится в рабство, чтобы выжить, а ты, чтобы опять же выжить, идешь его туда продавать. Казалось бы, все в выигрыше. Кроу вот только тварь. Я боялась его. Мне было плевать на ребенка, я боялась, что вместе с мальчишкой Кроу захочет забрать и меня. Женщины и девушки не раз пропадали в его лапах. Да что говорить, там пропадали все! Чем бы я ни занималась, на что бы я ни решалась ради еды и ночлега, я всегда старалась держаться подальше от работы с Кроу.

Хотя, признаться, страшно было всегда, а алкоголь все усугублял, и становилось еще страшнее.

– Мы пойдем туда вместе, – проговорила я. – Только вместе, и я буду позади. Я буду пихать тебя вперед, и все тумаки будешь получать ты. А я свалю оттуда, если запахнет жареным.

Дюк хмыкнул.

– Ты серьезно думаешь, что Кроу позарится на твой замызганный пуховик и перегар после бурной ночки?

– Меня умыть и причесать – неплохая выйдет проститутка. Вот что он сказал мне в последний раз.

***

О чем впервые я подумала, когда это началось? Когда началась вся эта суматоха с Катастрофой?

О том, что я оставила дома. Я не планировала оставаться тут сразу. Я хотела лишь глянуть, попробовать, увидеть, получить новый опыт. Я оставила там почти всё. Большинство вещей, друзей, связей, я хотела вернуться ещё раз, хотела увидеть Землю ещё раз, прежде чем покину её навсегда. А что теперь? Путь к отступлению отрезан, связи с домом больше не было, и ходили слухи, что дома-то и нет, возвращаться некуда. Я до последнего не хотела в это верить. Я, как и все, верила, что скоро все наладится, что правительство что-то сделает, поможет и все решит.

А что в итоге? Они просто свалили… Попрятались в бункеры, чтобы переждать, пока мы все вымрем, и они начнут заново.

Сети не было, новости приходили редко и мутно. Неизвестно, добрались ли остальные колонисты. Нескончаемый поток кораблей на Маэр – прекратился ли он? Знают ли они, что здесь происходит? И если им некуда возвращаться, то, что они будут делать? Останутся на орбите и будут ждать? О «Знамени» ничего не было слышно. Он должен был прибыть за день до катастрофы, зависнуть на орбите и постепенно спускать сюда новоприбывших. Он вместил бы половину маэрцев, это около полутора миллионов людей. Самый большой наш корабль, самый надежный.

А потом пошли слухи, что «Знамя» покинул систему. Ни ответа, ни привета, корабль просто пролетел мимо. На запросы никто не ответил, будто там никого и не было. Он почему-то стал нашей надеждой. Из всех кораблей, что по плану должны были прибыть к Маэру, он единственный явился. Остальные пропали, исчезли бесследно. И чем больше мы узнавали о количестве пропавших кораблей, тем тяжелее становилось. «Знамя» прилетел, но тут же бросил нас. Он мог бы забрать нас домой, если бы нам позволили. Почему-то люди в это верили всей душой.

Пока многие мечтали, сидели и ждали, пока их спасут, такие, как Кроу, проворачивали свои делишки. Прибирали к рукам все, что плохо лежит. Все и всех. Они потихоньку организовывали свое темное подполье, на 64-м или каком там этаже. Потихоньку подкупали органы правопорядка, где люди были ничуть не меньше озабочены происходящим, но и к власти стремились также неудержимо, как и Кроу. Или как те ублюдки, что потихоньку вывозили кераль с полуострова и создавали ажиотаж.

Мы с Дюком сидели в приемной Кроу. Точнее, мы отдыхали. А еще точнее – переводили дух после невозможного восхождения на вершину проклятого стеклянно-бетонного монстра. Лифты в этом огромном здании давно не работали. Все, кроме одного, в кабинете Кроу. А нам пришлось по лестнице подниматься на 63-й этаж. Это была не самая страшная забава Кроу. Но я получила такую одышку, что думала, уже никогда не встану с этого скрипучего кожаного дивана в приемной.

Дюк склонился надо мной, потрогал лоб.

– Детка, да ты горишь.

– Сплюнь, а, – отозвалась я, еле дыша. Голова кружилась, я будто нырнула с головой в жаровню. – Пивка бы горячего.

Дюк усмехнулся.

– Я пивка уже года два не видал, размечталась. Интересно, почему он выбрал именно этот этаж?

– Пото… – я испугалась, услышав свой скрипучий тяжелый голос.

– Приехали, голос сел. Надо раздобыть тебе антибиотиков.

– В прошлом году – я откашлялась. – он сидел на 81-м. Но старик Патрицио не дошел до него и помер на 74-м. Дэнни превратил его труп в кристальную статую и оставил там. Это их очень забавляло, пока они не узнали, что….

Я прокашлялась. От боли в горле выступили слезы.

– Пока они не узнали, что Патрицио не донес им информацию о поставке медикаментов в Айх. Они профукали ее, и партия разошлась по рукам мелких конкурентов. А те в свою очередь продали ее нам. С тех пор офис переместился поближе к народу.

– Похоже, тебе ничего из той партии не перепало? – заметил Дюк.

– Только если пинок под зад можно считать лечебным.

Тяжелая металлическая дверь в кабинет Кроу открылась. Оттуда вышел высокий, широкий и пузатый Стиви. На нем был черный клетчатый костюм, пиджак которого, казалось, еле-еле застегнулся на выпирающем животе. На голове ни единого волоска. Даже ресниц и бровей у него не было. Я, лежа на диване, так и вперилась в него. Точнее, не в него, а в кружку в его руках, что источала просто божественный аромат горячего шоколада.

Удивительно, как маленькая кружка с шоколадом может затмить огромного, под два метра ростом бугая и как легко может поднять меня, уставшую и, похоже, с температурой, с дивана.

– Это… – выдохнул он басом, помешивая ложкой гипнотизирующую меня жидкость. – Заходите.

– Ей бы отдохнуть хоть…– начал было Дюк.

– Да насрать. Или заходите, или валите. – Стиви развернулся и зашел в кабинет.

Я относительно бодро поднялась и зашагала за ним. Словно собака на запах. Дюк хмыкнул и, как и договаривались, пошел впереди.

Новый кабинет Кроу был огромным, просто гигантским, набитым разным дорогим хламом: вычурные и странные статуи; техника, работающая и нет; контейнеры, дорогая мебель. Посреди всего этого безобразия стоял стол. Огромная махина лакированного дерева, с резными ножками и вставками перламутра. Я такого убожества не видела уже давно. За столом сидело другое убожество – Кроу. Тощий старикашка со впавшими щеками и выкрашенной черным редкой бородой и такими же черными и редкими волосишками на голове. На нас глядели опухшие красные глаза. На высохших старческих руках красовались синие кералевые кольца. У него не было Связи, но он носил кераль, просто чтобы позлить нас, чтобы показать, насколько мы ничтожны.

– Анна, – хищно протянул Кроу. Я спряталась за спиной Дюка. – С чем пожаловали?

– С выгодным предложением, – проговорил Дюк уверенно.

– Ну, выкладывай, – произнес Кроу, растянувшись в кресле.

– Я хочу продать вам ребенка.

– Рабовладелец? Кто он, Анна?

– Я не рабовладелец, я выкрал этого ребенка у старухи, что прожила больше, чем ей было отпущено.

Кроу картинно зевнул.

– И на кой мне ребенок? Со Связью или нет?

– Он стабилен, я думаю…

– Так что за Связь?

– Он управляет регенерацией тканей, – стараясь выдержать максимально спокойный тон, ответил Дюк.

Кроу нахмурился.

– Ты, мальчишка, обалдел? Ты пришел ко мне, чтобы так нагло врать? Такой Связи не существует. Или ты классификатор в глаза не видел? Ещё одно лживое слово и Стиви открутит тебе голову. Правда, Стиви?

Я услышала, как позади Стиви поставил кружку и двинулся к нам. Напольные панели трещали под его тяжелыми ногами. Я сжала рукав Дюка.

– Он не лжет, Кроу, – выдавила я. Скорее, даже пропищала своим севшим голосом.

– Анна…– Кроу мягко улыбнулся, словно старый облезлый кот на солнце, встал из-за стола и стал прохаживаться. – Я, помнится, тебя однажды сильно обманул. И почему бы тебе в отместку не припереться ко мне и не надуть в ответ?

– Потому что кераль мне все еще нужна.

Кроу молча ходил по кабинету, а потом застыл у кристальной статуи высотой с человеческий рост. На ней висела табличка, пластиковый огрызок какого-то контейнера, на которой маркером было написано «Денни». Кроу оперся на статую и уставился на меня.

– Эй, Денни, смотри – Анна хочет кераль. Даже у тебя не хватило мозгов на нее заработать, а Анна считает, что она ее достойна.

Похоже верный напарник Стиви стал жертвой собственной Связи? Руки статуи были воздеты к небу, а лицо выражало неподдельную боль. Меня передернуло, это действительно Денни? И тут я подумала, что хуже уже не будет.

– А еще я хочу, чтобы ты накинул мне денег на билет.

Кроу зашелся мерзким старческим скрипучим смехом, а потом резко посерьезнел.

– Стиви, что там у меня с расписанием на завтра?

– Свободно, сэр, – басом из-за моей спины отозвался Стиви.

– Завтра вы приведете мне ребенка и покажете, что он умеет. А там посмотрим. Завтра, скажем, в два, как раз к обеду.

– Тогда завтра у вас должна быть для нас кераль, – проговорил Дюк. Стиви сделал шаг вперед и, легко отодвинув меня своим телом, положил ручищу на плечо Дюку, тот чуть пошатнулся от неожиданности.

– Будет тебе кераль, – пробасил Стиви.

– Вот и договорились, – улыбнулся Кроу. – А теперь проваливайте!

Дюк незамедлительно развернулся и, обогнув тушу Стиви, последовал к выходу. И лучше бы я сделала то же самое. У входной двери стоял тот самый маленький столик, куда Стиви поставил еще дымящийся шоколад. И я не смогла оставить эту вкусно пахнущую прелесть в одиночестве. И я не могла позволить ей быть выпитой этим мерзкий жирным Стиви, он не заслужил этого. А я – заслужила! Я одним движением схватила кружку и влила в себя всё содержимое. Шоколад был словно раскаленный металл и обжег мне рот и горло.

– Ах ты, тварь! – услышала я голос Стиви, а потом встретилась лицом с его кулаком.

***

– Анна, ты превращаешься в психа. – Дюк зажимал мой кровоточащий, наверное сломанный, нос платком.

– А ты умеешь вправлять носы? – прогнусавила я, чувствуя, как опухает лицо. Голова гудела. Стиви мог бы меня убить, но он был не дурак и сдержался.

– Это того стоило? – жалостливо помотал головой Дюк, разглядывая мой нос.

– Да. Однозначно, – ответила я, чувствуя жжение на языке и в горле и привкус шоколада во рту. Мне захотелось кашлять, но я понимала, что будет страшно больно. А ведь нужно еще спуститься с 63-го…

Повиснув на плече Дюка, я спускалась по этой проклятой лестнице. Было больно, тяжело и голодно. Но каждый раз в такие моменты физической боли я почему-то начинала верить, что все у меня наладится. Все эти драки за алкоголь, еду, работу, они по непонятной причине вселяли оптимизм. Ты получила в нос, Анна? Как здорово, что нос вообще у тебя есть, и ты можешь его почувствовать. Во мне в такие моменты просыпался какой-то дикий, немного сумасшедший азарт. Сколько я еще смогу так жить? Делайте ставки, господа, когда сдохнет Анна! Когда она сломается и перестанет надеяться на лучшее? Когда она перестанет верить в сказки?

Пока я могу спереть горячий шоколад у жирного ублюдка Стиви, пока мне хватает на это наглости или сумасшествия – я буду жить. Я бы с радостью объяснила все это Дюку, да вот лицо так опухла, что я даже глаза открыть мне было сложно, и не до болтовни было, потому что я то и дело норовила оступиться.

– Если ты не перестанешь запинаться, я сброшу тебя в лестничный пролет, – проворчал Дюк.

– Окей, только я ни черта не вижу, покажи, где он, и я сама прыгну.

Дюк не ответил. Он вообще последнее время не разделял моего оптимизма, был напряжен и задумчив. Прошли те времена, когда мы с ним проводили время весело и разгульно. В перерывах между работой – у него в больнице центрального района, а у меня в галерее, потом в баре официанткой, потом на раздаче бесплатный пайков. После катастрофы работы стало так много, что даже спать было некогда. А потом… потом работы стало все меньше. Проекты останавливали, строительство замораживали. Контора, в которой я работала, развалилась. Мы строили теплицы на севере Айха. По мере сокращения населения падала и необходимость в таком количестве теплиц, что мы должны были возвести по плану освоения. Там же я познакомилась и со своим мужем, который впоследствии успел сбежать из города, как только запахло жареным. Я никогда не винила его за это, такое уж время, каждый сам за себя. Даже твой любимый может убить тебя ночью в постели, совершенно не желая этого, просто потому что во сне у него может пробудиться Связь.

Неприятное воспоминание всплыло и тут же исчезло, забрав с собой остатки сил. Ноги подкосились, словно бумажные, и я по стене тихонько сползла на лестницу. А вокруг все так приятно поплыло, будто я, наконец, легла в теплую чистую постель.

– Ну, приехали… – услышала я голос Дюка из забытья.

Он начал хлопать меня по щекам, я хотела возмутиться, но смогла выдать лишь нечленораздельное мычание. А потом я легко и непринужденно отрубилась. К сожалению, ненадолго. Когда я очнулась, то была все еще на лестнице и в той же неудобной позе, а Дюка не было. Каким-то образом я сообразила порыться в карманах. И ничего там не обнаружила. Ни денег, ни ключа от конуры, ну хорошо, ключ от конуры мне больше не нужен, они сменили замки и больше меня не пускают. Меня явно обворовали, пока я тут валялась. Нет, Дюк не мог так сделать. Встать было сложно, но можно. Лестничные пролеты словно затягивались вокруг меня, стоило только взглянуть вверх, и прижимали меня обратно к полу. А старый гавнюк Кроу катается на личном лифте.

Я облокотилась на стену и дышала, широко разинув рот. Воздух царапал обожженное горло. Над следующим пролетом на стене был написал номер этажа – 38. Замечательно! Супер! Дюк меня бросил, и теперь тащиться еще тридцать восемь этажей придется самостоятельно. Анну не победит какая-то лестница. И я старательно, по стеночке, глядя через щелки вместо век, пробиралась вниз. Мне казалось, что прошла я невероятно много. Я, глядя себе под ноги, старательно разглядывала ступеньки. Очень хорошо въелись в память мои истертые коричневые ботинки с металлическим носком, которые я успела спереть с предыдущей работы. Если бы не они, я бы давно отбила себе ноги, и плевать, что ботинки тяжелые.

Я упорно спускалась, проклиная все на свете и молясь, чтобы меня накрыла Связь, и я померла прямо тут. В этот момент меня поймали и остановили твердые и очень теплые руки, а перед глазами возникло недовольное лицо Дюка.

– Твоя задница не умеет сидеть на месте, да? – он был зол. Я наконец-то его вывела из себя. – Рот открой.

– Зачем? – мне не понравились его руки, то, что они были горячие, очень горячие, и я чувствовала это через одежду. Так всё и начинается, так и сгорают заживо! Я попыталась вырваться и отойти.

– Ты что?

– Отойди от меня, – я попыталась оттолкнуть его. – Отпусти! Отойди! Твои руки!

Я вывернулась и подалась назад, хотелось отойти как можно дальше. Успеть отойти.

Дюк удивленно прислонил руку к щеке и понял, о чем я.

– Все нормально, просто на улице холодно, и я устал тащиться за тобой обратно.

– Не подходи ко мне… Не приближайся.

Дюк поднял руки в попытке меня успокоить.

– Анна, все нормально, со мной все в порядке. Руки горячие, потому что мне жарко, а на улице холодно, и я … немного пользовался Связью. Я не загорюсь, успокойся.

Я молчала и, сколько могла, пыталась разглядеть его сквозь мутное облако перед глазами. Он шагнул вперед, а мне деваться было больше некуда – спиной я подпирала стену.

– Давай ты не будешь брыкаться лишний раз. Открывай рот, я сбегал кое за чем, тебе понравится и полегчает.

– Что мне должно понравиться? Клади сюда, – я вытянула ладонь, так, чтобы Дюк не мог подойти еще ближе. Ладонь дрожала от испуга и слабости. Предательски дрожала и выдавала меня с потрохами.

Дюк тяжело вздохнул и положил мне в руку что-то круглое и маленькое.

– Наркота?

– Глотай уже, а.

– Отойди от меня подальше, и я проглочу, идет?

– Да все со мной нормально! – прикрикнул он и тут же прокашлялся. Неужели и правда, неужели я была права? Но Дюк выдохнул и отошел, а я одним махом заглотила неизвестный шарик.

– И что… – Я хотела было усомниться в добытом препарате, но в голове разом прояснилось. – Что это?

– Ну, почти наркота, последнего поколения. А теперь давай погнали, я хочу покинуть уже эту лестницу, она мне сниться будет.

– Но… что?

– Анна, шагай, я тебя прикончу, если не пойдешь, честное слово.

И я с радостью зашагала. На время забыла даже о сломанном носе. Серый лестничный пролет довольно быстро оказался позади, половины дороги я даже не помнила. Вот только пришлось ждать, пока Дюк отдохнет в раздолбанном холле здания. Плитка вокруг отвалилась от стен, лифты были опечатаны, а на полу везде валялся мусор. Это несколько контрастировало с идеально чистым и новым этажом Кроу.

– Почему ты себе тоже такую таблетку не раздобыл?

– Твоих денег хватило только на одну. Ненавижу тебя. Сдался тебе этот шоколад, будь он неладен.

– Стоп. Так это все-таки ты меня обчистил?! Где ключ?

– У меня, я забрал его, чтобы не стащил кто-нибудь еще. Мало ли кто может ошиваться в этом месте. А деньги… Да, я все потратил, чтобы тебе стало прикольно. Кстати, у этой штуки сказочный отходняк. Так что, – он тяжело поднялся и выдохнул, – идем, познакомлю тебя кое с кем, пока тебя не накрыло с двойной тяжестью.

Контора Кроу стояла на улице 1157, улице офисов. Сюда я ходила на распределение земель, в соседнее здание. С тех пор для многих это место стало синонимом жестокого разочарования и разрушенных надежд. Здесь сотням людей сообщали, что после всей бюрократической волокиты, после всей беготни с доказательством, что ты прибыл сюда официально, что ты работал на благо новой планеты, что ты достоин, после всех унижений и снисходительных взглядов мерзких рож, мы узнавали, что земли уже распределены. Но не среди нас, новых поселенцев. Корпорации выкупили все самые лучшие места. Нам могли предложить лишь квартирку в пятидесятиэтажной высотке, либо халупу рядом с производством. Все, что нам обещали, когда мы летели сюда, оказалось ложью. Планета была куплена с потрохами. Мы были куплены с потрохами. Мы и наши дети.

– Ненавижу это место, – отозвался Дюк, обходя редких прохожих. Мимо по дороге сновали редкие автомобили.

– Все его ненавидят. Наверное, поэтому Кроу осел тут.

– Дерьмо к дерьму.

– Точно.

***

В чем суть обладания Связью? Каково это – быть асептом? А в том, что передвигаться по городу тебе можно только на своих двоих. Управлять автомобилем нельзя – ты можешь всех убить. Ездить на общественном транспорте нельзя – ты можешь всех убить. Если попытаешься нарушить правила – тебя тоже накажут. Могут сослать куда подальше или запереть. А могут и убить, но это если ты уже совсем слетел с катушек и тебя признали реально опасным. Признание опасным, как правило, происходит молниеносно.

По этой самой причине мы шли вот уже около часа. Потому что зачем строить города компактно, когда вокруг такая огромная, еще не загаженная планета? Теперь можно строить где угодно и сколь угодно широко. Когда Земля щедро поставляет ресурсы, когда и местных ресурсов достаточно для производства.

Вначале нам это нравилось. Широкие проспекты, тротуары, где никто никого не толкает, потому что места полно. Огромные парки – супер, это было обалденно. Но когда нам запретили пользоваться транспортом, то мы мигом учуяли все прелести этих долбанных проспектов и огромных городов. А когда в парках начали погибать растения, то стало совсем не по себе. Айх превратился в одну большую серую недружелюбную махину.

С одной стороны, хорошо было бы кучковаться. Переезжать поближе друг к другу. Поддерживать друг друга, помогать, учить пользоваться Связью, пытаться сдерживать ее. Но это тоже было невозможно: если вдруг твой сосед со Связью потеряет контроль, он может бомбануть так, что снесет и свой магазин, и твою маленькую кафешечку для местных. Поэтому мы стали врагами и всем вокруг, и самим себе. Поэтому каждая секунда рядом с Дюком добавляла мне по одному седому волосу.

Там, у себя на парковке, они решили, что будь что будет, и все-таки поселились рядом. Потому что так им было проще сохранять душевное спокойствие, оставаться людьми, чувствовать хоть какую-то поддержку. Но однажды я видела, как прекрасно они все улепетывают от человека, который готовился умереть. Это у нас, у всех, было отработано до автоматизма. Мы знали до мелочей признаки потери стабильности. Мы выучили это назубок. И не только для собственной безопасности, но чтобы успеть изолировать самого себя и больше никого не убить. Мы готовились умереть, но в то же время береглись.

Все, кроме меня. Именно сейчас, пройдя очередной, миллионный по счету квартал, я поняла, что меня отпускают таблетки Дюка. И как же ужасно болит лицо. Хотелось заскулить как маленькая собачка. Да много чего хотелось. Ещё одну чашку горячего шоколада, например. Да хотя бы бутерброд и обогреватель.

Внимание привлекло отвратительное здание с десятком круглых бежевых башен на одном огромном основании. Башни жались друг к другу, словно пингвины морозной ночью. Только это были высоченные бежевые пингвины. А громадные панорамные окна, натыканные будто наугад, создавали совершенно абсурдный вид.

– Это же «Пьяный дом»? Это же его так называют? – простонала я, говорить оказалось больно.

– Да. И он не пил, он просто обдолбался, а автоматическая администрация приняла проект, решив, что это такое человеческое искусство, она тогда еще барахлила, и проект проскочил. На самом деле прекрасная задумка.

– Угу… – на самом деле мне очень хотелось обсудить это убожество. От пульсирующей боли на заплывшие глаза наворачивались слезы.

Слева от вычурной входной группы «Пьяного дома», что была отделана золотом цвета настоящего золота, а не синим цветом керали, в которую переродился этот металл, висел огромный рваный транспарант. «Огненные! Совершайте суициды! Спасайте ближних!» – красовалось на нем. Двое полицейских пытались снять растяжку. Рядом стоял третий и руководил.

Мне подумалось, что дрон прекрасно смог бы срезать это сам. Но я не была уверена остались ли у них еще дроны. Их могли продать или разворовать.

Полицейские стали ходить по трое и в полном обмундировании. И каждому под отчет выдавался пистолет старого образца с двумя пулями с кералевым наконечником. Лакомый кусочек, который можно переплавить. Правда, при попытке добраться до такого приза можно легко получить обычную пулю в голову. Поэтому подобным промышляли крайне редко, но тем не менее полицейские ходили группами.

В холл мы не пошли, а сразу свернули к двери подсобных помещений. Огромный коридор был завален барахлом и какими-то пластиковыми контейнерами. Пахло, как и везде в подобных местах, мерзко. Наверняка мерзко, точно я не знала, потому что я не могла почувствовать, только предположить.

Я молилась о том, чтобы Дюк не вывел меня опять на лестницу. Но нет, мы прошли мимо огромной промышленной кухни, где автоматы должны были готовить еду для жителей этого уродливого дома. Но они были опечатаны и законсервированы. Скорее всего большую часть мелких деталей из них уже выковыряли, но, по сути, вся кухня была большим единым агрегатом, соединенным под полом, поэтому полностью вытащить его отсюда было нереально. Огромное темное и пустое помещение, с дремлющим и полумертвым монстром внутри. Хотя… монстры не готовят тебе еду, пока ты греешь свое пузо у бассейна.

Преодолев после кухни еще один коридор, мы пролезли через завалы и оказались у двери. За ней явно кто-то жил, об этом говорили замки на двери и затертая дверная ручка. Ох уж эти тонны дешевого пластика, которым наполняли наши дома, он везде показывал жизнь, указывал на неё истертыми основаниями, заклеенными трещинами.

Дюк стукнул один раз, затем еще два раза.

– Мда? – ответили из-за двери после непродолжительного молчания.

– Это Дюк, – отозвался он. – Я с Анной.

Здесь меня знают? После горы звуков по открыванию двери с той стороны показалось осунувшееся лицо с седой щетиной. Да! Я его знала. Это был бармен из места, где мы иногда зависали с Дюком в хорошие времена. В смысле каждую неделю на протяжении четырех лет. А вот как его звали я понятия не имела. Да и мне всегда было наплевать на это, я просто обращалась к нему «Эй ты, освежи-ка мне стакан!»

– Это Анна? – смутился старик.

– А что, не узнаешь? – Дюк бесцеремонно отодвинул бармена и вошел внутрь, тот не противился. – Где он?

– Там, в комнате, листает свои книжки опять, – ответил бармен и обратил свое внимание на меня. – Проходи, Анна, не задерживайся, пожалуйста.

Я смущенно ступила внутрь. За дверью была обставлена целая квартирка, правда без окон. Подсобные помещения переделали под нужды обычного человека. На стенах висели старые плакаты с агитацией типа «Твоя личная новая планета!» и человек, что стоит ногами на маленьком зелено-голубом шарике. Много лет назад они думали, что он будет выглядеть именно так. Но вот растения с преобладанием антоциана, а не хлорофилла здесь выживали лучше – поэтому леса Маэра были отнюдь не зеленые. И на более новых плакатах планету рисовали красно-голубой. Было такое ощущение, что этот человек только и занимался коллекционированием плакатов. Ими были заклеены стены и даже низенький потолок в нескольких местах. Маленький серый видавший виды диванчик в углу, да парочка стоек с бумажными книгами. Бумажными, я чуть не упала, когда увидела это. Неужели еще были люди, которые пользовались этим пережитком. А потом мне стало резко наплевать, потому что я увидела диван, на который и молниеносно приземлилась.

Я на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, испугалась. На меня смотрел ребенок лет восьми-девяти, но этот взгляд я помню его до сих пор. Это был взгляд совсем не ребенка.

Он смотрел строго и твердо, в ответ на мой взгляд даже и не подумал отвести глаза. Поэтому смутиться и проиграть гляделку пришлось мне.

– Лицо ей починить сможешь? – спросил Дюк, стоявший за спиной мальчика.

– Посмотрим, – отрезал он. Мальчишеский, еще не сломавшийся голос отдавал ледяными нотками. Показалось, сейчас он меня хорошенько отчитает за отвязное поведение.

Однако парнишка, ничуть не смутившись, залез рядом на диван и стал разглядывать меня с видом знатока. Потом слез и высказал вердикт.

– Умойся, а потом я займусь повреждениями. Вначале вправлю нос, это больно, потом синяки и прочие мелочи. Это, скорее всего, тоже будет больно, но уже не так сильно, – проговорил он. Даже Дюк так не болтал. А Дюк был врачом покруче этого мальца. Ну, наверное. Я ещё я невольно сравнила парнишку с Августом. Меня передернуло от одного воспоминания.

Эти воспоминания, к сожалению, были отвратительны. Каждый раз, пытаясь вспомнить, каким милым Август был в младенчестве – его руки, которые тянуться ко мне, его улыбку – каждый раз все это перекрывалось воспоминаниями о его смерти.

Я долго стояла в туалете, глядя на кран и струю воды в раковине. Металлы, жидкости, газы, химические реакции. Все это кинулось на простое человеческое тело. Химия и физика ополчились против нас. И победили. Потому что наше мягкое мясо не способно гореть, не способно становиться жидкостью, не способно создавать что-то из ничего. Потому что это невозможно. «Невозможно» – каждый раз повторяю это, когда на улице у меня на глазах идущий человек делает шаг, а на второй разливается водой по ровному высокотехнологичному покрытию тротуара. «Невозможно» – говорят ученые Маэра. «Невозможно» – сказали мне, когда погиб Август.

Стук прервал мои мысли.

– Ты там померла что ли? – пробубнил бармен в дверь.

Я быстро смыла кровь под носом и вокруг. Пыталась тереть, но было нестерпимо больно. Старалась не глядеть на свою физиономию в зеркало.

Меня вновь усадили на диван. На этот раз парнишке поставили стул напротив. Он забрался на него с ногами и наклонился ко мне.

– Расслабься, ненавижу, когда сопротивляются, – проговорил он.

Мальчик приложил обе ладони к моему лицу. И тут я взвыла! Он меня даже не предупредил! Боль была адская, но кратковременная. Из глаз брызнули слезы. Кто-то сунул мне тряпку или что-то похожее на полотенце. Я вытерла слезы, приятно отмечая, что нос, мой любимый прекрасный нос, больше не ноет.

– Теперь остальное. Это сложнее и дольше. Но не так больно. – Мальчик вновь вернул ладони мне на лицо. Он шевелил и проводил пальцами по щекам, под глазами, возле крылышек носа, по переносице и везде за его пальцами следовало мерзкое колючее ощущение, будто лицо сводило. Иногда он тер мне лицо своими маленькими детскими пальцами и сильно давил.

Я приоткрыла глаза. Дюк стоял у него за спиной и внимательно наблюдал. Слишком внимательно, даже строго. Давно не видела его таким.

– Глаза закрой, мешаешь, – буркнул парнишка.

Мне очень хотелось расспросить его о его Связи. В чем ее суть? В управлении живыми тканями? Или чем-то в этих тканях? В чем состояло «невозможно» его способности? Да и знал ли он сам об этом? Август понятия не имел, что с ним происходит. А этот мальчишка не только знает, что с ним, он почти профессионально пользуется этим. Как такое возможно?

Разглядывая его украдкой, я поняла, что ошиблась с возрастом. Ему наверняка было где-то десять или одиннадцать, просто он был довольно низок для своих сверстников. Наверное, все же ближе к десяти, решила я. Но кто его научил так пользоваться Связью? Родители?

Мысли перебежали к старухе, с которой жил мальчик. Наверняка это была его бабушка.

Я сидела и строила миллионы догадок о том, кто этот мальчик и откуда он взялся. Но все эти догадки, по сути, не значили ничего, потому что это уже в любом случае проблема Кроу. Потому что мальчишка станет отныне его собственностью. Он наверняка с таким же серьезным видом будет приказывать мрачным парням Кроу заткнуться, пока он их лечит.

***

Ночами, валяясь в какой-нибудь дыре под вонючими одеялами, я проклинала тот день, когда согласилась на уговоры мужа и прилетела на Маэр. Я боялась космоса, боялась летать, боялась высоты, вакуума. Я не хотела умирать.

Первые дни на этой планете я просто лежала. Вбирала в себя силу притяжения и молилась, чтобы она меня не отпускала. Чтобы меня не выбросило куда-нибудь в космос.

Теперь мне плевать на это. Я хотела домой. Безумно хотела в то уютное обыденное, в привычное, без этого безумия вокруг. Хотела вернуть все обратно. Я заливалась слезами, шмыгала носом и ночами полупьяная просила невесть кого вернуть все назад. А потом закидывалась еще бутылочкой какой-то дешевого пойла, что приноровились гнать из чего попадется, и вырубалась. А наутро просыпалась все в том же кошмаре.

Большинство этих высоченный небоскребов были недоступны. Все тяжеленные стальные двери закрыты, лифты отключены. Люди не могли попасть никуда выше второго технического этажа. Большинство богатеев просто забаррикадировались в своих роскошных пентхаусах. У них там было все, они наблюдали за нами сверху. Мелкими, погибающими. Убивающими за маленький кусочек синего металла, лишь бы не сдохнуть самому. Замкнутая система жизнеобеспечения работала на богатых. Бедные жили на больших парковках рядом с грудой ненужных, как и они сами, автомобилей.

Кто-то пытался вплавь убраться с острова, но все это жестко пресекали. Остатки правительства не знали, как обезопасить людей, поэтому просто начали запрещать.

***

Потом я с идеально новым лицом, которое совершенно не болело, разве что тянуло немного, сидела на диване. Дюк сидел рядом, и мы и пили удивительно вкусный натуральный чай. Откуда настоящий чай на этом мерзком острове? Я вдыхала аромат напитка и ощущала горький вкус.

Мальчишка помогал бармену в другой комнате, они расклеивали постеры по стенам. Мне совершенно не хотелось помогать в бесполезном деле.

– Как он попал к тебе? – тихонько спросила я.

– Просто подошел как-то ночью и позвал к уже мертвой старухе. Сказал, что ему здесь уже нечего делать и он хочет попасть к кому-то богатому. Я тогда пошутил – продать тебя, что ли? И он уверенно сказал «да». Он был предельно серьезен.

– Он странный. Чего мог навидаться десятилетний ребенок, чтобы быть настолько серьезным, жестким. Интересно, каким бы был Август.

– Анна, не начинай, слышишь.

Я отхлебнула чай, пытаясь прогнать возникшие мысли.

– Да, не буду. Меня пугает этот ребенок. Вдруг во всем этом безумии, что творится вокруг, они все станут такими – каменными, замкнутся в себе, чтобы защититься. Чтобы защитить свой детский разум.

Дюк молчал, он внимательно смотрел на копошащегося в соседней комнате ребенка.

– С ним что-то не так, и я не хочу думать об этом. Надеюсь, Кроу завтра не откажется…

– Если Кроу откажется от сделки – нам конец. Он, возможно, заберет его силой, ты понимаешь во что влезаешь?

– И что будет? – усмехнулся Дюк. – Нас убьют? Ты правда этого боишься?

Я смотрела на пар, поднимающийся над кружкой.

– Я не знаю. Мне кажется, я иду не туда. Уже давно. Все призывают к суициду, к богу, к чему угодно… но не к нормальной жизни. А ведь я о ней и мечтала. Я все еще мечтаю о Земле и не уверенна, что хочу, чтобы эти мечты закончились так.

Дюк откинулся на спинку дивана и вздохнул.

– Ты все еще живешь иллюзиями, Анна, прошлым и несуществующим будущим. Настоящее для тебя будто плохая сказка, и ты думаешь, что она однажды закончится. Ни фига не закончится. И это не сказка.