Читать книгу Бешеные души - Катерина Рэйкир - Страница 5

Дом Виктора располагался в первых этажах одной из башен на улице 1147. Их любезно отдали под общаги для работников терраформационных станций. Странно, что священник жил в таком месте. Интересно, чем он занимался, когда не вещал на перекрестках. Неужели он один из тех терраформеров? И он еще смеет говорить нам про незапущенные машины?

Коридор между квартирами был метров пять шириной, из такого же обшарпанного искусственного земного мрамора, как и большинство дорогих холлов башен Айха. Везде сновали люди, кое-где были открыты двери. Кто-то ругался, кто-то пел, там кипела жизнь как на парковке Дюка. Разница была лишь в том, что здесь жили, как люди, а не как ненужный мусор – у них было занятие. Людей, живущих на парковке, гнали отовсюду.

Меня немного бесило, что человек, призывающий отказаться от керали, живет в таком месте. Это он должен жить в раздолбанном минивэне Дюка! Дюк – врач, хирург, он спас столько людей! А этот? Чем он заслужил?

Кажется, Виктор заметил мое раздражение.

– Все в порядке? Вам неприятно это место? Да, здесь бывает пованивает, автоматизированная обслуга барахлит, но мы стараемся ее чинить.

– Обслуга!? – воскликнула я.

– Кухонные автоматы, иногда удается их починить. Обычно они бездействуют, и внутри начинает вонять неиспользованная еда. Их, знаете ли, крайне сложно вскрывать, поэтому мы давно уже их не запускали, а вонять продолжает. Те, кто дал нам это жилище, побрезговали прибрать за собой.

Виктору, казалось бы, даже нравилось это мое возмущение. Что он за человек такой?

Квартира его была клетухой: стены будто собрали на скорую руку из подручных материалов, словно из бумаги. Сквозь них было слышно абсолютно все.

Богачи делают себе мраморные холлы, а людям квартиры собрали из картона. Может металлические двери машин на парковке не так уж и плохи?

И тогда я увидела ее, жену Виктора. Она была очень красива, пшеничные волосы, веснушки, она была словно сама осень, от которой мы улетели на Маэр. Но было одно «но». Она сильно хромала, и я постеснялась спросить, что с ней. Это было так грустно, такая улыбчивая красота и эта ужасная портящая все хромота. Она гостеприимно улыбнулась, я словно увидела жизнь среди смерти, словно почувствовала дуновение свежего ветра. Земного ветра. Виктор легонько толкнул меня в спину, я все это время стояла на пороге как завороженная.

– О, Виктор, ты нашел себе новую подругу? – спросила она, улыбаясь.

– Несчастное существо голодно и хочет есть, – ответил Виктор, а потом обратился ко мне: – Это моя жена, Эда.

Потом мы просто по-семейному сидели за одним столом. Не знаю почему я позволила этому случиться. Все это слишком напоминало мне мою уже призрачную счастливую семью. Я выхлебала синтетические подобие горохового супа с подобием мяса. На удивление было вкусно. Они все говорили об обыденных вещах: о починке роботов, о выращивании привезенного гороха и попытке найти на Земле настоящую корову. Если бы нашли, то привезли на Маэр.

– Какого хрена вы так счастливы? – выпалила я.

Мне внезапно и ужасно маняще захотелось все здесь сжечь. Сжечь всю эту мерзкую счастливую добрую идиллию. Чтобы эта маленькая теплая, бедная и уютная комната горела. Пока они мило болтали о какой-то фигне, я представляла, как огонь с пола поднимается вверх по стенам, поедает пластик, старое земное дерево, ткани, картонные стены, как прожигает дыру в тонких стенах. Я представляла как сую топливо робота из коридора в нагревательный элемент печи на кухне, как сую туда одежду этой прекрасной счастливой девушки. Все потому, что такому не место в Айхе. Таким улыбчивым людям нельзя здесь жить.

– Простите? – произнесла Эда, и она была несколько смущена моим выпадом.

– Это вы меня простите, – я сорвалась из-за стола и кинулась в коридор. Мне не место здесь. Мне нельзя. И жечь ничего нельзя. Оно само все горит вокруг, куда не повернись – все горит.

– Эй! – Виктор схватил меня за руку.

– Отвали! – я пыталась вырвать руку, но чертов священник оказался гораздо сильнее. – Отпусти! Хватит с меня сладостей.

– Остановись, пожалуйста. И послушай.

– Про бога? Про дар? Про то как классно, когда твой ребенок превращается в воду у тебя перед глазами? А ты знал, что состав воды у всех тел разный? Вода водой, а Связь разная! Мать вашу, я знать этого всего не хочу!

Мой истеричный крик разнесся по коридору и вдруг я поняла, что его поглотила полная тишина. В комнатах все затихли.

– Пойдем обратно, я хочу тебе кое-что показать. Я хочу лишь, чтобы люди начали работать мозгами, начали думать мозгами, а не эмоциями, не страхом, не яростью и не злостью. Хладнокровие, вот что нас спасет, холодный расчет. Мысль! Понимаете?

– Отпустите меня, – холодно отозвалась я, хотя внутри всё дрожало от ярости.

– С радостью, только если вы меня выслушаете. И тогда больше меня не увидите. Я больше не заговорю с вами, не буду выступать на той улице. Вы согласны.

– Мне плевать.

***

Эда была встревожена. Они сидели на маленьком диване обитым чем-то блестящим и скользким на вид. Я сидела напротив в кресле из такого же ерзающего материала. Жутко неудобно.

– Ну, – торопливо проговорила я, разглядывая как мнутся эти двое.

– Эда, – Виктор обратился к жене.

– Извини, может лучше ты? – она вопросительно посмотрела на него, а потом подняла длинную юбку выше колена. У нее не было ноги. До колена точно. Там было что-то вроде дешевого протеза. Конечно, кто сейчас будет делать хороший бионический протез. Все больницы переполнены ожоговыми пациентами или такими же как Эда, без конечностей.

– У нее нет ноги, это сделала Связь. Она уничтожила ногу выше колена. Это началось и у Эды. То, что, наверное, простите, случилось и с вашим сыном, – начал Виктор и вдруг Эда продолжила за него.

– Это началось внезапно. Вначале образуется шар, будто конечность больше не твоя. Будто ты сам у себя ее отбираешь. Оно поднималось от пальцев и шло дальше, я знала, что будет, знала, что это конец. Все, смерть. Но умирать я не хотела. В ту секунду я разозлилась, как и вы сейчас. Я разозлилась на весь проклятый мир, – у нее на глазах выступили слезы, она сжала кулаки. – На все, что с нами происходит. Я разозлилась на Связь. Нет-нет-нет, остановись. Это была такая холодная ярость, не страх. И она остановилась. Чуть выше колена, однако ноги я всё-таки лишилась, не получилось обратить Связь обратно, вспять. Просто… не получилось. Но я жива, она не убила меня и мне успели помочь. Она – это наш мозг, это наше сознание, это то, что мы думаем. Она лютует, потому что мы боимся, мы бешено боимся, мы паникуем и путаемся в чувствах.

– Но в итоге вы без ноги, – холодно заметила я.

А потом я так же молча встала и вышла из комнаты. Летела по этому проклятому коридору, я хотела выбраться наружу, без этой вони. Мне надо было вздохнуть, вдохнуть уличного воздуха пропитанного еще не выветренным хлоргидратом и остатками горелого машинного масла умирающих автоматов вокруг.

Стоя на улице, я никак не могла отдышаться. Я так хотела, так желала, чтобы у меня была Связь, как у Дюка. Я так хотела сгореть вот прямо сейчас. Люди радуются, что остались живы! Эта женщина радуется, что осталась без ноги. Да что за бред! А мой сын… Я закричала и одновременно с этим из глаз хлынули слезы. Да, я желала бы, чтобы он был жив, пусть без ноги, но жив. Без ноги, без руки, но, пожалуйста, чтобы он был жив. Я кричала и обливалась слезами, упала на колени и продолжала рыдать.

Люди на улице проходили мимо, обходили меня широкой дугой. Я сама нередко была свидетелем подобного.

А потом я просто пошла в тот бар. Я знала, где они хранили новую партию выпивки. Я даже не помню, как дошла. Помнила темное помещение, откуда через слабый свет фонаря, что пробивался через окно, со стены на меня глядели собственные ужасающие рисунки. Они корили меня за все, они ненавидели меня так же, как я их. Но я каждый раз возвращалась и продолжала рисовать. Хозяева бара хотели изобразить на стене ужас, хотела, чтобы бар был насмешкой над всей этой ситуацией вокруг.

В подсобке, будущей кухней бара, за грудой барахла была спрятана коробка. Тупым керамическим ножом я вскрыла пломбу и открыла коробку. Виски. Чертов земной виски. Суки! Люди – дебилы. Сигареты, алкоголь, наркотики. Мы привезли все дерьмо старого мира в новый.

Я разорвала упаковочную пленку. Эти дураки думали я ничего не найду. Выбила отверткой дозатор и вылила содержимое бутылки в рот. Я глотала так жадно, будто не прикасалась к воде и алкоголю вечность. Хотя прошел всего один день.

А потом все было как в мерзком шатающемся тумане. Я помню, как рисовала что-то, как меня выворачивало от перепитого и потом я вновь рисовала. На третьей бутылке я вырубилась. Не уверена даже, что лила содержимое в рот, скорее всего, все проливалось мимо. Может оно и к лучшему.

Наутро я обнаружила себя на полу в собственной блевотине и луже виски. Волосы слиплись, одежда пропиталась алкоголем. Было уже светло, а мне было ужасно плохо. Когда более или менее удалось сфокусировать блуждающий взгляд я увидела это… Вот что я рисовала вчера на стене. Огромное черное пятно. Я как могла закрасила все, над чем работала уже два месяца. Кое-где еще проглядывали старые пятна, но было совсем непонятно, что за всем этим скрывалось.

Люди, которые наняли меня, говорили, что этот бар будет служить местом саморазрушения, бар для отчаявшихся, бар для тех, кто больше не знает куда идти, но у него еще остались деньги на контрабандную хорошую выпивку и чуток денег на дешевенькую местную.

Короче – я была первым клиентом этого бара. И рисунок из черного хрен-пойми-чего на стене вполне выражал мое отчаяние.

У меня не было часов, я понятия не имела который час. На сегодня назначена встреча с Кроу, а я как кусок дерьма. Принять душ можно было только в одном месте.

Я вышла на улицу в чем была. Я уже так ходила, и я уже так делала. Разве что теперь в баре мне нет места, и я скорее всего потеряю эту работу. И лучше вообще обходить его десятой стороной, меня наверняка там не ждет больше ничего хорошего. Я, шатаясь, топала по этой проклятой огромной длинной и ужасно ровной улице. Ровный гладкий тротуар, как же он мне надоел. Каждый раз топая по нему с похмелья я так хотела, чтобы это была земля с травой, так хотелось, чтобы это была земная грязь, чтобы ботинки утопали в ней, чтобы трава проминалась под ногами, чтобы роса… Я оперлась рукой о стену и меня вырвало. Я ловила эти взгляды отвращения. По-моему, я даже крикнула пару раз «Пошел на хрен!», а может и еще что.

После очередного «Пошел на хрен» меня вдруг подняли, грубо тряхнули и за грудки приперли к стене. В лицо мне смотрел Дюк. Хотя это был совсем не он. Это был Эдвард.

– Ты грязная бомжара, не могла отоспаться где-нибудь в мусорном контейнере, прежде чем вылезать на свет? – проговорил он с отвращением, а потом отпустил меня. Я по стене съехала вниз.

– В мусорном контейнере воняет, вы же их не чистите. Чистильщики! – проговорила я заплетающимся языком.

Он не успел заговорить. Позади кто-то закричал, и Эдвард отвернулся. На другой стороне улицы метался человека. Эдвард достал пистолет из кобуры и передернул затвор, вышедший из машины напарник сделал то же самое.

– Убей его, Эдвард, – слабым голосом произнесла я.

– Не смей уходить, – бросил он и побежал на другую сторону улицы.

Но я, конечно, уходить никуда не собиралась и пошла за ним. Люди бежали мне навстречу, они бежали от чего-то, что мне было хорошо известно. Кто-то собирался подохнуть. И я спьяну хотела, чтобы он сгорел. Я даже немного подскакивала от радости. Сейчас мне мерзко об этом вспоминать. Но это была я.

– Сэр, вы должны успокоиться! – кричал напарник Эдварда.

Но человек, одетый в простой костюм истошно орал и метался по улице. Паника. Вот, о чем говорил Виктор. Паника. Убивающая паника. У человека не было уже половины руки и части горла. И я не понимала, как он может орать. Шар, говорила Эда, вначале образуется шар, и лишь потом вода. Если вода отхватывает часть тебя, то она смешивается с кровью. Полицейские наставили на него пистолеты и орали, чтобы он успокоился.

– Убей его, Эдвард! – крикнула я, он резко обернулся, а потом опять вернул взгляд на беднягу.

– Пошла вон отсюда!

– Убей!

– Помогите! Я умоляю вас! – кричал мужчина. На застиранной рубашке расплылись маленькие белые пятна. А потом напарник Эдварда выстрелил. Пуля угодила в живот. Но шары вокруг мужчины не исчезли. Он пошатнулся и подался назад, уперся спиной в стену здания и сполз вниз. Позади него начал расплываться другой шар, стены, перекрытия с удивительной скоростью начали исчезать в огромном шаре воды.

– Стреляй! – крикнул Эдвард, и они с напарником выпустили в жертву еще по пол обоймы.

Шар за его спиной все увеличивался. И вдруг застыл, когда Эдвард наконец попал ему в голову. Тело мужчины обмякло и разделилось на части, исчезнувшими вместе со стекающими по нему потоками воды, перемешанными с кровью. Полицейские вот только глядели не на него. Они смотрели, как и я, на невероятных размеров пятно на здании, оно поглотило, наверное, одну треть фундамента огромной стоэтажной башни. И вдруг этот шар лопнул, пустив по улице невероятных размеров цунами. А потом я поняла, что Эдвард тащит меня куда-то, всё закрутилось слишком быстро.

– Беги, дура! – кричал он мне и тащил чуть ли не за волосы.

Ноги нам обмывал целый океан воды. Я никак не могла понять, какого черта! Он что, испугался промочить ноги? За спиной раздался ужасающий скрежет металлических перекрытий башни. В последний момент Эдвард успел затолкать меня в холл здания на другой стороне. Автоматические двери за нами захлопнулись, и мир вокруг погрузился во тьму, стены задрожали и все вокруг начало ходить ходуном. Освещение в холле исчезло. Это было похоже на невероятное землетрясение, я думала это здание сейчас упадет нам на головы. Все сверху скрежетало и гудело, можно было оглохнуть. И самый главный гул, казалось, выбил всю душу из тела. Я зажмурилась и вцепилась во что-то что было сил. Наконец-то меня раздавит, думала я. Ну наконец-то.

Мир вокруг переворачивался. Это же огромная стоэтажная башня. И она рушилась. Отлично! Айх сам начинает умирать и забирает нас с собой. За бронированный дверями холла бушевала черная буря из крошащегося бетона.

Прошел лишь миг, но мне казалось, что прошла целая вечность. И лишь потом я поняла, что стояла в полной темноте в обнимку с Эдвардом. Наверное, это был самый ужасный день в его жизни. Умереть с вонючей пьяной бомжихой Анной под обломками здания.

И вот все заглохло. Громыхание крошащегося бетона и металлических перекрытий затихло. Звук битого бронированного стекла тоже стих. Внезапно, видимо осознав кого прижимает к себе, Эдвард резко меня отпустил и оттолкнул.

Зажглось аварийное тусклое освещение. Напарника Эдварда я нигде не разглядела. Двери из холла были заблокированы. Сработала атмосферная система безопасности: на случай, если воздух вокруг по множеству причин станет небезопасной. Загудели вентиляционные трубы и холл подул свежий воздух. Система здания подумала, что случилась техногенная катастрофа. Возможно, сейчас она пытается послать сигнал бедствия на Землю. Только вот Земли больше нет и сигнал попросту никто не услышит.

– Нужно разблокировать двери и всех вывести, – проговорил Эдвард себе под нос.