Читать книгу Девочка летом - Катя Дериглазова - Страница 3

Поезд ползет до Москвы восемь часов, останавливаясь у каждого столба. Привычные плацкартные пассажиры гоняют чаи и пиво, воняют жареной курицей, крутыми яйцами и холодной картошкой, мотаются в хвост вагона то с сигаретами, то с полотенцем, то с мусором, снова идут курить, громко хлопают дверями. Женщина завешивает полку напротив Жени казенной простыней  как стеной и лезет за занавес переодеваться:

– Может, вы выйдете, молодой человек?

– Это плацкарт, а я читаю и на вас не смотрю, – невежливо гудит Алекс с верхней полки.– Пойдем, покурим, Жень.

Он всегда говорит «покурим», хотя курит только он. Потому что «покурим»  – это поговорим без лишних ушей. В данном случае без ушей случайной тетеньки.

В тамбуре «плотность дыма в десять миллитопоров», как любит шутить некурящий Никоненко. Он всегда повторяет эту шутку и рассказывает про свою систему мер, когда кто-то курит на его балконе и не открывает окно.   Алекс затягивается, выпускает дым вверх.

– Завтра, значит, как? Ты может со мной поедешь, документы уже поданы, экзамен только в девять? А то мне скучно одному.

– Слушай, я опоздать боюсь. Ориентируюсь еще плохо. Даже если на минуту позже, не пустят в аудиторию, предупреждали.

– На творческом же пустили! И ты не опоздаешь теперь.

– Нет, извини. Может, ты со мной посидишь? На факультете знаешь, красиво как. Там балюстрада такая, в три этажа. Смотришь сверху – дух захватывает!  Хочется «Гаудеамус» запеть.  Уютно. Как радостно, наверное, бегать по этим лестницам. Смотрю на студентов, на преподавателей – это как будто высшая ката какая-то, но и мы можем. Можем же? А часов в восемь киоск с чаем откроют. Мне папа  пятьдесят рублей с собой сунул, я оказывалась, а он: «учись, студент».

– Не, – зевает Алекс.  – У меня физика завтра, надо подготовиться что ли, шутки ради. Он любит зевать немного напоказ, широко открывая рот, и гордится, что может сунуть между зубами аудиокассету. Говорит, это помогает ему петь. Он учился полгода в университете на другом конце бывшего Союза и считает, что точно умнее и сообразительнее любого выпускника школы – потому что старше на год. И перед поступлением в «полиграф» он особо не заморачивался – да что там, не МИФИ же, а математика и физика на первом курсе у всех одинаковая. Алекс всегда смотрел исключительно в перед, в свое блестящее будущее, и считал себя прагматичным умником.

– Не вижу смысла идти в это ваше МГУ. Любой язык программирования я и так выучу, если захочу.  Я технологи везде нарасхват. Поработаю годик на дядю, куплю «Макинтош» и  потом глядишь, и свою мини-типографию открою: сам дизайню, сам печатаю, сам деньги считаю. А что, возле метро поставлю, там пять метров помещение надо. А тебя, Жень, возьму к себе секретуткой.

– Не гожусь я в секретутки. Нос длинный, зубы как забор и сисек нет, –  подыгрывает Женя, шокируя других курильщиков.

– Ну ладно. Тогда я буду журнал издавать, как «Птюч», только еще лучше. А ты будешь там главным редактором, – Алекс распахивает дверь между вагонами, ночной воздух разбивает дымную завесу, колеса оглушительно стучат. – Пойдем, что ли, спать. Ка свет выключат, я лягу к тебе? Наверху у меня ноги в проход точат. Надо же иметь совесть, не заставлять всех нюхать мои носки.

– Тогда в проход провалюсь я.

– Не свалишься, я кое-чем тебя придержу, – шепчет он Жене, сгребая в охапку. Мокрый язык тычется в ухо. Женя обнимает его в ответ.

– Затейник! А нас с поезда не ссадят?

– Под одеялом не заметит ни-и-икто, – говорит Алекс, отцепляя Женьку и подталкивая ее на выход.

Конечно, выспалась Женя плохо. Они еще раза четыре  «ходили курить», потом пили непроглядно-черный чай из подстаканников, потом выходили подышать на длинной станции. Там вдоль вагонов моталась шустрая бабулька, волочившая за собой сумку-тележку, и необыкновенно быстро и складно тараторила: «Кому пива, кому пива, пива, пива пива, пива?». Выпили еще и пива. Пьяненькие работяги с боковушки пытались вовлечь их в дискуссию о политике, но отстали после угрозы проводницы вызвать патруль.  Свет выключили, и Алекс тихо слез вниз, под Женькино одеяло, шепнул: «Джинсы расстегни», заскользил по телу длинными шершавыми пальцами.  Женщина на соседней полке, тяжело вздохнула, потом цыкнула, потом кашлянула, но все же отвернулась, не став скандалить. Женьке было скорее лихо и забавно, чем приятно. Впрочем, как всегда. Боковушные мужики продолжали бухтеть про советские времена и развал страны, ничего не замечая вокруг.

Поезд приходил в Москву ровно в шесть, и Женя едва успела почистить зубы противной, пахнущей железом  железнодорожной водой. Договорились с Алексом встретиться на Арбатской в четыре, Женя выскочила на Площади Революции и пошла к факультету через пустынную Манежную. Дворники мели асфальт,  у дверей «Националя» зевал нарядный, совершенно киношный швейцар в ливрее. Подъехал устрашающий черный джип, из него вышла, помахивая ключами, загорелая дева белыми волосами до попы, швейцар приосанился и открыл дверь. Женя очень старалась не пялиться ни на деву, ни на свое отражение в огромных окнах.

Спешить было некуда. Посидела около Ломоносова, полистала конспекты. Подергала дверь. Время ползло медленно, очень хотелось спать. Чтобы поднять себе настроение, Женя решила сходить после экзамена в книжный на Тверской, а потом в Макдональдс и шикарно перекусить гамбургером с колой под новую книжку. А может еще и с картошкой. Хотя это расточительно.Такой необыкновенной еды в их городе не было. Женины сестренки, которых родители возили в Москву на денек погулять, так впечатлились американским фастфудом, что неустанно  пытались запечь в духовке батон с сыром, майонезом, солеными огурцами, кетчупом и котлетой. Но так вкусно все равно не получалось. В одиночку Женя по Москве еще не гуляла, и предвкушение этого украденного удовольствия одновременно пугало и пьянило. В животе буркнуло,  поесть, пожалуй, можно уже сейчас. В рюкзаке лежали два бутерброда с сыром в фольге и маленькая бутылка воды. Внезапно открылась дверь факультета, высунулся молодой охранник, зажмурился на ярком свете:

– Девушка, а что вы тут сидите? На экзамен? Хотите – заходите уже. Только ждать вам еще два часа с лишним.

– Спасибо! Я знаю, долго еще, просто поезд рано приходит. Хотите бутерброд?

– Не, мне б зажигалку. Куришь? Моя сдохла, зараза.

– Не курю, но зажигалка есть.   А можно я внутри на лавочке прилягу? Не выспалась ужасно.

– Заходи, там под лестницей справа стулья мягкие, не проспи только.

 Женя выставила три стула в ряд и забралась на них, сунув рюкзак под голову, было неудобно, но тихо и темно. Ощущение кино вокруг не отпускало. «Лучше бомжевать тут, чем возвращаться обратно. Не поступлю, попрошусь сюда уборщицей работать. Вот не постесняюсь и попрошу хоть охранника протекцию составить. Эх, не попрошу конечно. Не будем пессимистами, Женечка, не будем. Но и губу раскатывать тоже не станем.  Запасной вариант в виде родного филфака на крайний случай тоже есть.  Не забыть бы  про поселение в общагу! Никаких книжных, пока ордер не дадут. Вот бы соседки были классные!»

Жене удалось вырубиться минут на сорок, но над головой загудели голоса, а часы на руке оглушительно затикали. До экзамена оставался час.

Становилось все страшнее, Женя жалела, что не курит, наверное, надо все же начать – говорят, успокаивает.  Она вышла на улицу, солнце уже жарило вовсю.  У факультета толпились абитуриенты, кто-то болтал, кто-то пытался успокоить родителей, которые, кажется, волновались больше вчерашних школьников. Многие были постарше, пацаны, наверное, после армии.

– Привет! – окликнула Женю невысокая, крепкая, коротко стриженая девица в черных джинсах и футболке с портретом Кобейна. – Будет зажигалка?

– Будет! А у тебя сигарета?

– Найдется, будешь ментоловую? Я, кстати, Грин, по цивилу Октябрина, а Грин погоняло, Зеленько моя фамилия, смешная, да? Хорошо, не Синько! – она засмеялась, и решительно, как парень,  протянула руку, крепко пожала. – Я с Поволжья, деревенская, манеры простые! Ты на дневное поступаешь? И я! Говорят, проходной балл будет 13. Вот свезло, да? Я думала, с медалью попроще будет, но тут МГУ, все с медалями, со всей страны. Я, представляешь, вчера в общаге с девкой из Южно-Сахалинска познакомилась! Она говорит – а я без обратного билета прилетела, самолет семь тыщ стоит! Родители сказали: поступишь-не поступишь – оставайся, работай. Денег только к Новому году вышлем.  Жесть, да? А ты откуда? В общаге будешь жить? Вписалась уже? Там очередь на поселение – вообще трындец, мне две пуговицы оторвали. Давай к нам в комнату? У тебя фенечки прикольные, сама плетешь? Там пока только я и еще одна девчонка, Ленка, цивильная такая, из Питера – да вон она стоит. Нормальная, не смотри что на таких каблах. Ле-ен! Иди к нам! Это Женя, знакомьтесь. Ну как? Нашла ручку запасную?

Подошла невысокая фигуристая девчонка в гипюровой блузке . Двумя пальцами отправила в мусорку половину тонкой сигареты, вынула из крошечной сумочки на цепочке салфетку и промокнула розовую помаду. Ее русые волосы были забраны в высокий хвост, глаза филигранно подведены тонкими стрелками. Переступила с ноги на ногу, окинула Женю долгим взглядом.

– Привет, Женя. Скажи, ты водку пьешь?

– Нееет, –  хмыкнула Женя.

– Тогда по-рукам, давай к нам. А то вчера девки из соседней комнаты такой бордельеро устроили, ужас.  Орали до четырех, мужики какие-то к ним по балконам лазили, дым коромыслом всю ночь. Не дай Бог кого подселят такого. Покурили? Пойдемте, что ли. Тебе, Женя, надо потом в профком зайти, чтобы поселили. Там сегодня очереди нет. Ты в первый раз? А творческом где жила?

– Ага, в первый. А жила с матерью в гостинице, у неё как раз конференция в Москве была. Так что в общежитии еще не была.

– А я во второй раз поступаю. Все уже тут знаю. В прошлом году срезалась на английском, одного балла не хватило, – медленно проговорила Лена. – Я вообще-то на вечернее поступаю.  В агентство Зайцева работать устроилась. Знаешь такое?