Читать книгу О чем молчат дети, когда говорят родители - Катя Калинина - Страница 6

Первый раз с теневой стороной материнства я столкнулась на цикле занятий по психиатрии. На третьем курсе университета нас, будущих медицинских психологов, отправили в женское отделение психиатрической больницы для разбора клинических случаев шизофрении.

За входной дверью в отделение, которая открывалась специальным ключом, похожим на гаечный, слышались вопли. Санитарка уверенным движением открыла дверь и проводила меня и двух сокурсниц в темный коридор. Перешагнув порог, мы увидели в полумраке высокого мужчину в черной куртке, а рядом женщину, по-домашнему одетую в голубой фланелевый халат. В ее глазах пылала ярость, желваки на скулах натянулись струнами перетянутой гитары, из груди рвался крик:

– Сгущенку просила! – кричала она мужчине в лицо. – Почему не принёс?

– Доктор сказал «не положено», – тихонько отвечал мужчина.

– Проваливай, видеть тебя не хочу! Тошнит от морды твоей! – проорала ему в лицо раскрасневшаяся женщина, затем резко развернулась и быстрым шагом направилась по коридору в палату, удерживая в каждой руке по спортивной сумке.

– Идите, идите, не волнуйтесь, – стала утешать мужчину санитарка и провожать его в сторону выхода, – лекарства она получает, скоро успокоится…

Грустно согнутый стройный силуэт незамедлительно исчез за дверями с решетками. Пока мы с девочками снимали верхнюю одежду и переобувались, я услышала, как медсестра с санитаркой что-то говорили про послеродовый психоз:

– Устала она. Зато здесь отдыхает, как на курорте – готовить не надо, посуду мыть тоже, никто ни орет… А дома у нее четверо детей, и все мал мала меньше…

До той истории я и не подозревала, что женщина может дойти до края из-за детей. Пациентка, о которой идет речь, и вовсе шагнула в пропасть патологии, будучи загнанной в тупик, который сложился из недосыпа, усталости и вечного дня сурка. На десятые сутки после родов у нее случился психоз, в порыве которого женщина грозилась супругу выкинуть орущего младенца в окно, а остальных домочадцев зарезать. Муж вызвал психбригаду, когда увидел, что жена распахивает окно в спальне и не шутит, намереваясь выбросить в декабрьскую стужу новорожденную дочь.

В стенах больницы женщина вела себя тихо. Со стороны казалось, что эмоциональное состояние поддается стабилизации и выравниванию, однако стоило при ней упомянуть о детях и супруге, та начинала кричать, грубить и замахиваться. Один раз в неделю женщина передавала через медсестер домашним список с пожеланиями, а после встреч с мужем торопилась в палату к соседкам, чтобы вместе съесть принесенное мужем печенье и громко возмущаться строгостью лечащего врача, запретившего передавать пациентам сгущенку.

Чем кончилась история, мне неизвестно, однако тот эпизод отпечатался в памяти ярче, чем общение с пациенткой, которая страдала шизофреническим расстройством и утверждала, будто имеет третий глаз.

***

Фотографии с младенцами на разворотах журналов, рекламные ролики с пухлыми пупсами в подгузниках и привычка общества освещать лишь светлые стороны жизни, не позволяет сформироваться реалистичному представлению о детях. Если бы не выпуски телевизионного журнала «Ералаш» и не «Вредные советы» Григория Остера, то картинка выглядела бы идеальной.

Явление детства выглядит рафинированным и глянцевым, но лишь до той поры, пока мы не становимся родителями. Разоблачение происходит болезненно, ожидания о спящем под балдахином младенце обрушиваются под давлением суровой реальности, в которой находится место кишечным коликам и физиологической незрелости нервной системы новорожденного ребенка. Это так же неожиданно, как если пользоваться кремом от морщин, чтобы выглядеть моложе, но вместо гладкой кожи получить аллергический отек, о котором производитель умолчал или вынес информацию сноской под «звездочкой» мелким шрифтом.

Когда я ждала первого ребенка, никто не рассказал мне, что после родов каждый мой новый день станет похож на предыдущий, никто не предупредил, что в моей душе поселится зависть к бездетным подругам. Никто даже не намекнул, что жизнь встанет на режим автопилота от выходных до выходных, а я стану грезить работой за любые деньги, лишь бы сбежать из дома. Не то чтобы я как-то хотела вернуть время вспять, отмотать его до момента беременности и избежать материнства. Речь совершенно не о том. Но мне кажется, что, владея полной информацией о грядущих трудностях, я бы смогла подготовиться к ним за девять месяцев.

Родив сына, я наивно полагала, что удовлетворения потребностей новорожденного будет достаточно для того, чтобы он хорошо развивался и был счастлив, и недооценивала значение эмоциональной зависимости ребенка от настроения матери.

– Наш малыш не будет плакать, – уверенно заявляла я мужу, стоило услышать младенческий плач в очереди на кассу в супермаркете.

– Конечно! – соглашался с моими размышлениями супруг, как и я, полагающий, что все детские слезы происходят от черствости взрослых.

Мы были намерены любить своего ребенка изо всех возможных сил, не спускать с рук, кормить по требованию и покупать лучшие подгузники. Никто из нас не мог подумать, что совсем скоро сын преподаст нам несколько ярких уроков, после которых мы перестанем с осуждением поглядывать на семьи с орущими детьми. Я помню, как мы смеялись с мужем, убегая из торгового центра и подхватив за руки кричащего вырывающегося трехлетнего Костю, потому что тот никак не соглашался уходить из магазина без игрушки. Смеялись мы над собой, над осуждающими взглядами прохожих, над наивностью собственной юности.

По ходу освоения новой роли также стало очевидно, что спокойная отдохнувшая я, которая умеет беречь себя и не становиться жертвой в отношениях с ребенком, способна дать ему больше тепла и заботы, нежели вымотанная домашними делами и позабывшая об отдыхе.

Больше всего во время первого декрета меня выбивала из колеи социальная изоляция. Я оказалась не готова к «медным трубам» и, что еще хуже, не умела попросить о помощи родителей или подруг, считая, что так я распишусь в своей материнской несостоятельности. Хорошо, что у меня была Лена, с которой мы познакомились в роддоме и случайно родили сыновей в один день. Мы регулярно с ней созванивались, обсуждали швы, прививки, колики, трещины на сосках, впечатления от похода в поликлинику, первые зубы, первые «полеты» наших сыновей с диванов и прочие подробности нашей новой жизни. И если б не она, то я бы замкнулась в своей печали окончательно.

Супруг, будучи доктором, в то время совмещал врачебную деятельность в поликлинике с дежурствами в травмпункте, поэтому бывало, что мы с сыном два дня подряд не видели никого, кроме друг друга. Но если для маленького ребенка это не являлось проблемой, то я серьезно тосковала по активной жизни. Мне хотелось жить динамично и весело, а не быть заложницей ребенка, но вместе с тем я боялась отступить от своей позиции, согласно которой «настоящие матери думают в первую очередь о ребенке».

Однажды я выросла из этого убеждения, вылупилась из стереотипной скорлупы, и неожиданно стало легче. Это случилось примерно через год после родов. У сына резались жевательные зубы, и на фоне этого второй день держалась высокая температура. Муж как раз был на дежурстве, а я днем и ночью с градусником караулила младенца, чтобы не дать лихорадке подскочить выше 40 и вовремя сбить жар. В хлопотах я не заметила, как дома кончилась еда. И только ночью, укачивая горячего сына и ожидая, когда подействует жаропонижающий сироп, я вспомнила, что не ела целый день.

Сын дремал на руках, когда я разрывалась между двумя желаниями – пойти на кухню и съесть хотя бы сухарик, чтобы заглушить грустный стон желудка, но тогда я бы потревожила ребенка, или остаться его качать, пока он не уснет достаточно крепко, и поесть потом, что выглядело невероятным в условиях высокой температуры. И если раньше я всегда поступала по второму типу, то в ту ночь наконец-то поняла: если я перестану заботиться о себе, то лишусь возможности заботиться о сыне.

Я встала с ребенком на руках, от чего он тут же пробудился, но не заплакал. Мы пришли на кухню, где я усадила его в детский стульчик. Кажется, сын обрадовался такому плану: улыбнулся, растянув щёчки, тронутые лихорадочным румянцем, и задрыгал ножками. Часы на духовке показывали половину первого ночи. Я включила телевизор, поставила на плиту греться кастрюльку с водой и достала с полки пачку риса.

В ту ночь я впервые отступила от служения ребенку, чтобы воспользоваться правом на заботу о себе. Маленькому ребенку не важно, выглажены его пеленки с двух сторон или нет, совершает ли его мать подвиг, заботясь о нем, или делает это играючи. Ему хочется расти в радости, а это уже гораздо более тонкий момент, нежели просто бытовая обязанность, но об этом он пока не умеет сказать.

Любить ребёнка легче, когда ты умеешь любить себя: заботиться, просить помощи, прощать себе ошибки… И очень трудно принимать детей такими, какие они есть, если ты мама, которая собой не довольна. Мне тоже пришлось пройти через недовольство собой, узнать, какой я могу быть несдержанной и инфантильной, когда нагрузка слишком давит на плечи. Но с этого ракурса мне проще любить своих детей такими, какими они пришли в этот мир, не стараясь их переделать. Раз я не идеальная, отчего же они должны быть другими?

***

Однажды молодая клиентка поделилась воспоминанием о первых неделях после родов. Несмотря на то, что наступлению успешной беременности предшествовали трудности с зачатием и вынашиванием и дочка была долгожданным ребенком, Марина спокойно влилась в процесс материнства. Она не стала соскальзывать в вязкие путы тревоги, что обычно происходит с родителями, которые долго ждали появления детей. Зато бабушка крошечной внучки очень беспокоилась, что у Марины перестанет хватать молока. Женщина то и дело грела чайник, чтобы готовить для Марины чай с молоком.

– Она заводила будильник и даже ночью поднимала меня каждые два часа, заставляя выпивать по пол-литра чая. Чашки были огромные, и пить приходилось через силу. Я буквально давилась горячим чаем.

У Марины очень быстро выработалось отвращение к чаю и грудному вскармливанию, из-за которого, как она думала, у нее не получалось высыпаться ночью и отдыхать днем. Женщина стала вспыльчивой, а радость от общения с дочкой омрачалась ощущением собственной неполноценности, потому что, не смотря на все усилия бабушки, молока с каждым днем становилось все меньше. Через месяц оно и вовсе кончилось, а вместе с ним страдания и недосып Марины. В нашей беседе она сожалела, что не смогла вскормить грудью дочь, но при этом хорошо помнила, какое облегчение принесло ей искусственное вскармливание.

Когда организм работает на высоких оборотах, а человек не делает пауз, то эту ответственность на себя берет тело и психика. Легко предположить, что организм Марины перестал вырабатывать молоко, потому что борьба за него мешала женщине восстанавливать силы и отдыхать.

Редкая мама может себе позволить высказать возмущение, потому что ей не хочется обижать любимых. Она не позволяет себе выступить против навязчивых советов, расслабиться, запустить домашние дела, чтобы не подвести близких и не прослыть неряхой в глазах окружения. Женщина, героически несущая бремя материнства без поддержки со стороны, становится подобна марафонцу, который не делает пауз между забегами на длинные дистанции. И тогда дает сбой психика, уводя сознание подальше от реальности, например, в депрессию или в психоз, как это произошло в истории с женщиной в психиатрической больнице.

Нам не дано знать, что стоит за видимым благополучием семей и их счастливыми лицами, также нам вряд ли удастся понять, почему кому-то труднее дается душевное равновесие и лад, но я точно знаю, что каждая мама любит свое дитя на пределе возможностей, просто пределы у всех разные.