Читать книгу Полет на Плутон - Катя Саргаева - Страница 6

С того момента как я переселилась к Дяде Олеже жизнь моя сильно изменилась. Она наконец-то стала нормальной. А еще в ней появилась женщина, которая обо мне заботится. Можно сказать, что тетя Марина заменила мне маму. Она разговаривала со мной о всяких женских вещах типа косметики, мальчиков и так далее. Наташа мать ко мне не ревновала, а относилась ко мне можно сказать покровительски. Ведь у меня не было взрослой женщины, которая говорила бы со мной о таких вещах, и ей было меня жалко. Она можно сказать с барского плеча одалживала мне маму.

Олег разговаривал со мной о сексе, о том как не залететь и не подцепить венерическую болезнь. Он запугал меня так, что я решила, что секса у меня никогда в жизни не будет, он смеялся надо мной.

– Будет, Маргаритка, будет, куда ты денешься. Это только в теории так все страшно, а на практике очень даже приятно. Но до практики тебе еще очень рано! – грозно добавлял он, тряся указательным пальцем перед моим лицом.

Да какая там практика, думала я, никто ко мне и пальцем не прикоснется. А вдруг будет так как с моей мамой? Тот рассказ о моем зачатии крепко засел у меня в голове. В ужасе я решила, что к спиртному тоже в жизни не притронусь.

А еще мною наконец-то начали заниматься. Маме было все равно что из меня вырастет, а Гога воспринимал меня как совсем маленькую. Для него я так и осталась в шестилетнем возрасте, и только сцена с месячными в ванной и крики Олега вернули его к реальности.

Моя новая семья интересовалась моими склонностями, к чему у меня есть талант, рассматривала меня со всех сторон чуть ли не под микроскопом. Олег, как и обещал, устроил меня в Наташкину школу, и учились мы в одном классе. Эта школа была с уклоном на компьютерные технологии, и Наташа хорошо управлялась с компьютером и интернетом, все это было у них дома. Я же живой компьютер увидела впервые. Работающая за компьютером Наташка казалась мне суперхакершей из фильмов о Бонде, и я смотрела на нее с восхищением. Дядя Олежа приметил это и решил отдать меня в класс с компьютерным уклоном. Наташа ходила еще и на занятия с уклоном на экономику.

Как ни старалась тетя Марина найти во мне творческие таланты, найти она их не могла, потому что их не было. Она со всей отдачей играла на пианино и просила меня петь. Я очень старалась, но так и не попала ни в одну ноту. К рисованию у меня тоже не нашлось склонности. Красиво одеваться и краситься у меня тоже не получалось. Единственное что у меня получалось не просто хорошо, а лучше чем у всех членов семьи – это готовить. Олег обожал грузинскую кухню, а этому искусству меня очень хорошо обучил Гога. Я наготавливала столько, что все это невозможно было съесть. Я устраивала целые пиры. Всякий раз тетя Марина просила меня больше вообще не подходить к плите, потому как надо блюсти фигуру, а в ее тридцать с хвостиком похудеть гораздо сложнее, чем нам малолеткам. Однако наступали выходные и она говорила, что надо бы устроить «грузинский вечер», так мы это и называли, и по воскресеньям у нас был вечер грузинской кухни. Мне очень хотелось быть полезной, ведь они, совершенно чужие мне люди, делали для меня в разы больше чем собственная мать.

Несмотря на внешнюю Наташкину непривлекательность, некрасивая подруга в нашей паре была я, хотя я была в разы симпатичнее ее. Как некрасивую подругу меня выставляла именно Наташа, ведь мать промыла ей мозг тем, что она очень даже ничего. А я, помня о том, что все женское во мне греховно всегда одевалась в спортивную или мешковатую одежду, скрывающую и руки и ноги даже летом. Я никогда не красилась, но это и не требовалось. Вероятно, мой отец был восточных кровей, потому что у меня были почти черные, темно-каштановые волосы, черные и густые брови и ресницы и смугловатая кожа, единственное, что мне досталось от совершенно славянской внешности мамы это зеленые глаза. Олег объяснил мне это с точки зрения генетики. Так как я была тихой и замкнутой, и в компании Наташкиных друзей больше молчала, чем говорила, на меня мало кто обращал внимание. По этим причинам я и была некрасивой подругой. Однажды Олег сказал мне, чтобы я не обижалась на Наташу, потому что та просто завидует мне, вот и выставляет меня не в лучшем свете. Еще сказал, чтобы я не вздумала сказать об этом тете Марине, так как у той случится удар. На самом деле у меня и мысли не было обижаться на Наташу, мне было комфортно в ее тени, потому что ко мне было минимум внимания. Но спустя буквально год Наташа резко изменилась. У нее вдруг выросла грудь и округлились бедра, черты лица ее сгладились и смягчились. Так как она умела хорошо одеваться, краситься, была общительной и умной, а теперь еще и довольно симпатичной, ее отношение ко мне изменилось. Теперь она пыталась надеть на меня юбку, причем покороче и блузки с вырезом поглубже. Говорила что я деревенская тютя и позорю ее. Вообще, мы с Наташей были скорее сестры, чем подруги, у нас было мало общих интересов и тем, но мы жили под одной крышей и помогали друг другу. Не все сестры подруги, и не все подруги сестры.

Наташе было четырнадцать лет, когда она впервые влюбилась. Любовь ее, как водится, была безответной. Она прямо как мать заламывала руки и театрально рыдала в подушку дивана в гостиной. Прибегала тетя Марина и успокаивала ее. Меня всегда поражала эта Наташкина потребность во внимании. После театральных объятий с матерью Наташа делала вид что ей полегчало, но по вечерам она закрывалась у себя в комнате и лежала в кровати укрывшись с головой одеялом. Я приходила в ее комнату, ложилась к ней в постель и обнимала. С самого детства внутри меня был какой-то маячок, который передавал мне чувства других людей. А когда я их обнимала, меня и вовсе накрывало чужими эмоциями. Именно поэтому я всегда понимала другого человека, потому что чувствовала его эмоции кожей. Наташа прижималась ко мне и тихо плакала. Я не знала что сказать, чтобы ей было не так больно, и просто обнимала ее. Я делала это не только по поводу несчастной любви, а всегда, когда чувствовала, что нужна ей.

– Откуда ты знаешь, что именно сейчас мне так плохо, что умереть хочется? – спрашивала она меня, вытирая слезы.

– Не знаю, я просто чувствую, как будто ты посылаешь мне сигнал сос.

– Может ты ведьма? Нет, немодное слово. Экстрасенс. Может ты экстрасенс?

– Откуда мне знать? Ты и ответь, ты ведь гораздо умнее меня.

– Мы завтра у папы спросим, у него на все есть ответ.

И папа нам ответил, что называется это эмпатия, но наукой это не доказано.

– Вот видишь, никакой я не экстрасенс, – говорила я Наташе.

– Да брось ты, полно всего, что наукой не доказано. А может ты мертвых видишь? А?

– Слава богу нет. Мне и вашей боли хватает, ведь когда тебе больно, то и мне тоже больно, обнимая тебя, я как будто разделяю с тобой твою боль.

– Точно экстрасенс! – сказала Наташка, совершенно меня не слушая.

– А может ты лечить людей можешь?

– Ничего я не могу. Я просто чувствительнее других людей, вот и все.

Наташке очень хотелось чтобы я была экстрасенсом, ведь тогда мною можно будет хвастаться, а может и парней на меня ловить. Она и слышать не хотела о том, что ничего сверхъестественного я не умею.

На мою эмпатию обратил внимание и Олег, это случилось в его гараже. Там я проводила много времени и многому у него научилась в плане медицины. Совершенно случайно я начала помогать Олегу лечить людей. Я зашивала раны, делала уколы и ставила капельницы, а когда хорошо выучила все системы организма ставила диагнозы и назначала лечение, так как сюда приходили не только по поводу травм. Я ассистировала Олегу на операциях, а в пятнадцать лет впервые провела операцию сама. К восемнадцати годам я уже была полноценным врачом по всем направлениям, хирургом общей практики и травматологом. В гараже мы встречались с Гогой, иногда он приходил с мамой. В одну из наших встреч в гараж залетел Олег, за ним двое мужиков, они несли молодого парня. У него было два огнестрельных ранения в живот. Его положили на стол, который Олег называл операционным. Те мужики что принесли его были в панике, они разговаривали сплошным матом, среди которого изредка проскакивали литературные слова. Олег был само спокойствие. Он разрезал на пациенте футболку и начал осматривать раны.

– Ну чё там? Живой будет? Скажи, будет? – кричал один из мужиков.

Олег как всегда молчал и напевал какую-то мелодию, он никогда не реагировал на чужую панику, дабы она не сбивала его.

– Будет, не переживайте, – сказала я, я ощущала их страх и панику кожей, – эта рана не страшна, – продолжила я, указывая пальцем на одно из ранений, я видела как Олег перевернул раненого и осмотрел спину, – пуля прошла навылет и ничего важного не задела. А с этой Дядя Олежа справится, кровотечение не сильное. Единственное, наверное поджелудочную задела.

Мужики вылупились на меня и замолкли.

– Ах ты моя маленькая медсестричка, все правильно сказала! – похвалил меня Олег, вынимая пулю, – а поджелудочная заживет, выходим его, не ссыте в трусы, пацаны! Смотрите, даже ребенок не боится, а вы уже в штаны наложили.

– Ничего себе ребенок! Я бы такого ребенка потискал! – сказал один из мужиков, разглядывая меня.

– Это моя дочь, и ей всего пятнадцать, так что завали хлеборезку и подожди на улице, – сказал Гога, взяв в руку монтировку.

– Э, тихонько, папаша, у нее на лбу не написано, что она твоя, – ответил тот, пятясь к двери. – Ты только вылечи его, Олеж, он ведь молодой совсем, и вообще просто на стреме стоял!

– Для тебя Дядя Олежа, и вылечу, я ж сказал – не ссы в трусы.

Позже, когда все разошлись, Олег попросил меня посидеть с ранеными парнем пока он сгоняет в аптеку. Я сидела и думала о том, что этот парень только встал на кривую дорожку, а уже получил две пули. Я решила помолиться за него. Я просила бога, чтобы он помог ему вылечиться и чтобы он перестал заниматься такими вещами. Всегда в момент молитвы или после нее на меня как будто снисходило озарение. Я точно знала какие эмоции сейчас испытывает человек рядом со мной. Это не было голосом или знаком, ко мне как будто просто приходило знание того что именно человек сейчас чувствует. Я считала, что таким образом мне отвечает бог. Однажды Дядя Олежа сказал мне, что с точки зрения психологии это подсознательный ответ и бог тут ни при чем. Я ему конечно же не поверила. Моя вера на тот момент вообще была непоколебима. Все люди планеты могли бы в один голос сказать мне «Рита, бога не существует, это все выдумки», и я бы без тени сомнения ответила «существует». Сейчас, молясь о здоровье этого парня, ко мне пришло знание того, что ему очень больно. В этот момент вернулся Олег.

– Бог сказал мне, что ему очень больно, и он очень страдает.

Олег посмотрел на раненого, тот был без сознания.

– Он в отключке и не может чувствовать боли. Вот как придет в себя тогда да, волком завоет.

– Нет, ему больно, я это чувствую.

Олег посмотрел на руки и ноги парня.

– А ему и правда больно! – сказал Олег, – смотри, видишь, здесь венка в двух местах бьется? А должна только в одном. Ладно, давай, вкати ему обезболивающего.

Я сделала парню укол в вену, мне нравилось тыкать в людей иголками, и никогда это не надоедало, ведь нет лучшей практики, чем практика на живом человеке. Пару лет назад Олег приволок мне из больницы списанный симулятор для интернов, к нему я уже давно не прикасалась.

– Гляди-ка, перестала биться! – сказал Олег спустя некоторое время, – он взял фонарик и начал светить ему в глаза. – Сейчас в себя придет!

Так и случилось, минут через пять парень пришел в себя.

– Сильно болит? – спросил его Олег.

Парень в ответ только помотал головой из стороны в сторону, нет мол.

Теперь Олег начал допытываться что же еще я умею. А я больше ничего не умела. Я просто чувствовала чужие эмоции. Это все. Но и это было очень много для меня, потому что я решила, что это маленький, но божий дар.

Ни Дядя Олежа, ни тетя Марина по сути не верили в бога, хотя говорили, что вроде бы как верят. Тетю Марину просто так приучили с детства, потому что родители были верующими. А Дядя Олежа навидался столько чудес, неподдающихся науке и медицине в частности, что считал, что какая-то высшая сила все же есть. Наташка же наотрез отказывалась от идеи существования бога, и постоянно пыталась меня разуверить.

– Я не понимаю, как ты можешь верить в то, чего не видела? – говорила она, пытаясь достучаться до меня.

– Мне и не надо видеть. Я его чувствую, этого вполне достаточно.

– Как ты его чувствуешь? На что это похоже?

– Я не могу это описать, я просто знаю, что он есть. Ты вот знаешь, что тетя Марина тебя любит?

– Знаю.

– И тебе ведь не нужны для этого какие-то доказательства или проявление чувств. Ты просто это знаешь, где-то там внутри твоего мозга есть простое знание того, что она тебя любит.

Наташка смотрела на меня сощурив глаза.

– И ты прям вот так знаешь, что он есть?

– Да.

– Даже когда он тебе не помогает?

– Он и не обязан мне помогать, он не джинн в бутылке, а создатель. Кроме того, я не должна грешить, должна вести праведную жизнь, и тогда он будет мне помогать. А я столько всего плохого сделала в жизни из-за того чем занимается мама, что теперь расплачиваюсь. Так что то, что бог не всегда мне помогает вполне нормально.

– Ты же ведь и сейчас занимаешься чем-то не вполне законным с папой в гараже, это ведь не праведная жизнь?

– Я не делаю ничего плохого, напротив, я помогаю лечить людей.

– Ага, только эти люди не идут в нормальную больницу!

– Мне все равно, чем они занимаются. Мне не все равно, чем занимаюсь я. И бог всех судит по их деяниям, а не по чужим. По божьим законам я не являюсь соучастницей.

Наташа не находила что ответить. Пусть я и мало говорила, но если говорила, то по делу. Проходило какое-то время, и она снова приставала ко мне с расспросами, и снова пыталась меня разуверить.

– Если бог есть, почему тогда идут войны? Почему умирают дети и хорошие люди? И почему плохие люди живут припеваючи?

– Я не знаю, – спокойно отвечала я, – да, плохие вещи случаются, и если бог их не предотвратил, значит они зачем-то нужны. Если я не понимаю каких-то вещей, это еще не означает, что бога нет. Я все равно чувствую его, и знаю что он есть.

Бог был для меня чем-то больше чем просто создателем и блюстителем христианских законов. Он был моим другом. Когда-то Давид сказал мне, что без веры жить очень тяжело. Тогда я не поняла его слов, сейчас понимала очень хорошо. Когда мама с Гогой пропадали на несколько дней, и я не могла до них дозвониться я чувствовала себя брошенной, потерянной, я не знала вернутся ли они. Я не знала как буду жить без них, я ничего не знала и мне было так страшно, что я даже плакать не могла. Страх парализовал мое тело, и я сидела возле окна в полной темноте часами. Я выглядывала их как собака хозяина. Однажды я просидела так сутки, я вообще не вставала со стула. Я описалась и не почувствовала этого. И вот мама с Гогой все же вернулись, я вышла из ступора и со слезами кинулась на маму. Она заметила мои мокрые штаны и начала кричать на меня, Гога начал защищать меня, и как всегда начался скандал. Мне было десять лет. С того момента как я обрела бога я больше никогда не была одна, со мной всегда был мой друг бог. Когда мне было страшно, я разговаривала с ним вслух, и мне казалось, что он меня слышит. Нет, я была уверена, что он меня слышит, что он отложил все дела и слушает меня. Благодаря этому я переставала чувствовать себя одинокой. Вся планета могла бы вымереть как динозавры, но если со мной был бог, то я не была одна, и мне было не так страшно. Так как мама приучила меня к тому, что своими чувствами и мыслями делиться ни с кем нельзя, то я и не делилась. Но иногда во мне вырастала потребность в том, чтобы излить все это. Когда Гога был рядом, я делилась с ним, а когда не было, я делилась с богом. С ним я делилась самым сокровенным. Я знала самую главную истину – если со мной бог, значит я не одна. Пока мы жили в Грузии, я читала всякую православную литературу, но она мне быстро надоела. Однажды я пыталась осилить Библию, но текст оказался слишком сложным для меня, а шрифт очень мелким, и я не прочла и десяти процентов. Так как в церковь я ходила крайне редко, а если и ходила, то ни с кем там не общалась, то в общем-то я и не знала всех христианских канонов. У меня в голове создалось свое видение бога и христианства в целом из совокупности информации что я имела. Я выдумала свои собственные правила общения с богом, праведной жизни и многого другого, и жила по этим правилам. Я не скажу, что они слишком отличались от настоящих, но разница была. Я помню как Гога однажды сказал мне, что для того чтобы верить в бога достаточно одной веры. Для этого не обязательно ходить в церковь и следовать всем мельчайшим правилам. Все эти правила выдумали люди, и в Библии о многом прямо не сказано, так что я решила, что у меня есть некая свобода мысли. Ведь главное было то, что я знала, что бог есть.

Наташе исполнилось шестнадцать лет, и она наседала на меня каждый день и пыталась изменить. Она хотела чтобы я была красивой, потому что хотела ходить по клубам, а других ее подруг родители не отпускали в такие заведения. Я не красилась и носила непривлекательную одежду, и тем позорила ее. Наташка изощрялась как могла: обычные уговоры, давление, пристыженность, попытки подкупить – на меня не действовало ничего. Она даже пыталась подключать отца, так как знала, что я уважаю его, и тот имеет на меня влияние. Не помогло. И тогда она расплакалась, это было так искренне, без капли театральности и давления.

– Я так хочу пойти в клуб, – всхлипывала она, – мне кажется это какой-то другой мир, в котором все взрослые и самостоятельные. Мир, где парни сами к тебе подкатывают и покупают тебе выпить. Где ты красивая и на тебя все смотрят. Я хочу потанцевать, ведь не зря же я ходила на уроки танцев. Мне этого так хочется! Мне больше ничего не надо.

Я тогда почувствовала всю гамму ее эмоций. Она была как будто привязана к батарее, и ей до безумия хотелось на волю. Я чувствовала то же самое, когда хотела уйти от мамы с Гогой, но осознала, что не смогу прожить без денег. Сейчас она не давила на меня и не использовала других уловок. Она просто говорила как есть. Она была искренней, а это было единственное, чем можно было на меня воздействовать. Я подсела к ней на кровать и обняла.

– Хорошо, мы сходим разок, но сильно разодеваться и краситься я не буду, – сказала я, целуя ее в щеку.

Наташкиному счастью не было предела. К такому великому мероприятию она подошла основательно. Мы обошли не один торговый центр в поисках одежды, которая устроила бы и ее и меня.

Я была в гараже Дяди Олежи и зашивала глубокую рану на спине одного мужика. На всю его спину легла большая и красивая татуировка «куполов». Там был и монастырь, и ангелы с трубами, короче целая фреска. Рана была длиной сантиметров двадцать, и я пыталась зашить так, чтобы и рана зажила, и рисунок не испортить, было бы там изображено что-то другое, может я бы и не старалась.

– Что наколку перебивать придется? – спросил он меня.

– Думаю нет. Скажи спасибо, что я верю в бога, и не хочу испортить изображение его дома.

Мужик повернул на меня свою лысую голову и удивленно посмотрел.

– В твоем возрасте надо бухать и с пацанами по клубам шататься, а ты сидишь тут как монашка, штопаешь таких старых пердунов как я.

– Кстати о клубах, – сказала я уже Олегу, он сидел рядом и читал журнал, – я боюсь туда идти, но Наташе уже пообещала, нельзя отказываться.

– Правильно Маргаритка, слово свое надо держать, – сказал Олег, оторвавшись от журнала. – А чего боишься-то? Главное много не пей, и все тип-топ будет.

– А вдруг ко мне будет кто-то приставать?

– Конечно будет! Ты себя в зеркало-то видела? Красотка та еще!

– Эт точно! – поддакнул мой пациент.

Я застыла с пинцетом в руке и уставила на Олега испуганные глаза.

– Да не ссы в трусы (это было его любимым выражением), – сказал он, – вы пойдете в клуб моего знакомого, я его уже предупредил. Так что он ребят за вами приглядывать поставит, вы их и не заметите, но если вдруг чё случится – они тут как тут. А вообще, тебе давно пора бы парня завести, а то реально как монашка. Ты хоть раз целовалась с кем-нибудь?

– Нет, – тихо ответила я.

– Что ж ты такая дикая, девочка моя? Ведь столько времени уже с нами живешь, а все Маугли, – сказал Олег куда-то в воздух. – А ну-ка, пообещай мне, что хотя бы с одним пацаном потанцуешь. Целоваться не обязательно, просто потанцевать, а?

Я молча продолжала накладывать швы на купола.

– Ритка, ну пожалуйста, будь нормальной. Ты ж так этого хотела, быть нормальной. А завести парня – это более чем нормально! Я те отвечаю, зуб даю! – Олег звонко цокнул ногтем по зубу, – Рыба, скажи ей, – обратился он к моему пациенту.

– Конечно нормально. Ты вот говоришь, что в бога веришь, а ведь даже бог понимал, что мужчина и женщина нужны друг другу, потому и создал Еву. Ведь не второго Адама создал, не еще одного мужика, а женщину. Так что так сам бог задумал.

– Я подумаю, – отрезала я, и разговор на этом закончился.

Я сидела и думала о том, что, как ни крути – они оба правы. Иметь парня, тем более в наше время и в моем-то возрасте это очень даже нормально. А вот не иметь – не нормально! Я ведь так хотела быть нормальной, ну что от меня, убудет что ли от одного танца? Да может и желающих не будет. В любом случае за нами будут присматривать, а это очень хорошо. В таких условиях можно попробовать. В конце концов, как я могу говорить, что что-то плохо, когда сама ни разу это не пробовала? Вот попробую и тогда с полной уверенностью скажу, что мужики это плохо.

Оказалось, что мужики это не плохо, а очень даже хорошо. Для меня открылся новый мир, мир развлечений и любви. Я влюбилась в первого же парня, который подошел ко мне. Он в меня тоже влюбился. У нас завязались бурные и пылкие отношения, которые закончились буквально через три недели. Закончились они по той причине, что я его разлюбила. Я помню, как сидела с чувством опустошенности, я не могла понять куда же делась любовь. Чувство влюбленности мне очень понравилось, оно дарило мне желание жить. Влюбленность была нужна мне как воздух. Недолго думая я сказала Наташе, что в клубе мне понравилось, и нам нужно срочно отправиться туда еще раз. Я с удивлением начала замечать, что мне нравится мужское внимание, и оказывается очень приятно, когда тебе делают комплименты. Наташкиному счастью не было предела, она одевала и красила меня как хотела, а я ей теперь это с удовольствием позволяла. Парни менялись со скоростью звука. Я не особо страдала когда чувства заканчивались, желала им всего хорошего, и цепляла нового парня. Я гналась за этим волшебным чувством влюбленности как наркоман, а этот наркотик был вполне легален и доступен. Секс мне тоже понравился, Дядя Олежа был прав – все это страшно только в теории, а на практике очень даже приятно. Так прошел год.