Читать книгу Хочу танцевать с тобой - Катя Степанцева - Страница 5

Бабушка ушла на работу в ночную смену, но обещала утром разбудить пораньше, чтобы проводить меня. Она работала в ресторане посудомойщицей. Можно было уже и не работать, всё-таки на пенсии, но отец пил, и конечно после каждого запоя менял место работы.

Отец пришёл поздно, снова где-то набрался по дороге домой. Я не хотела с ним разговаривать и заперлась у себя в комнате. Отец долго ходил туда-сюда по квартире, шаркая ногами, словно старик, забыв уже, что видел меня. Потом внезапно начал барабанить в дверь и орать: “Я тебя убью тварь, ты мне всю жизнь испортила!” Потом долго рыдал под дверью, умоляя выйти: «Прости меня, прости, выходи». И так до бесконечности: «Прости меня, слышишь. Выходи! Прости! Ты слышишь меня, тварь?! Прости, я не знаю, что со мной… Ты не спасла ее! Это ты во всем виновата! Дура. Лучше бы ты сдохла! Боже, что я говорю? Прости…»

Я прислушалась. В соседней комнате все стихло, отец захрапел под размеренное бормотание выпуска новостей. А я… залезла под одеяло прямо в одежде, накрылась с головой и попала в волшебный мир воспоминаний.

Вот я совсем маленькая, лежу в кровати, над головой ночник с Микки Маусом, а мама с папой читают мне по ролям “Чипполино” перед сном, смеются, толкаются, изображая то Синьора Помидора, то Графиню Вишенку.

Тихо прожужжал будильник. Заглянула в комнату отца: бормочет телевизор, отец храпит, немного постанывая и пуская слюни на подушку. Тихонько, зажав ладонью нос и рот от тошнотворного запаха перегара и табака, проскочила в прихожую, сунула ноги в кроссовки и выбралась из квартиры.

Сквозь березовую листву пробивались первые робкие лучи солнца, ласкали кожу, хотелось зажмуриться по-кошачьи. Во дворе тихо. Шелестели деревья, роняя листья, оплакивали уходящее лето.

Я включила плеер, вставила наушники, закрыла глаза и, раскинув руки, представила, будто парю сейчас  в воздухе, поднимаясь все выше и выше: туда, где находится рай, туда, где нет печали и слабости, нет горя и разочарований, туда, где ласковое солнце играет с нежным пухом облаков.

У меня не было рук, только крылья и я летела навстречу неизвестности. Я бежала, поднимаясь на высокий зеленый холм и сбегая бесстрашно в мокрую от росы траву, щекочущую лодыжки. Кружилась голова и казалось, что небо все ниже и ниже, а я двигалась ему навстречу. Схватила тонкий ствол молодой березы и крутанулась вокруг нее, отпустила и, кружась, устремилась вглубь двора.

Прыгнула на качели, оттолкнулась от земли. Все выше и выше, резко прыгнула вверх и взлетела, приземлилась, едва удержав баланс. Ладони сжались в кулаки, резкое движение вверх, тело выстрелило, как пружина. Раз-два, стукнула невидимую боксерскую грушу. Хоп! Поймала мяч от пинг-понга и бросила обратно, вымышленному партнеру.

Ноги отяжелели, и я медленно согнула ногу в колене, поднимая все выше и выше, чтобы с силой опустить и раздавить все, что попадется мне под ногу. Такой удар может проломить в земле огромную дыру в ад. Привет, Аид!

Я великан. Под моими ногами взлетали капли росы с травинок. “Трепещите маленькие зеленые человечки! Вы мне ничего не сделали, вы ни в чем не виноваты…никто не виноват, кроме меня”.

Грудь мою пробила невидимая пуля, потом еще одна, еще и еще. Тело сотрясалось как от ударов электрическим током, и я упала в мокрую траву, чтобы разбиться на тысячи осколков. Дыхание сбилось, в висках шумело, голова кружилась от послевкусия музыки. Над головой вилась и жужжала муха. Возможно отец прав, лучше бы я умерла, чем дала умереть ей. Я во всем виновата.

Весной, я впервые увидела “крамп-батл”. Возле пожарной каланчи собралась огромная толпа, слышалась взрывная электронная музыка, крики. Сначала было не понятно, что происходит. Я думала драка и, видимо, не только я. Тетушки возмущенно шептались “Безобразие! Куда только смотрит полиция?”, “Да вон полиция стоит!”, Вон они, окаянные! Стоят, ничего не делают!”, мужики молча смотрели и не вмешивались, удовлетворенно хмыкая. А я стояла завороженная: казалось, что парни выплескивали всю свою “темную энергию” резкими движениями и сумасшедшими трюками. Это было одновременно и похоже, и не похоже на танец. Трое парней в одинаковых черных трико и белых футболках с какими-то надписями, крутились на руках, выделывая всякие фигуры ногами. Один из них надел черную шапку и закрутился на голове. Я была в полном восторге от их выступления и дома, незамедлительно нашла несколько видео этих парней. Мне понравились и другие направления уличных танцев: хип-хоп, поппинг, брейк, локинг. Они были не похожи на те, которые преподавала мама. Ребенка, то есть меня, ей девать было некуда, поэтому с ранних лет я посещала танцы: сначала народные, потом классическую хореографию, потом увлеклась и контемпом. Танцы были для мамы всей жизнью, и для меня тоже.

Мне было лет пять, я дрыгалась перед зеркалом, щеголяя новым купальником с прозрачной юбкой. Я долго выпрашивала у мамы именно такой, бледно-розовый как у балерины.

Мама засмеялась, а я повернулась и совершенно серьезно сказала:

– Ну что ты смеешься?

– Просто я хочу танцевать с тобой, – сказала она и схватила меня, закружила по комнате.

– Я тоже хочу! Всегда! И чтобы “всегда” никогда не кончалось! – кричала я у мамы на руках.

– Глупенькая, – сказала она, остановившись. – Так не бывает, чтобы было “всегда” всегда.

Теперь-то я это точно знаю.

“Я не живу, существую. Зачем? Совершаю эти бессмысленные ритуалы: ем, хожу в школу, стираю белье, мою посуду, зачем?” Размышляя, я мерзла в капроновых колготках и короткой черной плиссированной юбке, глядя на унылое  очарование августа, от которого хотелось спрятаться за черными стеклами солнцезащитных очков. Солнце еще не успело прогреть воздух и меня немного потряхивало, то ли от волнения, то ли от холода, то ли от того и другого вместе взятых.

Бабушка ворчала:

… и не имела даже малейших мыслей пререкаться со старшими.

Бабушка взялась за нравоучения с самого раннего утра, можно особенно не вникать в ее фразы. Ничего нового я не узнаю, осталось только кивать в знак согласия иногда или говорить: “ага, да поняла я уже”. Мы миновали «сковородку» и уже шли по проспекту Мира.

– Катька, привет! – кто-то налетел на меня сзади, – Тебя и не узнать! Розовые волосы? Ты что, серьезно? Здрасти, тетя Люся!

– Здравствуй, – улыбнулась бабушка.

Голос был очень знакомый. Я резко вывернулась из чьих-то цепких рук. На меня лукаво смотрела выразительными карими глазами-бусинками высокая девчонка с длинными черными волосами. Она удивленно крутила меня как куклу:

– Блин, а очки тебе зачем в такую дождину?! Ты б еще купальник надела, сестренка!

– Лариса?

С Лариской мы в прошлом году провели целую смену в санатории, куда нас вывезли родители, поправлять здоровье. И Лариса, и я, по мнению наших мам, были “часто болеющими детьми, которым просто необходим отдых от городской суеты и пыли на лоне природы”.  Кроме процедур, которые проходили в основном утром, в санатории заняться было абсолютно нечем, поэтому мы провели время, ухаживая за тремя рыжими брошенными котятами, скармливая им столовские сосиски и котлеты. Ну и, конечно, устраивая с ними разнообразные игры: в дочки-матери, школу, больницу. Во что только не начнешь играть от скуки.

Я невольно потянулась к волосам.

– Да, покрасила весной… – Мне было неловко от такого пристального внимания. Волосы я и правда покрасила весной назло бабушке, которой вздумалось укорять меня за отсутствие интереса к жизни. Она-то конечно думала, что я брошусь покупать розовые кофточки, а я взяла и голову покрасила. Она еле-еле уговорила завуча не выгонять меня из школы, думаю Мария Андреевна ей в этом здорово помогла.

– Как ты меня узнала?

– По бабушке, – хихикнула Лариса.

Лара схватила меня под руку и потащила в толпу, треща по пути как сорока:

– Я выиграла городскую олимпиаду по биологии, не поверишь, наградили меня дипломом и путевкой в лагерь. Лучше б денег дали. А ты тоже едешь в «Городок достижений»?

– Типа того, – невнятно проговорила я, неуверенно оглядываясь на бабушку. Мы неслись прямо в толпу, которая уже образовалась возле Комитета по делам молодежи, разрезая ее словно катер волны. – Куда мы так несемся?

– На регистрацию, сестрёнка, – засмеялась Лариса. – Пошли быстрее, матушка не в духе. Опять с утра орала, – она оглянулась и громко зашептала почти в самое ухо. – Бесит она меня, вечно орет. А твоя?

Я резко остановилась.

– Да тоже бесит! Представляешь, умерла!

Лариса замерла, удивленно распахнув свои карие глазищи. А я с дурацкой жестокостью наблюдала за ее, вмиг вытянувшимся, лицом. Я видела уже такую реакцию. У своих одноклассников. Мы стояли в толпе, недовольно огибающей препятствие из двух застывших фигур.

– Умерла? – беспомощно хлопая ресницами переспросила Лариса.

– Какое странное слово, да?

Меня догнала запыхавшаяся бабушка и высокая темноволосая женщина в синем пальто.

– Куда вы так несетесь? Как на пожар! – негодовала мама Ларисы.

– Ну вы и разогнались, девочки. Так, Катерина, стой тут, я пойду к столику регистрации. Не понятно, куда нам с тобой записываться. Ты посмотри, нет ли тут Марии Андреевны? Может она подскажет.

Я тоскливо оглянулась. Лариса с мамой тоже отошли к столу регистрации и это дало мне время выдохнуть и подумать. “Может я зря так сразу с ней поступила? Уж отбрила, так отбрила…”

Высокий парень в бордовом жилете вожатого, в центре орлятского круга, закрыв глаза, старательно пел:

Звонкой струною звенит, послушай:

Песня ровесников завтрашних дней.

Чтобы зажечь ребячьи души,

Огня не жалей, огня не жалей.

Чтобы зажечь ребячьи души,

Огня не жалей, огня не жалей.

Ребята в кругу подпевали ему на разные голоса, сбивчиво, одни всю песню, другие только на повторяющихся словах.

Рядом со мной громко и жалобно говорила женщина:

– Как он там будет один?

Ей раздраженно возразил мужской голос:

– Да он и здесь один большую часть времени, болтается неизвестно где!

– Вы можете говорить потише? – осведомился раздраженно голос подростка недалеко от меня, а потом снова женский:

– А ты не заметил, что он до сих пор хромает? Как он будет там справляться?

– Так же как и здесь. У него две ноги, две руки, голова на плечах есть, дай ему немного свободы. Он может оттого и бесится, что ты ему проходу не даешь!

– Не кричи на меня, итак сердце с утра болит, – запричитала плаксиво женщина.

– Мы его не в армию провожаем и не на улицу выкидываем как котенка!

Я оглянулась, чтобы разглядеть говоривших. Около меня стояли трое: полный мужчина, элегантно одетый, деликатно держал зонт, закрывая свою спутницу и стоящего рядом с ними парня от моросящего дождя. Красивая светловолосая женщина поминутно поправляла что-нибудь на парнишке: снимала невидимые былинки с него, терла рукав куртки, поправляла воротничок. Ее глаза блестели от слез, нос покраснел. Всем своим видом парень показывал, что он вроде как не с этими двумя. Парень как парень, совершенно обычный, только с тростью. Он почти не опирался на нее и пытался отдать ее то матери, то отцу, но трость все равно оказывалась у него в руках и ему приходилось держать ее. Коротко стриженные русые волосы топорщились ёжиком, чёрные джинсы, кеды с белой шнуровкой, синяя куртка без капюшона, – вот и весь его прикид. Он кого-то высматривал в толпе. Наши глаза встретились. У него был внимательный тревожный взгляд, от которого стало неловко. Я отвернулась и поспешно отошла.

На противоположной стороне дороги, над цирком нависла огромная туча, похожая на летающую тарелку из фильма «Прибытие». Мой взгляд скользнул ниже, по эту сторону дороги луч солнца озарил людей, горы чемоданов, пакетов, сумок. И замерло все: повисли в воздухе капли дождя, переливаясь брызгами света, словно бриллианты, пропали звуки и даже дыхание остановилось. Я увидела её в толпе. Она прошла мимо ребят, играющих в “Арам-шим-шим”. Да, да, сомнений быть не может: русые волосы, струящиеся по плечам, серый плащ, туфельки с блестящими застёжками – мама снова их надела! Она задумчиво шла в ритме толпы, спешащей по своим делам, нас разделяли жалкие несколько метров. Я бросилась следом за ней, перепрыгивая через сумки и пакеты. Мама перешла дорогу на светофоре. В моей душе едва теплилась надежда. Я уже почти догнала её, в последнюю секунду, перед тем как она села в автобус, дотронулась до её рукава. На меня посмотрела совсем чужая женщина.

– Что-то случилось? – спросил обеспокоенный голос.

– Нет… нет, – пробормотала я.

Автобус тихо закрыл двери, а мне захотелось идти куда глаза глядят, не разбирая дороги, лишь куда-нибудь. Из-за слез все сливалось, кружилось. Остановилась только у фонтана и вдоволь наплакалась возле него. Никто не обращал на меня внимания. Не знаю сколько я там просидела. Слезы постепенно высохли. “Что мне теперь делать? Наверняка автобусы уже уехали в лагерь. А как же бабушка? Блин, бабушка… Наверное, мне нужно пойти домой, не убьет же она меня?”

Я подняла мутные глаза и увидела Марию Андреевну и бабушку. Мария Андреевна обняла меня без слов и прижала к себе.

– Почему ты ушла? Мы с ума сошли… – начала было бабушка,  но осеклась.

– Ну что, Катюшка? Все нормально? – как можно веселее спросила психологиня. –  Ребята уже в лагере, вовсю заселяются и знакомятся, пока мы тут рыдаем у фонтана. Давай, вытирай слезы и едем, я на машине.

Бабушка хотела что-то возразить, но Мария Андреевна была непреклонна:

– Людмила Васильевна, вы идите спокойно домой, все будет хорошо! Я вам позвоню, как только доедем.

Мне было абсолютно все равно куда ехать, лишь бы меня оставили в покое. Я вытирала руками слезы, повторяя про себя как заклинание: все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо.

Я дошла до машины и села, даже не глядя на бабушку и Марию Андреевну, снова нацепила на нос солнечные очки. Не знаю сколько мы тряслись по плутающим сельским дорогам, я смотрела на проносящиеся мимо березы, на капли дождя, медленно стекающие по автостеклам, и не заметила как, наконец, подъехали к лагерю.

Мария Андреевна припарковала машину у разноцветных ворот. Дождь словно дал людям и природе передышку, в воздухе парила свежесть, чуть дальше от ворот столовая манила приятными ароматами, от которых во рту образовалось целое море слюны. Я вспомнила, что не ела с самого утра, а сейчас уже два часа дня.

– Давай сначала пообедаем, – не спрашивая, а ставя перед фактом сказала Мария Андреевна.

В столовой царило единодушие, стучали ложки, кругом ели и болтали мальчишки и девчонки, вожатые. Некоторые уже уходили, торопились куда-то.

Мария Андреевна поймала за руку высокого худощавого парня, жилетку которого украшало огромное количество значков:

– Кто распределял детей по отрядам?

– Не знаю, может Дина Александровна…

– Увидишь, попроси ко мне подойти, надо узнать в каком отряде девочка. Ешь, Кать, – она пододвинула ко мне тарелку с супом.