Читать книгу Империя из песка - Кайла Олсон - Страница 9

Алекса наклоняет компас, наблюдая за стрелкой.

– И как это понимать?

У меня на языке вертится тот же вопрос. Но не про компас.

Не могу не поглядывать на ее палец – дважды, трижды убеждаюсь, что игра света тут совершенно ни при чем, однако я решаю попридержать любопытство. Сперва надо разобраться с нашим неисправным компасом. До Убежища Алекса никуда не денется, а значит, расспросить ее я успею.

– Ему что-то мешает. На тебе нет ничего магнитного?

Алекса закатывает глаза:

– Я на лодке с самого начала. Если дело во мне, то почему он раньше такое не вытворял?

Она права.

– Ладно, просто я сама ничего толком не понимаю.

Отчасти я вру. Но пока я не уверена, как адекватно сформулировать мысли.

– Может, где-то рядом какая-то геомагнитная аномалия? – добавляю я.

И под «какая-то» я имею в виду вполне конкретную.

– Хм, – отзывается Алекса, повертев компас в руках.

Отец в своих записях ни разу не упоминал его название, но на карте, изображенной от руки, остров Убежище расположен внутри огромного треугольника, чьи неравные стороны обозначены синими точками и черточками. Про странные аномалии, с которыми отец мог столкнуться, напрямую – тоже ни слова, но нечто подобное наверняка случалось – доказательства встречаются между строк.

Я бережно отделяю одну высыхающую страничку от другой, пока не нахожу ту самую, которая не давала мне покоя. Заголовок в верхнем левом углу гласит: «КАК ПРОЛОЖИТЬ КУРС БЕЗ КОМПАСА».

Уголок листа явно загибали чаще других. На полях папа нарисовал таблицу из двух колонок – с часами и пометками. Один абзац печатного текста помечен аккуратной синей звездочкой. Просмотрев его, обнаруживаю массу полезной информации.

То, что страница содержит ровно то, что нам надо, вселяет в меня уверенность и страх. Теперь мы вряд ли потеряемся в океане. Кто-то из команды отца сумел пересечь западную сторону треугольника и вернулся на берег в целости и сохранности, чтобы доставить его останки.

Останки… вот где ко мне подкрадывается страх.

Раньше я даже не задумывалась, как именно мой отец превратился в склянку с кровью и зубами, а надзиратели, вернувшие мне его в таком виде, не спешили делиться со мной известиями. Не стану говорить, что ни разу не скатывалась в клоаку скорбных мыслей… Но я всегда вытягивала себя оттуда прежде, чем утонуть.

У меня вообще-то не так много сведений, но я считаю, что отец мертв. Поверить меня заставил не пузырек с кровью – хотя от него, конечно, мороз по коже, – а кольцо. Если папа и любил что-то… кого-то больше меня, то это была именно мама. Я на тысячу процентов уверена, что отец никогда бы не расстался с обручальным кольцом – а значит, его попросту сняли с холодной, мертвой руки.

Поэтому я могу только гадать.

Может, по пути домой разразился шторм и папа упал за борт. Голодные волны поглотили его, как Кирибати, а затем спутники вытащили сетью раздутое тело.

Или он умер от голода на острове и труп решили не возвращать домой – слишком уж сложно. Да и зачем мне труп?

За подобные теории я цепляюсь в моменты, когда руководствуюсь логикой. Когда на что-то надеюсь. Но бывают и другие дни – например, когда меня притаскивали обратно в барак, схватив за плечо стальной хваткой, – тогда моя голова отключается, а в дело вступает чутье.

И в такие моменты я ныряю в странные, жестокие мысли.

Вдруг отца убило нечто неизведанное? Может, его команда в попытках покорить остров столкнулась с чем-то таинственным и он умер от страха.

А может, в его исчезновении нет ничего загадочного. Он перестал быть полезен Стае, и его мгновенно – пуф! – превратили в лужицу крови. Чему, несомненно, предшествовала мучительная боль. Волки ведь беспощадны.

Есть и другой вариант. Отец всегда с ними соглашался, но однажды сказал «нет», и его сразу застрелили, как Берча в день Зеро.

Но в конце концов я всегда прихожу к единственной несомненной истине: мой отец не лжец.

И теперь его исчезновение ничего не меняет.

Неважно, что ждет нас на острове. Если у нас будет хоть крошечный шанс обрести свободу, о чем писал мой папа, то Убежище гораздо лучше клеток и подрезанных крыльев.

Мы собираем самодельный компас из шариковых ручек и веревки, ориентируясь по солнцу, тени и стрелкам на часах Алексы. Мы частично смешиваем два разных метода, описанных в книжке, ведь выбрать определенный мы не можем – не хватает материалов.

Убедившись, что мы восстановили прежний курс, я достаю из ящика бутылку «Хейвенвотер» и питательный батончик. Стараюсь открыть его как можно тише – зато Алекса ни о чем подобном не задумывается. Шелест упаковки мешает Хоуп, спящей на другом краю лодки, но, к счастью, она переворачивается, не открывая глаз.

Мы с Алексой жадно принимаемся за еду, словно у нас в руках не батончики, а манна небесная.

Алекса смотрит вдаль. Сидит на скамейке, упираясь локтями в колени, вертит в руках «Хейвенвотер». Соленый ветер треплет черные пряди, но Алекса не обращает внимания.

Я заплетаю волосы в небрежный «рыбий хвост». Коса переливается дюжиной песочных оттенков: от яркого, выбеленного солнцем, до темного, какой остается на берегу после отлива. Перехватываю длинную косу тонкой прядью и закрепляю.

Сейчас можно спросить Алексу насчет стершихся букв. Но чем дольше мы сидим в молчании, тем сложнее мне его нарушить, особенно провокационным вопросом.

– Почему ты не побежала? – наконец переводит на меня взгляд Алекса. Глаза у нее как черный кофе или шоколад. Глубокие, но с горчинкой. – На пляже. Ты пряталась.

Ответ кажется мне очевидным. Впрочем, не я в момент нашего знакомства стояла над телом офицера. У меня-то пистолета не было.

– Ты убила офицера? – Вот и постаралась никого не провоцировать.

Надо отдать Алексе должное – на столь прямолинейный вопрос она реагирует спокойно. По сузившимся глазам ясно, что она еле сдерживается, но тем не менее.

Я сдаюсь первая:

– Пряталась потому, что хотела сперва переждать, а уже потом рвануть к лодке. Я часто сидела на том настиле и знала про мины.

– Переждать, – повторяет Алекса. Она не переспрашивает, а констатирует факт. Может, даже осуждает.

– Я… – закусываю губу, – посчитала, что лучше учиться на ошибках других.

– То есть дать им подорваться вместо тебя.

Именно это я и имею в виду, разумеется. Но в версии Алексы все звучит куда хуже. Внутри меня приходит в движение нечто темное, и мой внутренний компас окутывается облаком осьминожьих чернил. Не моя вина, что под песком прятались мины – наступи я на одну, никому это бы не помогло. А если бы я вышла из укрытия, чтобы храбро предупредить несущуюся толпу о смертельной опасности, меня бы просто растоптали или застрелили.

Но на острове погибли люди, а я – здесь, в лодке. Я жива, потому что сумела вырваться на волю, перепрыгивая через кровавые ошметки.

– Значит, мыслили мы одинаково, – говорит Алекса. – В общем и целом.

Не понимаю, к чему она клонит, что, вероятно, отражается у меня на лице. Алекса усмехается, дескать, как же она удачно пошутила, и подносит полупустую бутылку к губам. Она пьет, пьет и пьет, пока на дне не остается ни капли.

– Мы обе использовали их, чтобы избавиться от мин и не подорваться самим, – произносит Алекса. – Чтобы сбежать. Верно?

Ничего нового она не сказала. Киваю, мол, очевидно.

– Разница лишь в том, что у тебя план созрел, когда спасать их уже было поздно, – продолжает Алекса. – А я вот взорвала фабрику, чтобы все завертелось.