Читать книгу Переворот. Драматургия - Кайркелды Руспаев - Страница 7

Центральный стадион. Вечер, наступают сумерки. На футбольном поле сидят и лежат люди. Слышен приглушенный говор, чьи-то проклятия, чьи-то стоны, детский плач. С репродукторов постоянно читают Коран. Чтение не прерывается, то, становясь громче и заглушая все звуки, то вновь утихая. Узники стадиона практически неподвижны, лишь изредка пройдет кто-то, но тут же освещается лучом прожектора и через мегафон раздается требование прекратить движение. В центре сцены лежит Мария. Ее голова покоится на коленях Ларисы. Она бредит.

Мария. (что-то бормочет горячечно, а потом вскрикивает, порываясь подняться) Ваня! Ваня! Куда ты? Иди сюда, я здесь! Мы все здесь… А! Вот ты теперь какой. Я и не думала… я бы никогда не подумала, что ты… именно ты… станешь таким. Нет-нет! Я не верю! Я никогда не поверю в это! Ты не такой… нет, ты никогда не был таким… таким, как они. Ты никогда не был бессердечным. Ты никогда не был жестоким. Нет, напротив… ты всегда был добрым… нежным… что же теперь с тобою стало? Что же со всеми вами стало? Ваня! Почему ты молчишь? Скажи же что-нибудь! Ответь мне – что это такое вы сотворили? Что же вы натворили? А?! Ведь это бесчеловечно! О-ох! (откинувшись опять на колени дочери, всхлипывает)

Лариса. (плачет) Мама! Перестань, прошу тебя, перестань, пожалуйста! Его здесь нет.

Мария. А?! Доча, ты? Подай-ка попить… пить так хочется ужасно. (шарит руками по пуговицам, словно желая расстегнуть жакет) Как здесь жарко! Как солнце палит… так немилосердно. Как хочется пить! Лариса! Подай мне водички… не надо чаю… не нужно кофе… простой водички из-под крана… да, простой воды из-под крана…

Вдруг в певучее чтение Корана врывается гул самолетных двигателей, и тут же лучи прожекторов взмывают в небо. Забухали скорострельные зенитные установки, застрекотали пулеметы. С неба на парашютиках опускаются мешки с продовольствием, питьевая вода в пластиковых бутылках и медикаменты в аптечках с нарисованными на них красными крестами и полумесяцами. Замелькали листовки. Один парашютик с пластиковыми бутылками опустился возле Ларисы. Девочка откладывает голову матери с колен и хватается за пакет с пластиковыми бутылками. Тем временем какой-то мальчик хватается за стропы парашюта.

Лариса. Мальчик, оставь хоть одну бутылку. Оставь, пожалуйста, для мамы.

Мальчик пытается вытащить одну бутылку из упаковки, но в этот момент подбежали боевики и стали отбирать мешки у заложников. Они в униформах, в руках резиновые дубинки, на поясах – кобуры пистолетов. Боевик с повязкой дежурного на рукаве вырвал стропы из рук мальчика, грубо толкнув его. К нему придвинулись двое парней из числа заложников.

Первый парень. Слушай, дай хоть детям напиться воды. Ты же не изверг!

Дежурный. Я не изверг, но я подчиняюсь приказу! А приказ был – не давать ничего.

Второй парень. Мы не просим у вас ничего. Но эту воду нам сбросили с самолета. Ведь дети страдают!

Дежурный. Я же сказал – не положено! (вытащив пистолет из кобуры) А ну назад!

Первый парень. (видя, что товарищ лезет на рожон, оттаскивает его от боевика) Не надо, ты ничего ему не сделаешь. Он попросту застрелит тебя.

Дежурный. Вот именно! Лучше успокойтесь, парни. Будет приказ – дадим воду, хоть залейтесь. (боевики уходят, унося мешки и упаковки)

Второй парень. Вот сволочи! (оглядывается по сторонам, не зная, что сделать; потом поднимает с земли листовку и читает) Граждане! Соотечественники! К вам обращается ваш президент. Нам известно, в каком положении оказались вы. Мы сейчас делаем все для того, чтобы облегчить ваше положение и все для того, чтобы освободить вас. Но руководители мятежа глухи к нашим призывам и предложениям. Город окружен, он в тройном кольце наших подразделений и ни один боевик не сможет уйти из города незамеченным. От решительных шагов нас удерживает нежелание кровопролития. Мы надеемся, что у мятежников возобладает все-таки разум, и они остановят это безумие. Но мы не будем бесконечно наблюдать за этим безобразием. Скоро, очень скоро мы положим ему конец. А пока мы призываем вас к терпению и выдержке. Мы каждый день будем сбрасывать вам продовольствие, воду и медикаменты. Вы не одни, вся страна, весь наш многонациональный народ с тревогой и надеждой наблюдает за событиями в вашем городе…

Боевики возвращаются, и дежурный вырывает листовку из рук заложника, ударив его резиновой дубинкой, а его подручные собирают листовки, лежащие на земле и находящиеся на руках у других заложников, угрожая пистолетами и дубинками.

Дежурный. (прочитав листовку, рвет на мелкие куски) Все это пустая бравада! Президент бессилен со всеми своими вооруженными силами. Можете не надеяться на него. (боевики уходят, переговариваясь и смеясь)

Мария. (вновь бредит) Ваня! Ванечка! Иди же сюда… почему ты уходишь? Почему не хочешь поговорить со мной? Ты считаешь нас кафирами? Но ведь я твоя мать… или для тебя это уже ничего не значит?

Ее голос заглушает усилившееся чтение Корана. Через некоторое время дежурный вновь возвращается. Он ведет за собой Жамал с дочерью и сыном. Они пораженно глядят по сторонам, на исхудавших людей, на стонущих больных, плачущих детей.

Дежурный. (подойдя к Ларисе) Новиковы – это вы?

Лариса. Да. (замечает Жамал и Гульнару) Тетя Жамал! Гульнара! (не выдержав, она разрыдалась)

Жамал. Лариса! (опускается рядом и прижимает голову девочки к своей груди и гладит по ней) Ну-ну, успокойся. Не плачь. (утирает ей лицо) Что с Марией?

Лариса. (не может успокоиться и говорит, перемежая слова всхлипами) Вот заболела… бредит… зовет Ваню, разговаривает с ним. (смотрит с ненавистью на боевика и тот, кивнув, уходит)

Мария. Лариса, доченька, дай, пожалуйста, воды… дай напиться. Так страшно хочется пить. Ну, пожалуйста!

Лариса. (всхлипывает) Вот, постоянно просит пить… где же я возьму воду?

Жамал. (наклонившись к Марии) Мария! Мария! Ты меня слышишь?

Мария. (приподняв голову) Жамал? Ты?!

Жамал. Да, я… вот и Гульнара с Бериком со мной.

Гульнара. (опустившись на колени) Теть Маша, здравствуйте.

Мария. Здравствуй… Гульнара. Ты… ты не знаешь… где Ваня?

Гульнара. (смутившись, опускает взор) Не знаю. Я его не видела. Он… он теперь такой занятой.

Берик. (сев на колени возле сестры и матери) Здравствуйте, Мария Петровна.

Мария. А… Берик?! И ты… здесь? (повернув лицо к Жамал) Как же так, Жамал?

Жамал. А этот шейх, мусульманин из мусульман, причислил нас к кафирам за то, что я высказала ему в лицо все, что о нем думала. Вот так мы и оказались тут.

Мария. А… Аскар?

Жамал. А что Аскар? Аскар теперь кусает локти, да уж теперь поздно. (трогает больной лоб) Ты заболела?

Мария. Нет… нет, я… просто устала… да, я так устала… я смертельно устала. Мне бы… мне бы отдохнуть… поспать немного. Но… я не могу… так хочется пить… да, так хочется отдохнуть, поспать… а Вани все нет. Где же он? (вновь начав бредить) А! Вот он! (порываясь подняться) Ваня! Ваня! Куда же ты опять? Иди сюда… я здесь… почему ты все время молчишь? Молчишь и проходишь мимо… (бормочет невнятно и горячечно, лишь можно разобрать имя ее сына)

Жамал. (оглядываясь по сторонам) Что же делать, а?

Лариса. (предельно усталым голосом) Даже не знаю…

Жамал. (приподнимаясь) Надо попросить у них воды.

Лариса. Бесполезно. Не дадут. Столько уже просили, даже для детей не дают, даже для кормящих матерей.

Тем временем к ним придвигаются женщины и мужчины, вокруг новоприбывших собирается несколько человек, в большинстве женщины.

Какой-то мужчина. Вы только что из города – как там?

Жамал. Немного лучше, чем здесь. Но там тоже не рай. Сегодня шейх Абдурахман учинил судилище, – одну молодую женщину засекли до смерти, одному парню отрубили руку, двоих девушек высекли, так сказать за нарушение формы одежды, и шейх Абдурахман говорит, что это только начало. Что в КПЗ ногу некуда поставить от преступников, ждущих суда шариата. В городе уже сказывается нехватка продовольствия, все товары первой необходимости отпускаются по специальным карточкам.

Какая-то женщина. (с грудным ребенком на руках) А что в городе говорят о нас? Там хоть знают, что здесь томится столько народу? Что люди, дети умирают? Или считают нас кафирами и думают, что так нам и надо?

Жамал. Да вы что! Вас кафирами считают только шейх и его боевики. Может быть, кто-то и знал правду о вас, а я, например, до сегодняшнего вечера думала, что всех вас давно вывезли из города. А, оказалось, – держат в заложниках. Мой муж сказал намедни… не знаю, стоит ли говорить… но вы же должны знать правду. В общем, тут все заминировано. И шейх в любой момент может взорвать стадион. Вот почему президент и воздерживается от решительных действий.

Женщина. (боязливо оглядывается, прижав к себе ребенка) Значит, мы все тут сидим на взрывчатке?

Жамал. Видимо так. Во всяком случае, так сказал мой муж.

Мужчина. А кто ваш муж?

Жамал. (немного замешкавшись с ответом) Мой муж… он имам городской мечети. Он был посвящен в дела мятежников. Но он не является членом партии Аль Хизб и он против экстремистов.

Мужчина. А ваш муж тоже здесь?

Жамал. Нет, он остался в городе.

Мужчина. В таком случае трудно поверить в то, что он против экстремистов.

Жамал. Нет-нет! Это не так. Просто шейх его использовал… обманул, обманул так же, как он обманывает всех, кто следует за ним. Как вот этих молодчиков. Они ведь не знают, что творят.

Толпа вокруг Жамал увеличилась настолько, что это заметили; на них сосредоточиваются лучи прожекторов, и по мегафону раздается требование разойтись. Люди нехотя возвращаются на свои места, так как к ним уже спешат боевики с дубинками в руках.

Жамал. (поднявшись, громко, чтобы ее услышали все) Люди! Знайте! Стадион заминирован! Мы все здесь заложники. Стадион будет взорван, как только начнется штурм города. Поэтому, нужно что-то делать для своего освобождения. Нельзя сидеть и ждать, когда мы все взлетим на воздух. Да, будут жертвы, кто-то из нас будет застрелен, но это не должно остановить нас. Ведь нам терять нечего, все равно стадион будет взорван, как только президент отдаст приказ штурмовать город. А приказ этот он отдаст! Рано или поздно, он это сделает. Не стоит сидеть и ждать, когда нас уничтожат, как бессловесных овец, которых держат для заклания.

К ней подходят боевики, и она замолкает.

Дежурный. Вы что это – призываете к восстанию? Имейте в виду – по всему периметру стадиона установлены пулеметы, сидят снайпера, и мы откроем огонь на поражение, как только вы попытаетесь что-либо предпринять. И не думайте, что мы дрогнем – таков приказ самого шейха. Так что советую вам сидеть тихо и не подбивать народ на неразумные действия. Что касается того, что стадион якобы заминирован, то это вредная дезинформация.

Жамал. Это не дезинформация. Вам самим стоит задуматься о собственной безопасности, ведь шейх не пощадит и взорвет и вас вместе с нами.

Дежурный. (смеется и к нему присоединяются остальные боевики) Ну-ну! Нафантазируете вы тут. Неужели вы думаете, что мы поверим, будто праведный шейх способен на такое вероломство? Что он готов пожертвовать своими соратниками. Успокойтесь, и вот, поужинайте. (протягивает один термос Жамал, остальные два достаются Гульнаре и Берику) Вот, возьмите, это для вас прислал тот, кого вы подозреваете в вероломстве и способности к злодейству.

Жамал. Кто это?

Дежурный. Вы не догадываетесь? Так знайте – сам шейх заботится о вас, хотя вы пытались осрамить его перед всем народом. Помните о его великодушии и не агитируйте народ против нас.

Жамал. Он что – решил купить нас такой малой ценой? Передайте ему – если он и впрямь такой великодушный, то пусть накормит хотя бы детей и кормящих матерей и позаботится о больных.

Дежурный. Накормит, накормит, как только сочтет нужным. А вы ешьте! Ешьте, мы подождем. Надо забрать термоса.

Тем временем Берик разбирает свой термос и, достав чай, передает Ларисе.

Берик. Лариса, на, выпей чаю.

Лариса делает жадно два-три глотка, но спохватывается и подносит посуду ко рту матери, приподняв другой рукой ее голову. Та никак не реагирует.

Лариса. Мама, на, выпей. Мама! Вот, попей чаю. (плаксиво) Ма-а-ма! Очнись же!

Дежурный вырывает у нее из рук посуду, расплескав чай, и возвращает Берику.

Дежурный. Мальчик, пей сам. Им не положено.

Жамал. (придвигается к Марии с чаем из своего термоса) Мария, на, выпей чаю. (дежурный препятствует, отводит ее руку с чаем)

Дежурный. Я же сказал – им не положено! Пейте сами.

Жамал. Почему? Разве не видишь – она умирает от жажды!

Дежурный. (пожав плечами) Мы подчиняемся приказу. Здесь мы никого не кормим. А этот ужин вам прислал сам шейх. Только для вас и ваших детей. Ешьте быстрее, нам некогда.

Жамал. (выплескивает чай прямо в лицо боевику) Подавись тогда своим ужином! (отбрасывает пинком термос и его подбирает один из боевиков)

Дежурный. (отпрянув, выпрямляется и утирает лицо, потом стряхивает влагу с униформы) Вы что это! Вы что себе позволяете!

Жамал. (поднявшись во весь рост) А вы что себе позволяете?! Устроили тут концлагерь! Или совсем в фашистов превратились?! (боевики тушуются, переглядываясь)

Гульнара. (тоже отодвигает свой, так и не вскрытый, термос) Какой же этот шейх негодяй!

Дежурный. Девушка, не оскорбляйте уважаемого шейха!

Жамал. (продолжает наступать) Будем! Что с нами сделаете? Будете бить? Бейте! Убейте! Но вам не заставить нас молчать. Ваш, так называемый шейх – негодяй и убийца!

Берик также собирает свой термос и ставит его рядом с термосом сестры.

Дежурный. Значит, отказываетесь от ужина?

Жамал. Да! Передай своему шейху, – ему не купить нас. Мы не продаемся.

Дежурный. (уходя вместе с другими боевиками) Ну что ж. Не хотите – не надо. Проголодаетесь – сами попросите.

Боевики уходят, унося термоса. Жамал, Гульнара и Лариса подавленно молчат.

Гульнара. Какие же они изуверы!

Жамал. Они же мусульмане! А их шейх – так вообще правоверный мусульманин, который знает, как можно унизить человека.

Сумерки уже сгустились, наступила ночь. Узники укладываются спать возле лежащей Марии, как могут. Жамал перекладывает подругу на свои ноги, стелет свой жакет и укладывает Ларису и Берика возле себя. Гульнара сидит, полусогнувшись, обняв свои колени и положив на них голову. Постепенно звуки стихают, прожектора гаснут и стадион погружается во мрак. Лишь безостановочно чтение Корана (пауза)

Потом сцена вновь освещается лучом прожектора, но узники неподвижны, они все в том же положении. К ним подходит дежурный боевик, он ведет за собой Ивана.

Дежурный. Новиковы! Вставайте! За вами пришли. (все, кроме Марии, приподнимаются и глядят по сторонам, ослепленные светом прожектора)

Иван. (бросается к матери и сестренке) Мама! Лариса! (тут он замечает Гульнару и Жамал и изумленно останавливается) Гульнара?! Тетя Жамал? А вы что здесь делаете?

Гульнара демонстративно отворачивается. Жамал пристально глядит на него и четко произносит слова, полные сарказма.

Жамал. Что мы здесь делаем? То же, что и твоя мать с твоей сестрой и тысячи горожан. Сидим на минах, мы ведь ваши заложники. Ждем, когда вы отправите нас, кафиров, на самое дно ада.

Иван. (кивает ей с виноватым видом и поворачивается к сестре) Лариса, я только сегодня узнал, что вы здесь. (опускается на колени возле матери и наклоняется к ней) Я думал, что вас давно вывезли из города. Мама! (видя, что она без сознания) Лариса, что с ней?

Лариса. (испепеляя его взглядом) Что – не видишь? Она умирает.

Иван. Как – умирает? Почему?

Лариса возмущенно отворачивается.

Жамал. И ты еще спрашиваешь?! Здесь каждый день умирают десятки людей. От голода, от жажды, от нервного стресса. Может, ты скажешь, что ничего об этом не знал? Не знал, что здесь томятся люди?

Иван. (изменившись в лице опускает голову, потом обращается к сестре) Лариса, я приехал за вами. Шейх разрешил мне забрать вас. (пытается поднять мать, чтобы унести, но в этот момент та издает предсмертный хрип, вся вытягивается в агонии и умирает, и парню ничего не остается, как вновь опустить ее на землю)

Лариса. (все поняв издает душераздирающий вопль) Мама! Мама! (хватаясь за мать) Мама, не умирай! Прошу тебя! Мама! А-а-а!

Иван встает, снимает головной убор и растерянно трет вспотевшее лицо и затравленно оглядывается.

Жамал. (наклоняется над телом усопшей, щупает ее пульс, припадает ухом к груди и затем выпрямляется) Мужайся Иван… твоя мама умерла. Отмучилась, бедная.

Лариса плачет навзрыд, упав на грудь матери. Иван вновь опускается на колени возле покойницы.

Иван. Не может быть… нет, она не умерла, она просто потеряла сознание. Лариса, погоди… (прикасается к Ларисе – та кричит, повернувшись к нему)

Лариса. Она умерла! Умерла! И ты ее убил! Ты! Ты ее убил!

Иван. Ты что, Ларис… ты что…

Лариса. Да! Ты ее убил! Ты! Вы все убийцы! Убийцы! А-а…

Иван вновь выпрямляется, не выдержав ее взгляда. Он смотрит на плачущую Гульнару, словно ища поддержки, делает движение в ее сторону, но та отшатывается от него, как от какого-то чудовища.

Гульнара. Нет-нет! Не приближайся! Не подходи! Лариса права – вы все тут убийцы!

Жамал. (Иван смотрит на Жамал с отчаянием на лице) Иван, наверное, тебе лучше уйти.

Иван. (помявшись) Да… да… я уйду. (отходит на пару шагов и вновь возвращается) Лариса, я заберу вас… тебя и… и маму.

Лариса. (вновь подняв лицо) Уйди! Уйди! Я не могу тебя видеть! Я не могу видеть эту форму. (вновь склонившись над телом матери) О-о! Мама моя! Бедная моя мамочка!

Иван. (обращаясь к Жамал) Но ведь я не могу оставить их здесь. Шейх мне разрешил…

Жамал. (зло, перебивая) Вот, поди к своему шейху, раз ты у него в такой чести, и попроси, потребуй, чтобы выпустили всех отсюда! Делай что хочешь – в ногах у него валяйся, за горло возьми – но добейся, чтобы освободили этих людей. Хотя бы женщин и детей. Иди!

Иван смотрит на нее, на Гульнару, на плачущую сестру, на труп матери, потом уходит, опустив голову и еле перебирая ногами.