Читать книгу История Османской империи. Видение Османа - Кэролайн Финкель - Страница 8

Султан Мехмед установил твердое правление над османскими владениями, но не сумел установить такую же власть над собственной семьей. После его смерти вражда между двумя оставшимися в живых сыновьями Баязидом и Джемом (известном как Джем Султан) серьезно потревожила спокойствие государства. Баязид был успешен в притязаниях на трон, но угроза его праву на власть исходила отхаризматичного младшего брата до самой смерти Джема в 1495 году.

С другой проблемой было не так легко справиться, и она продолжала досаждать и Баязиду и его сыну и наследнику Селиму I: хотя для западных государств победоносные османы казались постоянной угрозой, сами османы были озабочены опасностью с востока в лице иранского государства Сефевидов и той привлекательностью, которую оно сулило огузо-туркменским народам восточной Малой Азии.

В момент смерти султана Мехмеда Джем управлял османской провинцией Караман из своей резиденции в Конье, а Баязид был в Амасье, административном центре пограничной провинции Рум, которой он правил в детстве, хотя и номинально, с 1454 года. В правление отца он служил военачальником на восточной границе Малой Азии и отличился в походах против Узун Хасана и Аккоюнлу. Его двор в Амасье служил убежищем для тех, кто противостоял его отцу, особенно в последние годы жизни Мехмеда, когда великий визирь Караманлы Мехмед-паша занимался усилением власти центрального правительства над провинциями. В то время как Мехмед сам изучал античное и византийское наследие, преемником которого он себя считал, Баязид прибегнул к помощи преподавателей исламских наук и философии, поэтов и мистиков, людей, чьи интеллектуальные корни были на Востоке.

Исламская традиция требовала хоронить как можно скорее, но тело Мехмеда II было забыто, после того как его тайно перевезли в Стамбул на следующий вечер после его смерти, и прошло три дня, прежде чем благовонные свечи были зажжены подле него, чтобы приглушить запах. Караманлы Мехмед-паша попытался осуществить то, что, по его мнению, было последним желанием султана, наследование трона принцем Джемом, а не принцем Баязидом, послав обоим братьям уведомления о смерти Мехмеда: Конья была ближе к столице, чем Амасья, и он надеялся, что Джем прибудет, чтобы потребовать трон, раньше. Но янычары поддерживали Баязида, и уловка Караманлы Мехмеда привела их в ярость. Несмотря на секретность, новости о смерти Мехмеда распространились, и когда Караманлы Мехмед попытался помешать янычарам вернуться в Стамбул, что им было делать запрещено, они убили его. Его убийство отчетливо показало, что корпус янычар, созданный османскими султанами, чтобы быть им верной охраной и элитными силами в армии, был чудовищем, которое ставило свои собственные интересы выше интересов своих господ.

Прибытие корпуса в столицу и убийство Караманлы Мехмеда-паши вызвало беспокойство и продолжительные массовые беспорядки. Предыдущий великий визирь Исхак-паша, остававшийся в Стамбуле в отсутствие султана, осознал всю важность развертывавшейся драмы. Он написал Баязиду, умоляя того поспешить, и захватил инициативу, провозгласив одиннадцатилетнего сына Баязида принца Коркуда регентом, до прибытия в столицу его отца. Страх Мехмеда перед распрями в собственной семье был настолько велик в последние годы его правления, что Коркуда держали в Стамбуле, чтобы при случае он мог стать залогом лояльности тех, кто противостоял его деду. Провозглашение Коркуда регентом успокоило мародерство и беспорядки и про-Баязидская группировка сплотилась, чтобы противостоять наступлению Джема. Сторонники Баязида включали двух его зятьев, занимавших влиятельные позиции в правящих кругах: правителя Румелии Херсекзаде Ахмед-пашу и Синаи-пашу, правителя провинции Анадолу, которому было отдано распоряжение блокировать дороги между Коньей и столицей. Похоже, что Синан-паша перехватил гонцов, посланных к Джему в Конью неудачливым Караманлы Мехмедом.

Хотя Баязид смог заручиться радушным приемом по приезде в Стамбул, у Джема была сильная поддержка в Малой Азии. Армия Джема двинулась из Коньи к старой столице османского государства, Бурсе, по всему пути встречая сопротивление сторонников Баязида. Баязид отправлялся из Амасьи, чтобы заявить свои права на престол, с некоторым опасением, но прибыл в Стамбул и был провозглашен султаном 22 мая 1481 года. Набальзамированное тело Мехмеда покоилось во дворце Топкапы, после приезда Баязида его перевезли в его мечеть для похорон. Анонимное и, возможно, современное тем событиям французское письмо, описывающее похоронную процессию, сообщает любопытную деталь – портрет султана везли на крышке его гроба. Параллель между церемонией похорон Мехмеда, и церемониала на похоронах основателя Константинополя императора Константина Великого в 337 году н. э. наводит на мысль, что даже в смерти султан подавал свой образ как законного наследника столицы и империи византийцев. Тогда как прежние султаны и высокопоставленные члены османской династии были похоронены в Бурсе, Стамбул, столица империи Мехмеда, теперь стал местом погребения султанов, где бы ни настигла их смерть.

Игнорируя армию брата, Джем обосновался в Бурсе, где подтвердил свои претензии на османский трон, начав чеканить монеты и поощрив чтение проповедей на пятничной молитве от его имени. Тем не менее понимая слабость своей позиции, он послал в качестве эмиссара свою тетю с предложением Баязиду поделить империю между ними двумя. Султан Баязид отказался, но серьезно воспринял возможность того, что популярность Джема сможет угрожать его власти в Малой Азии, и вызвал опытного военачальника Гедика Ахмед-пашу из Отранто. Гедик Ахмед был на стороне Баязида, когда братья встретились в сражении при Енишехире, к востоку от Бурсы; Джем был вынужден отступить в Конью, куда он прибыл 25 июня, преследуемый Баязидом. Хотя в армию Джема входили войска из Карамана и члены родов, не принявших недавнее включение Карамана в состав османского государства, ему было небезопасно оставаться в Малой Азии, и, взяв с собой семью и советников, он отправился на юг через горы Тавра в Адану, резиденцию Рамазаногуллары, вассалов мамлюков.

Баязид обратился к своему тестю Алаюддевле, правителю соседнего Дулкадира, с просьбой задержать Джема. То, что эта просьба была проигнорирована, означало, что Джем воспринимался как подлинный претендент на престол, которого Дулкадир – он, как и эмират Рамазаногуллары, был буферным государством между османами и мамлюками, ориентируясь сначала на одну, а затем на другую из этих сильных держав – не мог позволить себе оттолкнуть. Из Аданы Джем продолжил свой путь в Антакью, а затем Алеппо, откуда он проник на территорию мамлюков, и в конце сентября прибыл в Каир.

Джем и его окружение, куда входили его мать Чичек Хатун, жена и ближайшие родственники, были приняты с большой теплотой и торжественными церемониями в Каире султана Вахид-бея. Джем совершил паломничество в Мекку, а по возвращении в Каир его посетил караманидский принц Касым, брат протеже Узун Хасана Пир Ахмеда. Как и многие лишенные права владения принцы до него, Касым видел благоприятную возможность в спорном престолонаследии и, в надежде получить обратно свои родовые территории, предложил Джему наступательный союз против Баязида. Джем, соответственно, вернулся в Малую Азию в начале 1482 года, чтобы встретить Касыма и его армию в Адане. Они осадили Конью, куда старший сын Баязида Абдулла был назначен правителем на место Джема, но Абдулла и Гедик Ахмед-паша отбили нападение. Джем и Касым выступили по направлению к Анкаре, но вести из Стамбула о приближении самого Баязида заставили их отступить в Киликию. Туда к Джему прибыл посол от Баязида, предлагавшего ему некую сумму золотом и возможность удалиться в Иерусалим, но у Джема не было намерений ретироваться.

Не ясно, почему Баязид считал, что Джем может согласиться поселиться в Иерусалиме, городе, расположенном глубоко на территории мамлюков. Не только отношения между мамлюками и османами были далеки от сердечных, но на Иерусалим все еще претендовали западные монархи, вынашивавшие планы продолжения крестового похода в Великую Сирию. В письмах к султану Баязиду король Неаполя Ферранте величал себя «Королем Иерусалима», ведя переговоры об уходе османов из Отранто в 1481–1482 годах, а Карл VIII, ставший королем Франции в 1483 году, был еще более амбициозен: он не только использовал титул «Король Иерусалима», но еще, как и Мехмед, воображал себя наследником византийских императоров.

Как и после поражения от Тамерлана тезки султана Баязида I в 1402 году, Османская империя вновь столкнулось с опасностью раздела. Караманский Касым-бей, выказывавший меньше оптимизма, чем Джем, по поводу перспективы успешного преследования Баязида в Малой Азии, предложил Джему вместо этого отправиться морем в Румелию и там разжечь восстание (возможно, он помнил пример Мусы, сына Баязида I, 70-летней давности). Но Джем не мог рассчитывать на серьезную поддержку в Румелии. Его сторонники были в Малой Азии, за пределами этого региона против него будут направлены все силы регулярной армии, унаследованной Баязидом в качестве легитимного султана. Получив гарантии неприкосновенности от рыцарей-госпитальеров ордена Св. Иоанна с острова Родос, Джем отправился в путь с эскортом из приблизительно 30 сопровождающих и слуг из средиземноморского порта Корикос на южном побережье Малой Азии и прибыл на Родос 29 июля 1482 года. Касым просил у рыцарей оружия, чтобы продолжать свое рискованное предприятие в Румелии, но они, не решаясь выступить против Баязида открыто, отказались снабжать его. Джем провел на Родосе месяц, в течение которого он уполномочил Великого гроссмейстера ордена Пьера де Обюссона провести переговоры с Баязидом от своего лица. Он затем отплыл во Францию, где рыцари могли укрыть его от брата.

Примерно в это время Джем послал Баязиду двустишие, в котором он выразил сожаление о несправедливости и чувство тоски:

На которое Баязид ответил:

В тот же день, когда Джем отплыл с Родоса во Францию, посол покинул остров и отправился к османскому двору. Рыцари обдумывали, как собрать силы для крестового похода против уязвимого на тот момент султана, но не найдя союзников, поспешили продлить мирное соглашение с османами. Это соглашение, ратифицированное к концу года, в основном было похоже на то, что было

подписано при вступлении Мехмеда II на престол. То, что Джем находился у них, давало рыцарям возможность управлять Баязидом и уверенность, что осада 1480 года не повторится, по крайней мере в ближайшее время. Более того, они могли позволить себе предать доверие Джема: вместо того, чтобы защищать Джема от Баязида, д’Обюссон снабдил своих послов секретным меморандумом, чтобы уведомить Баязида о возможности соглашения. Баязид осознавал тот вред, который Джем мог принести в качестве знамени христианского наступления на его империю и, как и было обещано в секретном меморандуме, посол, которого он отправил на Родос с соглашением для ратификации его Великим гроссмейстером, заключил дополнительное соглашение, напоминающее договор между Мехмедом II и византийским императором Константином XI по поводу претендента Орхана, в нем оговаривалось, что рыцари будут держать Джема под стражей во Франции в обмен на ежегодную выплату Баязидом 40 000 золотых дукатов.

Джем прибыл в Ниццу 17 октября 1482 года и, как утверждают, выразил свое изумление экзотическим окружением в следующем двустишии:

Две казни последовали за отъездом Джема на Запад. Гедик Ахмед-паша, бывший великий визирь и верховный адмирал, навлек на себя гнев Баязида тем, что не смог схватить Джема, когда тот бежал в Египет; теперь, когда непосредственная угроза, которую представлял собой Джем, была устранена, Баязид приказал убить Гедика Ахмед-пашу в Эдирне. В Стамбуле правителю города Искендер-паше был приказано задушить младшего сына Джема Огуза (как и Коркуда, его держали заложником в Стамбуле со времени правления Мехмеда II), но тот не смог совершить ужасное убийство своими руками. И вместо этого он использовал яд.

Баязид опасался, что Джем либо сам плетет заговор, либо, что еще хуже, его используют враги для собственных целей. Но насильственное перемещение Джема во Францию еще более отдалило его от трона. Он знал, что любому наступлению, предпринятому Касымом из Румелии, помешает османский флот, который контролировал Баязид. Джем также понимал, что он не может ожидать помощи от Запада. Итальянские государства не горели желанием идти на риск против испытанного противника – Неаполь вернул себе Отранто, но шок от османского захвата крепости в 1480 году убедил короля искать мира, и за время, проведенное на Родосе, Джем, видимо, обдумал все имеющиеся варианты. Франция также не выказывала интереса к участию в крестовом походе против Баязида.

Из Ниццы Джема повезли в глубь страны, из замка в замок на юго-востоке Франции, его тюремщики, мотивированные значительной ежегодной суммой, которую они получали от султана в качестве гарантии заключения. Мехмед посылал различных агентов, чтобы те проверяли местонахождение его брата и сообщали, чем он занят. Одним из них был моряк по имени Барак, который в 1486 году путешествовал из Стамбула через итальянскую границу во Францию – опасная поездка, во время которой он был ограблен. Он прибыл в Геную, откуда его повезли в Турин на встречу с Карлом, герцогом Савойским, который встречался с Джемом прежде и пытался помочь ему бежать. Сначала герцог отнесся к Бараку с подозрением, но согласился дать проводника, если Барак сможет оплатить расходы. Барак не смог занять достаточно денег и сел на корабль, идущий из Генуи, намереваясь вернуться в Стамбул. Сойдя на берег в Рапалло, к югу от Генуи, он подслушал важный разговор, возможно в таверне: рыцари собираются переправить Джема в Италию. Это побудило Барака вернуться в Геную, где он ухитрился занять достаточно денег, необходимых для продолжения поисков, и с предоставленным герцогом проводником отправился из Турина на запад; они перешли Альпы через перевал Монт-Сени, следуя сообщениям местных информаторов о том, что видели «турок», пока не достигли отдаленной крепости Бурганёф в центральной Франции, примерно в 40 километрах от Абюссона, родины Пьера де Обюссона, Великого гроссмейстера рыцарей-иоаннитов. Как сообщил Барак допрашивавшим его по возвращении в Стамбул:

Мы спросили трактирщика: «Сейчас время мессы?»… «Да», – ответил он. Он [т. е. проводник] взял меня в церковь. Войдя в церковь, мы увидели множество рыцарей, каждый читал из книги, держа ее в руках. Я стоял в укромном углу. Человек, приведший меня, подошел и тронул за плечо, и мы вышли из церкви. Снаружи замка, около рва, мы увидели несколько человек в чалмах. Я видел шесть человек в чалмах. Он [т. е. Джем] был одет в платье из черного бархата и разговаривал с человеком с пышной бородой, который не выглядел военным. У него самого борода была коротко подстрижена, а усы отпущены длинно, но лицо было бледным: я спросил [своего провожатого], и оказалось, что он только что поправился от болезни.

Так близко он подобрался к Джему. Дальнейшей помощи от Карла Савойского, который должен был разобраться с восстанием на собственных землях, не последовало, и, похоже, агент Баязида Барак был вынужден вернуться в Стамбул.

Подстрекаемый матерью Джема Чичек-хатун, которая после отъезда сына осталась в Египте, мамлюкский султан Вахид-бей в первые месяцы правления Баязида периодически переписывался с рыцарями Родоса о возможности посылки Джема обратно в Каир, но ему всегда отказывали. Он участил свои попытки после 1485 года, когда мамлюки воевали с османами, а в 1487–1488 годах обратился к французскому королю Карлу VIII через посредничество Лоренцо Медичи и предложил 100 000 золотых дукатов за возвращение Джема в Каир. Но к тому времени уже шли переговоры, о которых удалось подслушать Бараку: папа Иннокентий VIII пытался убедить короля Карла, что для христианского мира будет лучше, если Джема передадут ему. В марте 1489 года Джем прибыл в Рим, в Ватикан, ему было 29 лет.

Заполучив Джема, папа начал собирать силы для похода против Баязида и осенью 1489 года отправил посла к Вахид-бею, чтобы начать переговоры о помощи мамлюков. Вахид-бей, все еще надеясь, что Джем вернется под его опеку, пообещал Иннокентию, что бывшее королевство крестоносцев Иерусалим может быть восстановлено, если папа пришлет Джема в Египет. Но в 1490 году умер Матиаш Корвин, который годами пытался взять Джема под свою защиту сам по себе или от лица Вахид-бея, и началась новая дипломатическая игра. Баязид и папа обменялись послами, и в конечном итоге было достигнуто соглашение, такое же, как между рыцарями Родоса и Баязидом. Папа пообещал быть сторожем Джему и не использовать его против Баязида, за это он должен был ежегодно получать сумму в 40 000 золотых дукатов и получить христианские реликвии, наприаер наконечник копья, пронзившего бок Христа во время распятия, которые хранились в Стамбуле со времен «Завоевания». Сделка была заключена, при изрядном дефиците доверия с обеих сторон.

Шли годы пребывания Джема в плену, полные тоски. В неприступной крепости, в Бурганёфе, которая сохранилась до наших дней, жизнь в ссылке, в окружении лишь нескольких слуг, стала тяготить его, и интерес к продолжению вражды с братом ослабел. После того как он прибыл в Рим, значительные суммы тратились на его содержание, но Джем ничего не хотел так сильно, как вернуться на родину или хотя бы, писал он, прожить остаток жизни в Иране, арабских странах или Индии. Несмотря на туманную перспективу крестового похода, он не смог, как сказал папе, отказаться от своей веры, «даже ради власти над миром». В письмах, доставлявшихся Баязиду из Рима, Джем выражал свое сильнейшее желание покинуть тюрьму и, видимо, был вполне искренен, когда писал, что готов забыть о разногласиях между ними и поклясться в верности брату.

Будучи пленником в Риме, Джем, возможно слышал о драме, разыгравшейся вдалеке от его родины, отзвук которой докатился и до Стамбула. 2 января 1492 года город Гранада в Андалузии на юге Испании, резиденции исламской династии Насридов, сдался армиям Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской; месяц спустя в Риме была проведена пышная церемония, чтобы отпраздновать испанскую победу. Память о падении Константинополя была еще свежа в умах христианского мира, а победа над «маврами» приветствовалась как реванш за множество бед, пережитых по вине османов. Султан Мехмед II принял делегацию андалузских мусульман, искавших его защиты, в 1477 году, за год до официального начала действия испанской инквизиции, а Баязид предоставил им убежище после падения Гранады. Хотя никто не принуждал делать выбор до 1501 года, многие приняли его предложение, и в течение нескольких лет три большие церкви в Фессалониках были превращены в мечети, в которых проходили службы для тех, кто принял османское убежище. После многих превратностей судьбы остатки андалузской мусульманской общины были вытеснены с Иберийского полуострова между 1609 и 1614 годами.

Евреям из Испании, называемым сефардами, повезло меньше. Они находились под давлением задолго до начала инквизиции, и многие обратились в католичество. Тем не менее инквизиция не доверяла искренности новообращенных, и многие не выдержали испытания и были убиты. Исповедовавшие иудаизм были высланы из страны в 1492 году и эмигрировали в Португалию, Францию и другие европейские страны. Многие отправились жить в Османскую империю, где встретились с грекоговорящими евреями, называвшимися романиотами, и немецкими евреями, называвшимися ашкенази, также высланными из своих стран. Как сообщают, султан Баязид приветствовал испанских евреев следующим высказыванием: «Можно ли назвать такого короля [т. е. Фердинанда] мудрым и благоразумным? Он обедняет свою страну и делает богаче мою империю». Самая многочисленная волна еврейской иммиграции на османские земли имела место между 1492 и 1512 годами и была вызвана преследованиями, которые в этот период распространились по всей Европе. Баязид хотел, чтобы беженцы сосредоточивались в провинциальных центрах, и вскоре общины сефардов были во многих городах империи. Однако их появление не приветствовалось в Стамбуле, и новые синагоги в столице были закрыты, а известных евреев поощряли к принятию ислама.

Равновесие, установившееся в 1490 году благодаря соглашению, заключенному между Иннокентием VIII и Баязидом по поводу Джема, не продлилось долго. Османский претендент был использован в качестве залога в европейской политике, когда Карл VIII попытался доказать свои притязания на Неаполитанское королевство. В 1492 году Иннокентия сменил Александр VI, и у нового папы была настоятельная необходимость поддерживать соглашение с Баязидом, которому он написал о планах французского короля:

…король Франции спешит к Риму с несметной сухопутной и морской силой, при поддержке миланцев, бретонцев, португальцев, норманнов и других, чтобы вырвать из наших рук султана Джема, брата Его Величества, и захватить Неаполитанское королевство и занять место короля Альфонсо.

Ответ Баязида папе, посланный в Рим вместе с деньгами на содержание Джема, был перехвачен и предан огласке, документ, изобличающий папу как союзника врага христианского мира. Карл, бывший во Флоренции, двинулся на юг через Италию и подошел к напуганному Риму в последний день 1494 года. Он потребовал, чтобы ему выдали Джема. Папа Александр был вынужден уступить. Джем был надлежащим образом переведен в заключение к Карлу и отправился к Неаполю вместе с королевской армией.

Король Неаполя Альфонсо, преемник короля Ферранте, обратился к Баязиду за помощью. По сведениям венецианского писателя того времени, султан по-настоящему испугался, что Карл может привезти Джема на Балканы и поднять жителей этого региона: османский посол в Венеции писал, что французский король рассчитывал на поддержку лишенных наследства наследников знатных домов Византии и Сербии, а также на клан Скандербега Кастриота. Султан усилил защиту Дарданелл и привел флот в состояние готовности. В Стамбуле, где он инспектировал стены и руководил расстановкой пушек для защиты города, началась паника.

Через два дня после того как Карл и его армия подошли к Неаполю, Джем умер в ночь с 24 на 25 февраля 1495 года в возрасте 3 6 лет, после 13 лет в ссылке. Были слухи, что конец его вызван ядом, но, похоже, он умер от естественных причин. Даже в смерти он не обрел покой. Баязид прислал гонца с требованием отправить тело к нему в обмен на остальные христианские реликвии, бывшие в его владении: без тела, говорил он, у него нет доказательств кончины Джема. Карл перевез тело в неприступную крепость Гаэта, расположенную на побережье к северу от Неаполя, и когда в ноябре 1496 года французы уходили из Гаэты, гроб был передан принцу Фредерику Неаполитанскому в обмен на французских пленных, находившихся в руках неаполитанцев. Неаполь нуждался в помощи султана против своих врагов, а Баязид угрожал аннулировать мир между ними, если Неаполь не отправит тело в Стамбул. Дальнейшие переговоры увенчались успехом, и к началу 1499 года останки Джема были на пути в Стамбул, пересекая Адриатическое море из Сан-Катальдо, расположенного в горах Италии, во Влёру на побережье Албании. Оттуда тело было привезено домой, очевидно морем, встречено с большой помпой в Гелиболу и привезено в Бурсу. Здесь Джем был наконец погребен рядом со своим старшим братом Мустафой в усыпальнице его деда султана Мурада II. Его могилу можно посетить до сих пор. Удивительная история жизни Джема захватила воображение писателей, как на Западе, так и на Востоке, и до наших дней продолжает служить источником вдохновения. Он изображается трагической личностью эпического масштаба, настоящим ренессансным принцем, образованным и талантливым, автором высоко оцененной поэзии, который слишком поздно осознал безрассудность своих политических амбиций, чтобы спастись от пышного плена и загадочной смерти.

После похорон Джема султан Баязид был наконец-то свободен, но этот эпизод в османской истории примечателен тем, что предвещал перемены в османской дипломатии по отношению к христианским государствам. В отличие от дипломатических соглашений прошлого, когда одно государство было посредником в отношениях с османами от лица всех, чьи интересы были затронуты, переговоры по поводу заключения Джема велись с каждым государством в отдельности. Баязид мог использовать соперничество между ними, и с середины 80-х годов XIV века прямые двусторонние отношения с европейскими государствами стали перевешивать соглашения прошлого. Впервые в этот период были направлены османские послы к европейским дворам – во Францию в 1483 году, в Московское княжество в 1495 году и в Священную Римскую империю в 1496–1497 годах. Хотя и христианские, и мусульманское государства описывают свои отношения как стабильно враждебные, одиссея Джема показала степень, до которой политическая целесообразность, а не религиозная идеология определяла их позиции. Для всех было очевидно, что король Франции Карл VIII представляет собой более непосредственную угрозу миру в Италии, чем Османская империя, и османы умело использовали ситуацию.

Годы, в течение которых Баязид был занят судьбой Джема, также показали, что, несмотря на выдающиеся достижения Мехмеда II, целостность Османской империи нельзя считать доказанной. Отъезд Джема на Родос в июле 1482 года дал султану Баязиду некоторую передышку от беспорядков внутри страны. Принц Карамана Касым, у которого были общие интересы с Джемом, добивался прощения султана и взамен отказа от претензий на независимость был назначен правителем провинции Ичель (ориентировочно Киликия) на юге Малой Азии, бывшей частью эмирата Караман. Будучи уже пожилым человеком, он скончался в 1483 году. Теперь Караманом можно было управлять как неотъемлемой частью османских владений, но ситуация оставалась напряженной. Даже в 1500 году Баязид был вынужден послать войска, чтобы победить еще одного претендента на Караман, племянника Касыма Мустафу, который прибыл из Ирана с армией для поддержки местного восстания.

В соперничестве за лояльность огузо-туркменского племенного населения, проживающего в буферном регионе между мамлюками и османами, султан Вахид-бей устоял перед соблазном использовать Джема, но период, который Джем провел под защитой мамлюкского султана в 1481 году, был предвестием будущего столкновения. Помимо караманидских племен, теперь по крайней мере номинально османских, хотя и недовольных, там были все еще независимые эмираты династий Дулкадироглу и Рамазаноглу, контролировавшие территории с неустойчивыми границами из своих центров в Эльбистане и Адане соответственно и надеявшиеся то на поддержку мамлюков, то на османов для продления своих полномочий.

Первая османо-мамлюкская война началась в 1485 году, когда с благословения своего зятя Баязида Алаюддевле из Дулкадира осадил мамлюкский город Малатью, расположенный к западу от Евфрата на юго-востоке Малой Азии. Баязид послал подкрепление Алаюддевле, когда мамлюки ответили на агрессию; мамлюки были разбиты, но добились победы в следующем столкновении вскоре после этого. Летом 1485 года правитель мамлюков старался изо всех сил уязвить Баязида, конфисковав подарки, посланные ему шахом Декана (на полуострове Индостан), когда их везли по мамлюкской территории. Летом 1485 года Баязид послал армию под командованием нового правителя Карамана Карагёза («Черноглазый») Мехмед-паши против огузо-туркменских племен Тургулду и Варсак, которые оказывали самое ожесточенное сопротивление османскому присоединению Карамана и предоставили воинов для армии Джема в его попытке прийти в Стамбул в 1481 году. Карагёз Мехмед захватил крепости области Тарс-Адана, чье стратегическое положение, позволявшее контролировать пути из Малой Азии в Сирию, заслужило им эпитет «ключ к арабским землям».

Султан Вахид-бей действовал решительно, чтобы предотвратить османскую угрозу своим владениям. В марте 1486 году войска мамлюков сошлись на поле боя около Аданы с объединенными силами отрядов из Карамана Карагёза Мехмеда и армией, посланной из Стамбула под командованием зятя Баязида Херсекзаде Ахмед-паши, губернатора Анадолу. Карагёз Мехмед и его люди бежали (позднее он был арестован и казнен), а Херсекзаде Ахмед захвачен в плен и отослан в Каир. Мамлюки взяли под свой контроль Адану, Таре и Киликийскую равнину. На следующий год великий визирь Дауд-паша вывел на поле боя имперскую армию, к которой на этот раз присоединились силы Алаюддевле из Дулкадира. Вопреки совету Алаюддевле, первоначальный план направить войско против мамлюков был отклонен, и армия отправилась в другом направлении, для подавления восстания племен Варсак и Тургулду. Преуспев в этом, Дауд-паша вернулся домой, понимая, что он понизил риск нападения с тыла, когда бы османы ни возобновили свою кампанию против мамлюков.

В 1488 году османы предприняли одновременное наступление на мамлюков на суше и на море. Херсекзаде Ахмед-паша, недавно освобожденный из плена в Каире, командовал флотом в поддержку сухопутной операции, в то время как армией командовал правитель Румелии Хадым («Евнух») Али-паша. Войдя на спорную территорию, армия захватила несколько крепостей у мамлюков и их вассалов. Оба противника пытались привлечь помощь Запада – из-за договора с мамлюками Венеция отказала Баязиду в использовании Кипра в качестве базы, в то время как Вахид-бей так же безуспешно пытался установить контакты с другими итальянскими государствами. На Родосе испытали облегчение, когда османский флот проплыл мимо, не выдвигая никаких требований – поскольку рыцари Святого Иоанна поддерживали дипломатические и торговые отношения с мамлюкми, они боялись именно османов. Венеция послала на Кипр флот, помешавший армаде Херсекзаде Ахмеда пристать к берегу; вместо этого она причалила в заливе Искендерон на побережье Малой Азии, чтобы противостоять силам мамлюков, когда они двигались на север по дороге из Сирии. Но свирепый шторм разметал османский флот, и мамлюки смогли беспрепятственно продолжить движение по направлению к Адане. Армия Хадыма Али потерпела сокрушительное поражение в произошедшей позднее битве и бежала, преследуемая силами огузо-туркменских племен. Мало утешало то, что мамлюкский отряд, возвращавшийся в Алеппо, был разбит Херсекзаде Ахмедом. Хадым Али отошел в Караман и попытался перегруппировать свои разрозненные силы. Многие из османских провинциальных военачальников, бежавших с поля боя, были доставлены в Стамбул и заключены в крепость Румели-Хисары на Босфоре. Крепость Адана противостояла осаде три месяца, прежде чем османский гарнизон сдал ее мамлюкам. Поражение стоило османам поддержки нескольких огузо-туркменских племен, на которые ранее они могли оказывать влияние, а также позволили Алаюддевле из Дулкадира более открыто отдавать предпочтение мамлюкам, как сильнейшему государству в регионе. Османы отреагировали, поддержав его брата Сахбудака в качестве правителя Дулкадира, но не смогли навязать его кандидатуру, и он был отправлен пленником в Египет, где тоже принял сторону мамлюков.

И все же мамлюки были не в состоянии развить свой успех. В 1490 году их армия вторглась в Караман, чтобы осадить Кайсери в центральной части Малой Азии, лишь для того чтобы ретироваться, узнав, что к ним направляется армия Херсекзаде Ахмед-паши. Мамлюки не могли более нести груз издержек этого противостояния, которое привело к патовой ситуации, и они столкнулись с внутренней оппозицией войне. Османы знали, что их собственные войска, возможно, должны будут скоро противостоять крестовому походу с Запада, и в следующем году был заключен мир: граница между двумя государствами была установлена по перевалу Гюлек, господствовавшему над путями по восточным горам Тавра, а мамлюки сохранили влияние в районе Аданы.

Безрезультатная война османов с мамлюками уже закончилась, когда в 1495 году умер Джем, Баязид мог теперь обратить свое внимание на Запад. Венецианский посол в Стамбуле увидел широкие приготовления, проводившиеся в арсенале в бухте Золотого Рога в 1499 году, но не мог предположить, что целью может быть его республика или ее приморские территории: Венеция проявляла осторожность, держась подальше от любых планов крестового похода, обсуждавшихся в годы плена Джема, и жила в мире с османами с 1479 года. Вместо этого он подумал, как и рыцари-госпитальеры, что армада будет направлена против острова Родос.

Похоже, что Баязид стремился завершить план отца по изгнанию венецианцев из остававшихся у них аванпостов. Нафпактос сдался после наступления с моря и с суши 28 августа 1499 года, и османы укрепили узкий вход в Коринфский залив двумя стоящими друг против друга крепостями, так же как они укрепили другие свои стратегические фарватеры Босфор и Дарданеллы. Сама Венеция была потрясена в октябре вылазками, проникшими на ее территорию вглубь на 30 километров. В начале 1500 года венецианский эмиссар добивался возвращения Нафпактоса на аудиенции при османском дворе, лишь для того чтобы быть проинформированным, что султан собирается завладеть всеми венецианскими аванпостами на восточном побережье Адриатического моря и сделать Адриатику границей между его владениями и Венецией; позже в этом году Модон, Корон и Пилос (Наварино) на побережье юго-западной части Пелопоннеса были взяты в результате нападения османов с моря.

Оставив в стороне свои разногласия и после большого количества дипломатических прений Венеция, папство и Венгрия образовали союз против османов в мае 1501 года. Венеция все еще владела островами Кипр, Крит и Корфу, число ее более мелких владений сокращалось. Это усилило атаки республики на османские территории: позднее, в том же году объединенные французско-венецианские силы высадились на Лесбосе, расположенном у северо-западной части Малой Азии, но были отброшены. В следующем году венецианские силы высадились на юго-западном побережье Малой Азии у Фетхие (Макри) и разграбили прилегающие территории. Несмотря на помощь союзников, Венеция не могла пойти дальше этих незначительных демонстраций силы; она попросила мира, и соглашение, заключенное в 1503 году, приблизило Баязида к достижению цели – вытеснить Венецию с Балкан.

Победу в войне с Венецией принесли Баязиду морские силы, но они нуждались в восстановлении, и он приступил к полномасштабной реконструкции своего флота. Были построены более легкие, более маневренные корабли, их личный состав значительно увеличился. В течение нескольких лет не предпринималось никаких серьезных морских операций, флот был задействован для того, чтобы держать морские пути открытыми, защищая торговые и другие суда от пиратства, как свои, так и иностранные, ходившие в восточных водах Средиземного моря.

Наличие мощного флота открыло для османов новые перспективы, как когда-то для европейских государств. После того как Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды в ноябре 1497 года и добрался до Индии следующей весной, коммерческие интересы Португалии вошли в конфликт с многовековой арабской торговой системой в Индийском океане; в частности, они угрожали контролю мамлюков над торговлей специями из Южной и Юго-Восточной Азии. Усилия мамлюков на море оказались недостаточными, чтобы защитить свои интересы: в том же году, когда португальцы активизировались в Индийском океане, в восточной части Средиземного моря стало расти число пиратских нападений с острова Родос, и победа родосского флота над мамлюкским конвоем с грузом дерева с берегов Северной Сирии в 1508 году продемонстрировала беспомощность мамлюков на море. Мамлюки были вынуждены обратиться за помощью к Баязиду, таким образом Баязид смог добиться того, что был не в состоянии взять силой: признание его превосходства над мамлюками в борьбе за господство на Ближнем Востоке. В 1510 году посольство к османскому двору было вознаграждено дополнительной помощью оружием и продовольствием для мамлюкского флота. В дополнение к компетентности в морском деле, османы владели артиллерией, равной той, которую использовали европейцы; они снабдили флот мамлюков пушками против португальцев, а также послали своих офицеров командовать мамлюкским флотом.

Эта неспособность мамлюков защитить свои корабли от португальцев дала Баязиду прекрасную возможность вмешиваться в дела мамлюков и преследовать свои интересы. Его мотивы были различными: доступ османов в Индийский океан позволил бы ему участвовать в прибыльной торговле специями, в то время как поддержка мамлюков препятствовала бы их союзу с новым врагом, появившимся на восточной границе, – шахом Сефевидов Исмаилом, – а также нейтрализовала любую возможную помощь мамлюков его сыну Коркуду, который, будучи недовольным провинцией, которой его назначили править, уехал в Каир в 1509 году, возможно готовясь бросить вызов власти Баязида. Расчеты Баязида оправдались.

Хотя появление португальцев в Индийском океане и последующее проникновение туда османов положило начало длительной вражде между ними, оба государства осознавали значительные финансовые и стратегические выгоды от вовлечения сил в ту часть мира, которой до настоящего времени мало интересовались. Более того, вмешательство Баязида в дела мамлюков открыло путь к завоеванию его сыном Селимом Сирии и Египта несколькими годами позже. Но пока иранское государство Сефевидов представляло угрозу для основ османской легитимности, настолько же опасную, как и вышеописанные. Борьба за превосходство внутри исламского мира во всех отношениях была настолько же напряженной, как и вражда между христианскими и мусульманскими государствами, и за первые триста лет существования представляла более серьезную угрозу для Османской империи.

Если ранняя стадия правления Баязида зависела от судьбы его брата Джема, то последние годы были отравлены появлением кызылбашей («Красные головы»). Термин «Кызылбаши» использовался для описания тех, кто носил высокие, красные колпаки с двенадцатью складками, как способ выразить свою приверженность двенадцати имамам шиитского ислама. В отличие от Караманидов и Аккоюнлу, которые вместе с мамлюками и османами являлись сторонниками суннитского ислама, новая сила, поднимавшаяся на восточных границах османов, набиравшее силу государство Сефевидов, разработала мировоззрение, основанное на верованиях шиитского меньшинства мусульман. Религиозные практика и обычаи суннитов и шиитов отличаются мало – основное различие доктринальное: шиитский ислам ограничивает главенство исламским сообществом семьей пророка Мухаммеда и не признает легитимность династий Омейядов и Аббасидов, которые унаследовали эту роль. Приверженцы вероучения о «Дюжине» верят в то, что двенадцатый имам, лидер мусульманского сообщества, был попросту скрыт от своих последователей с момента своего исчезновения в 940 году н. э. и снова появится, чтобы возвестить Царство Небесное на земле. Это убеждение было исламским эквивалентом мессианских движений на заре новой Европы.

Государство Сефевидов получило свое название от шейха Сефи Аль-Дина Исхака, основателя религиозного ордена Сефевидов, появившегося в Ардебиле в северо-западном Иране. Шейх Сефи Аль-Дин умер в 1334 году, и историческая традиция приписывает основание государства, вдохновителем которого он был, 1501 году, когда четырнадцатилетний шах Сефевидов Исмаил возглавил армию, захватившую Тебриз, столицу остатков государства Аккоюнлу, у его правителя, приходившегося шаху двоюродным братом. Это была решающая битва в долгой войне за престолонаследие между принцами Аккоюнлу, которая началась еще до рождения Исмаила после смерти Узун Хасана (который приходился Исмаилу дедом по материнской линии) в 1474 году и усилилась в последние годы XV столетия. Превращение Сефевидов со времени шейха Сефи аль-Дина и временем Исмаила – от того, что современные ученые характеризуют как «более или менее условная суннитская суфийская организация, постепенно обзаводившаяся учениками и имуществом, необязательно в одухотворенной форме» – в государство, проявляющее крайнюю неприязнь к османам вкупе с радикальной позицией по отношению к тому, что обычно называют суннитским «ортодоксальным» исламом – все еще плохо осмыслено. Разумеется, использование термина «ортодоксальный» для характеристики ислама османов, или «неортодоксальный» для описания ислама Сефевидов, в равной степени не может передать смысл разновидностей религиозных практик в регионе, где правила проводить в жизнь «истинные» ритуалы были рудиментарны и где книжный ислам слабо влиял на народные верования.

Орден Сефевидов был основан на труднопроходимых нагорьях Малой Азии и западного Ирана, во времена, когда в этом регионе с многообразной культурой не было действенной власти, чтобы установить суннитское вероисповедание центральных арабских территорий. Учение сефевидских шейхов Ардебиля поначалу не слишком отличалось от суннитского ислама. Ключевой фигурой в трансформации сефевидских верований был дедушка Исмаила по отцовской линии – шейх Джунейд, который возглавил Сефевидов в 1447 году – воинствующее учение Джунейда одинаково шокировало бы современных последователей как суннитского ислама так и шиитов «дюжинников». Джунейд стал настолько влиятельным, что был сослан лидером Каракоюнлу Джихан-шахом, который сам был шиитом и на чьей территории расположен Ардебиль, и нашел убежище у врага Джихан-шаха Узун Хасана. Джунейд нашел последователей среди огузо-туркменских племен Малой Азии, северной Сирии и Азербайджана в то самое время, когда в эти регионы пришла власть османов. Он привлек, среди прочих групп, потомков приверженцев шейха Бедреддина, который около 50 лет до этого осложнил ход османской гражданской войны. Тем не менее, и это парадоксально, Джунейд был среди тех святых подвижников, которым посылал деньги и подарки Мурад II, чей отец Мехмед I казнил шейха Бедреддина.

Почти за полвека до того как Джунейд возглавил орден Сефевидов 1447 году, а султан Мехмед II завоевал Константинополь в 1453 году, Ардебиль посетил Тамерлан, когда возвращался в Самарканд после победы над Баязидом I в 1402 году. Шейх убедил Тамерлана освободить военнопленных, захваченных в походах в Малой Азии, и Тамерлан также разослал письма восстановленным в прежнем положении эмирам Малой Азии с просьбой освободить бывших пленников от налогов. Возможно, это также обусловило расположение их и их потомков к Сефевидам.

Как и Мехмед II до него, Исмаил был очень молод, когда взошел на трон, и, опять же, как Мехмед, был подстрекаем своими советниками на том пути, по которому он пошел. Его решительное принятие мировоззрения Сефевидов, которое так отчетливо расходилось с османским, было политическим ходом с абсолютным религиозным аспектом, который поляризовал два государства и обострил их территориальное соперничество в восточной части Малой Азии. В той степени, в которой вызов Узун Хасана султану Мехмеду II был религиозным, это было соперничество за верховенство в мире суннитского ислама. Борьба за власть в восточной Малой Азии и за ее пределами обещала быть более напряженной и свирепой, чем когда-либо прежде. Инакомыслящие в регионе видели в османах ориентированное на Запад византийско-балканское государство, особенно после взятия Константинополя, и обращались за спасением на Восток. Миссия Исмаила открыла дорогу протестам принуждаемых подданных султана, особенно кочевых огузо-туркмен-ских племен гористых окраин Малой Азии, чья верность османам была просто результатом случайного завоевания – что позволяло им выразить свое предпочтение государству, превозносившему достоинства восстания. Для османов опасность заключалась в том, что новое популистское мировоззрение Исмаила привлекало тех, чьи религиозные и политические убеждения были малоопределенны и которые не видели для себя места в централизованном османском государстве, построенном на руинах других малоазийских эмиратов, когда-то казавшихся полностью жизнеспособными. Лишенное гражданских прав племенное население османо-иранских пограничных земель, где обязательства перед османами, которые, хотя и не хотели, чтобы они участвовали в управлении государством, но не хотели потерять их в пользу Сефевидов, использовалось участниками борьбы для преследования собственных военных и политических целей.

Учение Сефевидов гласило, что шах был перевоплощением зятя и двоюродного брата пророка Мухаммеда имама Али (происхождение от Али, по меньшей мере, было необходимым условием для наследования шиитского имамата), который сам был проявлением Бога в человеческом обличии, и западные путешественники, посетившие Иран в начале XVI века, сообщают, что последователи чтили Исмаила как бога. Термин «Кызылбаши» стал впервые использоваться во времена отца Исмаила шейха Хайдара. Воззвание шаха Исмаила о том, что с установлением государства Сефевидов его приверженцы наконец обрели территорию, которую они могут назвать своей, побудили тысячи сплотиться вокруг него в надежде на неизбежное второе пришествие двенадцатого имама. Он написал своим сторонникам, что «никто не может стать кызылбашем, пока его сердце не станет чистым, а его кровавые внутренности не будут как рубины». В 1502 году слухи о том, что в Стамбуле около 5000 кызылбашей, побудили султана Баязида принять первые меры для подавления их активности, закрыв городские ворота и арестовав подозреваемых. Опасаясь, что сторонники кызылбашей найдут убежище у Исмаила, он запретил движение через османо-сефевидскую границу, но безрезультатно.

Будучи принцем-правителем Амасьи, Баязид покровительствовал зарождавшемуся ордену дервишей Хальвети, у шейхов которого были связи с Узун Хасаном и чье учение имело определенные общие черты с доктриной Сефевидов. Мехмед II, относившийся с подозрением к святым подвижникам из восточных провинций, изгнал влиятельного шейха Хальвети из Стамбула, но, унаследовав отцу, Баязид пригласил одного из наиболее выдающихся учеников шейха поселиться в столице, и орден преуспевал. Собственная склонность Баязида к мистике может отчасти объяснить, почему он старался избегать открытого конфликта со своим новым соседом Сефевидом. Зимой 1504–1505 года он написал Исмаилу, порицая его обращение с мусульманами-суннитами и предупреждая его, что добрые отношения смогут развиваться только если гонения прекратятся. Нападение на территорию Сефевидов в 1505 году сына Баязида Селима вызвало довольно мягкую реакцию Исмаила; обоюдная осторожность Исмаила и Баязида была еще заметна в 1507 году, когда Баязид дал свое молчаливое согласие Исмаилу на проход по османской территории в ходе кампании против эмирата Дулкадир. Как Узун Хасан до него, Исмаил какое-то время поддерживал контакты с Венецией, в надежде заключить договор против османов, но безуспешно; например, в 1508 году он снова предложил союз, Венеция не согласилась на том основании, что должна соблюдать свое мирное соглашение с османами. Постепенно шах Исмаил подчинил своей власти все бывшие территории Аккоюнлу и к 1508 году дошел до Ирака и взял Багдад, бывшую резиденцию халифата.

Нежелание Баязида провоцировать шаха Исмаила расходилось с рвением его сына принца Селима противостоять угрозе со стороны кызылбашей. Селима, третьего из четырех оставшихся в живых сыновей Баязида[13] и много лет принца-правителя провинции Трабзон на обедневших приграничных землях империи, где угроза, которую представляли собой кызылбаши целостности османских владений, была наиболее очевидной, пассивность отца приводила в ярость. Напряжение между отцом и сыном обострилось в 1510 году, султан сделал выговор Селиму за поражение, которое тот нанес армии под командованием брата Исмаила, которая шла походом на сам Трабзон. В том же году в письме к отцу Селим горько жаловался на Трабзон – на его негостеприимство, нехватку продовольствия, скудость земель, которые Баязид выделил для его содержания:

Поскольку злаки не вызревают в этой провинции и все живут в скудости и нищете, кто бы ни был [принцем-правителем] – слаб и беспомощен. Продукты привозят извне. Так, с тех самых пор как я прибыл сюда, зерно привозили на судах или от огузо-туркменов. У этого места никогда не было много достоинств и ничего не изменилось. У меня даже нет возможности построить свой собственный корабль… невозможно описать картину такой нужды.

Вскоре после этого Селим уехал из провинции ко двору своего сына Сулеймана, будущего Сулеймана Великолепного, который был принцем-правителем в Феодосии, при поддержке этого акта неповиновения своим тестем, крымским ханом Менгли Гиреем. Непослушание Селима султану Баязиду и его агрессивная политика в отношении Сефевидов определили направление османской истории в последующие годы.

В 1511 году провинция Теке в юго-восточной части Малой Азии стала ареной крупного восстания кызылбашей, возглавляемого приверженцем учения шаха Исмаила, которому султан Баязид регулярно посылал милостыню. Посланцы этого святого подвижника (одним из них был Карабыйык-оглу («Сын черной бороды») Хасан-халиф, известный в народе как Шахкулу («Раб шаха»)) не только подстрекали к неповиновению османскому господству в Малой Азии, но и спровоцировали восстание в Румелии; некоторые из них были арестованы. В начале 1511 года второй из оставшихся сыновей Баязида принц Коркуд вернулся из ссылки в Египет, чтобы управлять Теке, только для того, чтобы узнать, что Селим был назначен принцем-правителем Сарухана, более желанной, чем Теке, провинцией за счет более близкого соседства со столицей. Внезапно Коркуд оставил свою резиденцию в Анталье и направился на север, и Шахкулу немедленно провозгласил себя законным наследником османского трона от имени шаха Исмаила. Выбор времени восстания едва ли был случайным: оно вспыхнуло 9 апреля, что совпадало с шиитским священным праздником, десятым днем Мухаррама, годовщиной мученичества имама Хусейна, сына имама Али. Шахкулу был провозглашен своими последователями мессией и пророком – слова, бывшие проклятием для правителей государства, которые считали себя хранителями ортодоксального ислама. Османское отношение к себе, как к верховной мусульманской державе, заставило их заклеймить Шахкулу не только как повстанца, но и как еретика.

Этой роли Шахкулу только возрадовался. Когда Коркуд был в пути, банда кызылбашей, последователей Шахкулу числом четыре с половиной тысячи напала на свиту Коркуда и убила некоторых из его людей. Местные правительственные войска, которые отреагировали на нападение, были вынуждены отступить в замешательстве в крепость Анталья. Нельзя всех последователей Шахкулу называть религиозными фанатиками: помимо крестьян и членов племен, они включали обедневших провинциальных всадников, потерявших свои земли в пользу правительственных чиновников и их слуг, которые не имели абсолютного права владеть ими, а также провинциальных всадников, принадлежавших к старинным мусульманским тюркским родам, лишенных права владения, когда их земли были отданы нарождающемуся классу родившихся в христианских семьях мусульманских воинов в качестве награды за доблесть в бою.

Окрыленная победой, армия Шахкулу направилась к югу через Малую Азию, по дороге сжигая города и села, правительство обвинило их в поджоге мечетей и дервишских обителей, и даже в том, что они сжигали Кораны. Их число выросло до 20 000 человек, они прошли Бурдур в озерном крае на юго-западе Малой Азии и достигли города Ктотахья, где были впервые обращены в бегство правителем провинции Анадолу, чьей резиденцией был этот город. Он затем оказался отрезанным и был захвачен войском Шахкулу, правителя обезглавили, посадили на кол и поджарили на вертеле. Сержант, бывший свидетелем продвижения кызылбашей, сообщает, что они атаковали и разоряли все на своем пути, при содействии жителей города Ктотахья:

Они убивали всех – мужчин, женщин и детей, и даже овец, если тех было слишком много для их нужд; уничтожали кошек и кур. Они забрали все ценное имущество [жителей села] провинции Ктотахья – их ковры и все остальное, что могли найти – и сожгли… ваш слуга сержант Искендер был тому свидетелем… в частности, горожане Кютахьи вели себя крайне постыдно и позволили [кызылбашам] уничтожить пропитание селян и не [помогли им].

Силы, посланные принцем Коркудом против кызылбашей, были разбиты, а он был вынужден укрыться в крепости Манисы. Теперь восставшим открылась дорога на Бурсу и далее на Стамбул. 21 апреля 1511 года кади (судья) Бурсы написал командиру янычар, что если он и его люди не придут в город в течение двух дней, область погибнет. Казалось, Шахкулу близок к успешному изгнанию османского господства из Малой Азии и установлению собственной власти от имени шаха Исмаила. Проводить кампанию против Шахкулу и его последователей был назначен великий визирь Хадым Али-па-ша. Около Ктотахьи он соединился с силами старшего из оставшихся в живых сыновей Баязида принца Ахмеда, но нагнал восставших только после форсированного марша через Малую Азию в Сивас, где оба, и Шахкулу и Хадым Али, были убиты в сражении. Многие из кызылбашей бежали на восток, в Иран; те, кто попал в руки османов, были высланы в Медон и Корон на Пелопоннесе, захваченные Баязидом в 1500 году в ходе войны с Венецией.

Восстание Шахкулу серьезно отразилось на балансе сил между сыновьями Баязида в их стремлении занять его трон. У пожилого султана (на тот момент ему было около 60 лет) было также множество внуков, еще более осложнявших борьбу за престолонаследие. Логика системы принцев-правителей была в том, что она удаляла принцев от Стамбула, делая для них более затруднительным бросить вызов правящему султану; в то же время назначениями можно было манипулировать таким образом, чтобы тот, кого султан видел своим преемником, был к Стамбулу ближе всех и после его смерти имел бы лучшие шансы прибыть в столицу раньше своих соперников, чтобы захватить трон. Прежде чем покинуть Трабзон в 1510 году, Селим попытался закрепить за своим сыном Сулейманом губернаторство провинции Болу, расположенной менее чем в 200 километрах к востоку от Стамбула, но ему помешал принц Ахмед при поддержке Баязида, который благоволил к Ахмеду. Назначение Селима в Сарухан привело его ближе к столице, чем был Ахмед, который сменил отца на посту принца-правителя в Амасье, и все же Сарухан был недостаточно близок для Селима, и, прежде чем его назначили в эту провинцию, он потребовал губернаторство в провинции Румелия, требование это было также отклонено на том основании, что оно было незаконным[14].

У Селима не было намерения отправиться в Сарухан. Покинув провинцию Сулеймана Кафу в марте 1511 года, он отправился в поход через Румелию во главе армии. К июню он добрался до Эдирне, где двор Баязида пребывал со времени сильного землетрясения 10 сентября 1509 года, названного в источниках того времени «Малым Судным днем», которое опустошило Стамбул и окрестные территории. Чтобы избежать кровавого противоборства с сыном, Баязид проигнорировал свое прежнее постановление в отношении законности губернаторства за пределами малоазийских провинций и передал Селиму губернаторство в пограничной провинции Семендре (с центром в Смедерево) на Дунае. И самое важное, он пообещал Селиму, что не отречется от престола в пользу принца Ахмеда.

После смерти в бою против Шахкулу своего основного сторонника великого визиря Хадыма Али-паши принц Ахмед осознал, что его позиции в значительной степени ослаблены. Принц Селим, тем не менее сомневаясь в честности отца и не решаясь поверить, что Ахмеда так просто отодвинут в сторону, повернул свою армию на Стамбул и в начале августа вызвал своего отца на бой во Фракии, около Чорлу, между Эдирне и Стамбулом. Когда Баязид приказал своим силам открыть огонь, Селим бежал обратно в Румелию и отплыл на корабле к побережью Черного моря в Килию, расположенную в устье Дуная. Отец приказал ему вернуться в Кафу. Баязид снова поселился в Стамбуле.

Все это время принц Ахмед был занят подавлением восстания Шахкулу, после чего он перебрался из области Сиваса в Афьон в западно-центральной части Малой Азии; услышав о сражении Баязида с Селимом, он отправился маршем к Стамбулу, утверждая, что хочет выразить отцу соболезнование. Собрав силы, включающие контингент племен из провинции Караман, тех самых людей, которые были так восприимчивы к пропаганде шаха Исмаила и теперь надеялись снова извлечь выгоду из междоусобной борьбы, Ахмед написал великому визиру Кодже («Великому») Мустафа-паше письмо с просьбой подготовиться к его прибытию. Вопреки всем его ожиданиям, когда он подошел к Стамбулу 21 сентября 1511 года, его встретило восстание янычар и вынудило остаться в Ускюдаре, на азиатском берегу Босфора, без возможности переехать через пролив в столицу, где он на самом деле собирался провозгласить себя султаном. Великий визирь, который был доверенным послом Баязида к папе на переговорах об условиях заключения Джема в Риме, был убит. Теперь линия фронта была определена: янычары поддерживали Селима, а сторонники шаха Исмаила – Ахмеда.

Ахмед отступил в Малую Азию, намереваясь усилить свою поддержку и взять столицу штурмом. Его планы захватить султанат провалились, он открыто выступил против власти отца, совершив назначения на провинциальные должности от своего имени. Повторное требование посадить его правителем в Карамане – теперь находившимся под властью внука Баязида принца Мехмеда, который унаследовал своему недавно умершему отцу, принцу Шехин-шаху, – было отвергнуто, и он успешно осадил резиденцию принца-правителя Конью. Янычары снова послужили орудием, чтобы расстроить планы Ахмеда, поскольку когда новости о его победе достигли Стамбула, они опять восстали, требуя, чтобы Селим предъявил свои требования на трон султана, и выдвинули ультиматум государственному совету. Их шумная поддержка Селима вынудила Баязида действовать, и, повинуясь обстоятельствам, он назначил Селима главнокомандующим армии. Селим снова выступил из Кафы и направился маршем на Стамбул.

При Ахмеде в Конье и Селиме в Кафе принц Коркуд в свою очередь решил, что может получить трон, добравшись до Стамбула первым. Он оставил Манису и приехал тайно, приплыв в город на корабле, просил Баязида простить ему прошлое неповиновение и стал дожидаться приезда Селима. Коркуд надеялся купить поддержку янычар, раздавая им золото; они приняли золото, но когда Селим прибыл в Стамбул в апреле 1512 года, они поддержали свержение отца в его пользу. Впервые янычары послужили инструментом для насильственного отстранения правящего султана от власти; но этот случай был отнюдь не последним: каким бы ни было осуществление османского престолонаследия в теории, именно янычары возводили на престол и свергали с престола султанов.

Султан Мехмед II существенно повысил статус янычар, а Селим, который не мог принять попустительского отношения к государству шаха Исмаила и приверженцам кызылбашей, был продолжателем этой традиции; большая часть его войска была османами по образованию, а не по рождению, и нуждалась в решительном султане для выполнения миссии, для которой они были призваны. Ахмед, наоборот, притягивал тех, кто был лишен прежнего своего существования и не видел для себя места в новом османском государстве. Брат Баязида Джем привлекал примерно эту же группу.

Султан Баязид пережил покушение на убийство во время похода в Албанию в 1492 году, когда дервиш анархической секты Календери неожиданно набросился на него – нападение, ускорившее изгнание Календери из Румелии. Тем не менее он не смог пережить свержения с престола и через месяц умер естественной смертью по дороге в изгнание, на свою родину Дидимотихон во Фракии.

В Конье принц Ахмед отреагировал на свержение Селимом отца с престола, провозгласив себя законным султаном. Он послал своего второго сына Алаеддина в Бурсу с армией, которая вошла в город в середине июня 1512 года, разграбив его и вынудив население бежать. Новости о том, что Селим планирует пересечь Мраморное море из Стамбула, вынудили Алаеддина удалиться к отцу, который к тому времени вернулся в Афьон. Ахмед мобилизовал все доступные силы, вызвав в Малой Азии суматоху; оставив своего сына Сулеймана регентом в Стамбуле, Селим пошел в Малую Азию. Ахмед меньше всего хотел встретиться с братом в открытом бою и ретировался из Афьона в Анкару, а оттуда в направлении своей бывшей резиденции в Амасье, но там обнаружил, что город обороняется от него. Когда он пересекал Малую Азию, то позади оставлял разрушения и беспорядок и был заклеймен Селимом как мятежник.

Затем Ахмед направился на юг, за каждым его шагом следили шпионы Селима, которые также докладывали о намерениях его сторонников. Полагая, что для него искать убежище вне Османской империи означало бы обесчестить династию, Ахмед попросил у Селима какую-нибудь территорию в Малой Азии. Но Селим не собирался отдавать часть своих владений и предположил, что Ахмед будет искать убежище в каком-нибудь мусульманском государстве. Сторонники Ахмеда побуждали его укрыться у шаха Исмаила, давшего приют старшему сыну Ахмеда Мураду с тех пор, как Селим стал султаном, или в Дулкадире, или Египте. Новый султан мамлюков Ансав Аль Гаври не желал помогать, и Ахмед укрылся на зиму в Дулкадире; Селим на время поселился в Бурсе.

Несмотря на кажущееся разрешение проблем, сопутствовавших наследованию Селима Баязиду, между братьями не было доверия. Ахмед опасался, что Селим вернется, чтобы напасть на него весной, а Селим узнал, что Ахмед вел переговоры с шахом Исмаилом. Ахмед снова повернул свою армию против Амасьи; на этот раз город сдался ему, и в первые дни 1513 года он оставил там регентом своего четвертого сына. Он получил несколько писем, побуждавших его верить, что султанат все еще мог бы принадлежать ему, и, возможно, убедил себя, но это была ловушка, расставленная для него Селимом. Решив идти в Бурсу, Ахмед продвигался по северной Малой Азии, по пути сталкиваясь с сопротивлением.

После смерти Баязида Селим какое-то время потакал Коркуду. Его брату было позволено вернуться в Манису, откуда он посылал бесконечные просьбы назначить его на остров Лесбос, которые Селим отклонил. Коркуд изменил свои просьбы на земли Теке или Аланьи, что было также отклонено; Селим опасался, что из этих мест на южном побережье Малой Азии он сможет, как дядя Джем, бежать в Египет и стать знаменем европейского крестового похода. В начале 1513 года Селим отправился на юг под предлогом охотничьей экспедиции и атаковал Манису. Коркуд бежал из города и был позднее найден прячущимся в пещере. Его отправили в Бурсу и 13 марта задушили; ему было сорок с небольшим лет.

4 апреля 1523 года Селим выступил с армией из Бурсы и через 11 дней под Енишехиром вступил в бой с Ахмедом. После падения с лошади Ахмед был схвачен и задушен. Амасья была вскоре отнята у его сына Османа, разделившего участь своих двоюродных братьев, оставшихся сыновей Коркуда и Ахмеда и покойных братьев Селима Махмуда, Алемшаха и Сенишаха, казненных немногим ранее. Могилы этого множества внуков Баязида можно все еще увидеть в Бурсе и Амасье.

Обезопасив трон, султан Селим I смог найти свое решение проблемы кызылбаши, которые отчасти спровоцировали узурпацию им трона. В течение последних лет правления Баязида открытый вызов Селима власти отца побудил некоторых других членов османской династии примкнуть к кызылбашам – его брат Шехиншах, видимо, был готов присоединиться к восставшим во имя Шахкулу, но умер прежде, чем его симпатии обратились в действия. Сын принца Ахмеда Мурад сочувствовал кызылбашам до такой степени, что с лета 1511 года, когда его отец был назначен возглавить поход против Шахкулу и Мурад вместо него стал правителем Амасьи, он стал носить их красный головной убор. Даже когда войска Шахкулу разоряли обширные области западной Малой Азии, сторонники кызылбашей вели пропаганду на севере центральной части Малой Азии; разумеется, мятеж распространился и там.

Годами Сефевиды и их сторонники пытались свергнуть османское политическое господство в Малой Азии; избавившись от тех, кто соперничал с ним за власть внутри собственной семьи, султан Селим готовился бросить вызов самому шаху Исмаилу. Он сосредоточенно готовился к тому, что очевидно стало бы тяжелой кампанией: расстояние, которое должна была преодолеть армия, было огромно, местность негостеприимна, а кызылбаши враждебны. Весной 1514 года он переправился через Босфор, чтобы начать долгое путешествие на восток.

Как султан Мехмед II накануне осады Константинополя, Селим I продлил сроки действия соглашений с европейскими государствами – Венецией и Польшей, а также с мамлюками, в надежде таким образом избежать любого риска войны на два фронта. Соглашение с Венгрией оказалось более сложным, хотя обе стороны осознавали, что оно будет выгодно им обеим. Венгерского посла взяли в заложники и со всей свитой возили в походы Селима в Иран, а позднее в Сирию и Египет, с целью продемонстрировать неимоверное могущество султана.

По исламским законам единственное допустимое оправдание войны мусульман против мусульман – религиозное: «укрепить священный закон или пресечь его нарушения»; поэтому османский поход нуждался в официальном разрешении, выраженном в виде мнения религиозных авторитетов, что будущий враг отклонился с пути истинного ислама. Когда малоазийские эмираты подчинились власти османов в результате территориальных разногласий, летописцы старались обеспечить завоевателей необходимым согласием. Борьба с Сефевидами со всей очевидностью обещала быть тяжелой, но без доктринальной санкции незаконной. Соответственно вражда османов была замаскирована религиозной риторикой, их претензии на статус хранителей «истинной веры», в отличие от сбившихся с пути Сефевидов, надлежащим образом акцентировались. По мере того как усиливалась пропагандистская война против Сефевидов, был задействован новый лексикон для описания сторонников Исмаила:

…согласно предписаниям священного закона…мы выражаем мнение, согласно которому [кызылбаши, чей вождь Исмаил из Ардебиля] – неверующие и еретики. Всякий, кто сочувствует им и принимает их ложную веру или помогает им, также является неверующим и еретиком. Это необходимость и святая обязанность, чтобы они были уничтожены, а их общины разогнаны.

Ученый и историк Кемальпашазаде (который во время последующего правления султана Сулеймана I занимал высший в османской религиозной иерархии пост шейхулислама) сформулировал проблему еще более убедительно: по его мнению, война против кызылбашей считалась «священной войной», достоинство которой было равно войне с немусульманскими врагами ислама. Открытое порицание Сефевидов в османских источниках удивительно контрастирует с уважительным тоном, в котором сефевидские историки отзываются об османах, считая их бастионом ислама перед лицом европейского безбожия. Османы должны были проклинать Сефевидов в самых резких выражениях, какие позволяла их религия, с тем чтобы оправдать жестокость своих репрессивных мер.

Султан Селим выполнял свой религиозный долг с ожесточенным рвением. Заручившись юридическим заключением, позволяющим ему отправиться на войну против шаха Исмаила, он написал письмо, где обвинял врага в отступлении от веры:

…вы подчинили честную общину Мухаммеда… своей заблудшей воле [и] подорвали твердые устои веры; вы развернули знамя притеснений во имя агрессии [и] больше не следуете заповедям и запретам Святого закона; вы подстрекали свою гнусную шиитскую секту к неосвященным сексуальным совокуплениям и пролитию невинной крови.

Чтобы ослабить агрессию на пути в Иран, Селим отправил чиновников в провинцию Рум на севере центральной части Малой Азии для поименной регистрации живших там кызылбашей. Многие тысячи из 40 000 зарегистрированных были вырезаны и тысячи были арестованы; в силу этого в тылу похода не было никаких волнений, равно как и в последующие пять лет, или около того. Селим также закрыл свои границы с государством Сефевидов, запретив проезд купцов в обоих направлениях – это была торговая война, направленная на то, чтобы разрушить экономику Сефевидов, прекратив экспорт шелка на Запад, а также не допустив ввоза оружия, металла и специй, поступавших в Иран с запада. В качестве предвестника этих радикальных мер Селим изгнал иранских купцов из Бурсы, когда зимовал там в 1512–1513 году.

Преимуществом Селима было также присутствие на восточных границах шаха Исмаила Узбекского государства (Озбеков), претендовавшего на остатки территорий Аккоюнлу и Тимуридов, доставшиеся Сефевидам. В 1510 году Исмаил прогнал узбеков обратно за реку Оксу, но в 1512 году они снова вторглись в северо-восточную провинцию Хорасан и победили армию Сефевидов. Летом 1514 года Селим вступил на территорию Исмаила с запада. Несмотря на заблаговременное предупреждение о намерениях Селима, Исмаил мало что мог сделать для подготовки к сражению, единственная тактика, которую он мог избрать, была тактика выжженной земли на пути движения османской армии.

Суровые условия путешествия через Малую Азию армии Селима, чтобы вступить в бой с шахом Исмаилом, истощили его войска, продовольствия поступало мало, и неспособность догнать Исмаила спровоцировала недовольство. Несмотря на правовое решение, оправдывающее кампанию, в рядах османов поднялся ропот, что неправильно сражаться с братьями мусульманами. Янычары, которые никогда не пытались скрыть свое недовольство, были готовы к немедленному мятежу и расстреляли шатер султана, когда стояли лагерем к северу от озера Ван. Вскоре Селим узнал, что силы шаха Исмаила сосредоточены в Чалдыране (Чалдыранской долине), расположенном к северо-востоку от озера; перспектива близкого сражения успокоила янычар. В битве, произошедшей 23 августа 1514 года, Исмаил выставил 80 000 конных лучников, многие из которых были набраны из племен, покорить которые и было целью Селима, включая Дулкадир и Караман. Силы Селима насчитывали около 100 000 воинов, 12 000 из которых были вооруженные мушкетами янычары. У Исмаила не было не только мушкетов, но и пушек, которых у османов было 500, соединенных цепью, чтобы помешать наступлению Сефевидов. Обе стороны понесли в битве большие потери, особенно среди верховного командования. Одна из жен Исмаила была захвачена и отдана османскому государственному чиновнику, в то время как сам Исмаил бежал с поля боя сначала в Тебриз, а затем на юго-восток. Селим преследовал его до самого Тебриза, куда прибыл 6 сентября, и разграбил город. Было не по времени холодно; возможно, Селим планировал остаться в регионе с намерением сразиться будущей весной, но османские войска, включая всадников из провинций, отказались зимовать на востоке, и он был вынужден повернуть назад к Амасье.

Чтобы успокоить ропот недовольных в армии, нужны были козлы отпущения. Ими стали великий визирь Херсекзаде Ахмед-паша, сделавший длительную карьеру на османской правительственной службе, с тех пор как его привезла с его родины Боснии армия Мехмеда II в 1474 году. Он был смещен, и его место занял второй визирь Дукакинзаде («Сын лука») Ахмед-паша – его отец был албанским дворянином, – который вскоре был казнен за участие в бунте янычар в Амасье, вспыхнувшем в начале 1515 году с целью не допустить еще один поход на восток; Дукакинзаде также подозревался в переписке с Алаюддевле, правителем Дулкадира. Алаюддевле отказался присоединиться к османам в войне против Исмаила, и войско Дулкадира сражалось под Чалдыраном с шахом Сефевидов, посылавшем кызылбашей на помощь Алаюддевле в нападениях на османской границе, чтобы отрезать подвоз продовольствия Селиму. Селим решил положить конец существованию Дулкадира. На этот раз мамлюки не могли помочь Алаюддевле. Дулкадир потерпел поражение от армии Селима в июне 1515 года, и дорога на Сирию и Египет открылась для османов.

На волне чалдыранского похода убежище кызылбашей Кемах (Камакх) на Евфрате к юго-западу от Эрзинджана попало в руки османов, как и стратегический город Диярбакыр на реке Тигр. Привеченные на сторону Селима авторитетом победы в Чалдыране вожди курдских племен региона выгнали офицеров и чиновников Исмаила с гор юго-восточной части Малой Азии, и, когда окрепла власть Селима над пограничными территориями, сфера османского влияния простиралась на востоке до границы Эрзинджан – Диярбакыр и на север современного Ирака. Одновременное распространение политики «закрытых границ» практически отрезало Тебриз от округа кызылбашей, и центр тяготения земель Сефевидов волей обстоятельств сместился к востоку, к неудобству огузо-турк-менских сторонников Исмаила.

Но Селим не мог позволить себе почивать на лаврах. Возникли новые проблемы, касающиеся верности его собственных войск. Военачальник из Амасьи написал письмо с жалобой на то, что из-за плохих экономических условий в области земельные наделы, выделенные всадникам провинции Рум для их содержания, настолько обеднели, что существует угроза того, что они не смогут принять участие в походе. До установления османского контроля над другими государствами Малой Азии кавалеристам было разрешено посылать вместо себя заместителя, который бы сражался вместо него, теперь же османские законы требовали личного участия. Более того, право на землю, которое прежде передавалось по наследству, теперь даровалось по воле султана. Эти перемены, писал военачальник, были причиной серьезного недовольства.

Три последовательных царствования не смогли принести стабильность в жизнь всадников из провинций, которые были таким важным компонентом армии в битве и сельского общества в мирное время. Ученые не пришли к единому выводу о том, как далеко султан Мехмед II зашел в выполнении политики перераспределения земельных наделов местных малоазийских родов в пользу нового поколения всадников, рожденных в христианских семьях, но кажется, что эта тенденция началась в его правление. Баязид II изменил действия своего отца на прямо противоположные, вернув земли прежним владельцам и в результате этого вызвав вражду тех, к кому благоволил Мехмед. Селим продолжил политику деда по подрыву локальных связей, сделав султана основным источником щедрости. Например, в провинции Караман он пожаловал всадников, привезенных из Румелии для того, чтобы разрушить старый порядок династийных и племенных связей, поскольку они оказались более сильным средоточием преданности, чем новый имперский порядок, который он намеревался установить. Льготы, которые были предоставлены крестьянству, такие как сохранение в провинции Рум законов, восходящих ко времени Аккоюнлу, не распространялись на местную провинциальную кавалерию, реформы Селима лишь усилили неопределенность.

После поражения при Чалдыране Исмаил полагал, что Селим вернется весной для продолжения кампании, и его беспокойство усиливалось из-за продолжавшихся нападений узбеков на востоке. Селим отказался принять предложение мира от Исмаила, арестовав и заключив в тюрьму несколько послов Сефевидов (включая высшее духовное лицо в Азербайджане), которые приезжали к его двору в качестве просителей. Исмаил стал искать союзников среди христианских государств, но никто не хотел слышать его призывы. У Венеции были теплые отношения с Исмаилом с начала века, но венецианцы продлили свое соглашение с османами в 1513 году и отказались предоставить помощь. Сын Джема Мурад продолжал жить на острове Родос после непродолжительного пребывания там его отца в 1482 году, но никогда не выдвигал себя в качестве претендента на османский трон; словно для того, чтобы особо это подчеркнуть, он принял католицизм. И все же Исмаил требовал от рыцарей его выдачи. В 1510 и 1513 годах Исмаил не сумел заинтересовать Афонсо де Албукерка, вице-короля Индий и творца португальской экспансии в Индийском океане, нападением на их общего врага – мамлюков; он снова обратился к португальцам после Чалдырана, и Албукерк прислал две маленькие пушки и шесть аркебуз – едва ли даже символический жест. Обращения к Венгрии, Испании и папе были отвергнуты.

У османов было множество причин для того, чтобы попытаться завоевать Сирию и Египет, и стало ясно, что пришло время действовать. До Чалдырана мамлюкский султан Кансух аль-Гаури, желая оставить за собой право выбора, отказался участвовать в союзе с Селимом против Исмаила; после Чалдырана в 1515 году он не согласился заключить договор с Исмаилом против османов. До Чалдырана отношение Селима к мамлюкам было примиренческим; после Чалдырана аннексия османами Дулкадира оставила мамлюков незащищенными перед прямым нападением, и султан мог отважиться на открытую агрессию. Он оскорбил мамлюков, назначив племянника и соперника Алаюддевле Али-бея правителем новой провинции Дулкадир, и отправил голову Алаюддевле в Каир.

Дипломатия между великими державами Среднего востока была сложным делом. Шпионы и агенты османов, мамлюков и Сефевидов были в равной степени задействованы в бесконечной игре по распространению пропаганды и дезинформации. В 1516 году армия Селима снова выступила на восток из Стамбула, проведя зиму в подготовке к тому, что со всей очевидностью замышлялось как большая кампания. Кансух аль-Гаури полагал, как и сам Исмаил, что наступление будет направлено против последнего. Современные исследователи разошлись во мнениях, действительно ли Селим намеревался выступить в поход против Исмаила в 1516 году и лишь изменил направление, когда уже сильно продвинулся. Кампания Селима 1514 года была трудной, а его войско мятежно, кроме того Исмаил был совершенно унижен поражением при Чалдыране и не мог более поддерживать свои претензии на старшинство в исламском мире.

Софистика османов достигла апогея в письме от Хайр Бака, мамлюкского чиновника в Алеппо, который послал новости Кансуху аль-Гаури в апреле 1516 года, вероломно утверждая, что Исмаил, вторгнувшись на османскую территорию во главе большой армии, изгнал недавно установленный гарнизон Диярбакыра, расположенный вблизи границы с мамлюками. Это побудило Кансуха аль-Гау-ри выступить в Алеппо, чтобы самому увидеть, что там происходит – передвижение, которое Селим лицемерно расценил как провокацию. Но мамлюки, будучи мусульманами суннитами и хранителями святынь в Мекке и Медине, едва ли могли быть названы еретиками, даже в интересах османской политики, так что кампанию против них было труднее оправдать, чем походы против Сефевидов и их сторонников кызылбашей. Хотя очевидность интриг Кансуха аль-Гаури и Исмаила была доказана, османские религиозные круги согласились поддержать кампанию против мамлюков на том основании, что «кто помогает еретикам, тот сам еретик» и что сражение против них можно считать священной войной. Селим не собирался позволить слабости повода отклонить его от цели; османские летописцы, возможно потому, что они сознавали, насколько ситуация спорна с канонической точки зрения, взяли на себя труд подчеркнуть, что поход был направлен против «еретиков» Сефевидов, а не против суннитов-мамлюков.

Вооружившись религиозным заключением, которого он добивался, Селим выступил на юг из Малатьи в Сирию, и османская и мамлюкская армии встретились к северу от Алеппо на Дабикском поле (Мардж-Дабик) 24 августа 1516 года. За несколько часов битва была закончена. Хотя мамлюкская армия была, вероятно, такой же многочисленной, как и армия Селима, они только-только начали пользоваться порохом и имели мало огнестрельного оружия для встречи с османскими пушками и мушкетами. Паника началась в войсках, когда Кансух аль-Гаури бежал с поля боя, его бегство означало конец более чем 250-летнего господства мамлюков в Сирии. Переход на сторону османов мамлюкских сил под командованием Хайр Бака, теперь правителя Алеппо, был еще одним определяющим фактором в этой решающей битве: коварство османов снова очевидно, поскольку оказалось, что Хайр Бак некоторое время был агентом султана. Кансух аль-Гаури не уцелел, но обстоятельства его смерти неясны.

Жители Алеппо не питали любви к мамлюкам и обрадовались известию о наступлении османов; армия Селима не встретила сопротивления по мере продвижения на юг к Дамаску, который сдался. В первую пятницу священного месяца рамадан был устроен молебен во имя султана Селима в самой большой городской мечети Омейядов, построенной в начале VIII века. Таким образом новый османский правитель Сирии объявил миру о своей победе. Селим и его советники поначалу сомневались, должна ли армия направиться далее в Каир: подходящее для наступлений время подходило к концу, а столица мамлюков была расположена далеко через пустыню. Тем не менее было очевидно, что завоевания, сделанные в Сирии, не будут в безопасности, если Египет останется в руках мамлюков, и поэтому Селим принял совет тех, кто стремился продолжить исключительно успешную кампанию. В Каире среди знати были разногласия по поводу того, прислушаться ли к призыву Селима сдаться. Туман-бей, новый султан мамлюков, был за то, чтобы прийти к соглашению с Селимом, но в споре победила партия войны; в битве к югу от Газы армия мамлюков под командованием смещенного мамлюкского правителя Дамаска Джанбарди аль-Газали была подавлена огнем и тактикой. По пути на юг султан Селим посетил священные места мусульман в Иерусалиме, городе, который, будучи также священным для христиан и евреев, является третьей из самых почитаемых святынь в исламе – согласно некоторым традициям, место, где пророк Мухаммед взошел на небо. Через неделю после выхода из Дамаска, 23 августа 1517 года османская армия победила мамлюков при Райданийе неподалеку от Каира. Как и Сефевиды в Чалдыране, мамлюки полагались на мобильных конных лучников, которые не могли противостоять артиллерии и мушкетам османов. Селим вошел в Каир двумя днями позже, чтобы столкнуться с ожесточенным сопротивлением, которое его войска смогли преодолеть лишь с большими потерями с обеих сторон. Мамлюкские военачальники бежали на другой берег Нила и оставались на свободе около двух месяцев. Туман-бей был схвачен и приведен к Селиму 31 марта; он был убит, а его тело повешено на воротах города для всеобщего обозрения. Только тогда османский султан смог считать Каир своим, а империю мамлюков уничтоженной.

Завоевание Селимом мамлюкских владений сместило центр тяжести османской империи к востоку, культурно и географически. Теперь он был правителем арабских земель, на которых зародился ислам, и впервые в своей истории население империи оказалось преимущественно мусульманским. Селим, со всей очевидностью, не был самым успешным исламским правителем своего времени. Он завоевал трон в борьбе с ересью кызылбашей и, в связи с этим, усилил идентификацию османов в политическом и идеологическом смыслах с помощью религиозной ортодоксальности. Победа над мамлюками сделала его хранителем священных мест Мекки и Медины и гарантом паломнических маршрутов, по которым правоверные мусульмане путешествовали в места, связанные с жизнью пророка Мухаммеда в течение более восьми столетий. Обладание этими местами, священными для исламской традиции, могло придать османской династии еще больше легитимности. Неожиданное преобладание мусульман в переделах империи окончательно склонило османов к более полному принятию традиционных исламских обычаев арабских земель. Как было недавно отмечено: «вопрос о том, кто кого завоевал, является спорным».

До разграбления монголами в 1258 году и убийства калифа аль-Мустаина из династии Аббасидов, правившей в течение пяти веков, Багдад был центром исламского халифата. В 1260 году мамлюкский генерал Байбарс привез наследника Аббасидов в Каир, но с тех пор халифат уже давно утратил свой религиозный авторитет, которым обладал в те дни, когда исламские правители должны были обращаться к халифу за узакониванием своего правления. Каирские халифы утратили могущество и сохранили лишь крупицу своего былого влияния. Мамлюки использовали их как часть церемониала престолонаследия, а их титулы были присвоены исламскими правителями в качестве инструмента по установлению собственной легитимности. Титул халифа, например, использовался периодически османскими султанами со времен Мурада II, но скорее в риторическом смысле, чем как открытое политико-правовое притязание верховной власти над мусульманским сообществом. Селим, безусловно, не выдвигал никаких претензий на использование того, что осталось от священной власти этого поста; последний халиф аль-Мутаваккил был сослан в Стамбул, где оставался до правления сына Селима Сулеймана. С течением времени проблема халифата стала занимать османских интеллектуалов, но истории о том, что состоялась официальная передача этого поста Селиму, когда он завоевал Каир, не были в ходу до XVIII века, когда было необходимо противостоять попыткам русских защитить османских христиан с помощью претензий на духовную власть османов над российскими мусульманами.

После завоевания Селимом Египта и Сирии стало проще осуществлять торговую блокаду Ирана. Несмотря на запрет Селима, купеческие караваны обходили ее, приходя из Ирана на территорию мамлюков и оттуда отправляя товары на Запад морем. После завоевания торговые пути мамлюков, как сухопутные, так и морские, попали под непосредственный контроль османов. Но это был сомнительный повод для радости, на самом деле экономики и Сефевидов и османов страдали от блокады: шелк, который везли по торговым путям, был двигателем иранской экономики, а Бурса – основной рынок сбыта товара находился в Османской империи. Нехватка также остро ощущалась в Италии, конечном рынке, где шелк был в большой цене и где доходы от торговли были жизненно важны для экономик городов-государств. Депортация была еще одним орудием, которое Селим использовал в торговой войне с Сефевидами. Иранская община в недавно ставшем османским городе Алеппо, торговом центре, на рынках которого продавался шелк из Ирана, особенно венецианским купцам, по подозрениям в поддержании контактов с шахом Исмаилом была переселена в Стамбул в 1518 году, как до этого иранская община Бурсы.

Завоевание земель мамлюков сулило престиж и геополитические преимущества, а также открывало новые перспективы османской экспансии. Теперь у Селима был маршрут к Красному морю, и начался новый период соперничества с португальцами в Индийском океане. В период своего расцвета в XIV и XV веках государство мамлюков было таким же величественным, как и османское, благодаря доходам от контроля за торговлей специями с Востока и налогам, взимаемым с местного риса, сахара и хлопка; все эти сокровища теперь наполняли денежные сундуки османского султана. Ошеломительное поражение шаха Исмаила при Чалдыране в 1514 году нейтрализовало племена на юго-восточном фланге османов, и многие из них подчинились власти османов, заново перекроив политическую карту региона. После поражения своего сторонника кызылбаши были на некоторое время усмирены, но их полное подавление продолжало оставаться важной заботой османской внутренней политики в течение XVI века.

Селим отбыл из Каира в сентябре 1517 года и неспешно направился на север. Когда посланник шаха Исмаила прибыл в Дамаск с богатыми дарами, выражавшими надежду его господина на мир, он был казнен. В мае 1518 года армия Селима шла к Евфрату, по-видимому направляясь к Ирану, но затем без предупреждения повернула на запад и вернулась в Стамбул. Соображения для смены курса неизвестны, но на это решение, возможно, повлияли недовольство войск перспективой еще одной кампании против Ирана или сомнения в том, что приготовлений достаточно для того, чтобы осуществить подобную операцию.

Наблюдатели гадали, что́ Селим предпримет в следующую очередь. После аннексии земель мамлюков его соседи на западе опасались, что теперь он развернет свое наступление против них. В то же время, завоевание Сирии дало им повод самим перейти к активным действиям, святыни христианского мира в Вифлееме и Иерусалиме попали в руки османов. Хотя христианские священные места находились в руках мусульман с VII века, не считая перерыва между 1099 и 1244 годами, когда ими владели крестоносцы, османы были гораздо более опасны для Запада, чем мамлюки, и их обладание святынями подхлестнуло усилия папы Льва X по организации крестового похода. Он поручил своим кардиналам подготовить отчеты, и они ответили в ноябре 1517 года, что альтернативы крестовому походу нет, когда целью врага является уничтожение христианства. Король Франции Франциск I и император Священной Римской империи Максимилиан I высказали свои точки зрения: Максимилиан полагал, что необходим пятилетний мир во всей Европе, прежде чем можно будет говорить о крестовом походе. В 1518 году в соответствии с этим папа провозгласил, что принцы христианского мира должны отказаться от распрей, которые так часто в прошлом не позволяли им действовать сообща против османов.

Шквал дипломатической активности последовал тогда, когда папа стал добиваться ратификации проекта, но ему пришлось снова разочароваться из-за полного равнодушия сторон, чье участие было необходимо для успеха. Венеция не могла позволить себе действовать, поскольку обновила мирное соглашение с османами в 1513 году и не дала Исмаилу уговорить себя после поражения при Чалдыране, в 1517 году Республика получила от османов право продолжать удерживать Кипр в качестве колонии, выплачивающей дань, как это было при мамлюках. Набеги и контрвылазки в течение многих лет продолжались с небольшой интенсивностью на протяженной османско-венгерской границе, но в 1513 году король Венгрии заключил с османами мирный договор. Соглашение между Османской империей и Польшей было возобновлено в 1519 году. Но возможно, самым большим препятствием для планируемого крестового похода были разногласия между королем Франции Франциском I и императором Карлом V по поводу главенства в Европе.

Османы учились, как использовать соперничество между христианскими государствами, и план крестового похода провалился.

В 1519 году масштабы активности в имперском арсенале позволяли предположить, что следующей вероятной целью османов будет Родос: после завоевания Египта нападение на этот христианский аванпост, расположенный на морском пути из Стамбула к новым провинциям Селима было лишь вопросом времени. Но шах Исмаил представлял большую угрозу – хотя он лишился своего прежнего могущества, ему все еще хватало сил побеспокоить Селима, и в первые месяцы 1520 года он благословил восстание кызылбашей, которое стало известно как восстание Шах-вели, по имени лидера кызылбаши из-под Сиваса, где в 1511 году Шахкулу нашел свой конец в битве. За несколько лет до этого отец Шах-вели шейх Джелаль привлек на свою сторону тысячи человек, провозгласив себя мессией, серьезно угрожая порядку в северо-центральной Малой Азии, а в 1516 и 1518 годах сам Шах-вели обошел османскую блокаду, чтобы отправиться в Иран и обратно. Османский правитель Сиваса написал в Стамбул о масштабах грабежей кызылбашей в Малой Азии, где сочувствующие им включали членов династии Дулкадир, противостоявших вассалу Селима Али-бею. Султан мобилизовал армию против возобновившейся опасности, и за этим последовало два больших сражения в центральной и северо-центральной Малой Азии. Али-бей казнил Шах-вели и публично расчленил его тело в назидание его сторонникам и в качестве предупреждения тем из своих людей, кто симпатизировал кызылбаши[15]. После восстания командующему османской армией было приказано провести лето в Малой Азии со своими людьми, в подготовке к новому походу.

В обращении со своими собственными министрами Селим в полной мере использовал абсолютную власть над жизнью и смертью «слуг султана». Его отец сменил на посту верховного визиря семь человек за 29 лет своего правления; из шести человек, занимавших пост великого визиря в течение 8 лет правления Селима, он повелел казнить трех. Последующим поколениям Селим известен как «Явуз», т. е. «Грозный»: он пришел к власти с помощью насилия, и насилие отмечало все его правление. Он умер по пути из Эдирне в Стамбул в ночь с 21 на 22 сентября 1520 года, оставив только одного сына, Сулеймана, который взошел на трон без борьбы. Перед смертью он приказал главным духовным лицам страны продлить срок действия заключения, санкционирующего войну против Исмаила.

Завоевание Константинополя принесло Мехмеду II власть, которая соответствовала обладанию имперским городом, веками притягивавшим к себе османов в их самоуверенных притязаниях на роль наследников и продолжателей славных светских традиций Византии. После победы над государством мамлюков и овладением священными местами ислама султан Селим сделал османов преемниками в равной степени славной духовной традиции. Светская и духовная традиции вместе будут поддерживать легитимность и авторитет его последователей.