Читать книгу Скажи машине «спокойной ночи» - Кэти Уильямс - Страница 4

Еще до встречи с этим парнем, Томасом Игниссом, новым техническим менеджером удовлетворения из офиса Apricity в Санта-Кларе, Картер слышал о нем множество историй. Должность его была выше и чуть лучше, чем у самого Картера – управляющего менеджера из офиса в Сан-Франциско. Санта-Клара – вот где это произошло, там, в Силиконовой долине, во время научных исследований. Картер узнал об открытии этой вакансии только после того, как ее уже заняли. Этот выскочка Игнисс! Люди Скрулла, должно быть, набросились на парня, как на новобранца из тайного общества. Картер представил себе клубы сигарного дыма и прикосновение величественного пальца к своему плечу, что как бы говорило: «Да, ты». Но к плечу Картера никто не прикасался, а в воздухе, к его вящему разочарованию, совсем не было дыма. В голове Картера мелькнула мысль, что он должен бы завидовать Игниссу, но поскольку повышение было потеряно еще до того, как он его возжелал, зависть оказалась небольшой – не удар под дых, а скорее прыщ на мочке уха.

Вскоре после прибытия Игнисса тайное стало явным. У Томаса Игнисса не было того сверлящего взгляда, как у большинства менеджеров с восточного побережья, и «выковали» его на Среднем Западе, в сердце страны, что подтверждалось его ярким среднезападным акцентом. Люди Томаса (не «семья» или «родственники», а люди) три поколения работали с домашним скотом. Сам Томас собирал сено во время учебы в колледже. (Картер поискал информацию об этом сенокосе, чтобы посмотреть, на что это похоже, и нашел фотографии склонившихся и разгибающихся людей, на широкие плечи которых падали лучи солнца.) Даже со своим рабочим происхождением Томас Игнисс не был деревенщиной. Его кадык покоился на идеальном четверном узле жаккардового шелкового галстука. Говорили, что он свободно владеет итальянским и корейским (или что это был за язык? Может, мужик разговаривал на двух сразу?). Говорили, что он собственноручно выточил большой офисный стол из экологически чистой древесины; что он какое-то время встречался с Каллой Пэкс, прежде чем она стала знаменитой, что сейчас он встречается с бурлеск-танцовщицей тире курьером по имени Индиго.

У Картера таких историй не было. Он был сыном инженера-электрика и воспитательницы детского сада. Вырос в часе езды от Санта-Клары, в Гилрое, известном лишь своим запахом чеснока. Его детство прошло под аккомпанемент вечерних комедийных сериалов, актеры которых сидели в фальшивых гостиных на диванах, выглядевших куда симпатичнее, чем диван его семьи. Мать Картера собирала фигурки коров, на каждом столе и полке стояли голштинские бычки и телки – в одной ей ведомом порядке. «Ты хотя бы раз прикасалась к корове?» – недавно спросил у нее Картер. Она растерянно посмотрела в ответ: «Зачем мне прикасаться к корове?» В этом была вся его мать, а отец – в своих потрепанных книжках с судоку. Но Картер был не такой.

Он попал в престижную бизнес-школу, хотя все детство был толстячком, а затем, одну за другой, получил Энджи и работу в Apricity. С того момента начался его карьерный рост, и, к одновременному удивлению и оправданию Картера, рост немалый. Он считал себя человеком, который добился всего сам, что было нелегко, учитывая, что пришлось лепить конфетку из говна.

Картер и Томас, в конечном счете, встретились на весеннем тимбилдинге в Напе. Сокращенно все называли это «ТБ». Изначально предполагалось, что на ТБ в Напе поедут только подчиненные Картера, но за два дня до мероприятия с ТБ в Санта-Кларе что-то не срослось (проблемой стал требуемый период ожидания сертификации дельтаплана), и было решено, что оба ТБ стоит объединить.

– Это обычная вспышка ТБ, – сказал Картер Перл, надеясь, что когда-нибудь она все же рассмеется над одной из его шуток.

В ответ Перл кашлянула. Картер не понял, поддерживает ли она шутку о ТБ или же у нее просто запершило в горле. Они стояли в дегустационном зале в Напе. Он попытался встретиться с ней взглядом, но тщетно – она повернула голову так, что стал виден только затылок. Ее короткие волосы стали еще короче; теперь концы вились вокруг мочек ушей. Он хотел сказать, что так ей идет больше, но лучше подождать подходящего момента, чтобы не оскорбить ее. Перл прополоскала рот вином и плюнула в бочку.

Оплеванные бочки – единственное, что нравилось Картеру в винодельнях, они сразу перечеркивали эту надуманную изысканность. Все эти блузки сомелье, блестящий акрил, слова «Дегустационный зал» большими буквами над дверью – реклама была абсолютно повсюду. В зале продавали тенниски с вышитым на груди названием винодельни. «Кто-то там и сыновья». Картер не понимал, зачем носить это на груди, если только ты не кто-то там или один из его сыновей.

Он уже жалел, что отправился в винный тур, чья же это была идея? Точно не Картера. Оуэна? Иззи? И не Перл. Перл, по правде говоря, пыталась отказаться от ТБ: у нее были какие-то проблемы с сыном-подростком. Картер сразу сказал ей, что отказываться бесполезно. В конце концов, разве он не оставил Энджи одну с дочерью, а малышке едва исполнилось три месяца? ТБ продлится всего два дня, сказал он Перл. Это необходимо.

В тот день это действительно казалось необходимым. Группа находилась уже в третьей винодельне, и виноград, как буквально, так и образно, увядал на лозе. В этом году в Сан-Франциско проводилась кампания, в рамках которой людей просили ехать на север и поддерживать винодельни, испытывавшие трудности, поскольку стало слишком жарко для сбора традиционного винограда. Вместо пино-нуар виноделы теперь разливали нечто отчасти похожее и называли его, подмигивая друг другу, «Эль-Ниньо-нуар». Картер назвал его «Пи-нет-нуар». (Перл не смеялась и над этой шуткой.) На вкус новое вино было тонким, сладким и ужасным, как слюна того, кто сосал виноградный леденец. Пи-нет.

К середине экскурсии по четвертой и последней винодельне Картер не мог сказать, чувствует ли он разочарование или облегчение от того, что коллеги из Санта-Клары еще не появились. Он остановился у одной из бочек и стал наблюдать, как его подчиненные пробуют вино и сплевывают. Он следил за Перл, которая единственная из всей группы предпочитала белые вина. Картер хотел, чтобы она попробовала красное. Хотел, чтобы ее зубы окрасились в пурпурный цвет и чтобы она не знала об этом. Почему она не может хотя бы улыбнуться ему?

В это мгновение шею Картера обвила чья-то рука, что сбило его с ритма, но одновременно придало устойчивости. И кто-то пробормотал ему на ухо:

– Ладно, давайте попробуем это пойло.

Картер повернулся и увидел улыбающееся лицо Томаса Игнисса в нескольких дюймах от своего собственного. Оно было точно таким же, как на фотографии с веб-сайта компании. Кто еще из сотрудников выглядел на фото так же хорошо? Никто. Никто, кроме Томаса Игнисса.

– Пойло в стойло! – в рифму ответил Картер, как любила делать Энджи. Ему это никогда не нравилось, но, должно быть, получилось достойно, потому что улыбка Томаса Игнисса стала еще шире, и он похлопал Картера по спине, подталкивая его вперед.

Картер шагнул к стойке:

– Мисс? Два бокала, пожалуйста. Мы хотели бы получить возможность плюнуть в вашу бочку.

И услышал за спиной хихиканье Томаса.

Томас и Картер провели остаток поездки вместе. Они выполняли бесполезные упражнения на доверие и общение, которые навязывали им нерешительные женщины из отдела кадров. Выпивали в баре отеля – точке сбора сотрудников, конкурирующих за их расположение. Затем засиделись в номере Картера допоздна и просадили на доставку еды и напитков последние суточные. Томас и Картер стали не разлей вода. Или не разлей вино. И в их отношениях последовало продолжение.

Здесь, спустя несколько часов после ТБ, Картер удостоился настоящих историй о Томасе Игниссе. Узнал правду об этом человеке. Он убедился в том, что Томас действительно умеет говорить как по-итальянски, так и по-корейски, но последний язык звучал так, что Томас обозначил его как «корейский туристический». Стол для совещаний Томас сделал сам, это правда. Картер даже услышал грязные подробности о его подружке, бурлеск-танцовщице-курьере, которую все же звали не Индиго, а Марта. И эти подробности сделали ее еще более сексуальной.

В свою очередь Картер рассказал Томасу о том, что у него был амур с Перл (что было неправдой, но могло ею быть), но он прекратил эти отношения, когда Энджи сказала ему, что беременна. Картер объяснил, как почувствовал, что эта интрижка пошла во благо, потому что помогла превратить его в лучшего отца, чем он был бы в противном случае. Томас кивнул: он все понимал.

Мужчины поговорили и о работе: о том, как трудно управлять людьми с их бесконечными потребностями и жалобами, и о том, что невозможно по-настоящему быть со своими подчиненными.

– Но ведь кому захочется с ними быть, верно? – сказал Картер.

Томас кивнул:

– Мы находимся здесь по определенной причине.

– Так и есть!

– Признать, что ты действительно лучше других людей, – продолжал Томас, – это проявление смелости.

При этих словах Картер почувствовал, как по его спине пробегает дрожь. «Да, ты», – словно бы говорила она.

Вернувшись с ТБ в пятницу вечером, он повторил изречение Томаса для Энджи, которая сморщила нос и сказала:

– Проявление смелости. Что это вообще значит?

Картер забрал из рук жены свою беспокойную дочь. От Энджи пахло чем-то кислым, будто детской неожиданностью. Но он все же был благодарен ей за все пережитые страдания во время беременности. Картер держал дочку над головой, а она торжествующе махала своими маленькими кулачками под потолком.

– А если серьезно, Картер, что это значит?

Картер не стал отвечать. Он знал, что Энджи не поймет.

Звонок поступил в четверг. Томас спросил Картера, может ли он вечером приехать в офис в Санта-Кларе. Лучше после работы, даже после ужина.

– Как только ботаны и мегеры свалят из здания, – сказал он и таинственно добавил: – Возьми с собой Apricity.

Картер проскочил через темный кампус и прошмыгнул в дверь, которую указал Томас. Затем прошел по длинному пустому коридору; цепочка ламп приветственно вспыхивала, когда он проходил мимо них, и гасла, когда он удалялся. Впереди звучали голоса и отчетливый смех нескольких людей. Когда Картер наконец нашел нужную комнату, он увидел на двери табличку с надписью: «Лаборатория 7A».